Текст книги "Леонид Агутин. Авторизованная биография"

Глава четвертая
Играем джаз

Джазовая студия CREDO «Невыездной» • Первые авторские песни • «Схимичили» • «Не забудь!..»

Окончив музыкальную школу в четырнадцать лет, сын понял, что без музыки он уже не может. Она стала частью его жизни. Как быть дальше? Я обзвонила всех знакомых с надеждой, что помогут советом. Нам и посоветовали джазовую студию «Москворечье». Решили познакомиться поближе, поехали посмотреть, что это такое.

Студия оказалась необычной: никто не спрашивал никаких документов, никого не интересовало, сколько тебе лет – пятнадцать или тридцать пять. Даже свидетельство об окончании музыкальной школы, которое поторопился предъявить Лёня, оказалось ненужным. Ни у кого из поступающих никаких привилегий. Для всех одно правило – надо сдать экзамен. Сдашь – учись. Сын написал заявление.

В день экзамена Лёня заболел – температура под сорок. Я уговаривала отложить поездку – могли быть осложнения. Но он даже слушать не хотел. Приняв аспирин, все-таки поехал. И был зачислен.

Опять работа на два фронта, но это не тяготило его. Какой счастливый он приехал домой после первого дня занятий в студии!

– Ты понимаешь, мам, я сегодня вдруг понял все, чему меня восемь лет в музыкальной школе по сольфеджио учили.

Действительно, в музыкалке дела с этим предметом у него обстояли неважно. Конечно, не «вдруг» он понял все. Для этого нужен хороший фундамент. И он у него был.

Все три года Лёня учился в студии с удовольствием. Вот тут он делал с Бахом все, что хотел.

В это время джаз очень увлек сына. Занятия, общение с известными музыкантами, опытными педагогами – все это было, как он выражался, «в кайф!».

Студия находилась далеко от нашего дома. Возвращался Лёня поздно. Дверь открывалась всегда точно в 00 часов 15 минут.

А однажды сына не было до половины первого. Оказывается, как он потом мне рассказал, его остановил милицейский патруль, почти около дома. Спросили, куда он так поздно идет. Лёня ответил, что возвращается с занятий домой.

– Какие это занятия могут быть в такое время? – возмутились они и потребовали паспорт.

А сыну-то моему еще не было шестнадцати лет, просто выглядел он так взросло. Единственный документ, который был у него в сумке, – школьный дневник. Его Лёня и предъявил. Милиционеры решили, что парень издевается. Тогда Лёнька сообразил:

– Вот мой дом. Давайте пройдем. Может быть, вы маме поверите, что я еще несовершеннолетний!

После этих слов они его отпустили.

Была глубокая осень, на улице шел холодный промозглый дождь, и Лёня простыл. Пришлось пойти в поликлинику, так как нужна была справка для школы.

Сидит в коридоре перед кабинетом врача и слышит разговор двух молодых людей, которые тоже ждали своей очереди:

– Ансамбль-то мы организовали, – говорит один другому, – но без клавишника дело не пойдет. Где найти – ума не приложу…

Лёнька не поверил своим ушам. Вот она возможность! Прямо-таки: «На ловца и зверь бежит!» Решил подойти:

– Ребята, я неплохой клавишник. Давайте попробуем. – Они согласились.

Лёня сразу влился в коллектив. Мало того, быстро стал его лидером. Он единственный из всех ребят окончил музыкальную школу, а теперь еще и учился в джазовой студии.

Свой ансамбль ребята назвали CREDO (в переводе с латинского – «верю»).

Репетировать было негде, и Лёня попробовал договориться с директором школы. Все оказалось не так просто – директор не соглашалась дать ключи от актового зала, не доверяла, боялась, что будут безобразничать. Но сын старался не только для себя – для всех. Пришлось долго убеждать… Убедил!..

Только несколько репетиций ребята провели в школе – постоянно кто-то заглядывал, проверял, следил, придирался по любому поводу.

Однажды уборщица нашла в зале бутылку из-под пива и доложила завучу:

– Они там не репетируют, а пиво пьют!..

