Текст книги "Охота на Снарка. Пища для ума"

Fit the Sixth
The Barrister’s Dream

 
They sought it with thimbles, they sought it with care;
         They pursued it with forks and hope;
They threatened its life with a railway-share;
         They charmed it with smiles and soap.
 
 
But the Barrister, weary of proving in vain
         That the Beaver’s lace-making was wrong,
Fell asleep, and in dreams saw the creature quite plain
         That his fancy had dwelt on so long.
 
 
He dreamed that he stood in a shadowy Court,
         Where the Snark, with a glass in its eye,
Dressed in gown, bands, and wig, was defending a pig
         On the charge of deserting its sty.
 
 
The Witnesses proved, without error or flaw,
         That the sty was deserted when found:
And the Judge kept explaining the state of the law
         In a soft under-current of sound.
 
 
The indictment had never been clearly expressed,
         And it seemed that the Snark had begun,
And had spoken three hours, before any one guessed
         What the pig was supposed to have done.
 
 
The Jury had each formed a different view
         (Long before the indictment was read),
And they all spoke at once, so that none of them knew
         One word that the others had said.
 
 
“You must know —” said the Judge: but the Snark
                                                      exclaimed “Fudge!
         That statute is obsolete quite!
Let me tell you, my friends, the whole question depends
         On an ancient manorial right.
 
 
“In the matter of Treason the pig would appear
         To have aided, but scarcely abetted:
While the charge of Insolvency fails, it is clear,
         If you grant the plea ‘never indebted.’
 
 
“The fact of Desertion I will not dispute;
         But its guilt, as I trust, is removed
(So far as relates to the costs of this suit)
         By the Alibi which has been proved.
 
 
“My poor client’s fate now depends on your votes.”
         Here the speaker sat down in his place,
And directed the Judge to refer to his notes
         And briefly to sum up the case.
 
 
But the Judge said he never had summed up before;
         So the Snark undertook it instead,
And summed it so well that it came to far more
         Than the Witnesses ever had said!
 
 
When the verdict was called for, the Jury declined,
         As the word was so puzzling to spell;
But they ventured to hope that the Snark wouldn’t mind
         Undertaking that duty as well.
 
 
So the Snark found the verdict, although, as it owned,
         It was spent with the toils of the day:
When it said the word “GUILTY!” the Jury all groaned,
         And some of them fainted away.
 
 
Then the Snark pronounced sentence, the Judge being
                                                                        quite
         Too nervous to utter a word:
When it rose to its feet, there was silence like night,
         And the fall of a pin might be heard.
 
 
“Transportation for life” was the sentence it gave,
         “And then to be fined forty pound.”
The Jury all cheered, though the Judge said he feared
         That the phrase was not legally sound.
 
 
But their wild exultation was suddenly checked
         When the jailer informed them, with tears,
Such a sentence would have not the slightest effect,
         As the pig had been dead for some years.
 
 
The Judge left the Court, looking deeply disgusted:
         But the Snark, though a little aghast,
As the lawyer to whom the defence was intrusted,
         Went bellowing on to the last.
 
 
Thus the Barrister dreamed, while the bellowing seemed
         To grow every moment more clear:
Till he woke to the knell of a furious bell,
         Which the Bellman rang close at his ear.
 

Fit the Seventh
The Banker’s Fate

 
They sought it with thimbles, they sought it with care;
         They pursued it with forks and hope;
They threatened its life with a railway-share;
         They charmed it with smiles and soap.
 
 
And the Banker, inspired with a courage so new
         It was matter for general remark,
Rushed madly ahead and was lost to their view
         In his zeal to discover the Snark
 
 
But while he was seeking with thimbles and care,
         A Bandersnatch swiftly drew nigh
And grabbed at the Banker, who shrieked in despair,
         For he knew it was useless to fly.
 
 
He offered large discount – he offered a cheque
         (Drawn “to bearer”) for seven-pounds-ten:
But the Bandersnatch merely extended its neck
         And grabbed at the Banker again.
 
 
Without rest or pause – while those frumious jaws
         Went savagely snapping around —
He skipped and he hopped, and he floundered
                                                        and flopped,
         Till fainting he fell to the ground.
 
