Текст книги "Леонид Агутин. Авторизованная биография"

 
Смоет волной
Черное море нас.
Над головой
Чайки кружат
Летний вальс.
 

* * *

В январе 1990 года не стало нашей бабули. Для всех нас это была первая тяжелая утрата.

Похоронили ее на Востряковском кладбище. Пришли родственники и близкие люди. А вот ее друзей почти не было – в их компании она была младшей…

Приехал и Николай Петрович – Лёнин отец. Мама любила его, и он не мог не попрощаться с нею. Так и не увидела бабуля своего любимого внука на сцене, так и не узнала, что я второй раз вышла замуж, а главное, что сбылась ее мечта – найдено место гибели и захоронения ее мужа. В похоронке об этом не было ни слова. А неоднократные обращения в различные инстанции не давали результата. Для нашей семьи местом поклонения, куда ежегодно в День Победы мы приносили букеты ромашек, была Могила Неизвестного Солдата…

* * *

Летом 1990 года я отдыхала с подругой в Зеленогорском санатории под Ленинградом. Условия прекрасные: номер на двоих со всеми удобствами. В корпусе чистота, порядок, тишина. Ухоженная территория. Аллеи жасмина, акации. С балкона восьмого этажа вид на Финский залив с парящими над водой чайками. А внизу под окнами сосны, ели…

Все бы хорошо, но вот телевизоров в комнатах не было – только по одному в холлах на каждом этаже. А Лёня должен был впервые выступать в телевизионной передаче.

День и время передачи я знала и ждала. Хорошо, что это был пятый день моего отдыха, а не последний, – совсем бы извелась в ожидании. Наталью, свою подругу, учительницу английского языка, я «достала» уже с первого дня.

– Ну что ты нервничаешь? – успокаивала она меня. – Придем, включим телевизор и посмотрим.

Потом сама заводилась:

– Подумать только, твой Лёнька – артист, по телевизору поет!

Из своего номера мы вышли, как и решили заранее, минут за десять до начала передачи. По коридору я старалась идти спокойно, как на прогулку, но мыслями уже была у экрана.

В холле оказалось полно народу, в основном мужчины – по телевизору шел футбол. Я вдруг с ужасом понимаю, что переключить на другую программу, даже на несколько минут, мне не позволят. Мы не учли, что кроме нас тут отдыхают другие люди и наши интересы могут не совпасть…

– Спокойно, – сказала мне Наталья и уверенно вступила в переговоры с болельщиками, пытаясь объяснить им, что вот у этой женщины (она показала на меня) как раз сейчас по другой программе сын впервые поет по телевидению и нужно, совсем на несколько минут, переключить телевизор.

Она была абсолютно уверена, что они согласятся. Но не тут-то было! Футбол!

Поняв, что здесь нам ничего «не светит», я предложила спуститься этажом ниже, наивно полагая, что там мы сможем включить нужную нам программу. Но и на седьмом этаже было то же самое – все смотрели футбол. Вести переговоры некогда и бесполезно… Спотыкаясь, бежим вниз: шестой, пятый, четвертый… первый! О, счастье! В холле ни души!..

Включаю телевизор и слышу голос сына:

 
Ну как же теперь быть —
Ты меня сегодня снова ждешь.
Ну как же тебе объяснить,
Что на Ромео я вовсе не похож.
Ты живешь в другом мире —
В мире сказок и снов,
А я – современный сноб.
Я нарисован тобой,
Я нарисованный принц,
Я придуманный образ твой…
 

Песня звучит меньше пяти минут! А изображения нет! Проклятый, ящик! Стучу по нему кулаком.

– Лёнечка, ну почему тебя не показывают? – кричу в отчаянии.

Песня заканчивалась…

Только тут до нас дошло, почему не было людей в этом холле, – телевизор был сломан. Вот так я «увидела» первое выступление сына по телевидению.

Вновь ожидания и надежды…

 
Может быть, потом
В городе чужом
Нас судьба сведет опять,
На краю земли
Наши две любви,
Что давно устали ждать.
Снова будет дождь,
Нежной будет ночь…
 

* * *

Для студийных записей нужны были деньги, поэтому, будучи еще малоизвестным, сын участвовал в гастрольных концертах популярных исполнителей.

