Текст книги "Союз горцев Северного Кавказа и Горская республика. История несостоявшегося государства. 1917– 1920"

Организованное сопротивление в Чечне (под руководством шейха Узун-хаджи) и в Дагестане (под руководством шейха Али-хаджи Акушинского) заставило Добровольческую армию сменить тактику в Горской республике. Уже в июне 1919 года шейх-уль-ислам Али-хаджи Акушинский обратился к генералу Халилову с требованием дать ответ, на каком основании тот сдал военное снаряжение казакам и готов ввести их в Темир-Хан-Шуру. Шейх Али-хаджи прямо предложил генералу отказаться от идеи сотрудничества с казаками, обещая ему в ответ Божий гнев и напоминая, что младшие офицеры, в отличие от высших офицеров, признавших генерала Халилова правителем, стоят за ним и готовы к борьбе⁷⁹⁰. В ответ генерал Халилов заявил, что приглашение казаков было связано с тем, что вокруг самого шейха собрались большевики, и он предлагает ему произвести самороспуск Совета обороны⁷⁹¹.

12 декабря 1919 года командование Добровольческой армии направило делегацию во временную столицу Горской республики село Леваши с сообщением о готовности признать руководство Горской республики в лице ее действующего органа – Совета обороны – и о том, что готово отвести свои войска из Дербента и Темир-Хан-Шуры, но оставляет за собой временный контроль над городом Петровском⁷⁹².

Наверное, с этим было связано появление приказа главноначальствующего Северным Кавказом И. Эрдели.

«Приказ Главноначальствующего Северного Кавказа.

Ход исторических событий на Кавказе уже призвал к жизни новые государственные образования Дона, Кубани и Терека, а также Грузии, Азербайджана и Армении. И одни лишь горские народы Северного Кавказа остаются разъединенными и не имеют возглавляющего их общепризнанного органа народной власти, способного водворить порядок и спокойствие и защитить эти народы от натиска враждебных им сил. Вследствие сего и в связи с создавшейся на Юге России обстановкой, я признал своевременным для блага горских народов и всего населения Северного Кавказа пойти навстречу заветным стремлениям горских народов и создать на территории Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни, кумыкской плоскости, Салаватии и Дагестана объединенное государственное образование со своим законодательным органом, избранным на демократических началах, и выборным правительством, облеченным полнотою законодательной, исполнительной и судебной власти, признать фактически, впредь до окончательного разрешения этого вопроса Всероссийским Учредительным Собранием, таким государственным образованием Союз горцев Северного Кавказа…»⁷⁹³

По сути, это свидетельствовало о начале конца Добровольческой армии в Дагестане и на всем Северном Кавказе. Желание признать Совет обороны после того, как в феврале и марте 1919 года была занята территория Горской республики, свидетельствовало не столько об усилении Горской республики, сколько об ослаблении хватки деникинской армии на Северном Кавказе и необходимости перебросить войска из этого региона на север, против наступающих частей Красной армии. Таким образом, Добровольческая армия потеряла год и десятки тысяч людей, удерживая Северный Кавказ, вместо того чтобы бороться с главным своим врагом – большевиками.

Тем временем с севера, из-под Харькова, Полтавы, Ростова, Киева и Новочеркасска под натиском большевиков на Северный Кавказ устремились десятки тысяч беженцев. Во Владикавказе все учебные здания, отели и целые улицы были освобождены для устройства прибывающих в город беженцев⁷⁹⁴. Люди пытались прорваться в Грузию, но граница была закрыта с обеих сторон.

Северо-Кавказское эмиратство шейха Узун-хаджи

Если и не основную, то довольно существенную роль в ослаблении позиций Добровольческой армии в регионе сыграла политика накшбандийского шейха Узун-хаджи родом из селения Салты, Дагестан. Он являлся одной из ключевых фигур прошариатской партии на Северном Кавказе. В этой номинальной, но фактической по своей значимости и авторитетности партии были такие фигуры, как муфтий Северного Кавказа Н. Гоцинский, шейх А. Митаев, Узун-хаджи, шейх Али-хаджи Акушинский, Сугаипмулла Гайсумов и многие другие. Но сторонники необходимости утверждения шариата среди горцев не были едины, они были разделены на непримиримые группы, образованные по степени значимости того или иного шейха.

