Текст книги "Пусти козла в огород"

– Кринум повели! – тыча пальцем в мою бутоньерку, пищал псих.

На этот раз я действительно приколола к воротнику пиджака великолепный белоснежный кринум, аромата необыкновенного.

Фаина, сообразив, что решилась я на крайние меры не просто так, а следовательно, не уйду, пока не получу свое, вскочила с диванчика и бросилась выталкивать меня в коридор.

– Мархалева, – шипела она мне в ухо, – психа растревожишь.

Псих и в самом деле пришел в оживление и кричал уже безостановочно:

– Кринум повели! Кринум повели!

– Фаня, ответь на один вопрос, и я сразу уйду, – пообещала я.

– Быстрей давай! – нетерпеливо пробасила Фаина, опасливо оглядываясь на своего психа.

– Была ли Нюрка в Мексике? – спросила я, и Фаина меня огорошила.

– Господи, Мархалева! – заорала она. – Да Нюрка не вылазит из этой Мексики! Я опешила:

– Почему?

– Потому что она президент общества кактусистов! – рявкнула Фаина и попыталась захлопнуть дверь перед моим носом.

Однако я оказалась ловчей, успела зацепиться за косяк двумя руками – не будет же эта грубиянка лупить дверью по моим пальцам.

Она действительно не решилась на столь крутые меры, а попыталась отлепить мои пальцы от косяка.

– Сейчас заору, – пообещала я, понимая, что силы неравны и затеянное у нее получится. К угрозе Фаина отнеслась скептически:

– Ори, медбратья быстро смирительную рубашку на тебя накинут.

Не знаю, чем дело кончилось бы, может, и медбратьями – уходить без информации я никак не хотела, – но на мое счастье дверь соседнего кабинета открылась, и из него выпорхнула какая-то фифочка.

– Здрасте, Фаина Львовна! – с улыбочкой крикнула она.

Фаина приветствовала фифочку мрачным кивком, однако выворачивать мне пальцы перестала и прошипела:

– Мархалева, не позорь меня на работе.

– Последний вопрос, – взмолилась я.

– Задавай, – махнула рукой Фаина.

– Клянись, что правду скажешь. Она возмутилась:

– Что за чушь? Будто я когда-нибудь говорила что-то другое. Давай свой вопрос и проваливай.

– Зачем ты послала Алиске анонимку?

Фаина тупо уставилась на меня:

– Что? Что я послала?

– Анонимку.

– Когда?

– Давно, когда Герман ее загулял. Тебе что, число назвать?

Фаина нервно мотнула головой.

– Мархалева, – пробасила она, – я ничего не пойму. О чем ты? Какую анонимку?

– Анонимку, в которой Алиска доброжелателем уведомляется об измене мужа, – спокойно пояснила я. – Из этой анонимки Алиска и узнала, что у Германа роман.

Фаина окончательно отупела. Дремуче уставилась на меня, ну как баран на новые ворота, даже про психа своего забыла. Она молчала, мне же не терпелось услышать ответ.

– Не тяни, ботаник ждет, – вынуждена была напомнить я.

Фаина дернулась, словно ее плеткой хлестнули, и отрезала:

– Я анонимки не посылала!

– А кто?

– Не знаю.

Что-то подсказывало мне: она врет!

– Фаина, подумай хорошенько, речь идет о твоей близкой подруге.

И без моих призывов она была задумчива.

– Нет, – бубнила она, – не знаю никакой анонимки. Мархалева, отвяжись от меня.

– А в Мексике ты была?

– Никогда! Никогда, Мархалева, не была я в Мексике, бесы тебя дери!

«Верить или не верить?» – подумала я и хотела задать еще вопрос, но тут Фаина опасно взорвалась:

– Мархалева, мать твою! Уйдешь ты или нет? Дай мне работать!

Я убрала руки с косяка, дверь мгновенно захлопнулась.

Глава 16

Я не заметила, как пролетела от клиники Фаины до дома Алисы – так занята была своими мыслями.

«Что же это получается? – гадала я. – Нюрка знает об анонимке, и она же была в Мексике. Если верить словам Фаины, а им чаще всего можно верить, особенно если дело не касается лично ее, то Нюрка просто не вылазит из Мексики».