Заработки были небольшие, а ведь хотелось и приодеться. Надо было видеть, в чем он ездил в институт на занятия зимой. Надевал старую дубленку отца с потертым воротником. А чтобы этого не было видно, обматывал его несколько раз моим шерстяным шарфом. На голове, тоже отцовская, шапка-пирожок. Лёнька отворачивал ее борта, и она становилась похожа на причудливую папаху.

Глядя на него, я и смеялась, и плакала. А он, как всегда, шутил:

– Нормально. Никто в таком «прикиде» не ходит. Мне нравится.

Однажды весной открываю дверь на звонок. Передо мной стоит улыбающийся сын (вернулся с гастролей) в красивой кожаной куртке – приятно купить хорошую вещь, на свои заработанные деньги. Она так ему шла! Из мягкой тонкой натуральной кожи, легкая, удобная, современного покроя.

Сейчас на вопрос: «Как ты относишься к вещам?» – Лёня отвечает:

– Так же, как и к искусству. Собственно, я ко всему в жизни так отношусь: к женщинам, к помещению, к городам, к странам… и к вещам. Я шмотник… Мне доставляет удовольствие процесс выбора. Люблю одежду грубую внешне, но мягкую и удобную по фактуре. Важны и этикетки, определяющие крутизну фирмы, – это же аранжировка вещи.

Но тогда, после той куртки, долго ничего не покупалось – деньги нужны были на другие цели.

Вскоре Лёня сказал мне, что в ближайшую пятницу вновь должно быть его выступление в утренней программе по Первому каналу. Ну, думаю, теперь-то я дома… Никакой футбол мне не помешает…

Я поделилась этой новостью с некоторыми коллегами – сын окончил нашу школу, и его учителям было интересно. С самого утра включила телевизор. Ничего не делаю, даже о завтраке забыла, смотрю на экран – сейчас увижу сына. А его все нет и нет. Уже время поджимает – опаздываю на работу, но все равно жду. И напрасно – в этой передаче Лёня почему-то так и не появился.

В школе пришлось объясняться – ждала передачу не только я.

На следующий день, в субботу, встала рано и на всякий случай включила телевизор: а вдруг?!

Утренняя программа уже шла. Как всегда, события, новости, факты вперемешку с музыкой. Прилегла на тахту почитать книгу. Зазвучала очередная мелодия – что-то знакомое, но ничего не задевающее в моем сознании, и я спокойно продолжаю читать… Почти случайно бросаю взгляд на экран и… вскакиваю как ошпаренная – там мой сын.

– Лёнечка, это ты! Наконец-то я тебя вижу!

А сын поет:

 
Ах, как жаль, что время проходит.
Ждешь минуты желанной встречи.
Но часы безжалостно ходят,
И ничто не бывает вечно.
 
 
Иногда мне бывает страшно,
Что вот-вот наступит вечер
И пройдет этот день прекрасный —
Ведь ничто не бывает вечно…
 

Снимали это в Ленинграде, и был он в той самой любимой кожаной куртке.

В понедельник в школе всем рассказывала о субботней телепередаче, но мне никто не верил.

Потом Лёня неоднократно выступал в других программах, но, как правило, это было в рабочее время, и его мало кто из моих друзей видел.

Помню передачу о зимней рыбалке И вдруг Лёнька со своей песней «Падает снег» – совсем по теме, ничего не скажешь. Ну и кто ее смотрел? Разве что рыбаки да я – случайно…

Но самой запомнившейся песней, написанной им сразу после армии и ставшей на некоторое время его визитной карточкой, была «Я маленький».

О чем эта песня? Протест молодого человека против насаждения идеологического авторитета, порой бессмысленного и жестокого, подавляющего инакомыслие и свободу.