Было бы совершенно неправильно недооценивать роль шейха Узун-хаджи в годы, предшествовавшие установлению советской власти⁷⁹⁵. Его признавали лидером части мусульман, стоявших на позиции имама Шамиля в горной части Чечни и Дагестана. Дважды сосланный на каторгу и дважды сбегавший из мест ссылки, годами живший в бегах, но при этом сумевший в эти же годы совершить хадж, то есть пересечь границу империи, после чего вновь вернуться к себе в Дагестан, он стал своего рода живой легендой для региона. Образованный исламский теолог, хваткий и не знающий страха, он был не самым удобным собеседником для тех, кто хотел с ним обсудить вопросы религии или политики.

По свидетельству полномочного представителя Республики Азербайджан А. Ахвердова, Узун-хаджи был «низенького роста, худощавый, с блестящими глазами, сознающий всю свою силу и могущество». Шейх был из числа тех, кого было за что уважать чеченцам. Скрываясь от российских властей после своего побега из сибирской ссылки, он провел несколько лет именно среди чеченцев. Более того, в числе тех, кто подталкивал шейха к объявлению эмирства, были и чеченцы. Нужно отметить, что в первый раз говорить от имени чеченцев и по поводу чеченцев относительно действий со стороны Грозненского Совета шейх Узун-хаджи был выдвинут еще в феврале 1918 года, когда прибыл в Чечню и предложил русским в Грозном стать посредником для решения вопросов с чеченцами⁷⁹⁶.

Для исследователей чаще всего интересна тема его сотрудничества с большевиками. Провозглашая Северо-Кавказский эмират, он вступил в союз с ними, и это испортило ему репутацию. Да, конечно, этот союз был вынужденным и больше выгоден большевикам, чем самому Узун-хаджи. Это был союз, который позволял ему справиться с врагом, которого он считал на тот момент сильнейшим. Недооценка большевиков была связана с отсутствием поддержки большевистских настроений среди основной массы чеченского общества ⁷⁹⁷.

Другой вопрос – провозглашение эмирата: насколько оно было необходимо в это время? На самом деле это решение было принято только после того, как в отставку ушло правительство Халилова, распустившего и Союзный совет (парламент Горской республики)⁷⁹⁸. То есть шейх Узун-хаджи посчитал, что в регионе нет законной силы, способной отстоять интересы горцев Северного Кавказа перед угрозой, исходящей от деникинцев. И он как бы подобрал упавшее знамя горцев, чтобы организовать сопротивление Добрармии. Главное, что эмират не был создан в противовес Горской республике, наоборот, он должен был поддержать горцев после предательства генерала Халилова.

Ставка на эмират стала реакцией на поведение в регионе различных сил, где каждая партия пыталась привлечь новых сторонников и при этом сделать все, чтобы соперники не могли получить поддержку на местах. В итоге это привело к параличу власти на местах. Реальных же представителей у Горской республики в селах, районах и округах не было. Такая же ситуация сложилась со всеми светскими структурами и у других политических сил региона. На местах люди за день могли встретиться с представителями совершенно разных политических сил, каждый из которых убеждал людей в ее исключительной легитимности.

На этом фоне действия шейха Узун-хаджи не стоит считать направленными против Горской республики. Если учитывать, что регион был захвачен войсками генерала Деникина, то инициатива шейха Узун-хаджи стала единственной заслуживающей уважения мерой по противодействию Белой армии.