 
The Bandersnatch fled as the others appeared
         Led on by that fear-stricken yell:
And the Bellman remarked “It is just as I feared!”
         And solemnly tolled on his bell.
 
 
He was black in the face, and they scarcely could trace
         The least likeness to what he had been:
While so great was his fright that his waistcoat turned
                                                                   white —
         A wonderful thing to be seen!
 
 
To the horror of all who were present that day,
         He uprose in full evening dress,
And with senseless grimaces endeavoured to say
         What his tongue could no longer express.
 
 
Down he sank in a chair – ran his hands through his
                                                                      hair —
         And chanted in mimsiest tones
Words whose utter inanity proved his insanity,
         While he rattled a couple of bones.
 
 
“Leave him here to his fate – it is getting so late!”
         The Bellman exclaimed in a fright.
“We have lost half the day. Any further delay,
         And we sha’n’t catch a Snark before night!”
 

Fit the Eighth
The Vanishing

 
They sought it with thimbles, they sought it with care;
         They pursued it with forks and hope;
They threatened its life with a railway-share;
         They charmed it with smiles and soap.
 
 
They shuddered to think that the chase might fail,
         And the Beaver, excited at last,
Went bounding along on the tip of its tail,
         For the daylight was nearly past.
 
 
“There is Thingumbob shouting!” the Bellman said.
         “He is shouting like mad, only hark!
He is waving his hands, he is wagging his head,
         He has certainly found a Snark!”
 
 
They gazed in delight, while the Butcher exclaimed
         “He was always a desperate wag!”
They beheld him – their Baker – their hero unnamed —
         On the top of a neighbouring crag,
 
 
Erect and sublime, for one moment of time.
         In the next, that wild figure they saw
(As if stung by a spasm) plunge into a chasm,
         While they waited and listened in awe.
 
 
“It’s a Snark!” was the sound that first came to their ears,
         And seemed almost too good to be true.
Then followed a torrent of laughter and cheers:
         Then the ominous words “It’s a Boo-”
 
 
Then, silence. Some fancied they heard in the air
         A weary and wandering sigh
That sounded like “-jum!” but the others declare
         It was only a breeze that went by.
 
 
They hunted till darkness came on, but they found
         Not a button, or feather, or mark,
By which they could tell that they stood on the ground
         Where the Baker had met with the Snark.
 
 
In the midst of the word he was trying to say,
         In the midst of his laughter and glee,
He had softly and suddenly vanished away —
         For the Snark was a Boojum, you see.
 

Охота на Cнарка
Агония в восьми воплях

© Перевод. Г.М. Кружков, 2020

Вопль первый
Высадка на берег

 
«Вот где водится Снарк! – возгласил Балабон. —
Его логово тут, среди гор!»
И матросов на берег вытаскивал он,
За ушко́, а кого – за вихор.
 
 
«Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:
Вам отваги придаст эта весть.
Вот где водится Снарк! В третий раз говорю.
То, что трижды сказал, то и есть».
 
 
Был отряд на подбор! Первым шел Билетер,
Вслед за ним – с полотенцами Банщик,
Барахольщик с багром, чтоб следить за добром,
И козы отставной Барабанщик.
 
 
Биллиардный маэстро – отменный игрок —
Мог любого обчистить до нитки;
Но Банкир всю наличность убрал под замок,
Чтобы как-то уменьшить убытки.
 
 
Был меж ними Бобер, на уловки хитер,
По канве вышивал он прекрасно
И, по слухам, не раз их от гибели спас,
Но вот как – совершенно неясно.
 
 
Был там некто, забывший на суше свой зонт,
Сухари и отборный изюм,
Плащ, который был загодя отдан в ремонт,
И практически новый костюм.
 
 
Тридцать восемь тюков он на пристань привез,
И на каждом – свой номер и вес;
Но потом как-то выпустил этот вопрос
И уплыл в путешествие без.
 
 
Можно было б смириться с потерей плаща,
Уповая на семь сюртуков
И три пары штиблет; но, пропажу ища,
Он забыл даже, кто он таков.
 
 
Его звали: «Эй-там!» или «Как-тебя-бишь!»
Отзываться он сразу привык
И на «Вот-тебе-на», и на «Вот-тебе-шиш»,
И на всякий внушительный крик.
 
