Текст книги "Деревня Чудово, или Наказание для наблюдателя"

– Ты гляди-ка, что вытворяет, – показывая на кота, изумился Рябкин, – он же никому, кроме Варвары, в руки не даётся, вот диво-то! А ты говоришь, чудес не бывает.

– Да я так не говорил, – ответил Илья, немного ревниво наблюдая, как Клубок, без всякого угощения, дружелюбно льнёт к Роберту.

Осипа тоже слегка обидело поведение кота, но, чтобы не показать этого, он вернулся к обсуждению заметки о событии в Здоровьине, хотя ничего нового не сказал, разве что предположил желание автора приукрасить незначительный инцидент. Илья, в свою очередь, вспомнил, как они вчера, проезжая мимо Здоровьино на автобусе, не заметили ничего необычного, кроме роскошных построек.

– Ну, значит, очередная газетная утка, – категорично заключил Рябкин и стал спрашивать Илью, почему в газетах так много вранья.

Отшутившись, Клинин сказал, что не может отвечать за всю отечественную прессу, а он и его газета уток не разводят. Осип неожиданно запальчиво продолжал настаивать на том, что теперь нет ни одной газеты и журнала, пишущих правду. Из щекотливой ситуации Илье помог выйти возвратившийся Тузин, который, увидев Клубка на руках Роберта, изумился, пожалуй, больше, чем Рябкин, к тому же, судя по побелевшим губам и холодному блеску глаз, почему-то страшно разозлился.

– Пошли к себе, – резко приказал он, и, взяв кота за шкирку, с силой швырнул его на пол.

Клубок оторопел от такого грубого обращения, а когда опомнился, было поздно – Аскольд с Робертом скрылись за дверью. Угрожающе зашипев, кот царапнул когтями по двери, пытаясь её открыть, но та была плотно закрыта. Не обращая внимания на участливые взгляды Ильи и Осипа, которым было искренне жаль Клубка, так несправедливо обиженного экстрасенсом, кот понуро поплёлся к печке, тяжело запрыгнул на лежанку и затих.

– Эх, бедолага, такое унижение ему первый раз в жизни довелось испытать, мы с ним, как с человеком, обращаемся. Надо будет сказать Аскольду, пусть он больше такого себе не позволяет, – огорчённо проговорил Рябкин.

Илья на всякий случай, предупредил Осипа, что с Тузиным лучше не связываться, так как тот, похоже, может не только вылечить, но и покалечить. Его слова почему-то вернули Рябкину воинственное расположение духа, и он боевито изрёк:

– Пусть только попробует, тут не город, беспредельщиков быстро на место ставят. Одни только наши домовые могут любому кузькину мать показать!

Увидев, как Илья поёжился после упоминания о домовых, Осип Потапович благодушно заулыбался:

– Да ты не бойся, тебя, я точно знаю, – никто не тронет.

– Я и не боюсь.

– И правильно делаешь, если сегодня ночью Тишок опять наведается – не дрейфь. Лучше расспроси его как непосредственного участника и очевидца деревенских аномалий. Только будь настороже – он приврать любит.

– Постараюсь расспросить, – неопределённо сказал Клинин и пожелал Осипу спокойной ночи.

Удивляясь тому, как скоро он привык к мысли о существовании фантастических особей, ещё совсем недавно казавшихся абсолютной выдумкой, Илья стоял у окна своего номера, ожидая, когда стемнеет и начнётся световое представление, но небо заволокли плотные облака, и, кроме отсветов «иллюминации», доходивших сюда с Острова, ничего зрелищного не наблюдалось. Тогда он чуть ли не с нетерпением стал ждать появления домового, но тот не появлялся, несмотря на то что «колокольчики» уже оповестили о наступлении полуночи. В коридоре, правда, изредка раздавались какие-то подозрительные шорохи и стуки, но в комнате было тихо. Клинин не отважился выйти в коридор и посмотреть, что там происходит. Он решил смоделировать ситуацию прошлой ночи: выключил свет, задвинул занавески и улёгся в кровать.