Авторство одного из заявлений, приписываемых Узунхаджи: «Я пряду веревку, чтобы с помощью нее повесить всех инженеров, студентов и вообще всех, кто пишет слева направо»⁷⁹⁹, на самом деле очень сомнительно. Именно шейх Узун-хаджи активно предлагал задействовать в строительстве эмирата не только тех, «кто пишет слева направо», но и иноверцев. К примеру, в самом Ведено было немало немцев, русских, грузин и др. Данная цитата больше напоминает фольклор, приписывающий Узун-хаджи те или иные высказывания.

В учебниках по истории СССР в теме освобождения края от белогвардейцев всегда делался упор на действиях некой Красной армии в Чечне. На самом деле ни одна армия, кроме армии шейха Узун-хаджи, не вступала в Чечне в прямой контакт с белогвардейцами, и именно его усилия и стали решающими в деле изгнания Белой армии с Северного Кавказа.

За столь короткий исторический период ему удается сразу же внедрить практически все важные элементы государства: суд, казну, правительство, парламент, деньги, тюрьму, армию и полицию.

При этом стоит отметить, что за рамками внимания исследователей⁸⁰⁰ остается вопрос об отношении шейха Узун-хаджи к чеченским шейхам, в том числе из накшбандийского тариката. Ведь, по сути, он так и не получил поддержки от суфийских шейхов Чечни. Рядом с ним не оказалось ни одного из значимых политиков как из шариатской партии, так и из партии приверженцев Горской республики.

Особенность позиции шейха Узун-хаджи заключалась в том, что он принципиально считал, что жить в составе России невозможно, что горцы обязаны иметь свое государство. Исходя из этого он являлся активным участником всех трех общерегиональных съездов горцев, где решалась судьба Северного Кавказа. Трудно не заметить, что он на протяжении 1917 и 1918 годов упорно отказывается взять на себя ответственность и стать лидером той или иной группы. И только сомнения муфтия Северного Кавказа Н. Гоцинского при выборе союзников заставили его включиться в борьбу и взять на себя роль организатора защиты Северного Кавказа от агрессии Добровольческой армии.

Если в начальный период образования Горской республики в 1917–1918 годах шейх Узун-хаджи поддерживал и продвигал фигуру Н. Гоцинского в качестве лидера всего мусульманского духовенства Северного Кавказа⁸⁰¹, то к 1919 году они кардинально расходятся во взглядах на то, кто является главным врагом: большевики или белогвардейцы Деникина. На этом фоне шейх Узун-хаджи, видимо, посчитал необходимым взять на себя роль организатора исламского государства. Первоначально опираясь на горные общества Дагестана и Чечни, он смог создать базу для постепенного приобщения разных частей Северного Кавказа к тому, что он объявил Северо-Кавказским эмиратом⁸⁰².

Шейх Узун-хаджи выбирает своим постоянным местом дислокации горное село Ведено. Здесь также просматривается его желание продолжить дело Шамиля в селе, которое было столицей имамата в период Кавказской войны⁸⁰³. Кроме того, до лета 1918 года это была русская крепость, что также было символично – изгнать из крепости русских солдат и на их месте объявить столицу.

По словам близких к окружению временного правителя Дагестана М. Халилова, шейха Узун-хаджи в его резиденции в чеченском селе Ведено охраняли тщательно и хорошо экипированные телохранители, в том числе при дворе было много грузинских и азербайджанских офицеров⁸⁰⁴.

Это был непростой для него шаг, он не мог не осознавать, что тем самым идет против того, кого поддерживал и продвигал все эти годы. Он не мог не понимать, что идет против Горской республики, которая не смогла организовать защиту края от Добровольческой армии. Это не было сиюминутным решением. Шейх Узун-хаджи понимал, что только так он сможет помочь своему краю в борьбе против захватчиков.

Эмиратство возникло не на пустом месте, у него был определенный фундамент исторической памяти, хранившейся народом со времен имамата Шамиля⁸⁰⁵.