Я к Лёне. А он аж побелел от негодования:

– Ты скажи Лидии Ивановне, что мы пиво не любим, мы водку пьем, а бутылки с собой уносим и сдаем – нам деньги нужны…

Конечно, сын понимал, что эту глупость я никому говорить не буду. Все это было сказано для меня лично – больше доверяй сыну и меньше слушай других.

А мне действительно некоторые «доброжелатели» старались что-нибудь рассказать негативное про Лёню.

Как-то одна моя коллега злорадно сообщила, что вчера вечером во дворе их дома Лёня с группой ребят распевал под гитару блатные песни с нецензурщиной, и добавила:

– Мне так было стыдно за него!

– Этого не может быть, – твердо возразила я, – он не любит такие песни и уж горланить под вашими окнами не станет!..

Такого отпора от меня не ожидали. Я не обладала бойцовскими качествами, но тут была клевета на сына! Он действительно никогда не любил приблатненных песен, а нецензурщину терпеть не мог.

Когда-то (Лёне было 6–7 лет) нам пришлось проходить мимо пьяной компании, ругающейся матом. Обойти их было невозможно, возвращаться назад поздно. Мы с сыном, взявшись за руки, пошли, чуть замедляя шаг. Отборная ругань продолжала «бить по ушам», хотелось отряхнуться от нее, как от грязи.

– Знаешь, чем отличается умный от дурака? – спросила я. Сын поднял глаза.

– Тем, – продолжала я, – что умный слышит и не повторяет…

Мне не нужно было заканчивать фразу. Сын все понял.

– Мама, ну что я, дурак, что ли?

Вот почему я так была уверена – этого не может быть!

И все-таки дома я рассказала все Лёне и расплакалась от обиды. Сын усадил меня на диван, взял гитару:

– Слушай, – и, ничего не объясняя и не оправдываясь, начал петь.

Я любила наши посиделки. Последнее время их было довольно много и чаще за полночь. Но сейчас случай был особый.

Слушая песни, я невольно ждала чего-то крамольного. Он пел долго. Песни были разные – свои, авторские.

– Вот и все, – вдруг весело подытожил он.

– А где же?.. – начала было я.

Лёня посерьезнел и жестко прервал меня:

– А это ты спроси у Зинаиды Семеновны. Она, вероятно, плохо различает голоса.

И уже спокойно добавил:

– Ты доверяй мне, мамочка. Я тебя никогда не подводил и не подведу.

Эти слова я помню всегда и при случае выступаю в защиту сына.

Тогда же Лёнька осторожно поинтересовался, не буду ли я возражать, если в выходные их ансамбль будет репетировать у нас дома.

– Это пока, потом мы что-нибудь придумаем, – успокаивал меня сын.

Я, конечно, схватилась за голову. Но согласилась – других вариантов не было.

Наша малогабаритка в 30 квадратов из двух смежных комнат не была рассчитана для такого!

Перевезли в квартиру все инструменты. Лишь одна ударная установка занимала середину проходной комнаты. По всему полу вились провода, подключенные к усилителям, и мне приходилось лавировать среди всего этого хозяйства.

Представляете, в мой единственный выходной, в воскресенье, каждую неделю с утра до вечера звучала музыка. Но какая! В течение семи часов подряд были слышны только удары в барабан. Дело в том, что другие инструменты отключались от динамиков, и музыканты работали в наушниках. А ударные-то не отключишь!

Чего я только не придумывала, чтобы приглушить этот грохот: подкладывала одеяла под установку, запихивала подушки в большой барабан, закрывала все окна и двери – ничего не помогало. Я терпела это, понимая, что ребята занимаются серьезным делом. А соседи? Им-то не объяснишь. Сколько упреков выслушала я за два года этих репетиций!

Все закончилось, когда Лёня поступил в институт.

Хорошие ребята были в ансамбле. Трудились с полной отдачей. Так приятно было на них смотреть. С каким-то особым настроением эти пятнадцатилетние мальчишки играли и пели песни, которые уже тогда писал Лёня.