 
Ну а тем, кто любил выражаться точней,
Он под кличкой иной был знаком,
В кругу самом близком он звался «Огрызком»,
В широких кругах – «Дохляком».
 
 
«И умом не Сократ, и лицом не Парис, —
Отзывался о нем Балабон. —
Но зато не боится он Снарков и крыс,
Крепок волей и духом силен!»
 
 
Он с гиенами шутки себе позволял,
Взглядом пробуя их укорить,
И однажды под лапу с медведем гулял,
Чтобы как-то его подбодрить.
 
 
Он как Булочник, в сущности, взят был на борт,
Но позднее признаньем потряс,
Что умеет он печь только Базельский торт,
Но запаса к нему не запас.
 
 
Их последний матрос, хоть и выглядел пнем, —
Это был интересный пенек:
Он свихнулся на Снарке, и только на нем,
Чем вниманье к себе и привлек.
 
 
Это был Браконьер, но особых манер:
Убивать он умел лишь бобров,
Что и всплыло поздней, через несколько дней,
Вдалеке от родных берегов.
 
 
И вскричал Балабон, поражен, раздражен:
«Но Бобер здесь один, а не пять!
И притом это – мой, совершенно ручной,
Мне б его не хотелось терять».
 
 
И, услышав известье, смутился Бобер,
Как-то съежился сразу и скис,
И обеими лапками слезы утер,
И сказал: «Неприятный сюрприз!»
 
 
Кто-то выдвинул робко отчаянный план:
Рассадить их по двум кораблям.
Но решительно не пожелал капитан
Экипаж свой делить пополам.
 
 
«И одним кораблем управлять нелегко,
Целый день в колокольчик звеня,
А с двумя (он сказал) не уплыть далеко,
Нет уж, братцы, увольте меня!»
 
 
Билетер предложил, чтобы панцирь грудной
Раздобыл непременно Бобер
И немедленно застраховался в одной
Из надежных Банкирских контор.
 
 
А Банкир, положение дел оценя,
Предложил то, что именно надо:
Договор страхованья квартир от огня
И на случай ущерба от града.
 
 
И с того злополучного часа Бобер,
Если он с Браконьером встречался,
Беспричинно грустнел, отворачивал взор
И как девушка скромно держался.
 

Вопль второй
Речь капитана

 
Балабона судьба им послала сама:
По осанке, по грации – лев!
Вы бы в нем заподозрили бездну ума,
В первый раз на него поглядев.
 
 
Он с собою взял в плаванье Карту морей,
На которой земли – ни следа;
И команда, с восторгом склонившись над ней,
Дружным хором воскликнула: «Да!»
 
 
Для чего, в самом деле, полюса, параллели,
Зоны, тропики и зодиаки?
И команда в ответ: «В жизни этого нет,
Это – чисто условные знаки.
 
 
На обыденных картах – слова, острова,
Все сплелось, перепуталось – жуть!
А на нашей, как в море, одна синева,
Вот так карта – приятно взглянуть!»
 
 
Да, приятно… Но вскоре после выхода в море
Стало ясно, что их капитан
Из моряцких наук знал единственный трюк —
Балабонить на весь океан.
 
 
И когда иногда, вдохновеньем бурля,
Он кричал: «Заворачивай носом!
Носом влево, а корпусом – право руля!» —
Что прикажете делать матросам?
 
 
Доводилось им плыть и кормою вперед,
Что, по мненью бывалых людей,
Характерно в условиях жарких широт
Для снаркирующих кораблей.
 
 
И притом Балабон – говорим не в упрек —
Полагал, и уверен был даже,
Что раз надо, к примеру, ему на восток,
То и ветру, конечно, туда же.
 
 
Наконец с корабля закричали: «Земля!» —
И открылся им брег неизвестный.
Но, взглянув на пейзаж, приуныл экипаж:
Всюду скалы, провалы и бездны.
 
 
И, заметя броженье умов, Балабон
Произнес утешительным тоном
Каламбурчик, хранимый до черных времен, —
Экипаж отвечал только стоном.
 
 
Он им рому налил своей щедрой рукой,
Рассадил, и призвал их к вниманью,
И торжественно (дергая левой щекой)
Обратился с докладом к собранью:
 
 
«Цель близка, о сограждане! Очень близка!»
(Все поежились, как от морозу.
Впрочем, он заслужил два-три жидких хлопка,
Разливая повторную дозу.)
 