19 сентября 1919 года после получения письменного благословления со стороны последнего турецкого султана Магомеда Вахита⁸⁰⁶ шейх Узун-хаджи провозглашает себя эмиром Северо-Кавказского мусульманского эмирата⁸⁰⁷.

Мало что известно о членах его кабинета. Премьер-министр – чеченец Иналук Арсанукаев-Дышнинский занимал одновременно должности главнокомандующего вооруженными силами эмирата, министра иностранных дел, образования, юстиции, морских и вакуфных дел. Впоследствии эмир Узун-хаджи присвоил ему звание фельдмаршала. Министром двора был назначен генерал-майор КамильХан, министром торговли и промышленности – Магомет Хамхоев, министром земледелия и государственных имуществ – Билал Шамилов, министром путей сообщения, почт и телеграфа – Куси Байгиреев, военным министром – генерал-майор Шита Истамбулов, министром внутренних дел – Хабала Бесленеев, министром финансов – Абдул-Азим Абдуллаев. По своему составу правительство эмирата Узун-хаджи было интернациональным. В нем было по два аварца, чеченца, ингуша и кабардинца. Высшее светское образование имел один человек, высшее духовное – двое, русской грамотой владел один министр, арабской – трое, вовсе неграмотными были два министра (военный и путей сообщения, почт и телеграфа)⁸⁰⁸. Мазлак Ушаев был командующим артиллерией в войсках эмира. В своем программном заявлении правительство эмирата сделало выводы на основе неудач Горской республики: «На основании дарованных свобод после ухода царя русского, мусульмане Северного Кавказа добивались, как известно, самоопределения путем Республики. Эта цель и эти мечты были разбиты варварским вторжением Деникинской банды. На мирной конференции в Париже вследствие интриг союзных великих держав т. н. Горскую Республику не признали и не нашли основания к ее признанию, так как всему цивилизованному миру несправедливым казалось, что горцам Северного Кавказа нет места в мировой политике… Вопреки тенденциозным вожделениям мусульмане Северного Кавказа… решили добиться полного самоуправления на началах шариатской монархии. Северо-Кавказские мусульмане составили свое правительство во главе с эмиром шейхом Узун-Хаджи Хаир-Ханом и пойдут по следам своих предков, которые в течение многих лет проливали кровь за свою свободу… Мы не требуем автономии, а хотим самостоятельной шариатской монархии… Мы избегаем повторения эпопеи мифической Горской Республики»⁸⁰⁹. Таким образом, сторонники шейха Узун-хаджи для себя уже окончательно похоронили Горскую республику и считали ее миссию невыполненной, полагая, что по-настоящему свободным от России государством для мусульман Северного Кавказа позволит только ислам с установлением полного шариата.

Здесь прослеживается желание иметь тесные контакты с Османской империей, которая сама находилась в стадии развала, подталкиваемая западными странами, которые создавали на ее территории новые государства, подконтрольные им.

Деятельность Узун-хаджи, а именно его успехи стали причиной и окончательного раздора с муфтием Северного Кавказа шейхом Н. Гоцинским. Сторонники Гоцинского организовывали в горной части Дагестана собрания духовенства и принимали решения, осуждающие действия Узун-хаджи, определяя их как вредные для Дагестана. Они призывали сплотиться вокруг Н. Гоцинского⁸¹⁰. Но это уже не имело особого значения: при нейтралитете шейха Али-хаджи Акушинского эмир Узун-хаджи был неуязвим для политики раздора, которую вели белогвардейцы и их ставленник М. Халилов.

Пытаясь взять ситуацию в свои руки, шейх во второй половине 1919 года начинает усиленно выпускать денежные знаки собственного производства, которые были в обращении одновременно с азербайджанскими и грузинскими бонами. Деньги печатались в столице эмирата Ведено. Для того чтобы они имели хождение среди населения, шейх во время своих частых переездов по Чечне буквально раздавал эти деньги населению, призывая отказаться от денег христианских и принять деньги с печатью эмирата Узун-хаджи. Купюры были разного достоинства: 5, 10, 50, 100, 250 и 500 рублей.