У него уже начали слипаться веки, когда совсем близко послышались шлёпающие звуки. Илья приподнял голову и огляделся.

– Что, соскучился? – услышал он знакомый басок и, присмотревшись, обнаружил силуэт вчерашнего мужичка у себя в ногах.

Клинин сел на край громко скрипнувшей кровати и, поражаясь своему панибратскому тону, сказал:

– Ты чего так далеко уселся, иди поближе.

– Можно и поближе, – охотно согласился Тишок и зашлёпал к стулу, стоявшему напротив Ильи.

Они некоторое время молчали, как бы приглядываясь друг к другу Пробившийся сквозь облака лунный свет проник в комнату и осветил добродушное лицо домового, обрамлённое пушистыми, взлохмаченными волосами.

– А я тебя совсем заждался, думал, не придёшь, – сказал Илья, которого эта абсурдная ситуация уже начинала занимать.

– Да пришлось со Страшком повозиться, он тоже хотел с тобой познакомиться, но я его в комнату экстрасенса направил, пусть там безобразничает.

У Клинина сразу же возникло несколько вопросов: откуда Тишок знает, что Тузин экстрасенс, знает ли он вообще, что такое экстрасенс и почему он «направил» Страшка к нему безобразничать?

– Эка невидаль – экстрасенсы! Нам про них давно известно, – словно прочитав мысли Ильи, ответил домовой. Правда, этот Аскольд странный какой-то, но тот, кто с ним всё время ходит – ещё страннее.

– Ты имеешь в виду Роберта? – на всякий случай уточнил Клинин, одновременно удивляясь необычному началу разговора и тому, что домовой не только способен читать мысли, но и в курсе многих событий, происходящих за стенами дома.

– Может, он и Роберт, только не человек.

– А кто?

– Надо подумать…. – почесал за ухом Тишок и замолчал. – Нет, – очень скоро разочарованно проговорил он, – ничего не думается. Но точно тебе скажу – энергетика у него какая-то не человеческая.

– Роберт просто память потерял, у людей такое встречается.

– Может, у людей и встречается, – загадочно протянул домовой.

Клинин предположил, что с изменением психики может очень сильно измениться и энергетика.

– Причём тут психика? – махнул рукой Тишок. – Вам, людям, этого не понять, вы не чувствуете основу миропостроения.

– И что же это за основа?

– Эх, милок, словами такого не объяснишь. Надо видеть и чувствовать, – многозначительно сообщил домовой и неожиданно заключил, – но ты, вроде бы, стараешься принимать действительность такой, какая она есть, а не закрываться от неё одеялом, поэтому у тебя есть вероятность познать невидимое.

– Да ты философ!

– Э, нет, философ у нас Ираклий из рода ведателей, он кроме информационно-чувственных сгустков энергии биологического и космического происхождения обладает энергией, почерпнутой из множества книг, поэтому гораздо больше обычного домового знает. Да ты, если захочешь, можешь и сам с ним познакомиться, он тут недалеко, во флигеле бывшей помещичьей усадьбы, обитает.

– Как-нибудь потом, мне сначала к тебе и твоей учёности привыкнуть надо.

– В общем-то, правильно. Слишком много впечатлений паранормального свойства могут на нервную систему плохо подействовать, – важно заметил домовой, лишний раз показывая свою «учёность».

– Послушай, а откуда такие умные…, – Илья запнулся, но всё же продолжил, – существа, как ты, берутся, можешь объяснить?

– Почему же не объяснить, – широко улыбнулся Тишок, – правда, домовые университетов не заканчивают и научными знаниями не владеют. Но если рассказывать, как нам видится и понимается суть вопроса, применяя некоторые представления, почерпнутые у людей, сюда приезжающих, то выходит, что рождаемся мы в домах, где живёт не одно поколение семей. Там возникают чувственно-информационные энергии, которые друг с другом соединяются, образуя сгустки, обладающие силой и сознанием, иногда достаточными для проявления себя в этом мире, но не имеющими необходимой разумности. Оттого поначалу мы глупостей много вытворяем, как дети малые, однако постепенно учимся, познаём мир человеческий и тонкоматериальный. Определяемся, кто к какому роду принадлежит (всего у домовых девять родов), определившись, получаем внешний облик, в котором можем показываться людям. Так что выходит – у нас содержание форму определяет…. Развиваемся дальше. Знаем, что если не развиваться и не учиться, то опять превратимся в неразумные энергетические сгустки и распадемся на бесчувственное вещество.