Из этого можно было сделать два вывода. Первый: Нюрка знает об анонимке потому, что сама ее написала. Герман загулял, Нюрка как-то прознала и подружке сообщила. Все очень просто.

Второй вывод сложней: Нюрка в Мексике встречается с Германом, в страстном порыве они решают соединить свои тела и судьбы. Герман, как большинство мужчин, нерешителен, впадает в сомнения, рассказывает Нюрке про анонимки и попытки Алисы покончить с собой. Он опасается, что эти попытки могут повториться, не хочет перегружать свою совесть и тянет с разводом. Нюрка, желая поскорей избавиться от соперницы, потихонечку травит Алиску.

«Второй вывод более похож на правду, – думала я. – И красота Нюрки, и ее поездки в Мексику, и то, что она знает про анонимку, – все в пользу второго вывода, но… Но почему тогда Нюрка сказала, что Фаина целый год ходила счастливая? Если это ее личные наблюдения, то выходит, что анонимку послала она сама. Но, почему бросает тень на Фаину? Из женской вредности?»

Приехав к Алисе, я вытолкала из холла диверсантку Марго и тут же вывалила всю полученную информацию. Когда Алиса узнала, что Нюрка была в Мексике, она вознегодовала.

– Что такое? – закричала она. – Почему надо было от меня это скрывать? Нюрка хвастается, даже если съездит в Москву, а тут такие тайны, такие тайны!

– Тайны эти в пользу второго варианта, – прокомментировала я.

– А что у нас во втором варианте? – спросила Алиса.

Ясное дело: столько информации ей просто не переварить, пусть радуется, что я у нее имеюсь.

– Во втором варианте Нюрка любовница Германа, – напомнила я. – Но в этом варианте появились вопросы. Если Герман рассказал Нюрке про анонимки, то почему она говорит лишь об одной? И если про анонимки она узнала только сейчас и от Германа, то почему делится собственными впечатлениями? Дело давнее, откуда она знает, в каком настроении в тот период ходила Фаина?

К моему удивлению, Алиса рассмеялась.

– Это не вопросы, – проговорила она, – это уже ответы. Теперь я убеждена, что травит меня Нюрка. Вот если бы она сказала: «Анонимки», – тогда бы я задумалась, а теперь нет. Теперь знаю точно: Герман рассказал ей, а он знал лишь про одну анонимку.

Я была потрясена:

– Ты не сказала ему о второй?

– Почему, сказала и даже показала, только он не поверил мне. У него прекрасная зрительная память, а текст второй анонимки был точь-в-точь скопирован с первой и также набран буквами из газетных заголовков. Увидев вторую анонимку, Герман рассмеялся и сказал, что это та же, которую я ему уже показывала. Помнится, он даже обиделся на меня. Получалось так, что он и признался, и повинился, а я бессмысленно колю ему глаза. Он подумал, что из мести, из мести.

Дело прошлое, а меня пробрало. Передать не могу, как разозлилась. Ничто так не бесит, как мужская наглость: сам же жене изменял, сам же еще и обиделся, когда заподозрил, что ему колют глаза. Да это женское неотъемлемое право – колоть мужчинам глаза, когда они того заслуживают.

– Алиса! – возмутилась я. – Ты что, не могла показать этому наглецу вторую анонимку? Пускай бы на обе полюбовался, пускай увидел бы, что они близнецы, близнецы.

– В том-то и дело. Соня, что первую анонимку я найти не могла, а потом уже, когда нашла, поезд ушел – мы с Германом помирились и зажили душа в душу. Не ворошить же старое. Так он с уверенностью, что анонимка одна, и живет, и живет.

– Это и в самом деле все круто меняет! – воскликнула я. – Раз Герман знает про одну анонимку, тогда, выходит, Нюрка травит тебя!

– Увы, да, – смахивая слезу, согласилась Алиса. – А я так ее люблю-ю.

– Ничего, я тоже люблю Юльку, но это не мешает мне ее ненавидеть. Хорошую идею Нюрка подала, надо бы и мне отравить Юльку, вот только как?

– Ах, Соня, не говори глупостей, – рассердилась Алиса. – Если ты и способна кого отравить, так только своим ядовитым языком.

Признаться, я не ожидала.

– Вот это да! Что за новость? Аля, ты осуждаешь меня?

– Ни в коем случае, просто глупости слушать не хочу. Лучше скажи, как быть с Нюркой?

