Текст книги "Серые кардиналы"

Пока он еще полный сил молодой человек, он удачно избег суда, попал в Россию, попал на службу, хорошую и перспективную службу, и поэтому он исполняет поручения, какие дают («пойди туда, сбегай сюда, уладь то, разбери это»). И этим, а также оценкой обстановки и расклада сил, он и занимается. Пока.

Остерман хорошо осознает, что малейшая остановка на пути вверх, для него, иноземца, может стать полнейшим крахом. Для него в его шахматной партии очень важен дебют, он следит за всей доской и не дает противнику ни одного шанса.

Во всяком случае, проходит около пяти-шести лет с момента приезда Остермана в Россию, он трудится, зарабатывая репутацию и «политический капитал» как лицо, на которое царь может положиться в конфиденциальных делах, фактически выполняет роль тайного секретаря при Петре I.

Во время Северной войны Остерман находился при походной канцелярии Петра I. Уже в первые годы службы ему давали важные дипломатические поручения. Так, в 1710 г. он был послан к польскому королю Августу II с извещением о взятии Риги, а также к прусскому и датскому дворам, которые Петр Великий старался привлечь к более активному участию в войне против Швеции после Полтавской победы. По возвращении из поездки Остерман за успехи своих миссий в тот же год получил звание тайного секретаря посольской канцелярии.

С 1710-го по 1716 г. Остерман, будучи иногда в свите царя, иногда самостоятельно, участвует в посольствах к важнейшим дворам Европы – в Дрезден, Копенгаген, Париж. В качестве тайного секретаря он находился с дипломатическими миссиями в Берлине (1713) и в звании канцелярии советника – в Гааге (1715). При этом он учится, оттачивает навыки, постигает дипломатическое искусство на практике.

Остерман участвует вместе с Петром I в Прутском походе, бывшем основной кампанией в русско-турецкой войне в 1710–1713 гг., плохо подготовленном и неудачно проведенном военном предприятии. Это одна из печальных страниц русской истории. Тем летом стояла невероятная засуха. Люди и лошади десятками гибли от болезней, жажды, голода. Остерман вместе с другими выносил невзгоды этого злосчастного предприятия, он вместе со всеми оказался в окружении, которое грозило обернуться катастрофой для русской армии. Петр не забывал таких проявлений преданности.

После тяжелого поражения в Прутском походе, которое Россия потерпела от Турции, Остерман принимает участие в переговорах с великим турецким визирем и вместе с вице-канцлером Шафировым способствует тому, чтобы сделать условия заключения мира более или менее сносными для России. Остерман сумел добиться приемлемых условий для русской армии: Петр I не попал в плен и армия смогла вернуться в Россию – неожиданный и считавшийся едва ли возможным успех.

Вскоре после этого (12 июля 1711 г.) Остермана назначают тайным секретарем, т. е. он получает звание, ранее принадлежавшее Шафирову, что впервые дает ему возможность заниматься самостоятельной работой.

Переговоры по итогам Прутского похода были первым уроком серьезной дипломатической работы. С этого времени и начинается блестящая служебная карьера Остермана.

В феврале 1713 г. он был послан в Берлин «с нужными изустными делами». В июне 1715 г., когда начал проявляться антагонизм в отношениях России с Англией, он побывал в Голландии, где в то время в руках князя Б.И. Куракина сосредотачивались нити русской внешней политики.

Загадки мирных переговоров Остермана. «Конфиденции» Аландского конгресса. Однако по-настоящему великий час для Остермана как государственного деятеля, как дипломата и «переговорщика» пробил спустя 7–8 лет, когда он в качестве полномочного представителя России ведет дипломатические переговоры России со Швецией по окончании 20-летней Северной войны. Как известно, шведы вели переговоры о мире дважды – в 1718 г. на Аландских островах (Аландский конгресс 1718–1719 гг., не принесший, правда, долгожданного мира со Швецией) и в 1721 г. в финском городке Нюстард (Ништад).