– Это как?

– А очень просто. Вон у соседа нашего домовой раньше жил, вроде, нормального рода, нашего, тихонского, но только много дурости от хозяина дома набрался, который к спиртному пристрастился. И домовой тоже энергетикой водки и самогона подпитываться приспособился, говорил, кураж от них появляется и настроение улучшается. Ну и «докуражился». Сначала вовсю куролесил: в чужие дома вваливался, безобразничал там, беспокойства людям доставлял, а потом, силы подрастеряв, стал, как тварь неразумная, предметами кидаться да стучать. Мы пытались его образумить, уговаривать, но куда там, в кураже разве что стоящее умыслишь. Вот и пропал бедолага. Исчез, будто никогда и не было. Да и хозяин ненадолго на этом свете задержался. Так что жизнь наша зависит от людей, с которыми мы живём, а вернее, от их энергетики. Теперь понимаешь?

– Не очень, – честно признался Илья, недоверчиво присматриваясь к Тишку, уже явственно различимому в забрезжившем рассвете, и, не выдержав, воскликнул: – Нет, ну не может домовой так говорить!

– Конечно, ты так часто с домовыми общался, что знаешь, о чём они могут говорить, а о чём нет, – прыснул Тишок.

Но вдруг посерьёзнел, услышав грозный, раздражённый голос Аскольда, и обеспокоенно сказал:

– Страшок, видать, переборщил со своими проказами, разозлил экстрасенса, как бы чего худого с ним не случилось.

– С кем, с экстрасенсом или со Страшком?

– Со Страшком, – вздохнул домовой, прислушиваясь, – он же у нас ещё совсем глупый, родившийся из энергетики страхов и трусости постояльцев, которым наша жизнь непривычна и неведома. А трусость – вещь дрянная, никому добра не приносящая. Из неё всё что угодно родиться может. У нас вот Страшок родился – в кладовке прижился. Сначала хозяев донимал очень, но мы его всем домом воспитывали, информационно-энергетическую суть меняли. Кое-что получилось, но он ещё слишком слаб, чтобы противостоять нехорошему влиянию или разрушающей силе негативного воздействия. Вот так, – ещё тяжелее вздохнул Тишок, – люди бездумно плодят разных мыслящих сущностей, а им потом мыкайся, ищи себе подпитку от тех же людей, на плохие дела и мысли их толкающих. Порочный круг получается! Ты бы написал в газете, чтобы люди поменьше производили на свет негативных эмоций, а то возникают всякие мерзостные существа и им же самим жизнь портят, – глубокомысленно произнёс он и вопросительно посмотрел на Илью.

Клинину постепенно становилось всё больше не по себе от странных речей домового, так буднично рассуждавшего о вещах, не укладывающихся в человеческом сознании. Поэтому он не стал спрашивать, как появился на свет сам Тишок, но не смог оставить без ответа его просьбу.

– Написать то можно, но вряд ли наша газета станет это публиковать, – сконфуженно сказал он, – боюсь, в ней вообще не напечатают ничего из того, что я напишу.

– Ты не расстраивайся, здесь столько всего для вас, людей, диковинного есть, наверняка, что-нибудь интересное найдёшь, – ободрил Клинина домовой, – завтра вот пойдёте на Кружилихин Остров, там на каждом шагу – загадки. А про негативные энергии, видать, бесполезно писать, я уже не одному журналисту о них докладывал и просил людей предостеречь. Некоторые писали, потом мне даже напечатанное показывали, да что толку? Никто на это внимания не обращает, – горестно сказал Тишок и, снова прислушавшись, пробормотал:

– Пойду, погляжу, как там Страшок. Заодно и с экстрасенсом побеседую, разговор у меня к нему есть, а ты давай на боковую, надо выспаться перед экскурсией.