 
А я маленький,
Я маленький,
И я не лезу в эту вашу грязь.
А я маленький,
Я маленький,
И мне так надоела эта власть
Взрослых людей…
 

Глава восьмая
Босоногий мальчик

Просто Ялта, море, солнце… «По вашим письмам» • Одобренное замужество • «Шуба-дуба» • Первый сольник • Первые диски

Шло время…

В 1991 году Лёня окончил институт. «Режиссер эстрадных театрализованных представлений» – так называлась его специальность, указанная в дипломе. (Но тогда на торжественном вечере этот документ выпускникам не вручили – закончились «корочки». Только через полгода, случайно оказавшись в районе института, Лёня забрал свой диплом.)

К этому времени дипломированный специалист уже полностью посвятил себя композиторской деятельности. Были и редкие гастрольные поездки в сборных концертах – нужно было зарабатывать.

А мне теперь казалось, что сыну пора выходить самостоятельно на большую сцену, заявить о себе более значимо. И я стала убеждать его принять участие в конкурсе молодых исполнителей «Ялта-91». Но он даже слушать не хотел.

– Там соревнуются вокалисты. А я не вокалист, – твердил он.

С завидным для себя упорством я объясняла, что на таких фестивалях смотрят в первую очередь на артиста в полном смысле этого слова:

– Конечно, – вокал важен, но в эстраде не нужна оперная постановка голоса. Важнее другое – донести песню, тем более авторскую, до зрителя. Можно иметь прекрасные вокальные данные и не стать артистом.

Но Лёня стоял на своем:

– Рано…

И только через год под дружным напором родных и близких друзей он согласился принять участие в таком конкурсе.

На отборочный тур он представил «Румбу». Среди множества написанных к тому времени эта песня наиболее подходила и произвела должное впечатление своим свежим, необычным синкопированным ритмом, молодым азартом танца в какой-то неведомой жаркой стране…

 
Только румба,
Только румба до зари,
Только румба…
 

* * *

Заявка на «Ялту-92» сделана. Но сам автор мучился сомнениями, почему-то считая, что с «Румбой» выиграть конкурс невозможно. Несколько суток он колдовал за инструментом и компьютером, проговаривая ключевые слова, вычисляя мелодию и ритм, живущие в его воображении. И вычислил…

Уже сама музыка так нарисовала картинку, что слова песни были написаны талантливым поэтом Германом Витке на одном дыхании. «…Босоногий мальчик тарантеллу танцевал…» Это было точное попадание, гармоничный сплав вдохновения двух авторов.

Но, наверное, и это не все. Да, есть песня, аранжировка, даже есть исполнитель – сам автор. Но нет еще сплоченного коллектива музыкантов. Формирование группы – дело труднейшее, тем более что нужны были профессионалы… И они нашлись!..

А место соло-гитары занял виртуоз Александр Ольцман, знавший Лёню еще со времен работы с его отцом.

С каким восторгом смотрел тогда десятилетний мальчик на этого музыканта, объездившего полмира! Его рассказы и песни на английском языке можно было слушать бесконечно. Но особенно привлекали внимание его мощные красивые пальцы на струнах гитары. И не думалось тогда, что через много лет тот самый «дядя Саша» будет работать в Лёнином ансамбле и станет его лидером.

Именно благодаря Саше Ольцману были озвучены те самые сочные латиноамериканские аккорды и гитарный перебор в «Босоногом…», которые давно звучали в Лёниной душе и которые мы услышали на ялтинском конкурсе, а потом во многих других его песнях.

Новорожденная группа ВИА получила название «Эсперанто». Как объяснял Лёня, название выбрано не случайно. Оно подчеркивает, что музыка интернациональна и является, по сути, языком международного общения. (Это название прочно закрепилось. В его составе не обошлось без потерь, в том числе печальных. Но есть и новые достойные приобретения, хотя костяк, его основа – «старожилы».)

Времени до конкурса оставалось в обрез…

Отправив сына в Ялту, на Седьмой международный телеконкурс молодых исполнителей эстрадной песни, я мечтала только о призе зрительских симпатий. Потом мне все-таки захотелось хотя бы третьего места. Но после выступления первых конкурсантов, получавших не очень высокие баллы, мои запросы стали расти…

Наши надежды Лёнька оправдал и завоевал первое место, за что был награжден видеокамерой фирмы Sony. (Но попользоваться ею ему не пришлось. Подарок продали, так как у него дома тогда не было даже крайне необходимых телевизора и видеомагнитофона…)

Неожиданно для жюри, для зрителей, да и для самого себя он в первом туре вышел на сцену босиком. (Точно знаю, что в Москве такое не планировалось – чистый экспромт.)