Если в наше время Швеция – это небольшое благоустроенное европейское государство, то Швеция в начале XVIII века – великая европейская держава. И с этой великой европейской державой России пришлось воевать 20 лет. И русские победили, создав армию, флот, реорганизовав экономику фактически на манер «военного коммунизма». Но Швеция признавать поражение не хотела, она – великая держава, она не так легко признает роковой проигрыш. Швеция дралась до последнего, поэтому переговоры были кропотливыми и шли очень тяжело. Приходилось применять даже совершенно недипломатические методы. Вот один пример, чтобы понять, о чем идет речь: дипломаты ведут каждый свою игру со всем дипломатическим искусством, переговоры идут, но шведы упираются, как могут, и не идут ни на какие уступки, поэтому приходится высаживать российский «десант» в Швецию, чтобы немножечко там «побезобразничать» – сжечь один-другой заводик, разграбить пару городов, – а иначе не получается никак. Если «на войне как на войне», то в деле заключения мира – даже больше чем на войне. Все средства идут в ход. Сохранились сведения, что подобные методы стимулирования хода переговоров осуществлялись не только с молчаливого попустительства Андрея Ивановича, но им же и в подробностях царю и расписывались: какой пункт лучше задействовать, назывались уязвимые места, потребное количество «десантников» и т. д. То есть «одной рукой» этот интриган вершил официальную дипломатию, а «другой рукой» – ее неофициально подкреплял.

Канцелярии советник Остерман как один из двух российских уполномоченных (вместе с другой крупной фигурой петровской эпохи, Яковом Виллимовичем Брюсом) вел эти переговоры. Как распределялся их вклад, их заслуги в это нелегкое дело – вопрос щекотливый и сложный.

Брюс – шотландец по происхождению, астроном, математик, о котором не без оснований говорили, что он занимается черной магией и проводит в Сухаревой башне какие-то тайные колдовские опыты (так это или нет, но до сих пор ходят легенды, что в стенах этой башни была замурована некая «черная книга» Брюса). Однако переговоры на Аландских островах были не менее таинственны и загадочны, судя по последующим спорам историков.

Начать следует с того, что в голове ближайшего и самого доверенного министра шведского короля Карла XII Герца родился некий грандиозный замысел. Герц добился от своего сюзерена согласия на мир с Петром I, да еще на условиях отказа в пользу России от восточных прибалтийских территорий. Как могло случиться, что этот помешанный на войне король, не признававший иного смысла существования, кроме военных баталий, согласился на мирные переговоры со своим обидчиком, русским царем?

Дело в том, что Герц внушил ему, что мир с Петром I – верный путь к возрождению военного могущества Швеции. Союз с русским царем сделает Карла XII величайшим полководцем всех времен и народов! Фантастический проект Герца предполагал объединение под властью короля всей Скандинавии, возвращение его владений в Германии, а затем нанесение удара по Англии, где он передаст корону шотландской династии Стюартов. Но для этого нужна сильная армия, и она есть, тут, рядом, под боком: союз с Петром предоставит в распоряжение Карла победоносное русское войско! Только в голове сумасшедшего могла родиться такая бредовая идея, но она увлекла Карла, который и сам был всегда склонен к авантюрным предприятиям (вспомним его приключения в Турции).

Вначале переговоры начались со взаимных требований. Русские представители сразу заявили, что «его царское величество желает удержать все им завоеванное». Герц, покуда не раскрывая всех карт, ответил, что «король желает возвращения всего у него взятого». И каждый пытался аргументировать свои утверждения.

Несмотря на то что он числился вторым после генерала Я. В. Брюса, Остерман в действительности был душой всего дела. Инструкции Петра русским уполномоченным требовали от них максимальной гибкости, им давались полномочия даже обещать русское содействие в получении возмещения за территориальные потери «другой стороне». Вместе с тем надлежало заявить шведам, что «мы с ними миру желаем, но и войны не боимся». Остерману в специальном письме Петр I давал поручение особого рода, основанное на глубоком понимании того, что представляла собой шведская дипломатия и сам Герц. Остерману нужно было частным образом войти с Герцем «в дружбу и конфиденцию», обещать ему награду и прочее.

Так два немца, один на службе русского царя, другой на службе короля шведского, слились друг с другом в дипломатических объятиях, ведя смертельно опасную игру. Обоим она могла стоить головы, если бы был сделан один неверный шаг – слишком высока была цена и ставка в этой аландской партии.

Остерману удалось выведать у Герца, что положение Швеции катастрофическое, население уменьшилось до 700 тысяч человек, в стране голод, нищета, эпидемии, что короля уже мало кто поддерживает, и поэтому нужна дипломатическая победа. Наконец, он открыл перед Остерманом свои основные карты: Россия в обмен на отвоеванные прибалтийские земли должна выставить 150-тысячную армию и в союзе со Швецией обрушиться на Польшу, Данию, Англию, Голландию, Германскую империю, словом, фактически на всю Европу. Что же все-таки это было – безумие шведского министра или западня?