– Ладно, высплюсь ещё, – не слишком уверенно ответил Клинин, чтобы не обидеть домового, но того уже не было в комнате.

Илья снова лёг, однако быстро заснуть не получилось.

«Как хорошо, что мама и бабуля не знают, с кем мне здесь приходится общаться, – думал он, глядя на колышущиеся от ветра занавески, – а вот Никите, пожалуй, можно рассказать…. А если всё же попробовать написать репортаж о здешних домовых, включая рассказ Тишка об истории их рождения?»

Клинин перебрал в голове несколько заголовков к такой истории и остановился на «Тишок из рода Тихонов». Он вспомнил и о Страшке – таинственной сущности, произошедшей от энергии человеческих страхов, решил упомянуть и о нём, но, представив реакцию Сагиняна, благоразумно решил отказаться от этой затеи. Илья стал думать, о каких деревенских чудесах можно было бы написать, не вызывая насмешку или даже негодование у главного редактора. Чтобы лучше сосредоточится, он закрыл глаза и вдруг увидел «номер» Аскольда, его самого, сидевшего в кресле, и как всегда примостившегося на краешке стула Тишка.

– Послушай, господин хороший, – сказал домовой, и Илье показалось, что тот волнуется, – ты на Страшка не обижайся, это я виноват – послал его к тебе, чтобы в нём энергия озорства угомонилась. Думал, она при такой силе, как твоя, угаснет. А он, гляди, что натворил: водой в тебя плесканул, ботинки в окно вышвырнул….

– Ничего, посидит в графине – угомонится, – зло усмехнулся психотерапевт, кивнув на графин, в котором булькала и пузырилась вода.

– Выпусти его, будь добр, он больше тебе досаждать не будет, я обещаю, – сокрушённо разводя руками, взмолился домовой.

– Бери графин и сам выпускай, только не в моей комнате.

Тишок обрадованно закивал, слез со стула, взял графин, собрался было уйти, но остановился и осторожно спросил:

– А не скажешь ли, подопечный твой, который в беспамятстве находится, он кто?

– Тебе-то какое дело? – процедил сквозь зубы Аскольд.

– Так, просто среди нашего домового сословия слухи разные ходят.

– Не лезьте не в своё дело, а ты вообще здесь больше не появляйся, а то…

– А то что?

– Вот что, – прорычал Тузин, резким движением поднял руку и направил ладонь в сторону домового.

Тишок схватился за бок и застонал, как будто от сильного удара.

– Понял, с кем имеешь дело? Уноси ноги, пока цел!

– Дар сильный имеешь, да душу – слабую, – охая, проронил домовой и исчез вместе с графином.

Глава 4

На следующее утро плохо выспавшийся Илья, так и не решив, что ему ночью приснилось, а что произошло на самом деле, заглянул к Рябкиным и спросил, всё ли в порядке с Тишком.

– А что ему сделается? – громко ответил Осип, но тут же, понизив голос, сказал: – Ушёл он вместе со Страшком в сарай жить, обидел их чем-то Аскольд, но чем, они не признаются.

Клинину очень хотелось пересказать Рябкину события прошедшей ночи, но что-то его остановило, и вместо этого он рассказал о вчерашней экскурсии и о виденных в телескоп шипунах.

– Это Фишкин вас для «затравки» в обсерваторию сводил, – усмехнулся Осип, – чтобы выявить слабонервных и тех, кто реальности Кружилихина Острова принять не сможет. А шипуны сами по себе ничуть не страшнее домовых. Конечно, природа их возникновения загадочная, ставящая науку в тупик, но нам они не мешают и мы им тоже.

Больше Рябкин распространяться об Острове и шипунах не стал, а предложил Илье почаёвничать на веранде. Время до завтрака ещё было, и Клинин согласился составить Осипу компанию. Пили чай они вдвоём, так как Варвара с самого утра уехала по каким-то своим делам.

– Последнее время больно часто отлучаться стала, – посетовал Рябкин, – а без неё тяжело, одну только живность накормить – умаешься.