Была создана и армия эмирата. Она состояла из семи полков, собранных не только из числа добровольцев, но и на основе объявленной среди горцев Северного Кавказа мобилизации.

Впоследствии полки для придания весомости были переименованы в армии. Например, остатки Красной армии Н. Гикало назывались 5-й армией эмирата⁸¹¹. При этом стоит иметь в виду, что взаимоотношения Узун-хаджи и Гикало были натянутыми, вплоть до того, что Иналук Арса нукаев-Дышнинский мог себе позволить на заседании Совета министров пригрозить разоружением отрядам, подчиняющимся Н. Гикало, в случае самостоятельности его действий⁸¹².

Командующим 1-й армией был Шита Истамулов, 2-й армией командовал Межид Геберто из Бильта⁸¹³, 3-й армией командовал Эски Байсагириев, 4-й армией (ингушской) командовал Хизир Арцханов, коммунист Гикало был назначен командующим 5-й армией⁸¹⁴, командующим 6-й конной армией стал турецкий офицер Гусейн-эфенди (до того возглавлявший 5-ю армию). Все командующие (за исключением Гикало) были произведены в генералы. Численность всех числившихся во всех армиях вряд ли превышала тысячу человек. Со слов турецкого военного Гусейн-эфенди, находившегося при дворе шейха Узун-хаджи, на осень 1919 года числилось 605 всадников, 194 пехотинца, 30 офицеров и 2 генерал-майора».

По состоянию на ноябрь 1919 года армия Совета обороны состояла из 3 пехотных, 2 кавалерийских полков и 3 батарей. Пехотный полк состоял из 4 батальонов, каждый батальон – из 4 рот. В первом батальоне было также 3 пулеметные роты. Кавалерийский полк состоял из 6 сотен, одна сотня была пулеметной. Артиллерия состояла из 2 горных батарей и 1 легкой полевой батареи, по 4 орудия в каждой⁸¹⁵. Некоторые исследователи ошибочно связывают и порой смешивают две совершенно разные военные силы: армию эмирата и армию Совета обороны. Они действовали раздельно, порой игнорируя друг друга.

В армии Совета обороны состояло 194 офицера и 9860 аскеров, в общем – 10 054 человека. На их содержание приходилось тратить 433 858 рублей в месяц. Кроме того, облагались налогом магазины и население. К примеру, крупные магазины должны были выделить по 200 патронов, мелкие – 150, а каждая семья по 5 патронов⁸¹⁶. Не совсем понятно, включалась ли сюда армия шейха Узунхаджи, была ли эта цифра общей для всех сил, борющихся против Добровольческой армии?

Если отдельно взять «армию» Н. Гикало, например, со слов очевидца тех событий А. Костерина к осени 1919 года, она насчитывала в Шатое 70 человек, из которых вооруженных было только 20 человек, и он называет это «хорошим результатом»⁸¹⁷. Позднее, к концу декабря 1919 года – началу 1920 года, численность ее достигла 400 человек, и это соединение уже считалось способным диктовать свои условия⁸¹⁸. Поэтому вряд ли стоит говорить о цифрах, превышающих тысячу человек относительно всего войска шейха Узун-хаджи. Факт того, что в армии Узун-хаджи находился отряд большевиков во главе с Н. Гикало, показывает, что нужда в ресурсах, даже не столь больших, а в тех, каким располагали большевики (речь идет о десятках), была жесткой необходимостью. «Что же касается большевистской, так называемой Красной Армии, ее нахождение как гостьи в наших пределах С.К. Эмиратства нахожу пока возможным, – заявил Арсамукаев, – однако, при условии, если Начальник Красной армии Гикало найдет непременным условием свое полное подчинение правительству С.К. Эмиратства. В случае бы, если Гикало пожелал оставаться на территории нашего Эмиратства будучи свободным в своих действиях, то в этом случае, если Гикало пожелает подчиниться правительству С.К. Эмиратства, то тогда его и его армию считать нашими друзьями, по очистке земли нашей от реакционеров. То тогда Гикало и его армию рассматривать как остаток Советской власти, пришедших к нам на помощь. Гикало обязан подчиниться нам, а в противном случае вопрос об обезоруживании Гикало и его армии остается открытым»⁸¹⁹. То есть, говоря недвусмысленно, Гикало предоставляется выбор: подчиниться или разоружиться. Гикало выбирает первый вариант.