Остерман прекрасно понимал, что предлагаемые Герцем условия заключения мира самоубийственны для России. Но он не спешил отвергать их. Он вел свою игру, выполняя данные ему Петром I инструкции: входить с Герцем «в конфиденцию как можно глубже» и ни в коем случае не останавливать переговоры. В это время он вел тайную шифрованную переписку с Шафировым, поверяя ему ход переговоров.

Старый Яков Брюс практически был уже отстранен от дела. Остерман полагал, что если не добиться сейчас мира, то война продолжится, и неизвестно, когда и как она закончится. Но и план Герца был конечно же неприемлем. Хотя реальным было и другое: союзники, возбуждаемые Англией, в скором времени, несомненно, выступят против России, поэтому возможен упреждающий удар против них. А Петр слал все новые послания, призывая не отвергать даже совершенно неприемлемые предложения Герца.

Остерман, сознавая в глубине души, каким чудовищным риском является вся эта затея, надеялся в конце концов на счастливый случай, благодаря которому вообще удастся уклониться от продолжения столь опасных переговоров и выполнения обязательств по ним. «Надобно и то принять в соображение, – писал он Шафирову, – что король шведский по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит. Если это случится по заключении с нами мира, то смерть королевская освободит нас от дальнейшего исполнения обязательств, в которые входим». Заканчивая свое письмо, он добавлял: «Богу известно, как я утомлен, я не могу собрать мысли». Что ж, в такой ситуации, находясь на самом острие сложнейших международных противоречий, готовых взорваться и ввести Европу в новые смертельные потрясения, можно было надеяться лишь на чудо. И оно случилось. Шальная пуля при осаде норвежской крепости оборвала жизнь Карла XII. Неизвестно, кем она была выпущена, но Аландский конгресс «благополучно» прервался, похоронив все безумные планы Герца.

В хитрой дипломатической игре А.И. Остерман проявил огромную выдержку, терпение и настойчивость. Так он показал царю свою заботу о сохранении казны: Петр I приказал выдать ему 100 тыс. червонцев для подкупа шведских уполномоченных, но Остерман успел употребить лишь 10 тыс., а девяносто возвратил обратно. Это было очень по сердцу царю, который всегда берег государственное достояние и строго наказывал казнокрадов.

Баронство за Ништадтский мир. А через два года Остерман, ставший к тому времени уже тайным советником канцелярии, вместе с Яковом Брюсом принял участие в подготовке и подписании Ништадтского договора, согласно которому между Россией и Швецией устанавливался «вечный, истинный и ненарушимый мир на земле и воде».

30 августа 1721 г. в Ништадте был наконец подписан мирный договор, завершивший длительную Северную войну. Труднейшие переговоры велись с перерывами три с лишним года. За это время в Швеции, по сути, сменилось три политических режима, не меньше перемен произошло и в других странах Северной Европы.

Фактически, Остерман на переговорах со шведами действовал самостоятельно, с минимальной оглядкой на формального начальника – он, в частности, имел собственный канал связи с Петербургом, а в какой-то момент даже – собственный шифр, недоступный Брюсу. Разумеется, Брюсу все это не нравилось – он делал соответствующие заявления, его утешали, на этом, собственно, все и кончалось: слава Богу, среди достоинств Якова Брюса была еще и редкая в тот век пониженная склочность. Остерман же проявил себя тонким, настойчивым и умным переговорщиком. Да и не только – в своем служении России он в какой-то момент перещеголял самого Петра I. Дело было на последней стадии Ништадтского конгресса.

Желая закончить дело во что бы то ни стало, Петр I принял решение пойти на дополнительную уступку шведам – вернуть им захваченный еще в 1710 г. Выборг. С официальным изложением новой русской пропозиции в Ништадт был послан Ягужинский. Остерман получил обо всем этом сведения по своим каналам, однако счел петровскую уступку излишней. Не осмеливаясь спорить с монархом, он написал письмо коменданту Выборга с просьбой задержать проезжающего через город Ягужинского самым характерным для того способом. В результате Ягужинский пропьянствовал в Выборге неделю. Когда же он все-таки приехал в Ништадт, мирный договор был уже подписан. Выборг остался за Россией.