 
«Много месяцев плыли мы, много недель,
Нам бывало и мокро, и жарко,
Но нигде не видали – ни разу досель! —
Ни малейшего проблеска Снарка.
 
 
Плыли много недель, много дней и ночей,
Нам встречались и рифы, и мели;
Но желанного Снарка, отрады очей,
Созерцать не пришлось нам доселе.
 
 
Так внемлите, друзья! Вам поведаю я
Пять бесспорных и точных примет,
По которым поймете – если только найдете, —
Кто попался вам – Снарк или нет.
 
 
Разберем по порядку. На вкус он не сладкий,
Жестковат, но приятно хрустит,
Словно новый сюртук, если в талии туг, —
И слегка привиденьем разит.
 
 
Он встает очень поздно. Так поздно встает
(Важно помнить об этой примете),
Что свой утренний чай на закате он пьет,
А обедает он на рассвете.
 
 
В-третьих, с юмором плохо. Ну, как вам сказать?
Если шутку он где-то услышит,
Как жучок, цепенеет, боится понять
И четыре минуты не дышит.
 
 
Он, в-четвертых, любитель купальных кабин
И с собою их возит повсюду,
Видя в них украшение гор и долин.
(Я бы мог возразить, но не буду.)
 
 
В-пятых, гордость! А далее сделаем так:
Разобьем их на несколько кучек
И рассмотрим отдельно Лохматых Кусак
И отдельно – Усатых Колючек.
 
 
Снарки, в общем, безвредны. Но есть среди них…
(Тут оратор немного смутился.)
Есть и БУДЖУМЫ…» Булочник тихо поник
И без чувств на траву повалился.
 

Bопль третий
Рассказ Булочника

 
И катали его, щекотали его,
Растирали виски винегретом,
Тормошили, будили, в себя приводили
Повидлом и добрым советом.
 
 
И когда он очнулся и смог говорить,
Захотел он поведать рассказ.
И вскричал Балабон: «Попрошу не вопить!»
И звонком возбужденно затряс.
 
 
Воцарилася тишь. Доносилося лишь,
Как у берега волны бурлили,
Когда тот, кого звали «Эй-как-тебя-бишь»,
Речь повел в ископаемом стиле.
 
 
«Я, – он начал, – из бедной, но честной семьи…
Мой отец…» – «Перепрыгнули это! —
Оборвал капитан. – Так, родные мои,
Мы провозимся тут до рассвета».
 
 
«Сорок лет уже прыгаю, боже ты мой! —
Всхлипнул Булочник, вынув платок. —
Буду краток: я помню тот день роковой,
День отплытья… О, как он далек!
 
 
Добрый дядюшка мой (по нему я крещен)
На прощание мне говорил…»
«Перепрыгнули дядю!» – взревел Балабон
И сердито в звонок зазвонил.
 
 
«Он учил меня так, – не смутился Дохляк, —
Если Снарк – просто Снарк, без подвоха,
Его можно тушить, и в бульон покрошить,
И подать с овощами неплохо.
 
 
Ты с умом и со свечкой к нему подступай,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций ему угрожай
И пленяй процветанья картиной…»
 
 
«Замечательный метод! – прервал Балабон. —
Я слыхал о нем, честное слово.
Подступать с упованием (я убежден) —
Это первый закон Снарколова!»
 
 
«…Но, дружок, берегись, если вдруг набредешь
Вместо Снарка на Буджума. Ибо
Ты без слуху и духу тогда пропадешь,
Не успев даже крикнуть “спасибо”.
 
 
Вот что, вот что меня постоянно гнетет,
Как припомню – потеет загривок,
И всего меня этак знобит и трясет,
Будто масло сбивают из сливок.
 
 
Вот что, вот что страшит…» – «Ну, заладил опять!» —
Перебил предводитель в досаде.
Но уперся Дохляк: «Нет, позвольте сказать!
Вот что, вот что я слышал от дяди.
 
 
И в навязчивом сне Снарк является мне
Сумасшедшими, злыми ночами,
И его я крошу, и за горло душу,
И к столу подаю с овощами.
 