Был создан главный штаб армии. Часть оружия, в виде пушек например, чеченцам осталась от русских, которые до февраля 1918 года дислоцировались в регионе. В крепости Ведено было 19 орудий (по другим данным, там было 21 трехдюймовое орудие, 2 шестидюймовых тяжелых орудия, 2 горных орудия⁸²⁰), хотя и устаревшего образца, но все же обеспеченных боевыми запасами, 15 пулеметов, свыше 100 тысяч винтовочных патронов и много гранат, а также берданок и трехлинейных винтовок⁸²¹. После осады крепости чеченцами гарнизон согласился оставить все вооружение в обмен на беспрепятственный проход до станции Гудермес. Это на первое время снимало вопрос вооружения добровольцев.

В структуре эмирата был создан военно-бюрократический и административный аппарат: градоначальник, начальник, губернатор (к примеру, губернатором шатоевским был Ахматуко Тесаев⁸²², после него стал Магомед Шерипов⁸²³), начальники округов, участковые начальники и сельские старшины, жандармерия. Губернаторств было всего семь. География губерний (Андийская, Веденская, Итум-Калинская, Шатойская, Грозненская и две Ингушских (Первая и Вторая) показывает, что Узун-хаджи не претендовал на территорию, на которую формально распространялась власть Совета обороны в Дагестане.

Дипломатия эмирата была направлена на поиск временных союзников в противостоянии с деникинцами. Не оказалось проблемой найти общий язык с меньшевистской Грузией, которая не могла не видеть, что Горское правительство, эмигрировавшее в Тифлис, все больше опирается на Дагестан, в то время как другие части Горской республики, находившиеся под оккупацией Добровольческой армии, остаются вне его компетенции. Тот факт, что и командующий Грузинским легионом Л. Кереселидзе активно взаимодействовал с шейхом, свидетельствует о тесной кооперации Грузии и Узун-хаджи в этот период⁸²⁴.

Малоизученным остается факт активного сотрудничества эмирата с немецкими офицерами. Появившись в Грузии в августе – сентябре 1917 года, они внимательно следили за всем, что происходит в регионе. Прибыв в эмират к шейху Узун-хаджи, немецкие офицеры нашли у него полное понимание и поддержку. Например, они помогли в создании армии, в устройстве военного образа жизни населения⁸²⁵. К примеру, комендантом села Шали был назначен именно немецкий офицер фон Морах. Сохранился приказ, выпущенный им 11 октября 1919 года для жителей села Шали. В приказе определяется, что в селе все должно быть подчинено порядку, учитывающему, что в регионе введено военное положение. Все, кто выступает против Узун-хаджи, объявляются фон Мерахом врагами и будут наказаны. Без разрешения коменданта не разрешается покидать село или въезжать в него. Запрещается ездить в Грозный (находящийся под контролем Добровольческой армии). Всем офицерам, прибывающим в село, приказано представляться военному коменданту. В селе вводится комендантский час с 9 вечера до 5 утра. Объявляется хождение всех денег, за исключением советских рублей, денежных банкнот Дона. Под запрет попадали и «николаевские» деньги⁸²⁶. Если помнить, что речь идет о селе в предгорной части, в 30 километрах от Грозного, и одном из самых больших в этой части Чечни, то можно понять, что комендант фон Морах был назначен эмиром Узун-хаджи именно с целью укрепления села, которое стояло на полпути из Грозного в столицу эмиратства Ведено. Более того, кроме немецких инструкторов в районах, контролируемых шейхом Узун-хаджи, были и австрийские инструкторы. Это объясняет, почему английские и французские военные миссии на Кавказе и на Юге России упорно игнорировали эмиратство Узун-хаджи.