Я тут же задумалась – мне всегда это давалось легко.

– Алиска, с Нюркой остался один вопрос, – напомнила я. – Как она может помнить настроение Фани в тот год, когда ты получила анонимку? Времени-то прошло много.

– Да нет никаких вопросов. Если она сказала, что Фаня ходила счастливая целый год, значит, сопоставила время и вспомнила. Год не месяц, легко сопоставить.

Меня это не убедило.

– Ты можешь вспомнить, какая ходила Фаня в тот год, когда ты получила первую анонимку? – поинтересовалась я.

Алиса отрицательно покачала головой.

– Но это ничего не доказывает и ничего не опровергает, – сказала она. – Я не помню, у меня была тогда не жизнь, а кошмар, а Нюрка помнит. Связала это событие с каким-то своим и запомнила. Такое возможно, это я тебе как психолог говорю.

Когда Алиска пытается казаться умней меня, это невыносимо. Я взбесилась:

– Что у вас с Розой за привычка? Она всю жизнь как гинеколог говорит, ты – как психолог. Глупое объяснение. Наверняка Нюрка не помнит – ходила Фаина счастливая или не ходила. Брякнула сгоряча, чтобы бросить на Фаню тень, потому что страшно была на нее зла. Еще бы, покусились на ее фигуру!

– И такое возможно, – согласилась Алиса. – И все же мне грустно, что это именно Нюра затеяла с Германом роман. Соня, а может, не она?

В глазах Алисы было столько надежды, что мне стало обидно, ишь, как за Нюрку свою переживает.

– Она-она, – заверила я. – Кстати, что там было в анонимках? Ты помнишь текст? Алиса задумалась:

– Нет, не помню. Да я их сейчас покажу. Они в моем сейфе, в мастерской.

Мы немедля поднялись в мастерскую. Пока Алиса перебирала бумаги, я, меряя бескрайнюю комнату шагами, строила логические цепи, с помощью которых Нюрка должна была угодить в мои сети. Строила, строила, да так увлеклась, что не заметила картин, стоящих изображением к стене, зацепила одну, остальные поехали за ней, я попыталась их остановить, но не удержала и закричала:

– Алька! Помогай!

Алиса пришла на помощь, но две картины успели упасть, рамки разбились. Чувствуя вину, я бросилась их поднимать, перевернула и ахнула:

– Рука мастера!

Необычный, фантастический пейзаж завораживал. Невозможно было оторвать от него глаза. Будто бы сверху, из поднебесья, я всматривалась в гармоничные, но совсем не свойственные этому миру линии. Казалось, смотришь сразу на все. И видишь сразу все. Одинаково отчетливо и ясно.

– Бесподобно! – воскликнула я. Алиса оживилась:

– Правда? Тебе нравится?

Не отвечая, я выдвинула другую картину, еще и еще. Все они были восхитительно прекрасны. Ни у кого не видела я такой редкостной манеры, такой легкости кисти. Словно в черном зеркале отразился, упав на полотна, неведомый мир. Картины притягивали. Темные, даже мрачные, они обладали невероятным очарованием. На них хотелось смотреть снова и снова.

Но все же я заставила себя оторвать от картин взгляд. Посмотрела на Алису и спросила:

– Что это? Откуда это у тебя?

– Это мои картины, – скромно призналась она.

Я перевела глаза на глупую пятнистую корову, на кособокий Казанский собор, потом снова взглянула на необычные пейзажи и онемела. Я была поражена.

– Мне кажется, что это слишком примитивно, – пропищала Алиса, кивая на пейзажи. – Никакой оригинальности, пишу себе и пишу, а где же мысли? Такое я могу писать столько, сколько захочу. Это и так живет внутри меня. А где же мысли?

– Алька! – закричала я. – Ты гений! Какие мысли? Тебе это не идет! У тебя потрясающе легкая рука и восхитительная фантазия! Ты должна писать только такие картины и выставлять только их! Это будет фурор!

– Ладно тебе, – отмахнулась она, – лучше посмотри на анонимки.

Анонимки и в самом деле оказались близнецами, из чего я сделала вывод, что писал их один человек, точнее не писал, а складывал из газетных букв. Содержание удивило меня.