Вот что об этом рассказывал сам конкурсант:

– Я и не собирался изображать босоногого мальчика, тем более прямо в лоб. Просто – Ялта, море, солнце, жара – все было так хорошо. Я прямо на голое тело натянул тоненькие широкие штаны из шелка…

Нет, сначала расскажу, как мне их сшили – все очень просто.

Портниха разложила на полу материал вдвое, на него аккуратненько уложила меня навзничь и велела не шевелиться. По контуру фигуры обвела мелком, затем разрезала материал по этим линиям и прострочила на швейной машинке. Профессионально! Получилось на удивление хорошо!

Так вот, значит, натянул я штаны и пеструю гавайскую рубашку, такую же тонкую, и вдруг подумал, что если надену хоть какие-нибудь балетки, то выступать не смогу. Вот и вышел босиком… Шелк раздувается, и чувствуешь ветер всем телом. А под босыми ногами теплые доски пола, которые воспринимаются как что-то живое. Незабываемо!..

Я так вошел в роль, что все решили – о себе поет. Название песни и стало моим прозвищем. Долго держалось. А я ведь и не пел про себя. Я смотрел со стороны и рассказывал историю…

Закончился фестиваль, прошел гала-концерт, а на другой день решили устроить еще один концерт участников. Я был последним. Три раза пел «Босоногого…» – не отпускали. В конце многие зрители сняли обувь, вышли на сцену и танцевали вместе со мной. Третьего «Босоногого» я допевал уже за кулисами, так как места на сцене не было.

Эта реакция публики была первой ласточкой, сделавшей Лёнину творческую весну. Именно с нее он и поплыл по бурным эстрадным волнам.

После конкурса «покатило».

Еще долго рядом с успехами сына шли разговоры, иногда с недоброжелательной иронией, о его босых ногах.

«Сапожник без сапог», – прочитала я как-то намек на детское желание Лёни стать сапожником.

Прозвище «босоногий мальчик» приклеилось к нему на несколько лет…

* * *

Осенью этого же года был объявлен конкурс «Звездный дождь» по письмам телезрителей. Лёня принял в нем участие, хотелось закрепить первый успех… Мне тоже этого хотелось. И я, отправив свое письмо, конечно, в пользу сына, ждала результатов.

Мои молодые коллеги, как и я, – педагоги младших классов, – страстные Лёнькины поклонницы, тоже их ожидали. И мы, встречаясь на прогулках с детьми, много говорили об этом, пытаясь предвосхитить итоги конкурса.

Мне лишь показалось странным тогда, что мои «девчонки» ежедневно – то одна, то другая, а иногда и вместе – куда-то убегали, скидывая на меня одну свои малышковые классы. «Молодежь, – думала я, – со своими вечными проблемами. Что тут поделаешь?..»

Лёнину победу в этом конкурсе я встретила достаточно спокойно, хотя понимала и радовалась: зрительское признание – это здорово! Зато обе мои Елены (те самые) были в неописуемом восторге и поведали мне с гордостью, что убегали-то они вовсе не «куда-то», а на почту, отправляя каждый раз по несколько заранее написанных открыток на конкурс:

«Уважаемая редакция!

Очень понравился молодой талантливый певец Леонид Агутин.

С уважением Плюшкина Агафья Тихоновна».

«Уважаемая редакция!

Просим еще раз повторить песни Леонида Агутина. Он был лучшим. Учащиеся 7 спец. ПТУ».

«Уважаемые члены жюри!

Очень полюбились песни Леонида Агутина.

Ждем их с нетерпением.

Семья Мымриковых».

Сейчас мы вспоминаем об этом со смехом. Конечно, они понимают – не их десяток писем сыграл тогда решающую роль…

* * *

Год 1992-й оказался значимым и в моей личной жизни – заканчивалось восьмилетнее одиночество. Я снова выходила замуж.