Остерману и Брюсу при подписании Ништадтского мира удается выторговать блестящие условия: Россия получила Эстляндию, Лифляндию, Ингерманландию, города Выборг и Кексгольм и обеспечила свое господство на Балтийском море, а также закрепила свой статус новой великой державы. Империя «вошла» в Европу и получила важную партию в ансамбле европейских держав. Швеция довольствовалась компенсацией в 2 млн ефимков и правом беспошлинно покупать хлеб в Риге и Ревеле. Это был выдающийся успех петровской внешней политики и дипломатии, долгожданный исход войны, которую царь назвал «троекратной школой».

Это был не только большой успех России, правитель которой Петр I теперь принимает титул императора и прозвище Великий, но и успех Остермана, получившего признание как творца этого договора. Лица, проводившие такие переговоры, разумеется становились известными в дипломатических кругах Европы, следовательно, и Остерман попал в элиту дипломатии.

Петр I находился на вершине счастья и не скрывал своего торжества. Он писал, что никогда «наша Россия такого полезного мира не получала». Петр был очень доволен – закончилась тяжелейшая война, мир был заключен на тех условиях, на которых Россия настаивала (современники в мемуарах писали, что Петр три дня праздновал этот договор, от радости даже плясал на столе – конец 20 годам тяжелейшей войны).

Царь щедро наградил причастных к переговорам. Тем же числом, что и подписание мирного договора, датирован указ о пожаловании А. И. Остерману титула барона. После Шафирова это был второй баронский титул в России.

8 сентября в Петербурге началось празднование Ништадтского мира. Почти месяц устраивались маскарады, танцы, фейерверки. В октябре в Сенате от имени его членов состоялась торжественная церемония поднесения царю титула «Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского». Зимой празднования перенесли в Москву.

Петр I был столь доволен мастерством Остермана, его дипломатическими успехами, что даже… женил его на одной из первых русских красавиц – Марфе Ивановне Стрешневой, связанной родственными узами с царствующим домом, которая, впрочем, по мнению современников, «была одно из самых злых созданий, существовавших на земле». Но тут уж ничего не поделаешь, в этих случаях, как говорится, дипломатия бессильна. Сам Петр почтил молодоженов своим присутствием. В «Походном журнале» царя есть запись от 22–23 января 1721 г., что «их величества были на свадьбе у Андрея Остермана».

Переговоры со Швецией это не только победа России, но и личная победа для Остермана. В день заключения мира бывший бохумский беглец Генрих Остерман становится титулованным дворянином, бароном, он получает ценные подарки, имение и входит в то, что мы сейчас называем государственной элитой. Однако он так никогда и не стал светским человеком, придворным, которого могли занимать экстравагантные праздники, маскарады, бурлески, балы и охоты, определявшие лицо петербургской придворной жизни. Остерман был и оставался придворным «карьеристом», который, благодаря своему уму и знаниям, действовал за кулисами и держал в руках нити управления государством.

Показательный словесный портрет А. И. Остермана оставил один из современников: «Остерман обладал представительной внешностью и хорошим сложением, но и не менее одаренным разумом. Свой ум он доказал главным образом в трех вещах. Первая – он никогда не покровительствовал никому из друзей. Вторая – он почти всегда притворялся больным, благодаря чему избегал многих подозрений и преследований, да и легко мог скрывать свои мысли и намерения. Третье – то, что он женился на природной русской знатной даме. Благодаря этому последнему большинство русских видели в нем соотечественника».

Но все же Андрей Иванович, живя в России десятилетиями, так и не приобрел друзей и всегда оставался одинок. Да это и понятно – общение с ним было не очень-то приятно. Его скрытность и лицемерие были притчей во языцех, как и не слишком искусное притворство. В самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он внезапно заболевал. У него открывалась то подагра правой руки (чтобы не подписывать опасные бумаги), то ревматизм (чтобы не ходить во дворец), то мигрень (чтобы не отвечать на вопросы). Случалось, что у него начиналась рвота в ходе переговоров, когда хитрец хотел прервать разговор. Английский посланник Финч писал, что в этом случае нужно сидеть, не меняясь в лице, и ждать: «Знающие его предоставляют ему продолжать дрянную игру, доводимую подчас до крайностей, и ведут свою речь далее; граф же, видя, что выдворить собеседника не удается, немедленно выздоравливает как ни в чем не бывало». В общем мольеровский «Мнимый больной» был явно воспринят Остерманом как методическое руководство!