«Рассказывать жене о похождениях мужа – бочка Данаид, и все же расскажу. Герман любит другую, хоть и читает на ночь сказки тебе», – гласила анонимка и подпись внизу: «Доброжелательница».

– Алька! – воскликнула я. – А ведь эту анонимку написала твоя подруга. Теперь в этом не может быть сомнений.

– Думаешь? – испугалась Алиса.

– Уверена! Откуда знает чужой человек, что Герман читает тебе на ночь сказки? Бедняжка схватилась за голову:

– Какой ужас! Ты права!

Еще бы. Я многократно перечитала обе анонимки и спросила:

– Кто-нибудь из твоих родственников или подруг употребляет выражение «бочка Данаид»? Алиса задумалась.

– Если честно. Соня, сама толком не знаю, что это за бочка, – призналась она. Я пояснила:

– Бочка Данаид – не имеющий конца труд, бесполезная работа, но кто из твоих подруг так говорит?

– Не припомню. По-моему, этим выражением не пользуется никто из моих знакомых. Впрочем, не исключено, что кто-то из подруг и употребляет это выражение.

– О чем ты говоришь? – не поняла я, Радуясь, что появилась возможность продемонстрировать свои знания, Алиса начала мне объяснять:

– Понимаешь, Соня, здесь дело в ролях, в социальных ролях. И Фаня, и Карина, и Нюрка, и Лора общаются со мной как с близким человеком, то есть запросто. Следовательно, у них задействован лишь тот лексикон, который не требует демонстрации ума, эрудиции, интеллигентности, поэтому я слышу от них упрощенные фразы, примитивные словечки, сленг, все то, что они не допускают в официальном общении. Там, где им надо показать себя совсем с другой стороны, вполне может появиться и «бочка Данаид», и многое другое. Пришлось возразить.

– Вполне допускаю, – сказала я, – что анонимку могла и Фаня написать, но трудно представить, что она способна на какие-то социальные роли. Фаня всегда одинакова, хоть с подругами, хоть с сослуживцами. Лепит, что в голову придет, и плевать ей на интеллигентность.

Пока я говорила, Алиса аж подпрыгивала от нетерпения, так хотелось ей поскорей убедить меня, что я не права.

– Нет-нет, Соня, – закричала она сразу же, как появилась у нее такая возможность, – речь любого человека, подчеркиваю, любого, без исключений, меняется в зависимости от обстановки и среды. Не только речь, но и поведение. В одном случае мы абсолютно нетерпимы, в другом способны проявить гибкость, здесь вежливы, там грубы, где-то выражаемся грамотно, едва ли не книжно, а где-то позволяем себе и нецензурные выражения и грубые ошибки. Уверяю тебя, Фаня не исключение. Некоторые люди, переходя от одной социальной роли к другой, становятся неузнаваемыми, одни меняются умеренно, другие – почти незаметно. Фаня относится к последним.

Мне было трудно представить Фаину другой, поэтому я буркнула:

– Вряд ли Фаня меняется, разве что только со своими психами.

– И все же, уверяю тебя, с посторонним человеком она совсем не так груба, как с тобой. И слова ей на ум приходят другие. Уверена, любая из моих подруг могла в официальной беседе сказать «бочка Данаид» или нечто подобное.

– Что-то не верится.

– Да-да, Соня, возможно, кто-то употребляет это выражение в официальной беседе, это я тебе как психолог говорю, – воскликнула Алиса и испуганно осеклась. – Ой, сейчас ты снова начнешь упрекать меня, что говорю как Роза, как Роза.

– Ладно, – успокоила я ее, – а как психолог ты мне не скажешь, могу ли я заставить автора анонимки проговориться? Могу заставить произнести при мне эту фразу, ну эту «бочку Данаид»?

– Конечно, можешь, если создашь видимость официальной беседы и вызовешь те ассоциации, которые склонят автора анонимки к употреблению этого выражения. При твоих упрямстве и изобретательности, думаю, это, не сложно, – заверила меня Алиса.

Польщенная похвалами, я вдохновилась:

– Завтра же утром этим и займусь. Вот только с кого начать?

– Начни с Карины, – посоветовала Алиса. Я удивилась:

– Думаешь, она автор?

– Нет, просто ее имя первое в алфавитном порядке. За ней идет Лора, потом Нюра, потом Фаина.