 
Но я знаю, что если я вдруг набреду
Вместо Снарка на Буджума – худо!
Я без слуху и духу тогда пропаду
И в природе встречаться не буду».
 

Bопль четвертый
Начало охоты

 
Балабон покачал головой: «Вот беда!
Что ж вы раньше сказать не сумели?
Подложить нам такую свинью – и когда! —
В двух шагах от намеченной цели.
 
 
Все мы будем, конечно, горевать безутешно,
Если что-нибудь с вами случится;
Но зачем же вначале вы об этом молчали,
Когда был еще шанс воротиться?
 
 
А теперь – подложить нам такую свинью! —
Снова вынужден вам повторить я».
И со вздохом Дохляк отвечал ему так:
«Я вам все рассказал в день отплытья.
 
 
Обвиняйте в убийстве меня, в колдовстве,
В слабоумии, если хотите;
Но в увертках сомнительных и в плутовстве
Я никак не повинен, простите.
 
 
Я в тот день по-турецки вам все объяснил,
Повторил на фарси, на латыни;
Но сказать по-английски, как видно, забыл —
Это мучит меня и поныне».
 
 
«Очень, очень прискорбно, – пропел Балабон. —
Хоть отчасти и мы виноваты.
Но теперь, когда этот вопрос разъяснен,
Продолжать бесполезно дебаты.
 
 
Разберемся потом, дело нынче не в том,
Нынче наша забота простая:
Надо Снарка ловить, надо Снарка добыть —
Вот обязанность наша святая.
 
 
Его надо с умом и со свечкой искать, —
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций ему угрожать
И пленять процветанья картиной!
 
 
Снарк – серьезная птица! Поверьте, друзья,
Предстоит нам совсем не потеха;
Мы должны все, что можно, и все, что нельзя,
Совершить – но добиться успеха.
 
 
Так смелей же вперед, ибо Англия ждет!
Мы положим врага на лопатки!
Кто чем может себя оснащай! Настает
Час последней, решительной схватки!»
 
 
Тут Банкир свои слитки разменял на кредитки
И в гроссбух углубился угрюмо,
Пока Булочник, баки разъерошив для драки,
Выколачивал пыль из костюма.
 
 
Билетер с Барахольщиком взяли брусок
И лопату точили совместно,
Лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок,
Что не очень-то было уместно —
 
 
Хоть ему Барабанщик (и Бывший судья)
Объяснил на примерах из жизни,
Как легко к вышиванию шьется статья
Об измене гербу и отчизне.
 
 
Бедный Банщик, утратив душевный покой,
«Как бы смыться?» – решал между делом,
А Бильярдный Маэстро дрожащей рукой
Кончик носа намазывал мелом.
 
 
Браконьер нацепил кружевное жабо
И скулил, перепуган до смерти;
Он признался, что очень боится «бо-бо»
И волнуется, как на концерте.
 
 
Он просил: «Не забудьте представить меня,
Если Снарка мы встретим в походе».
Балабон, неизменную важность храня,
Отозвался: «Смотря по погоде».
 
 
Видя, как Браконьер себя чинно ведет,
И Бобер, осмелев, разыгрался;
Даже Булочник, этот растяпа, – и тот
Бесшабашно присвистнуть пытался.
 
 
«Ничего! – предводитель сказал. – Не робей!
Мы покуда еще накануне
Главных дел. Вот как встретится нам ХВОРОБЕЙ,
Вот тогда пораспустите нюни!»
 

Bопль пятый
Урок Бобра

 
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
 
 
И решил Браконьер в одиночку рискнуть,
И, влекомый высокою целью,
Он бесстрашно свернул на нехоженый путь
И пошел по глухому ущелью.
 
 
Но рискнуть в одиночку решил и Бобер,
Повинуясь наитью момента
И при этом как будто не видя в упор
В двух шагах своего конкурента.
 
 
Каждый думал, казалось, про будущий бой,
Жаждал подвига, словно награды! —
И не выдал ни словом ни тот, ни другой
На лице проступившей досады.
 
 
Но все у́же тропа становилась, и мрак
Постепенно окутал округу,
Так что сами они не заметили, как
Их притерло вплотную друг к другу.
 