Тут Илья почему-то вспомнил о Клубке и его вчерашнем странном поведении. Кот, лёгок на помине, вышел на веранду, лениво потянулся, вытянув передние лапы, и, спустившись с крыльца, направился в сторону собачьей будки с важным, независимым видом, не допускавшим ни малейших сомнений в том, что вчерашний неприятный инцидент с Тузиным – всего лишь нелепая случайность, никаким образом не отразившаяся на высокой самооценке Клубка. Проследив за ним взглядом, Осип сочувственно проговорил: «Переживает, но виду не показывает. Гордый он у нас, характерный!» Поговорив о своенравном и независимом характере кота, Рябкин обратил внимание Ильи на то, что в деревне маловато живности, объяснив это здешними особенностями.

– Перелётные птицы вообще в наши края не заглядывают, – сообщил он, – а уж если кто случаем окажется над деревней, то начинает в панике кружить на одном месте, не находя пути, как отсюда выбраться. А когда нужное направление всё же обнаруживают, то стрелой летят подальше отсюда. Учёные говорят: тут электромагнитные поля неправильные. Вот, пожалуйста, тебе материал для газеты! – неожиданно обрадовался Рябкин.

– Можно написать при случае, – согласился Илья и смолк, так как на веранду вышли Аскольд и Роберт.

Аскольд был не в духе и даже не поздоровался, только чуть заметно кивнул головой. Роберт, как обычно, имел безучастный вид, но Варвара его приучила здороваться, и он старательно выговорил приветствие и даже, как показалось Клинину, улыбнулся, но, скорее всего, не Илье и Осипу, а Клубку, вальяжно разлёгшемуся у лап Шарика.

– Вот послала судьба постояльцев, – задумчиво изрёк Рябкин, после того как Тузин и его пациент вышли за калитку, – один с приветом, а другой с вывихом! Хорошо, хоть с тобой поговорить можно.

– Да, Аскольд Михайлович человек непростой, – дипломатично сказал Клинин и, не желая развивать эту щекотливую тему, заторопился уходить, чтобы не опоздать к завтраку, после которого намечалась экскурсия на Кружилихин Остров.

На экскурсию записались все, кроме четы Дыбиных и Роберта, которого Тузин отказался брать на такое экстремальное мероприятие, якобы, опасаясь за его психику. Завхоз подтвердил, что предстоящий поход требует крепких нервов и самообладания, он попросил ещё раз подумать всем, а особенно женщинам, идти или нет на Остров. Однако никто не отказался. Тогда Фишкин предупредил, чтобы все переобулись в спортивную обувь или, по крайней мере, туфли без каблуков. Напомнив о необходимости захватить с собой галоши и плазмосдувы, он порекомендовал одеться теплее, потому как день выдался нежарким… Лизавета, пошушукавшись с Татьяной, спросила, нужно ли брать с собой обереги. Степан Васильевич ответил, что они в любом случае не помешают.

Через полчаса туристы, оснащённые необходимым «инвентарём», стояли на обрывистом берегу Кружилихи, мутноватые воды которой бурлили на середине реки, а у берега мелкой волной бились о скалистый склон. Фишкин подвёл туристов к самому краю обрыва и пригласил спуститься по крутой лестнице к ветхому сооружению, служащему причалом для необычного парома, имеющего очертания рыбы камбалы. На хвосте «рыбы» была установлена катушка с намотанной на ней якорной цепью. Посередине почти круглой центральной части находилось огороженное досками возвышение с навесом над скамейками для пассажиров, штурвалом и парой рычагов. Нос занятного сооружения был выполнен из металла и имел форму выпуклого треугольника. На пароме рядом с возвышением стояли два мужика и с любопытством наблюдали, как туристы, спустившись с лестницы, опасливо ступают на рассохшиеся доски причала и неуклюже прыгают с него на корму.