Подивившись странному образу мышления Алисы, я согласилась:

– Хорошо, начну с Карины. Отправлюсь к ней и замордую повторением одного и того же. Уж что-что, а толочь воду в ступе я умею. Если Карина писала анонимку, то рано или поздно помянет «бочку Данаид».

– Учитывая твои способности, и я так думаю, – согласилась Алиса.

Глава 17

– Присаживайся, Мигелито, – сердечно попросил пожилой банкир изящно одетого молодого человека.

– Сеньор Диас, – молодой человек улыбнулся, сверкнув белизной зубов, – я так вам благодарен за дополнительные кредиты. Дело идет лучше, чем ожидалось.

– Очень рад, – банкир благосклонно кивнул. – Однако о делах позже.

Сеньор Диас остановил взгляд на щегольском наряде Мигеля, созданном известным кутюрье. В глазах его мелькнуло неодобрение.

Молодой человек, между тем, продолжал оживленно рассказывать об успехах своего бизнеса.

– …Это оказалось очень выгодно, сеньор Диас. Кредиты вашего банка могут быть возвращены даже досрочно. В мире стремительно растет спрос на декоративные растения. Вот и последняя рекламная акция с плавучей выставкой…

– Именно об этом я и хотел поговорить, – прервал Мигеля сеньор Диас.

– Вы сомневаетесь в коммерческом успехе мероприятия? – На лице молодого человека отразилась обида.

– Не спеши. Я внимательно слежу за твоими делами, но речь пойдет о другом.

Лицо молодого человека застыло в недоумении.

– Пришел твой черед, Мигелито, – пояснил банкир.

Молодой человек замер. Бронзовое лицо его с крупными, чуть вывернутыми губами и слегка раскосыми глазами словно окаменело.

– Ты готов? – спросил сеньор Диас. Молодой человек судорожно сглотнул, кивнул и хрипло ответил:

– Да.

– Тогда слушай. Для начала ты должен понять, что никому не нужны лишние расходы. Никто не хочет подвергать опасности жизни других людей. Но выхода нет. Она уже побывала в падающем самолете, правда, это вышло случайно. Побывала она и в машине, терпящей аварию. И это заслуга Диего.

– Да-да, я понимаю, – кивнул Мигель. Банкир сделал паузу.

– Боюсь, еще раз повторить то же самое не удастся, – продолжил он. – Девушка ведь не глупа. Будет опасаться. А этого допустить нельзя. У нее должно быть соответствующее состояние, которое может разрушить даже легкая тревога. Что же касается подробностей твоей миссии…

Банкир принялся подробно излагать план. Мигель слушал, нервно ломал пальцы рук и бледнел.

– Но это невозможно! – воскликнул в конце концов он. – Я понесу огромные убытки. Дело всей моей жизни!

– Твоя жизнь – ничтожная кроха в круговерти мироздания, – философски заметил сеньор Диас. – Кроме того, ты ведь еще так молод.

Мигель попытался возразить, но банкир резко прервал его.

– Плохо укрепил я твой дух, Мигелито! – прогремел он. – Личные интересы ты ставишь выше долга. Благосостояние не пошло тебе на пользу. Иди! Совет объявит решение.

Панический ужас заметался в глазах юноши.

– Нет!! – хрипло вскрикнул он, покрываясь испариной. – Нет!

– Совет объявит решение, – уже спокойно повторил банкир.

Руки Мигеля рванули воротник баснословно дорогой рубашки – пуговицы разлетелись в стороны.

– Вы не правильно поняли, сеньор Диас. Я… Я готов. Но кредиты? Их ведь нужно вернуть. Сам я могу жить и нищим, но…

– Слишком много но, Мигелито, – сурово сказал банкир. – По-моему, ты все-таки не готов.

– Готов! Клянусь, готов! Простите! Клянусь, если и сказал лишнее, так это от неожиданности. Я понимаю, вы оказываете мне честь!

Сеньор Диас внимательно вгляделся в лицо Мигеля.

– Что ж, – резюмировал он, – будем считать, тебе удалось преодолеть себя. Это хорошо. Он бросил на стол бумаги.

– Здесь страховка и документы по погашению займов. Зря ты беспокоился о бизнесе. Необходимо обеспечить безопасность людей, – продолжил он. – Никто не должен пострадать. Укомплектуй выставку дополнительными средствами спасения и безопасности.