 
Не забывайте этот миг,
Пусть в жизни был он только раз,
Не забывайте доброту
Любимых глаз…
 

После репетиций я старалась накормить их. Но что можно было предложить тогда четырем здоровым парням на мою учительскую зарплату? Покупала банку лосося за рубль, наливала большую кастрюлю воды, бросала туда картошку, лук и лосось – получался замечательный рыбный суп. Иногда варила грибной суп из шампиньонов. Несколько пакетиков всегда лежало в морозилке. Но это уже был деликатес! А на второе и сразу на третье пекла пирог. Тесто самое простое: яйца, песок, сметана и мука – не так всего много, но получался огромный бисквит, который потом разрезался пополам, и каждая половинка промазывалась сгущенкой. Вкуснятина! Мальчишки съедали суп с хлебом, выпивали по чашке чая с большим куском фирменного пирога и со стонами: «Опять не удержались!!!» с трудом вываливались из-за стола.

Песни, которые они играли, записывались на кассету. Это были еще совсем непрофессиональные записи, но тогда радовались тому, что получалось. Одна кассета у нас сохранилась. Мы еще долго слушали ее, не без улыбки вспоминая те первые опыты. Но чтобы стать тем, кем Лёня стал, надо было пройти через это. Как они мечтали о большой сцене! Но дошел до нее только Лёня…

Лёня стоит на полукруглой сцене чуть впереди всех около стойки с микрофоном. Узнать его было легко по огромной кудрявой шевелюре. За ним – два гитариста (соло и бас-гитара). А в глубине сцены та самая, знакомая нам до боли ударная установка, на большом барабане которой начертано CREDO. Только на рисунке она была намного красивее. Рядом на высоком стуле восседал ударник, и было видно, как ловко работают палочки в его руках. Слева и справа сцены много колонок-усилителей и, конечно, неимоверное количество проводов. На переднем плане спиной к нам – зрители. Они стоят. Их руки подняты вверх. Они аплодируют.

Рисунок выполнен так здорово, что когда смотришь на него, чувствуешь динамику, слышишь музыку, ощущаешь реакцию зрителей – им очень нравится.

Долго этот рисунок висел у нас дома. Все, кто приходил в гости, обращали на него внимание, начинали рассматривать, каждый пытался найти себя в зрительном зале. Все норовили на первый ряд. А я показывала себя в третьем.

– Не у самой сцены, и видно хорошо, – говорила я, – вот мои руки. Слышите, я громче всех аплодирую сыну.

Все, конечно смеялись. Никто не принимал мои слова всерьез. Да и сама я тоже. Ведь в тот период я убеждала Лёню не быть артистом. Кем угодно, но только не артистом. Выбирай любую профессию, но только не эту.

Я понимала, как сложна и непредсказуема жизнь человека искусства и как тернист его творческий путь. Тогда, для моего успокоения, сын пошел на курсы факультета журналистики МГУ Занимался он с удовольствием. За год учебы успел познакомиться с этой профессией. Даже две его статьи напечатали в газете.

Но музыка все равно занимала все его мысли, от инструмента он не отходил.

* * *

После девятого класса, летом 1984 года, соседняя 791-я школа собиралась с традиционным дружеским визитом в ГДР, в рамках обмена школьными делегациями. Директор этой школы раньше работала у нас завучем. Я учила когда-то ее сына. Она хорошо знала моего Лёню: неплохой музыкант, певец, начинающий композитор. Формируя группу в ГДР, решили пригласить и его. В программе этого визита запланировали концерт – Лёня был очень кстати…

Однако, чтобы поехать за границу, кандидаты проходили идеологический фильтр в райкоме комсомола. Отбор по одежке – первый этап: все ребята, как и положено, явились в школьной форме, белых рубашках, с комсомольскими значками. Лёня же приехал прямо из джазовой студии и мало того, что чуть не опоздал, был не при параде.

Собеседование – выяснение политической лояльности – шло полным ходом. Среди «важных» вопросов по пунктам морального кодекса, знаний партийного руководства обеих стран у всех обязательно спрашивали: «Куда пойдешь после школы?» Интересно, на какой ответ они рассчитывали? Все как один, не задумываясь, собирались на комсомольские стройки коммунизма. На первом месте БАМ… Этого оказывалось достаточно для зачисления в группу.