Когда все экскурсанты благополучно преодолели нелёгкий для городских жителей путь и разместились вокруг возвышения, один из мужиков, которого другой называл «командиром», важно объяснил, что их судно имеет необычную конструкцию, позволяющую передвигаться при минимальных усилиях паромщиков. Конструкция эта была разработана Семёном Северовым для преодоления непредсказуемо возникающего иногда в середине реки бурного вихревого движения воды, которое может вдрызг разбить суда любой другой формы и конструкции. Сообщив это, «командир», ширококостный плотный человек с выпирающим из-под тельняшки пивным брюшком, пригласил всех сесть на скамейки, а сам подошёл к штурвалу и повернул его сначала в одну, а потом в противоположную сторону. Его напарник надавил на длинные плечи рычагов. Катушка на корме завертелась, загремела якорная цепь, из воды показался сильно поржавевший «адмиралтейский» якорь. Одновременно лопасти, установленные по бокам центральной части судна, завращались, снизу послышалось негромкое постукивание, вокруг парома заколыхались волны сложной конфигурации, и он медленно, толчками двинулся к противоположному берегу. За время движения туристы узнали, что паромщика с брюшком зовут Борисом, а его напарника, худощавого, юркого, наголо бритого парня, – Григорием и что работа у них не пыльная, но нервная, так как река часто чудит, и к тому же «чего только на этом Острове не насмотришься!»

Рассказывать, чего они тут насмотрелись, невзирая на настойчивые просьбы геофизиков и Клинина, паромщики не стали, сославшись на «запрет от начальства».

– Если кому будет нужно, сам всё увидит, – как всегда категорично прервал поток вопросов Фишкин.

И, чтобы сгладить свою категоричность, тоном экскурсовода попросил туристов обратить внимание на интересный феномен: чем дольше плыл паром, тем дальше отодвигался противоположный берег реки. В самом деле, казавшийся раньше довольно близким берег Острова теперь как будто отодвинулся на значительное расстояние и продолжал удаляться, а берег, от которого они отчалили, почти не был виден.

– Ничего себе фортель! – то ли восхищённо, то ли испуганно воскликнул Лёха, недоумённо переглядываясь с Олегом и Саньком.

– А это не временная ловушка? – обеспокоенно поинтересовалась Алла Владимировна. – Мы не попадём в параллельный мир или в зону безвременья?

– Вам-то какая разница? – буркнул Аскольд. – Разве, находясь в астрале, Вы там не были?

Сумец пронзила психотерапевта взглядом разъярённой тигрицы, но, презрительно усмехнувшись, смолчала.

– Ой, мамочки, у меня голова закружилась, когда же мы приплывём? – запричитала Татьяна, ухватившись за руку Олега, как за спасительную соломинку.

Самого же Олега больше всего волновала сохранность колб и бутылочек в рюкзаке, который он положил на колени и бережно придерживал при усилении качки.

– Зачем я ввязался в эту историю? – с отчаяньем пробормотал Зиновий, судорожно вцепившись в край скамьи.

– Не волнуйтесь, как только переплывём середину реки, всё образуется, – попытался успокоить пассажиров Степан Васильевич.

Но его слова не возымели действия на туристов, то и дело тревожно оглядывающихся по сторонам. Только когда они преодолели самый трудный участок реки, где вода бурлила и дыбилась огромными пузырями, все с облегчением увидели, что паром находится недалеко от Острова и движется к пирсу. Пока судно разворачивалось, чтобы причалить, пассажиры под руководством Фишкина натянули на свою обувь «защитные галоши» и, после того как был спущен якорь, радостно покинули паром, очутившись на широкой песчаной полоске, за которой начиналась бугристая, поросшая кустарником местность.

– Теперь вы понимаете, почему я не хочу заранее рассказывать о наших странностях, – назидательно произнёс Фишкин, после того как некоторые из туристов, в том числе и Клинин, со смехом поделились страхами, испытанными при переправе. – Не покажи я на удаляющиеся берега, никто бы и внимания на них не обратил, и волнений не было бы.

– Так мы же сюда и приехали, чтобы на здешние странности посмотреть, – возразил Санёк.