Так случилось, что у моего избранника Николая Федоровича полтора года назад внезапно умерла жена, замечательная молодая женщина.

С Надей мы были хорошо знакомы. Когда-то давно работали в одной школе (она заведовала библиотекой), да и жили в соседних подъездах. Именно по ее желанию своего маленького сына Толю супруги отдали учиться ко мне в первый класс, выждав целый год. Мальчик, будучи хорошо подготовленным, стал одним из лучших моих первоклашек.

Мое решение выйти замуж было непростым. Я понимала, какую ответственность беру на себя за семилетнего ребенка. Переживала. Долго думала. Проблему разрешил Лёня. От него не ускользнуло мое состояние тревоги и озабоченности… А также то, как складывались мои отношения с мужчиной, с которым он иногда сталкивался в нашей квартире.

– Мам, а по-моему, хороший мужик, – вдруг как-то неожиданно и без предисловий сказал сын.

– Человек-то он действительно хороший, – согласилась я, – но есть одно «но»!

– Какое но? – хитро глядя на меня, спросил сын.

– У него маленький ребенок.

– Что, в коляске лежит?!

– Да нет, у меня в классе учится.

– Ну ты, мам, даешь! Ты стольких детей выучила и воспитала! А уж еще одного, да своего, – не проблема. Значит, так, мамуль, ты выходишь замуж! – твердо заявил он…

Помню, как в начале сентября Николай Федорович с Толей пришли ко мне свататься – торжественно, с цветами и по-деловому просто… Я дала согласие.

Одобренное Лёней замужество состоялось.

Мой избранник, врач по профессии, оказался мастером на все руки (из фирмы «Заря») и одаренным человеком, который не только любит музыку, но и сам хорошо поет на творческих вечерах и в кругу семьи.

Вместе с мужем я обрела и второго сына.

Они перешли жить в мою квартиру, а Лёнька в их маленькую двушку в соседний подъезд. На следующее утро Лёня позвонил мне:

– Мама, мне здесь так сладко спалось…

Я понимала – парню в двадцать два года уже хотелось жить одному, почувствовать свободу и самостоятельность.

Окна новой Лёниной квартиры также выходили на сказочный Битцевский парк. Это ему нравилось и вдохновляло на творчество. Правда, шутя, сын говорил:

– Я у тебя буду арендовать кухню и там сочинять…

Через несколько дней специальная бригада грузчиков перенесла главную мебель нашей квартиры – пианино с тринадцатого этажа одного корпуса на одиннадцатый этаж другого.

Мы втроем начали строить новую жизнь. Начали практически с нуля… Время было лихое!.. Много трудностей преодолели мы с мужем, но говорить об этом не хочется.

В школе мне доверили новый, гимназический (коммерческий!) класс, а прежний, где учился Толя, пришлось оставить.

Но его проблему – наверстать потерянный год, то есть шагнуть через класс – надо было решать. За пару месяцев, занимаясь каждый день, мы прошли необходимую программу. Толя успешно сдал экзамены и в тот же год последнюю четверть заканчивал уже не в третьем, а в четвертом классе.

Гора упала с плеч – поставленная трудная, но важная задача была успешно выполнена!

Учеба Толе давалась легко, и одиннадцатый класс он окончил с серебряной медалью. А в институт МИЭМ поступил еще до окончания школы, занимаясь два года на его подготовительных курсах.

Имея на руках диплом престижного вуза, он хорошо устроился на работу. Женился. Леночка, его жена, окончила нашу же школу и технический университет (МИРЭА). Живут в той самой маленькой двушке в соседнем подъезде. Воспитывают сына Матвея. Ему три года. Видимся часто…

* * *

Летом 1993 года Лёня, не без нашей моральной поддержки, поехал на международный конкурс в Юрмалу.

За неделю до этого события к нам из Иваново приехала в отпуск младшая дочь моего мужа Таня – красивая девушка, по образованию лингвист, занимавшаяся психологией, имевшая за плечами еще и музыкальное образование. Ей очень нравились Лёнины песни. И как только она появлялась в нашем доме, всегда прямо с порога спрашивала:

– Что-нибудь новенькое есть?