Лёня шел последним (к этому времени он успел переодеться в школьную форму приятеля). Увидев моего сына, секретарь райкома комсомола изменился в лице и, указывая на него пальцем, воскликнул:

– Как, и этот анархист тоже едет? – Это и определило решение – в ГДР поехали все, кроме Лёни.

В чем причина? Почему анархист?..

Оказывается, секретарь хорошо запомнил отчетно-перевыборное комсомольское собрание в школе. Все шло гладко, работа комсомольской организации, как водится, признана удовлетворительной. Зачитывается список кандидатов в будущий комитет комсомола.

Вдруг выходит Лёня и говорит нечто крамольное. По его мнению, работа комсомольской организации школы формальна, для галочки, а зачитанный список составлен учителями – эти кандидаты делать ничего не умеют. Он предложил ввести в состав комитета двух толковых ребят из своего класса. Назвал фамилии и сел на место.

Согласитесь, что такое выступление в те годы ординарным не назовешь. Запоминающееся. Вот оно-то и возмутило секретаря райкома, присутствовавшего на собрании…

Не скрою – переживали. Как-то не по себе было.

– Поверь мне, твои поездки еще впереди, – сказала я тогда сыну.

Пока делегация в течение двух недель знакомилась с жизнью ГДР, Лёня со своим классом на тот же срок отбыл в противоположном направлении – в трудовой лагерь в Подмосковье.

Вероятно, секретарь РК, как истый партийный чиновник, остался доволен своей идеологической принципиальностью и тем, что «анархист» понес достойное наказание.

А что же Лёнька? Кажется, он-то как раз с большим удовольствием уехал на прополку свеклы в колхоз. Так что наказания не получилось.

Его бригада славно потрудилась на поле и заняла, как теперь говорят, по всем номинациям первое место: в прополке, спортивных соревнованиях, в концертной деятельности, в оформлении и содержании своих комнат. А вечера у костра до поздней ночи, а иногда и до рассвета с гитарой! Сколько песен, веселых историй и анекдотов, задорного смеха…

Классный руководитель Инна Алексеевна, которая была там с ребятами, говорила мне потом:

– Я беспокоилась до отъезда, и было о чем. Но уже на второй-третий день поняла: Лёня с нами – все будет в порядке.

«Ну и хорошо, – подумалось мне, – что он не поехал в ГДР».

Обе группы вернулись одновременно. Руководитель делегации – директор школы, не особенно рассчитывая на согласие, попросила Лёню выступить перед гостями – немецкими ребятами, приехавшими с ответным визитом. Вопреки ее опасениям, он дал концерт, состоящий в основном из его песен, отрепетированных у костра.

 
Пусть время замывает следы
И пусть уносит радость и грусть,
Наводит пусть и рушит мосты,
Я снова строить их не боюсь.
 
 
Пусть время все бежит и бежит,
Пусть нам его не остановить,
Пусть безрассудно день мой прожит —
Лишь только так могу в мире жить.
 
 
Я так хочу найти верный путь,
Хочу, чтобы не вяли цветы,
Хоть, унося и радость, и грусть,
Время замывает следы.
 

* * *

Наступило первое сентября – начало последнего учебного года.

Как всегда, все собрались на торжественную линейку. И как десять лет назад, моему сыну доверили поздравить всех с праздником – он заслужил это за успехи в трудовом лагере.

На сей раз все выглядело иначе. Лёня, теперь уже совсем взрослый парень, нес на плече первоклассницу, мою ученицу Леночку Бобкову (теперь она сама давно уже мама…) с весело звенящим колокольчиком.

В десятом классе сын взялся за учебу всерьез, особенно нажимал на литературу и историю. Он понимал, что будет поступать в гуманитарный институт, хотя в какой именно, тогда еще не решил.

Одним из любимых предметов для него оказалось обществоведение – Лёнька на уроках не опускал руку, всегда готовый ответить на любой вопрос, чем очень выручал своих одноклассников, особенно девчонок. В запутанной теории они разбирались слабо.