– Да, конечно.

Сгорая от стыда, молодой предприниматель взял бумаги, гарантирующие ему возмещение потерь. Белоснежным носовым платком он вытер выбритую голову странной удлиненной формы.

– Но главное, Мигелито, это она, – повышая голос, напомнил банкир. – За ее жизнь и безопасность ты отвечаешь головой.

– Но ведь она бессмертна! – воскликнул предприниматель.

– Да, – подтвердил банкир. – И все же… лучше не рисковать. Посвящения еще не было.

Сеньор Диас подошел к стене, набрал на панели код, достал из сейфа небольшую вещицу.

– Возьми, – протянул он ее Мигелю. На ладони банкира блеснул нефритовый браслет. Древний резчик придал ему вид пернатого змея, свернувшегося в кольцо.

– Ты знаешь истинную цену этой вещи? – спросил банкир.

– Да, – кивнул Мигель, осторожно принимая браслет. – Она получит его.

– Тогда иди.

Сеньор Диас кивком попрощался с предпринимателем и уткнулся взглядом в бумаги разложенные на столе.

* * *

– Папа, – девушка шаловливо прикрыла ладошкой документ, лежащий перед инженером, – устрой мне праздник души.

Горов устало протер глаза.

– Ты же знаешь, – с легким укором сказал он дочери, – у нас валюты осталось – кот наплакал. Мы с тобой и так уже почти ничего не едим.

– Ерунда, – отмахнулась девушка, – я позвоню Диего, и он отвезет меня туда, где еда почти ничего не стоит.

– Дочка, – встревожился Горов, – ты же знаешь, наши не приветствуют тесных контактов с местными. У меня могут быть неприятности.

– Но Диего таксист, а не разведчик, – недоуменно возразила девушка. – Что ж тут такого?

– И все же, лучше тебе держаться от Диего подальше.

Она обиженно сморщила носик.

– Я скоро уезжаю, а еще ничего не видела. Мне подругам даже нечего будет рассказать. Представляешь, экскурсантов три часа катают по Мексиканскому заливу! А растения, – она закатила глаза.

Осознав, что сопротивление бесполезно, Горов спросил:

– И сколько нужно?

– И-и-и! Всего двести песо, – восторженно взвизгнула девушка. – Это входная плата. А покупать я ничего не буду.

– Всего? – возмутился инженер. – Ты считаешь двести песо ничтожной суммой?

Однако, взглянув на горестную мордашку дочери, Горов махнул рукой.

– Ладно, возьми, – вздохнул он. – Но Диего звонить не стоит, – тон инженера стал строгим. – Ты не понимаешь…

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! Девушка грациозно протанцевала вокруг прячущего улыбку отца и выпорхнула из его кабинета.

Она уже успела побродить по залам и палубам старого судна, превращенного в гигантскую оранжерею-выставку, перемещающуюся от порта к порту. Закончив беглый осмотр, девушка решила насладиться тропической роскошью. Упиваясь звучной латынью названий, она бормотала:

– Mandevilla, родина Мексика, цветочки розовые, листья округлые… Prestonia, родина Мексика… Acrocomia, родина Мексика, пальма, листья перистые…

Корабль уже давно отошел от причала. Мексиканский берег с палубы его виделся тонкой голубой линией.

– В этом зале действительно собраны растения из тропической Америки, – раздался голос за спиной девушки, – но мы пишем, что родина их Мексика. Наверное, потому, что сами мексиканцы. Нам так приятнее.

Девушка обернулась. Элегантный молодой мужчина склонился в почтительном поклоне. Модный костюм его несколько диссонировал с традиционной соломенной шляпой, прикрывающей голову.

– Вы гид? – спросила девушка.

– В некотором роде, – усмехнулся незнакомец.

То ли спросил, то ли констатировал:

– А вы из Европы…

– Из России, – уточнила девушка.

– О! – он изобразил приятное Изумление. – Мне повезло. Осмелюсь обременить вас незначительной просьбой.

Она растерялась:

– Что же я могу?

Незнакомец поклонился.

– Мигель Эррерос, – представился он. – Владелец фирмы «Флора лимитед инкорпорейшн».

Девушка посмотрела на него с интересом. До сих пор ей никогда не приходилось общаться с таким молодым симпатичным настоящим владельцем фирмы.