– Оно конечно, только практика показывает, что заранее лучше ничего не рассказывать, поскольку сначала многие ничему не верят, а когда видят своими глазами, пугаются пуще тех, кто не в курсе дела. Поэтому мы стараемся не форсировать события. А вы запомните – главное, ни при каких обстоятельствах не паниковать, прислушиваться к моим советам и понимать, что маршруты наших экскурсий разработаны давно, много раз пройдены, и пройдены без каких-либо серьёзных происшествий.

– Вы сами, Степан Васильевич, обстановку нагнетаете, – запальчиво заявил изрядно переволновавшийся Инкин, – вместо того чтобы объяснить природу явления, которая наверняка Вам известна, занимаетесь мифотворчеством и мистическими измышлениями. Понятно, что на этом турбаза деньги зарабатывает, но надо же знать меру!

– Зиновий Яковлевич, если бы нам была известна природа здешних аномалий, мы с радостью сообщали бы о ней туристам и больше дивидендов с этого имели бы, так как любопытных людей значительно больше, чем рисковых.

– Это пустые отговорки, – досадливо отмахнулся Инкин.

– Может, мы оставим дискуссии и пойдём осматривать остров? – нетерпеливо предложил Тузин.

– И правда, давайте сначала посмотрим на достопримечательности Острова, а потом будем делать выводы об их природе, – сказала Алла Владимировна, укоризненно посмотрев на Зиновия.

Тот под её взглядом сник и надолго замолк.

Туристы во главе с Фишкиным и Григорием, примкнувшим к ним «так, на всякий случай», отправились в путешествие, которое оказалось не из простых. Вначале пришлось пройти через полосу мелких камней с острыми, словно отточенными краями – тут-то и пригодились галоши; затем с большим трудом группа преодолела подъём и оказалась на холме, за которым расстилалась дубовая роща.

– Я вспомнил, этот холм называется Желудёвым, а роща внизу – Рощей огненных шаров, – поделился своими познаниями, почерпнутыми из карты, Клинин.

– Правильно, – одобрительно подтвердил Степан Васильевич, – а рядом ещё два холма располагаются. Вон тот, что слева, прозвали Шишкиным холмом, а справа – Медовым.

– А где Сторожевые, или Шипу нов ские, холмы? – полюбопытствовал Тузин.

– Это прямо по курсу, – охотно доложил Григорий, – сначала надо рощу преодолеть, а за ней сразу Сторожевые холмы начинаются.

– А Кольцо жгучих камней далеко? – продолжил расспрашивать Аскольд.

– Ну, там нам делать нечего, – решительно сказал, как отрезал, Фишкин, – тут и без камней есть, на что посмотреть и от чего адреналин получить. Для начала в Рощу огненных шаров спустимся, а там видно будет, – закончил он уже не так категорично.

Туристы, скользя по траве и мелким камням, спустились со склона холма и очутились среди вековых дубов с необхватными стволами и густыми, с переплетёнными ветвями, кронами. Промежутки между деревьями были усыпаны валунами, как будто вдавленными в землю, однако тропинка, по которой шла группа, была расчищена от камней, и идти по ней было легко. В роще не наблюдалось ни птиц, ни бабочек, ни насекомых.

– Васильич, гляди, штиль-то какой, не иначе дождь намечается, – предположил Григорий.

– Похоже на то, – согласился Фишкин, – давайте-ка мы переждём непогоду вон под тем дубом.

Он показал рукой на огромное дерево и пошёл к нему. Все двинулись следом, хотя никто не понимал, о каком дожде может идти речь в солнечный безоблачный день. Но не успели они разместиться под могучей, растущей вширь кроной, как с моментально потемневшего неба обильным потоком хлынула вода, а рядом с рощей ударили три голубоватые извилистые молнии.

– Но стоять под деревьями в грозу опасно! – заволновался Инкин.

– Эта гроза не опасная, вот сейчас огненные шары появятся, их надо будет остерегаться. Так что смотрите по сторонам и доставайте плазмосдувы, будем обороняться. Помните, как я вас учил: машем «веерами» от себя и производим ими вращательные движения, желательно, не касаясь шаров.