Естественные науки тоже не оставались без его внимания. В какой-то период Лёне даже дали кличку «Дарвин» за чрезмерное усердие в изучении происхождения человека.

Что касается точных наук – это не его стихия. Он не понимал, как можно решить длинный алгебраический пример, не потеряв или не перепутав «по дороге» знаки.

К цифрам у сына было особое отношение. Сколько раз я слышала фразу, произносимую с такой горечью:

– Как мне надоели эти цифры, все мелькают и мелькают перед глазами. Когда они только кончатся? Времени жалко!

В детстве ему тоже было жаль времени на еду, сон и одевание. Когда я ему говорила:

– Как же можно без этого жить? – Лёнька вздыхал и отвечал:

– Зато сколько за это время можно было бы передумать.

А теоремы по геометрии сын считал никому не нужным бредом:

– Зачем доказывать то, что уже известно, – возмущался он.

Тогда учительница по математике Наталья Николаевна предложила ему перевести в стихотворную форму несколько теорем, сказав при всем классе:

– Сколько стихов напишешь, столько пятерок поставлю.

Такое обещание оказалось опрометчивым.

– Я же не представляла, – удивлялась она потом, – что он за два дня перелопатит половину учебника. Эти стихи читали вслух, все хохотали и за каждую теорему требовали Агутину пятерку. В результате четверка в аттестат была заработана.

Химия вообще действовала на Лёньку как снотворное, и, как нарочно, по расписанию ее всегда ставили последней.

Учительница химии была женщиной серьезной, строгой, хорошо знающей свой предмет, но жуткой мерзлячкой. Окна никогда не открывались, чтобы проветрить класс. Сама она надевала две или даже три шерстяные кофты. А Лёнька абсолютно не переносит духоту.

– Смотрю огромными глазами на доску, – рассказывал мне сын, – пытаюсь уловить мысль, записываю, как положено ученику, но слова в тетради постепенно уменьшаются, уменьшаются и совсем превращаются в ниточку, рука незаметно сползает с листа, и я начинаю клевать носом.

С Лёниными педагогами я старалась не встречаться. А от некоторых просто убегала. Если я видела, что кто-то из них, выйдя на перемену, спускается по правой лестнице, я устремлялась к левой, чтобы не столкнуться лицом к лицу на первом этаже. Я заранее знала, какие слова мне скажет та же «химичка»:

– Лёня просто не хочет учить химию…

Что я могла ответить ей на это?

Но однажды, придя из школы, Лёня прямо с порога заявил:

– Так, мам! Мне надо прочитать химию.

– Химию? Что это вдруг? – удивилась я.

– Да у нас сегодня была Киреева Лариса Александровна (завуч и преподаватель химии). Во-первых, она попросила нас открыть окна и проветрить класс. Стало так свежо и даже немножко прохладно. Спать совсем не хотелось. Да вдобавок она же «артистка» – так объяснила нам тему «Свойства аммиака», что я все понял. Сейчас повторю и завтра отвечу.

На следующий день Лёня принес первую и единственную пятерку по этому предмету. Но это всего лишь эпизод – в табеле во всех четвертях и за год среди хороших оценок по другим предметам стояла единственная тройка по химии. А когда я ему предложила репетитора, он даже возмутился:

– Тратить деньги на химию? Ты что, мам! Это же не музыка!

Но этот предмет надо было сдавать как обязательный экзамен на аттестат зрелости. Легко сказать – сдавать. А как? Подготовиться за два дня нереально.

Но выход из создавшегося положения неожиданно нашелся.

Останавливает меня в коридоре учительница по географии (она-то Лёньку любила. Еще бы, он прекрасно отвечал у нее на уроках и получал пятерки) и говорит:

– Я буду ассистентом на экзамене по химии. Как у Лёни с этим предметом?

– Да никак, – безнадежно махнула я рукой и собралась идти дальше.

– Постой, а давай я ему билет подложу, – вдруг так неожиданно и очень тихо сказала она, отводя меня в сторону. Немного испугавшись, я начала было отказываться, но тут же поняла – это выход…

– Иди домой, и выбирайте билет… Пусть учит.