Но это незамысловатое лицедейство отнюдь не свидетельствовало о наивности или, упаси боже, простодушии! Пусть прочие пребывают в заблуждении и считают его шутом, ведь того, кто держит соперника за кривляющегося глупца и считает, что видит насквозь его уловки, так легко обмануть. Остерман при всем своем «дилетантском актерстве» в делах дилетантом не был. И уж кто-кто, а Петр I это прекрасно понимал.

Коллегия иностранных дел. Дипломатия Остермана и «шпионские тайны». В декабре 1712 г. Петр I сделал первые предварительные распоряжения об учреждении коллегий, и в том числе Коллегии иностранных дел. В 1716 г. в Посольской канцелярии был установлен коллегиальный порядок решения дел. Дело в том, что в начале XVIII в. Посольская канцелярия не имела права рассматривать важнейшие политические дела, поскольку это право принадлежало Сенату. Члены Сената – «господа тайные советники» – обычно на своих заседаниях слушали изготовленные в Посольской канцелярии рескрипты русским представителям за границей. Тайные советники собирались иногда в присутствии царя в доме канцлера «на конференцию» о наиболее серьезных вопросах иностранной политики.

Окончательное устройство Коллегии иностранных дел завершилось в 1720 г. 13 февраля царь прислал канцлеру графу Головкину подписанное и скрепленное резолюцией «быть по сему» «Определение Коллегии иностранных дел». Это «Определение» преследовало две цели: установить личный состав Коллегии с распределением между ним подлежащих ее ведению дел и указать обязанности ее главных должностных лиц. На первом месте поставлены президент и вице-президент: канцлер граф Головкин и вице-канцлер барон Шафиров. Далее в «Определении» рукой Петра I написано: «Когда важные дела, то призывать всех или несколько, по качеству дела, тайных советников действительных, и от всех надлежит быть совету на письме, и потом докладывать о решении».

После президента и вице-президента «Определение» касается канцелярии советников. На эту должность назначены были два лица: Андрей Остерман (со званием тайного канцелярии советника) и Василий Степанов. Обязанности их заключались в составлении наиболее важных грамот к иностранным государям, рескриптов к русским министрам за границей, деклараций и резолюций, в надзоре за исполнением дел, поручаемых секретарям. Секретари по «Определению» ведали отделами или, как их называли, «экспедициями» Коллегии.

Особый интерес представляет Первая экспедиция (в чьем ведении – иностранные дела на русском языке), секретари которой заведовали приемом и отправкой иностранных представителей в России и русских за границей, всей перепиской с последними. А это уже та сфера, где основной задачей было то, что сегодня называют «теорией защиты информации». Каждое государство стремится тщательно хранить свои секреты. Документы свидетельствуют, что в петровскую эпоху центром, где создавались шифры, где они вручались или откуда они рассылались корреспондентам, был вначале Посольский приказ, затем Посольская походная канцелярия, а в дальнейшем Первая экспедиция Коллегии иностранных дел.

Из документов следует, что Андрей Иванович Остерман был отцом-основателем русской криптографии и широкого введения шифровых систем в практику российской дипломатии и внешней политики. На этой ниве он трудился как в петровские времена, так и при его преемниках, фактически до конца своей жизни.

Петр I по сути был первым из российских государей, кто предельно ясно осознал важность шифрования депеш и развития шифровального дела для обеспечения безопасности государства. Секретная переписка в до– и раннепетровскую эпоху велась довольно хаотично, появлялись простые шифрованные тексты и шифры, так называемые «цифирные азбуки» или «ключи» к тайному письму. Наиболее полно шифрованная переписка петровской эпохи представлена в многотомном издании «Письма и бумаги императора Петра Великого» (1956 г.), под ред. А. Ф. и И. А. Бычковых. В ней приводится интересный блокнот с шифрами, которыми переписывался Петр I. Он представляет собой тетрадь, на каждой странице которой записано по одному шифру, всего их шесть. Известно, что в разработке этих шифров с немецкой педантичностью принимал активное участие Остерман как советник Коллегии иностранных дел.

Вся деятельность по изготовлению шифров проводилась под непосредственным руководством самого императора, канцлера, вице-канцлера и советника Остермана. На одном из шифров есть надпись: «Азбука цифирная, написанная и присланная по приказу его сиятельства графа Андрея Ивановича [Остермана] и отослана к его сиятельству на двор секретарем фон Келлерманом апреля 11 дня 1734 года».