Дождь постепенно стихал, молнии больше не сверкали, но вокруг вспыхивали мельчайшие искры, от которых становилось немного жутковато.

– Ой, смотрите, вон там! – закричала Татьяна, показывая на колышущееся в нескольких метрах от кроны дуба шарообразное свечение величиной с большой апельсин.

– И там тоже! – показывая в другую сторону, завопил Гирин и изо всех сил замахал плазмосдувом.

– Значит, делаем так, – спокойно сказал Фишкин, – становимся вокруг ствола и отгоняем шары, если они будут приближаться. Давайте потренируемся.

Завхоз показал, как надо отгонять шары, туристы повторили его движения и немного успокоились. Шары тем временем покружились на месте, словно поджидая, когда к ним приблизятся ещё несколько «апельсинов», и потихоньку начали приближаться к людям, которые, приняв круговую оборону, дружно замахали «веерами». Воздух, наполнившись гулом, издаваемым плазмосдувами, казалось, стал плотнее и вязче, а вокруг «вееров» начал светиться. Шары остановились, и создавалось впечатление, что они приглядываются к людям.

– И долго ещё это будет продолжаться? – задыхаясь то ли от страха, то ли от усталости, прокричал Зиновий, не переставая энергично вращать плазмосдувом.

Обстановка накалялась в прямом и переносном смысле. Татьяна затянула своё: «Ой, мамочки!» Гирин вспомнил не один «блин», Алла Владимировна тревожно проговаривала какие-то «магические» слова. Илья крепился и старался не показывать, как ему страшно, хотя очень хотелось заорать во всё горло и кинуться наутёк. Но шары окружили их со всех сторон, и бежать было некуда.

– Ничего, ничего, сейчас они поймут, что с нами связываться не стоит, и рассосутся, – пояснил Григорий.

– Точно, скоро улетят, – бодро подтвердил завхоз, – только не прекращайте вращение.

Все с удвоенной силой принялись размахивать «веерами», и шары, словно наткнувшись на непреодолимую преграду, замерли, а затем потихоньку начали отступать, пока совсем не исчезли за стволами деревьев. Дождь прекратился, искры исчезли, подул лёгкий ветерок, листья дубов зашелестели, возвращая ландшафту природную обыденность. Тут уж туристы дали волю своим чувствам, выплеснув накопившиеся эмоции в ликующих криках «Ура!» и бурном обмене впечатлениями. Затем геофизики дружно бросились к рюкзаку, быстро вынули колбы, баночки, мешочки, коробочки и стали наполнять их пробами воды и почвы.

– Ну и как тебе экскурсия? – откидывая капюшон лёгкой куртки, спросила Лизавета у Клинина.

– Я думал, эти твари от нас просто так не отстанут! – радуясь удачно отбитой атаке, весело ответил Илья. – Но, похоже, не такие уж они агрессивные и страшные, да и плазмосдувы нормально сработали.

– А ты не хочешь написать об этом нашем приключении?

– Можно, конечно, но для газеты эти шары вряд ли представляют интерес: аналогичные случаи давным-давно описаны.

– Ты тогда о Гадай-Камне напиши, – встрял в их разговор Григорий, – о нём мало где написано. Я всем журналистам, кто сюда приезжает, о его свойствах рассказываю, а они боятся писать, говорят, что нет убедительных доказательств этих свойств. Прикинь, у нас всей области известно, что Камень правильно предсказывает: исполнится ли загаданное желание или нет. На сотнях людей это проверено. Какие им ещё доказательства нужны? – возмущённо вопрошал паромщику Клинина, которому ничего не оставалось делать, как поинтересоваться, где находится Гадай-Камень.

– К нему мы потом сходим, а на сегодня впечатлений и так достаточно. У нас впереди ещё много времени. Всё увидите. Главное, теперь кое-какие представления о наших аномалиях имеете и, надеюсь, поняли, что если меня слушаться, то ничего плохого не случится. А сейчас давайте возвращаться к парому.

– Но позвольте, – запротестовал Тузин, – мы же должны были дойти до Сторожевых Холмов и посмотреть на шипунов.