– Не желает ли прекрасная сеньорита выпить бокал шампанского? – любезно предложил Мигель. – У нас прекрасный ресторан. Я имел бы возможность изложить свои ничтожные нужды.

Он заговорщицки улыбнулся.

– Я бизнесмен! Я всегда учитываю интересы партнеров. Вы тоже будете довольны. Девушка колебалась.

– Я бы рада, – сказала она наконец, – но мне хочется осмотреть выставку. Боюсь, не успею все обойти…

– Выставка продлится еще долго, – успокоил ее Мигель. – Вы можете приходить хоть каждый день. Я даже осмелюсь предложить вам мой автомобиль, чтобы легче было добраться. У вас будет собственный экскурсовод.

– Как же – долго? – изумилась девушка. – Везде написано, что сегодня последний день. Завтра корабль уходит.

– Последних дней, – улыбнулся Мигель, – может быть сколько угодно. В конце концов я ведь хозяин этого корабля и всего, что на нем есть.

– Вы? – Девушка отступила в изумлении. Хозяин корабля! Да еще владелец всех этих прекрасных цветов! Какая же девушка устоит перед таким предложением?

– Пожалуйте, сеньорита, – Мигель галантно протянул ей руку, воодушевленный явным успехом.

И в этот момент подошел служитель, одетый в морскую форму.

– Вас к телефону, – кланяясь, сказал он.

На лице Мигеля Эррероса проступила досада.

– Сеньорита! – воскликнул он. – Тысяча извинений! Прошу вас подождать одну минуту. Обещаете не уходить?

Девушка кивнула. Мигель поспешно удалился. Задумчиво глядя ему вслед, она неловко повернулась. Задела плечом цветочный горшочек, непрочно закрепленный в изящном кашпо. Прикрыв глаза, ахнула.

– Вот, пожалуйста…

Знакомый голос заставил ее открыть глаза. Перед ней стоял, смущенно улыбаясь, тот самый белокурый молодой человек, который в лавке древностей спас от гибели нефритовое шило.

– Не волнуйтесь, вы ничего не разбили.

Юноша протянул девушке цветок, пойманный им у самого пола.

– Поставьте, пожалуйста, его на место, – смущенно попросила она. – Все время я что-то роняю. Он улыбнулся:

– Но пока ничего не разбили.

– Да, – усмехнулась она и подумала: «Какие красивые у него глаза».

«Никогда не видел таких красивых глаз», – подумал и он.

Оба смущенно замолчали. Молчание явно затягивалось, и он и она понимали это и не знали, что сказать. Все казалось таким незначительным в сравнении с этими глазами, с восхищенным любопытством глядящими на мир. Он смотрел на нее, она на него и…

– Святая Мария! Сеньорита! – раздалось за ее спиной. – Я в отчаянье. Как мог я вас оставить? Какая оплошность.

Голос Мигеля прозвучал так внезапно, что девушка вздрогнула. Эррерос осторожно взял ее под локоть. Одновременно к молодому человеку подошел служитель в матросской форме. Что-то сказал ему, указывая на выход из зала.

Мигель увлек девушку к другому выходу. Она обернулась, тщетно ища глазами белокурого юношу.

«Какая жалость, – подумала она. – Почему я не спросила, как его зовут?»

Расстроенная, она послушно пошла за Мигелем Эрреросом. Увидев за широкой стеклянной дверью стойку бара и разноцветные столики, она свернула к залу ресторана.

– Нет, нет, сеньорита, – испуганно преградил ей дорогу Мигель. – Не в этот зал. Сюда, сеньорита, напротив.

– Какая разница? – грустно пожала плечами девушка, жалея, что сразу не ушла с тем милым и привлекательным молодым человеком, со своим соотечественником.

«Ах, даже познакомиться не успела», – с досадой переживала она.

– Нам уже накрыли столик, – пояснил свое поведение Мигель. – Прошу вас!

Они расположились под открытым небом. Официант в белоснежной форме принес и ловко открыл бутылку французского шампанского в серебряном ведерке. Водрузил на стол вазу с фруктами. Мигель Эррерос сам разлил шампанское по бокалам.

– За встречу, прекрасная сеньорита, – провозгласил он, тревожно оглядываясь.

– Корабль, сеньор Эррерос, корабль!

Выбежавший на ресторанную палубу служитель был бледен.