В Коллегии иностранных дел существовал специальный штат, которому поручалось зашифровывать и расшифровывать переписку. Текст, подлежащий шифровке, переписывали надлежащим образом переводчики и секретари Коллегии иностранных дел. Они же производили расшифровку писем. При Остермане криптографы Коллегии иностранных дел работали как никогда. Научная мысль не стояла на месте, постоянно велись поиски новых видов шифров.

В 1723 г. Андрей Иванович стал сенатором и заменил Шафирова на посту второго лица в дипломатическом ведомстве. Петр назначает Остермана вице-президентом Коллегии иностранных дел, тем самым дав соответствующее его талантам поручение, которое Остерман выполняет в течение почти двух десятилетий с величайшим знанием дела, осмотрительностью, ловкостью и с великой страстью – руководство российской внешней политикой.

В 1724 г. Петр I поручил Остерману «дать приличнейшее образование Коллегии иностранных дел». Остерман много работает, придумывает целую систему реорганизации министерства иностранных дел. Он составил проект нового штата канцелярии и обновил регламент Коллегии. Его проект-записка, названная «К сочинению и определению канцелярии Коллегии иностранных дел предложение», – один из лучших составленных Остерманом документов и вообще один из лучших документов того времени, который изучался и использовался на протяжении всего XVIII века.

Начинался проект-записка с характеристики самой Коллегии: «Дела в Коллегии иностранных дел, или, просто сказать, в тайном совете суть наиважнейшие»; все эти дела исполняются служителями коллежской канцелярии, которая есть «вечный государственный архив и всем старинным и прошедшим в государстве делам, поступкам, поведениям и взятым мерам вечное известие», отсюда следует, «что необходимо установить в ней [канцелярии] вечный и основательный порядок». По мнению Остермана, служители Коллегии должны быть «умными и в делах уже обученными, и вследствие малолюдства их принуждены будут работать день и ночь, то необходимо им учинить хороший порядок и честное и довольное пропитание». Вместе с тем служителей предлагалось освободить от постоев, так как они занимались секретными делами, ибо «излишняя компания дома к излишним разговорам часто ведет».

Но проекту реорганизации канцелярии Коллегии иностранных дел не суждено было сбыться. 28 января 1725 года Петр I умирает. Однако «Предложения» Остермана изучались и использовались при составлении штатов на протяжении всего XVIII столетия.

«Сильный при сильном». В чем же была сила Остермана как дипломата? Сохранившиеся документы позволяют хорошо понять его логику, его принципы. Основу русской политики Остерман видел в трезвом расчете, прагматизме, умении завязывать союзнические отношения только с теми державами, которые могут быть полезны России. Остерман тщательно, педантично, «по-бухгалтерски» анализировал, сопоставлял соотношение «польз», «опасностей», «генеральных интересов» России и ее возможных партнеров.

Петр I отдавал должное уму и прозорливости барона Остермана, отмечая, что «он лучше других министров знает истинную пользу Российского государства, и был для оного необходим».

А вот свидетельство генерала Манштейна, показывающее «осторожную премудрость» барона: «Он никогда не принимал ни малейшего подарка от иностранных дворов, не получив прежде на то позволения от своего двора. С другой стороны, имел чрезвычайную недоверчивость и простирал часто слишком далеко свои подозрения».

Дипломатические бумаги Остермана показывают его изощренный ум, умение учесть, взвесить все обстоятельства дела, предусмотреть все негативные последствия политических поступков.

Также любопытно и то, что он никогда не подписывался титулом барона и графа, а всегда просто: «Андрей Остерман». Как для руководителя внешней политики, для него было характерно развитое чувство равновесия, расчетливость и, главное, стремление оставить России поле для дипломатического маневра, а соответственно – для самостоятельной политики.

Своеобразным итогом размышлений над внешнеполитической доктриной Петра I является составленная Остерманом в 1726 году записка «Генеральное состояние дел и интересов Всероссийских со всеми соседними и другими иностранными государствами», имевшая важные последствия для России. В ней были сформулированы новые принципы русской внешней политики с учетом реальных возможностей и интересов государства.