Непростыми были отношения шейха с местным мусульманским духовенством. К примеру, в конце сентября 1919 года, после отказа кадия села Шали признать власть эмирата и прекратить какие-либо контакты с Добровольческой армией, он повесил его на центральной площади, а еще четырех мулл из этого же села за поддержку кадия посадил в тюрьму⁸²⁷.

Не все селения были готовы признать власть Узун-хаджи на фоне сильной армии генерала Деникина. В ответ на это армия Узун-хаджи обстреливает из пушек село Бердыкель, что находилось всего в 8 верстах от Грозного. Со слов В.-Г. Джабагиева, обстрелу подверглось и село Шали.

Конечно же, вспоминая о эмирате Узун-хаджи, никак не нельзя не отметить личность, ставшую не менее популярной именно благодаря эмирату: Иналук Арсланакаев, выходец из горного общества Дышни, что на юге Чечни. Его отец, Уц-хаджи Арсанукаев, постарался дать своим детям хорошее образование в высших учебных заведениях Российской империи. Будущий визирь эмирата выбрал военную стезю, но с юридическим уклоном, для чего поступил в военное училище в Тифлисе. Сам Иналук Арсанукаев в своих обращениях представлял свое учебное заведение как «военно-юридическую академию»⁸²⁸. После окончания Тифлисского училища он был направлен на службу в качестве пристава в Ереван. Приблизительно в 1905–1906 годах он возвращается на службу в Тифлис, где женится на княжне Екатерине Сумбатовой (Сумбаташвили). С началом Первой мировой войны он уходит на фронт и на Кавказском фронте, будучи раненным, попадает в плен к туркам. В плену он провел несколько месяцев, пока не был освобожден. Проживая в Стамбуле, он женится на красавице Меседе, с которой и возвращается в Чечню в 1919 году. В период его пребывания в Стамбуле он сумел не просто реабилитироваться в глазах турок как воевавший против них в составе российской армии, но и добиться личных контактов на высшем уровне, в том числе с султаном Османской империи.

Из документов французского посольства узнаем, что он имел хорошие контакты и с его представителями⁸²⁹. Их благожелательное отношение к нему свидетельствует о том, что он умел подать себя как собеседника нейтрального, незаинтересованного и не примкнувшего к той или иной партии или группе. Это делало его ценным источником информации для французов.

Тот факт, что это государственное образование просуществовало столько, сколько активно действовал сам шейх Узун-хаджи, дает основания предполагать, что главная заслуга при этом принадлежала все-таки шейху. Хотя и роль Иналука Дышнинского было бы неправильно принижать. Но главный визирь, фельдмаршал князь Дышнинский, несмотря на возможные связи с Константинополем и активную деятельность на месте, не смог продлить существование эмиратства после смерти его основателя 30 марта 1920 года. И здесь стоит учесть, что ему пришлось иметь дело одновременно со всеми противниками: Горской республикой, с большевиками, с Н. Гоцинским, с Али-хаджи Акушинским, шейхом А. Митаевым и др. С изгнанием деникинцев у эмирата сразу исчезли друзья, все вчерашние естественные союзники вдруг стали его врагами.

Эмиратство Узун-хаджи – это короткий, но мощный сигнал того периода. Оно сумело поднять знамя горцев и способствовать освобождению региона от войск Добровольческой армии Деникина.

С момента своего провозглашения и до смерти его основателя, что можно считать и гибелью самого эмиратства, прошло всего семь месяцев. Но то, что было создано Иналуком совместно с Узун-хаджи за эти семь месяцев, есть с чем сравнивать, а именно с Горской республикой, которая за два года не смогла сделать многое из того, чего добился Иналук.