Лёнька выбрал тринадцатый:

– Его все бояться, а я буду отвечать.

Два дня учил усердно… На экзамене пошел первым. На вопросы билета ответил бойко. А с задачей не справился – ее же не выучишь заранее… Получил четверку. А в аттестате так и осталась тройка – единственная красуется среди хороших оценок.

Экзамен по химии был последним. Сын, счастливый, что теперь все позади, он свободен, побежал в актовый зал репетировать с друзьями музыкальную программу предстоящего выпускного вечера.

Ну, а «химичка» потом мне выговаривала:

– Вот видишь, ты говорила, что Лёня не может выучить химию. Выучил же!..

Я, понятно, промолчала. А в душе радовалась, что все это наконец закончилось. И я могу теперь спокойно работать и свободно передвигаться по школе.

* * *

Как-то на одной из наших посиделок Лёня вдруг неуверенно спросил:

– Мам, ты не будешь возражать, если я женюсь?

Чтобы выиграть время для ответа и собраться с мыслями, я осторожно поинтересовалась:

– Прямо сейчас?!

– Нет, конечно. Вот закончу школу и женюсь.

– А вы любите друг друга? – поинтересовалась я.

– Знаешь, она любит меня, а я берегу и ценю эти чувства.

Как было объяснить сыну, что жениться надо только по любви? А вслух сказала:

– Ну что ж, заканчивай школу, потом поговорим – у нас еще есть время. Только я хотела, чтобы ты помнил о своей ответственности.

К этому разговору мы не возвращались, но тогда он не был случайным. Сын уже два года встречался с девочкой из параллельного класса. Ей он посвящал стихи и песни.

 
Вот
Я пришел к тебе,
Я опять пришел в твой дом.
Нам так хорошо вдвоем
За твоим столом
Поговорить о том о сем.
Неудач и бед
В мире больше нет,
Только мы вдвоем.
 
 
Мне
Так грозит упасть
На своем пути с коня,
Но я знаю – ты
Из любой беды
Выручишь меня.
Неудач и бед
В мире больше нет,
Только ты и я.
 

* * *

Жили мы тогда скромно, если не сказать трудно. Моей зарплаты хватало лишь на необходимое – не до изысков. Вспоминается: как-то, в ожидании гостей-соседей, я наготовила на стол всякой всячины. Лёня тут же, потирая руки, весело съязвил: «Ну теперь хоть поедим!..» Но для своих карманных расходов он не просил у меня ни копейки. Стал сам зарабатывать – по выходным давал уроки игры на гитаре мальчику из соседнего подъезда. Не ах какие деньги, три рубля за урок. На эти сбережения он приоделся к выпускному – купил брюки, рубашку, галстук…

А ученик тот был абсолютно без слуха, но с огромным желанием научиться играть – и обязательно как Лёня. Его упорству и трудолюбию можно было позавидовать. После таких занятий сын приходил очень усталым, но уроки не бросал…

Итак, закончился десятый класс… Вот и он, заветный выпускной и торжественное вручение аттестатов зрелости.

Я сидела в центре третьего ряда – сразу за первыми двумя, занятыми выпускниками… С волнением следила за подготовительной суматохой, слушая вполуха приветствия и наставления с трибуны «старших товарищей»… И вдруг… «приглашается Леонид Агутин!». Ну конечно, он же первый в списке! Мой сын получал аттестат!.. А по моим щекам бежали слезы – слезы облегчения, радости и гордости…

Это событие не прошло бесследно в Лёнином творчестве. Вместе со своим одноклассником Димой Кузьминым он написал песню «Прощальный вальс», которую авторы подарили своим учителям, исполнив ее в концерте.

 
В полутемном, притихнувшем зале
Милых лиц различить не могу,
Но хочу я, чтоб все осознали,
Перед кем мы навечно в долгу.
 
 
Мы прощаемся, освещая
Чистым светом весь пройденный путь.
Мы прощаемся. Мы прощаемся.
Не забудь! Не забудь!..