Основная деятельность Остермана в петровское время сосредотачивалась во внешнеполитической сфере, но не замыкалась на ней. Он принимал участие в становлении новых государственных учреждений (коллегий), в организации Академии наук. Он также считается основным автором петровской «Табели о рангах».

ПОСЛЕ СМЕРТИ ПЕТРА ПЕРВОГО. КУКЛОВОД СОБИРАЕТ НИТИ

Расцвет карьеры Остермана пришелся на время после смерти Петра I. Петр был человеком предельно рациональным, но рационализм не всегда полезная вещь в политике. Так Петр посчитал, что сын его предал. История о том, как сына Петра осудили, сама по себе довольно таинственна. Известно, что царевич Алексей умер, не дождавшись эшафота. Помогли ли ему умереть или нет, мы никогда не узнаем.

Но речь о другом. Петр решил, что раз сын «плохой», то государь, передавая престол, должен передать его в надежные руки. Какие? А какие сам посчитает нужным. Как следствие 5 февраля 1722 г. появляется закон о престолонаследии, который говорит, что царь может отдать престол любому человеку, не обязательно своему сыну. Легенда гласит: «Отдать все…» – только и успел написать перед смертью Петр I, а кому отдать – неизвестно. Сложилась очень сложная ситуация: все члены правящей династии имели право на престол. А раз так – неизбежна борьба. И началась в России лихорадочная череда заговоров, смена правителей – «веселое» время после смерти Петра I называют «эпохой дворцовых переворотов». «Редко самовластие наказывало себя так жестоко, как в лице Петра этим законом от 5 февраля», – написал знаменитый историк В. О. Ключевский.

Многие историки оценивали 1720–1750 гг. как время ослабления русского абсолютизма. Очень часто в литературе говорят о «ничтожности» преемников Петра I. По словам, например, Н. П. Ерошкина, автора учебника по истории государственных учреждений дореволюционной России, «преемниками Петра I оказались слабовольные и малообразованные люди, проявлявшие подчас больше заботы о личных удовольствиях, чем о делах государства». «Дело Петра эти люди не имели ни сил, ни охоты ни продолжать, ни разрушить; они могли его только портить», – писал об этом времени историк В. О. Ключевский.

Именно после смерти Петра I можно говорить об Остермане уже не просто как о советнике у трона, а о «сером кардинале» в полном смысле. Теперь было кем управлять.

Екатерина – Остерман – Меншиков. Pro и contra. После смерти Петра Великого, хотя и сделавшего возможным престолонаследие по женской линии, но не оставившего четкого завещания, позиции Остермана были уже достаточно прочны, и он, взвесив все «за» и «против», пошел в этой ситуации за наиболее влиятельной фигурой того времени – Меншиковым (и гвардией, которая вообще была главной действующей силой во всей эпохе дворцовых переворотов). А Меншиков держался за кандидатуру второй жены Петра I, Екатерины (будущей Екатерины I), которую считал для себя наиболее приемлемой.

Каковы же были предпосылки воцарения Екатерины Алексеевны? Почему именно на нее ставили «полудержавный властелин» и хитрый «вестфальский лис»?

Первая русская императрица сама была довольно загадочной личностью. Родилась она католичкой 5 апреля 1684 г. (хотя эта дата ставится многими историками под сомнение) и до принятия православия, по одним данным, ее имя было Марта, по другим – Елена, фамилия по некоторым источникам Сковрощанко или Скавронская, по другим – Рабе. Происхождение Екатерины тоже точно неизвестно. Предположительно, она не принадлежала к знатному роду и была дочерью прибалтийского крестьянина – «дочь литвина Самуила Сковрощанко и жены его, именуемой в разных известиях различно». Впрочем национальность ее четко установить трудно, разные версии называли ее литовкой, шведкой, полькой, украинкой. Родители Марты умерли от чумы в 1684 г., и она воспитывалась в доме лютеранского пастора Глюка (известного своим переводом Библии на латышский язык) в Мариенбурге (в настоящее время это город Алуксне в Латвии). Марта была в доме скорее служанкой, поэтому грамоте ее не учили. По версии, изложенной в словаре Брокгауза и Ефрона, мать Марты, овдовев, отдала дочь в услужение в семью пастора Глюка, где ее будто бы учили грамоте и рукоделию. Семейное ее положение до встречи с Петром I тоже было весьма неопределенным, была она то ли вдовой, то ли неразведенной женой шведского солдата, якобы убитого во время сражения.