– Он сошел с ума! Нужно спасаться! В этот миг плавучую оранжерею потряс страшный удар. Ржавый сухогруз протаранил борт плавучей выставки. Вода хлынула в трюмы. Палуба накренилась.

– Сеньорита! Сеньорита! – взывал Мигель, пытаясь настигнуть девушку, скатывающуюся к борту.

Ему удалось схватить ее, поставить на ноги и увлечь к выходу. Они преодолели крутую, больше похожую на трап лестницу, свернули в узкий коридор, направляясь к спасательным шлюпкам. Вслед за ними с искаженным лицом скатился бармен.

– Пожар! – диким голосом заорал он.

В узкий коридор ворвались дымные языки пламени.

Девушка оцепенела от ужаса. Мигель Эррерос нагнулся, подхватил с пола ковровую дорожку, перочинным ножом надрезал ее, оторвал большой кусок и завернул в него почти бесчувственную девушку. Словно куль взвалил ее на плечо. Грузно побежал к выходу, охваченному огнем.

Преодолев пылающий барьер, Мигель вылетел на палубу. Дымилась одежда, но ему удалось достичь борта. Мигель столкнул в воду ящик со спасательным плотиком, бросил за борт девушку и прыгнул следом за ней. Оказавшись в воде, он помог девушке удержаться на плаву. Вскоре они устроились на надувном плотике.

Энергично работая маленькими веслами, Мигель отплыл от накренившегося судна. Он все греб и треб, пока девушка не пришла в себя.

– Утонул, – тихо и отрешенно сказала она. Он обернулся. Корабля не было. Лишь крутая волна качнула спасательный плотик. Мигель Эррерос взял безжизненную руку девушки, ласково сказал:

– Ничего. Судно застраховано. Не нужно расстраиваться. Вы со мной, а значит, ничего не случится.

Он извлек из кармана обгоревшего пиджака резной браслет.

– Теперь вам не скоро доведется посмотреть мою выставку. Я так виноват. В компенсацию примите этот маленький подарок.

Удерживая руку девушки, он попытался надеть браслет на ее тонкое запястье.

– Нет! – вскрикнула она, не зная почему и от чего отказывается. – Нет!

Но Мигелю все-таки удалось надеть браслет – пернатый змей ласковым кольцом охватил руку девушки. Как ни странно, но она тут же успокоилась. Даже щечки ее чуть порозовели, хотя нервная дрожь продолжала сотрясать тело.

– Я расскажу вам древнюю сказку моего древнего народа, – поглаживая ее руку, сказал Мигель. – Это вас успокоит.

И звуки удивительного языка, насыщенного согласными, поплыли над морем. Девушка перестала дрожать, вслушиваясь в чарующую музыку этой речи. Совершенно непонятной и… такой понятной.

* * *

Четыре реки легли к ногам Мастера. Холод вод обнял душу творящего лики богов. Ощутил он текучесть жизни.

Подарили потоки злато, заструились с плеч Атуэя.

Сколько вод утечет в безвестность? О, сколько вод!

Забурлили гневные реки. Промыли четыре каньона в теплом пепле души Атуэя, по утраченной воле стеная.

Сердце Мастера объял холод. Каждый смертный к нему приходит.

Сколько холода в водах мира? О, сколько холода!

Четыре реки притекли к Атуэю. Четыреста лунных дней ждал их Мастер. Рыдала Земля Любви обреченно.

Четыре реки – рубцы души Атуэя.

Четыре реки!

Первая – дочь забвенья.

Сколько вод может смыть память? О, сколько вод!

Вторая – дитя надежды.

Сколько лун погасят надежду? О, сколько лун!

Третий поток – сын грусти.

Сколько грусти падет листвою? О, сколько грусти!

Четвертый – дитя разлуки.

Сколько вод от встречи до встречи? О, сколько вод!

Прекрасным днем полнолунья, в день Пернатого Змея. В день скорби. Роздал душу свою Мастер. Роздал, любовь утратив. Утратив надежду.

Забурлили потоки пенно. Устремились к морям сверкая.

Омылся взгляд Атуэя.

Сколько лун отразилось в водах? О, сколько лун!

Влились в моря реки. Океан их пленил берегами.

Сколько лун шел усталый Мастер к океану, бурлящему пеной?