 
Вдруг пронзительный крик, непонятен и дик,
Над горой прокатился уныло;
И Бобер обомлел, побелев точно мел,
И в кишках Браконьера заныло.
 
 
Ему вспомнилась милого детства пора,
Невозвратные светлые дали —
Так похож был тот крик на скрипенье пера,
Выводящего двойку в журнале.
 
 
«Это крик Хворобья! – громко выдохнул он
И на сторону сплюнул от сглазу. —
Как сказал бы теперь старина Балабон,
Говорю вам по первому разу.
 
 
Это клич Хворобья! Продолжайте считать,
Только в точности, а не примерно.
Это – песнь Хворобья! – повторяю опять.
Если трижды сказал, значит, верно».
 
 
Всполошенный Бобер скрупулезно считал,
Всей душой погрузившись в работу,
Но когда этот крик в третий раз прозвучал,
Передрейфил и сбился со счету.
 
 
Все смешалось в лохматой его голове,
Ум за разум зашел от натуги.
«Сколько было вначале – одна или две?
Я не помню», – шептал он в испуге.
 
 
«Этот палец загнем, а другой отогнем…
Что-то плохо сгибается палец;
Вижу, выхода нет – не сойдется ответ», —
И заплакал несчастный страдалец.
 
 
«Это – легкий пример, – заявил Браконьер. —
Принесите перо и чернила;
Я решу вам шутя этот жалкий пример,
Лишь бы только бумаги хватило».
 
 
Тут Бобер притащил две бутылки чернил,
Кипу лучшей бумаги в портфеле…
Обитатели гор выползали из нор
И на них с любопытством смотрели.
 
 
Между тем Браконьер, прикипая к перу,
Все строчил без оглядки и лени,
В популярном ключе объясняя Бобру
Ход научных своих вычислений.
 
 
«За основу берем цифру, равную трем
(С трех удобней всего начинать),
Приплюсуем сперва восемьсот сорок два
И умножим на семьдесят пять.
 
 
Разделив результат на шестьсот пятьдесят
(Ничего в этом трудного нет),
Вычтем сто без пяти и получим почти
Безошибочно точный ответ.
 
 
Суть же метода, мной примененного тут,
Объяснить я подробней готов,
Если есть у вас пара свободных минут
И хотя бы крупица мозгов.
 
 
Впрочем, вникнуть, как я, в тайники бытия,
Очевидно, способны не многие;
И поэтому вам я сейчас преподам
Популярный урок зоологии».
 
 
И он с пафосом стал излагать матерьял
(При всеобщем тоскливом внимании), —
Забывая, что вдруг брать людей на испуг
Неприлично в приличной компании.
 
 
«Хворобей – провозвестник великих идей,
Устремленный в грядущее смело;
Он душою свиреп, а одеждой нелеп,
Ибо мода за ним не поспела.
 
 
Презирает он взятки, обожает загадки,
Хворобейчиков держит он в клетке
И в делах милосердия проявляет усердие,
Но не жертвует сам ни монетки.
 
 
Он на вкус превосходней кальмаров с вином,
Трюфелей и гусиной печенки.
(Его лучше в горшочке хранить костяном
Или в крепком дубовом бочонке.)
 
 
Вскипятите его, остудите во льду
И немножко припудрите мелом,
Но одно, безусловно, имейте в виду:
Не нарушить симметрию в целом!»
 
 
Браконьер мог бы так продолжать до утра,
Но – увы! – было с временем туго;
И он тихо заплакал, взглянув на Бобра,
Как на самого близкого друга.
 
 
И Бобер ему взглядом признался в ответ,
Что он понял душою за миг
Столько, сколько бы он и за тысячу лет
Не усвоил из тысячи книг.
 
 
Они вместе в обнимку вернулись назад,
И воскликнул Банкир в умилении:
«Вот воистину лучшая нам из наград
За убытки, труды и терпение!»
 
 
Так сдружились они, Браконьер и Бобер
(Свет не видел примера такого),
Что никто и нигде никогда с этих пор
Одного не встречал без другого.
 
 
Ну а если и ссорились все же друзья
(Впрочем, крайне беззубо и вяло),
Только вспомнить им стоило песнь Хворобья —
И размолвки их как не бывало!