Тот приезд не был исключением. Лёня готовил первый компакт-диск, записывал на студии новые песни.

Некоторые из них у меня были на кассете. Таня поставила сумки, тут же включила магнитофон, и начался ритуал прослушивания.

В эти минуты никто и ничто не могло ее отвлечь. Она погружалась в мир его музыки, чувствуя каждой клеточкой красоту гармонии, восхищаясь виртуозной игрой соло-гитары, необычным ритмом, богатством аранжировки, удивляясь, как можно все это придумать и спеть. Только после хотя бы однократного прослушивания отец мог начинать разговор с дочерью.

Тем летом Таня отдыхала у нас неделю. А дни отдыха всегда летят быстро. И день отъезда наступил.

Вот что она сама рассказывает об этом.

– В дни каждого моего визита в Москву магнитофон почти не отдыхал. Кассета с Лёниными песнями начиналась, заканчивалась и начиналась снова. А в этот раз и подавно – появилось много новых интересных песен, хотелось наслушаться. Я решила непременно переписать их на свою кассету. Но Людмила Леонидовна отсоветовала:

– Скоро выйдет альбом, – сказала она, – там все эти песни будут в окончательном варианте, возможна новая аранжировка – тогда и запишешь.

– Действительно, все эти песни потом вошли в альбом «Босоногий мальчик». Но именно потом. Спустя полгода «Босоногий мальчик» звучал почти в каждом доме. Наличие или отсутствие этой кассеты у человека служило своего рода критерием определения уровня его интеллекта и «продвинутости». Люди, умеющие слышать и понимать Лёнины песни, были «наши люди».

А пока я только слушала и уже не сомневалась, что альбом станет для многих событием и откровением.

Дни летели быстро, и мне нужно было уезжать. День моего отъезда, 16 июля, совпал с днем рождения Лёни, поэтому задался суматошным и радостным. Ему исполнялось двадцать пять.

Лёня ожидал гостей, и Людмила Леонидовна суетилась, тоже собираясь к нему.

Она пекла для сына его любимый абрикосовый пирог, и ароматы наполняли всю квартиру, создавая атмосферу праздника.

Между тем постоянно раздавались телефонные звонки – начинали поступать поздравления. Казалось, все перекликалось друг с другом, претендуя на внимание хозяйки.

Мне же пора было ехать на вокзал. Но чтобы покинуть этот дом, надо было выскользнуть из квартиры как раз в тот момент, когда одна песня закончится, а другая еще не начнется. Пока музыка звучала, хотелось ее слушать и вовсе не уезжать. Песня за песней – бдительность и ощущение времени мною окончательно утратились, и когда мы с папой, провожавшим меня на вокзал, вбежали на перрон, то увидели только огонек последнего вагона моего поезда.

Значит, суждено остаться еще на день…

Конечно, я понимала всю неловкость ситуации. Ведь мое неожиданное возвращение могло расстроить чужие планы, в которые я не вписывалась. Но другого выхода не было.

На приглашение Людмилы Леонидовны пойти в гости вместе я решительно отказалась, рассудив, что случившееся со мной не может быть поводом для визита в незнакомую компанию на день рождения. И я осталась дома.

Вечер сюрпризов не обещал. Но они себя ждать не заставили. В очередной раз зазвонил телефон, и, взяв трубку, я услышала:

– Тань, это Лёня. Ты приходи. Ладно? Не смущайся. Мы тебя ждем.

Даже учитывая, что я не была знакома с именинником лично, на такое приглашение ответить отказом было невозможно.

Через десять минут я попала в окружение незнакомых и в то же время как-то сразу очень знакомых людей. Было весело. Но весело бывает в разных местах и по-разному.

В комнате не было традиционного большого стола с теснящимися на нем тарелками. Все было проще: небольшой журнальный столик с закусками, гости, сидящие в разных местах, даже на полу, и много музыки.

Впервые я увидела автора полюбившихся мне песен, его друзей и ребят из группы «Эсперанто». На некоторое время я даже утратила ощущение реальности.

Меня захлестнула праздничная, дружеская атмосфера, царившая в доме, и вскоре уже вместе со всеми я громко пела:

 
Это что, да это стук под крышей,
Это то, что никому не слышно…
Это голос высокой травы
С той стороны…
 

Колонки предельно напрягались. Чаще всего звучала студийная запись песни, написанной специально на английском языке для предстоящего международного конкурса в Юрмале, «Шуба-дуба».

Работа в студии завершилась недавно, и впечатления у музыкантов, по-видимому, были свежи. Я почти сразу догадалась, кто был кто.

Сейчас у ребят не было инструментов, но каждый исполнял свою партию. Один легко «перебирал» струны.

– Ага, – сообразила я, – соло-гитара.

Басист и клавишник тоже выдавали себя по едва уловимым движениям рук, и я догадывалась, что они не просто слушают музыку, а как будто ее сейчас исполняют. Ударнику, мне показалось, было непросто. Ему приходилось усмирять динамику своих движений. Он четко держал ритм.

Звукорежиссер тоже не бездельничал: труд его очень ответственный – это я тогда хорошо поняла. Он был озабочен тем, чтобы каждый музыкант вступил вовремя, каждая пауза была выдержана, ни одна синкопа не потерялась – в общем, отвечал за все сразу. Дирижировал, кивал, делал какие-то знаки, замечания, поднимал вверх большой палец – «отлично».

Сидя прямо на полу, на ковре, так же, как, впрочем, и почти все присутствующие, в середине комнаты, периодически поднимаясь на колени, раскинув руки, босой и совершенно счастливый, пел Лёня. Пел азартно, вдохновенно… Здорово пел!

И все, кто был в этом «зале», все пели… Уже тогда слова каждой песни мы знали наизусть. Меня не покидало ощущение присутствия на настоящем живом концерте. Казалось, музыка рождается именно сейчас, и все здесь к этому причастны.

И хотя гастрономическим фаворитом в этот вечер (не считая маминого абрикосового пирога) был богемный дуэт коньяка и апельсинового сока, пьянила нас все же отчаянная радость.

Я радовалась, понимая, что у этого человека, поющего на ковре, впереди будет успех.

* * *

Утром следующего дня наш юбиляр улетел в Юрмалу. А мы вновь прилипли к экрану телевизора…

Как правило, такие конкурсы показывают поздно, и те, кто их смотрит, не спят всю ночь.

Так было с Ялтой. Мы каждый тур сидели тогда до пяти утра – слушали, переживали, записывали и подсчитывали баллы всех конкурсантов. Строили прогнозы…

Теперь ждали Юрмалу.

Я не знала, под каким номером в первом туре выйдет мой сын. Когда его объявили и Лёня появился на сцене, как-то сразу стало ясно, что это уже не тот мальчик, который всего лишь год назад скованно смотрел в зал и дрожащими руками держал микрофон. Волнение, безусловно, было, но была и уверенность.

Пел он ту самую шуточную песню на английском языке, которую мы все вместе с ним так старательно отрепетировали у него на дне рождения. Песня не бог весть какая глубокая, но очень жизнерадостная и зажигательная.

«Прикид» был соответствующий: шорты, футболка с надписью «Юрмала-93», расстегнутая рубашка навыпуск, с болтающейся карточкой участника фестиваля, широкая лента через лоб, удерживающая разлетающиеся волосы, и темные очки.

Музыка заводила. Лёня пел и танцевал, а еще играл на расческе.

Нам так пришлись по душе его наряд и исполнение, что по окончании выступления мы невольно захлопали, как будто там, в Юрмале, могли услышать. Но по реакции зрителей поняли, что наш артист полюбился и им.

По правилам международного конкурса в Юрмале проходили во второй тур только те участники, которые, по мнению жюри, оказались лучшими в первом.

Лёня прошел.

Пел он «Босоногого…» и вновь, как в Ялте, вышел на сцену босиком. У меня было такое ощущение, что встретили его тепло. «Значит, – подумала я, – тоже запомнили».

К третьему туру подошло всего восемь участников, среди которых был и Лёня.

По жребию он выступал последним. Ведущая объявила: «Остался один претендент на Гран-при – Леонид Агутин, Россия». У меня мурашки побежали по коже, и сердце учащенно забилось в ожидании.

А сын уже выходил на сцену, улыбаясь, раскинув руки в стороны, как будто хотел обнять весь зал. Он пел смело, с мощным накалом в голосе, чувствуя поддержку зрителей. После последних аккордов ему долго аплодировали, не отпуская со сцены.

Оставалось ждать подведения итогов.

В это время раздался телефонный междугородний звонок. Это был Лёня:

– Мама, я на третьем месте, – крикнул он в трубку.

– Молодец! – в тон ему закричала я.

– Ночью вы увидите все в записи.

Мы увидели. Первое место дали прибалту – это естественно… Фамилии его не помню – больше никогда не видела. Вторым был гитарист и певец из Бразилии, мальчик-инвалид. А третьим объявили моего сына:

– Гость из России – Леонид Агутин!..

Мне показалось, что в тот момент он смог бы преодолеть планку высотой в два метра – так он прыгал от радости. Мы в Москве радовались не меньше. Ведь из россиян он оказался лучшим! «Юрмала-93» стала рывком к успеху.

В телепрограмме «Музыкальный экзамен» Лёне вручили хрустальный диск как лучшему композитору 1993 года.

Еще один повод для того, чтобы решиться на ответственный шаг и подумать о первом сольнике, но он все еще сомневался:

– Ну кто пойдет на мой концерт? Меня пока плохо знают. И вообще…

Но в конце концов решился.

* * *

Местом для его первой сольной программы «Хоп-хэй-ла-ла-лэй…» стал ДК «Меридиан», что в нашем районе. Выступление состоялось 25 января 1994 года.

Вопреки нашим опасениям народу собралось много, хотя и не аншлаг – рекламы практически не было, зато успешно сработало сарафанное радио. Более того, в распространении билетов на этот концерт я сама приняла активнейшее участие, организовав «пирамиду»… Естественно, пришло много «своих» – знакомых и друзей: его одноклассники и даже однополчане, мои ученики и их родители, жители нашего района и, конечно, нашего дома, на глазах которых вырос мой сын. С тех пор дом наш еще долго назывался «агутинским»…

Я не успевала здороваться, отвечать на приветствия и поздравления… Радовало обилие цветов… но особенно приятно было видеть их в руках учительницы музыки Марины Владимировны, которая пришла на концерт своего ученика.

Лимит времени на ожидание в фойе был давно исчерпан, но двери в зал не открывались. Я прошла за кулисы, чтобы выяснить причину задержки. Тогдашний директор Лёни Андрей Голицын объяснил:

– У него берут интервью…

Наконец двери в зал распахнулись, и он быстро заполнился зрителями.

А еще через несколько минут открылся занавес, и на сцену, где уже была установлена аппаратура и заняли свои места музыканты «Эсперанто», вышел мой сын.

Что творилось в этот момент в моей душе – словами не передать. Я так волновалась, будто сама вышла на эту сцену.

Первый сольный концерт! И не под фонограмму, а «живьем»!

Большинство песен исполнялось вообще впервые. Публика вела себя очень свободно. Уже на пятой песне молодежь и дети начали танцевать в проходах и прямо перед сценой, громко выражая свои эмоции.

– Лёня, это хит! – крикнул кто-то после «Хоп-хэй-ла-ла-лэй…».

Зал подхватил и зааплодировал. Я хлопала и кричала вместе с ними, охваченная чувством восторга и радости.

После концерта зашла за кулисы. Пробиться сквозь толпу поклонников и поклонниц, желающих поздравить своего кумира, получить вожделенный автограф, сфотографироваться с ним на память, было непросто.

Сын сам увидел меня:

– Ребята, это моя мама.

Толпа расступилась, защелкали фотоаппараты, ослепляя вспышками.

– Ну как, мам?

– Здорово. Ты умница, – ответила я, целуя усталое лицо и счастливые глаза.

* * *

Домой возвращалась, окрыленная успехами сына. В машине с нами ехала двоюродная сестра Лёни Марина. Она тоже была на этом концерте, и под впечатлением увиденного ей невольно вспомнилось детство.