Текст книги "Серые кардиналы"

Хотя многие действия и решения Остермана могут быть расценены по-разному, в том числе и критически, одно бесспорно: граф Генрих Остерман с 1725-го по 1740 г. принадлежит к числу самых значительных государственных деятелей Европы. Он просвещенный, рационально мыслящий и действующий политик, для которого существует один приоритет – «государственные интересы».

Уже из-за одного этого он неизбежно должен был войти в противоречие со многими интересами при дворе. Но, несмотря на все противодействие вельмож, на всю вражду и непостоянство придворных союзов, он сохранил рациональную часть реформ Петра I и сохранил для будущего России европейские идеи Просвещения и Прогресса. Тем самым он обеспечил не только европейский статус России, но и на длительное время – свое политическое выживание. Ведь, без сомнения, его политическое существование тесно связано с сохранением, защитой и развитием петровских идей и реформ.

Как удалось Остерману всего достичь? Он был гениальным мастером политической тактики и стратегии. Это стало возможным только благодаря тактической ловкости, тонкому психологическому чутью и способности приспосабливаться к людям и обстоятельствам, одновременно влияя на них в своих интересах.

Современник, наблюдавший Остермана вблизи, характеризует его следующим образом: «Граф Остерман, бесспорно, был одним из величайших министров своего времени. Он обладал глубокими знаниями преимуществ всех европейских дворов. Он умел проникать в суть вещей и обладал недюжинным умом. Он был чрезвычайно работоспособен, очень ловок и неподкупен… С другой стороны, он был сверх меры недоверчив и часто слишком давал волю своей подозрительности. Он не выносил, чтобы кто-то был равен ему или выше его по положению… Он хотел решать все дела, прочие должны были только поддакивать и подписывать. Благодаря своей государственной мудрости, подсказывавшей ему, когда имеет смысл притвориться больным, он возглавлял 6 правительств подряд… У него была особая манера говорить так, что лишь очень немногие могли похвалиться тем, что поняли его… Все, что он говорил и писал, можно было понимать по-разному. Он был мастером всевозможных перевоплощений, никогда не смотрел людям в лицо и часто бывал растроганным до слез, если считал необходимым расплакаться».

Остерман всегда избегал света гласности и блеска двора. Он культивировал тайную дипломатию внутри и вовне. Но он перегибал палку, в чем позднее его будет обвинять императрица Елизавета: он не проводил совещаний с министрами и предназначенными для этого инстанциями, он принимал все решения «исключительно по своему усмотрению» и вскоре прибрал к рукам «все управление империей». Дела и отчеты попадали не в коллегии и ведомства, а по его указанию «все приносятся к нему домой». И на самом деле, Остерман, действительно часто прихварывающий и больной подагрой, под предлогом того, что у него ноги не ходят, старался решать как можно больше государственных дел за своим домашним письменным столом. Здесь он мог защитить себя от предательства и огласки, здесь он мог держать в руках тайные нити увереннее, чем в коллегиях или при дворе, неумеренные удовольствия, развлечения и поверхностность которого мало импонировали ему.

Впрочем, можно сомневаться в том, что из-за этого он, как иногда предполагают, считался «инородным телом» в придворном обществе. Скорее, его держали на расстоянии самозащита и сознательный расчет – следует отказаться от придворных интриг, чтобы сохранить управление страной. Ведь А. Остерман не чудак и не аутсайдер. Ведь он и его жена Марфа вели в своем великолепном дворце, «одном из самых богатых в Санкт-Петербурге», вполне княжеский, пусть и не совсем уж расточительный образ жизни и выполняли все свои представительские и общественные обязанности. В своем дворце, ограниченном с западной стороны Петровской площадью, а с севера – берегом Невы, Остерман давал официальные приемы, устраивал балы, принимал членов правительства, иностранных дипломатов, ученых и художников. Он жил открытым домом – открытым и для искусств, музыки и философских бесед, которые он особенно любил. Его коллекция живописи и богатая библиотека были столь же знамениты, как и позднее пресловутая запущенность его дома и его собственная неряшливость.

ПРИ БИРОНЕ И АННЕ ЛЕОПОЛЬДОВНЕ. КОЛЕБАНИЕ ВЕСОВ

Как известно, после смерти Анны Иоанновны регентом стал Бирон, а императором провозгласили новорожденного брауншвейгского принца Ивана Антоновича, которому предписывалось по мере взросления крепко держаться «регламентов, уставов и прочих определений» Петра Великого (так его называли, как мы видим, уже ближайшие наследники).

Иван Антонович был правнуком царя Ивана Алексеевича (сводного брата и соправителя Петра), внуком царевны Екатерины Ивановны, внучатым племянником покойной императрицы Анны, сыном Анны Леопольдовны и Антона Брауншвейгского. Не умея ходить и говорить, он на другой день после смерти двоюродной бабки уже прислал в Сенат и Синод указ, чтобы Бирона именовали «его высочеством, регентом Российской империи, герцогом курляндским, лифляндским и семигальским».

Но настоящим правителем Российской империи, пусть и на короткое время, но «некоронованным императором» России, становится Андрей Иванович Остерман. Кабинетный министр, граф, вице-канцлер, вице-президент Коллегии иностранных дел, в 1742 г. он получил свой странный для многих чин генерал-адмирала – высший морской чин, хотя был человеком совершенно невоенным. Звание это скорее почетное, нежели «боевое», но факт показателен.

Из превратностей борьбы за провозглашение царем Иваном VI младенца Иоанна Антоновича, родившегося от созданного руками Остермана брачного союза герцога Антона Ульриха Брауншвейгского и Анны Леопольдовны, урожденной принцессы Мекленбург-Шверинской, племянницы императрицы Анны Иоанновны, Остерман в конце концов вышел единственным победителем. Прочие немцы – недолго пробывший регентом Бирон и неудачно действовавший, слишком самоуверенный первый министр Миних – лишились власти или лишали власти друг друга.

После свержения временщика Бирона явилась на непродолжительное время новая государыня – Анна Леопольдовна. При этом Остерман на всякий случай по старой привычке вновь «сделался больным». Сам Бирон, надеявшийся удержаться у власти, не без сарказма писал русскому посланнику в Варшаву: «Остерман лежит и во все время один только раз брился, жалуется на боль в ушах, обвязал себе лицо и голову…» Но болезнь эта продлилась недолго. Как только Бирона отправили в ссылку, Остерман «выздоровел» и опять стал фактически главой правительства. После падение Бирона роль Остермана только возросла.

С марта 1741 г. официальное положение Остермана хотя и несколько поколебалось (он председательствовал во втором департаменте Кабинета, где сосредоточивались дела иностранные и морские, но звание вице-канцлера за ним не было сохранено), однако неофициальный его статус остался прежним. Снова именно Остерман, временно оттесненный на незначительную должность генерал-адмирала (незначительную только внешне), играет первую роль в империи. И притом один он и только он.

Это положение перенапрягает не только силы болезненного человека, но и выходит за рамки его личностного потенциала: блестящий, знающий, тактически искушенный политик и специалист не в состоянии долго играть роль регента государства и удерживать вкупе расходящиеся интересы армии, церкви и администрации.

В 1741 г. он принимал персидское посольство, которое намеревалось встретиться и с цесаревной Елизаветой. Остерман помешал этой встрече. Тогда-то дочь Петра в ярости велела передать влиятельному министру: «Он забывает, кто я и кто он сам – писец, ставший министром благодаря милости моего отца. Он может быть уверен, что ему ничего не будет прощено». У Елизаветы была хорошая память.

Возможно, в этом эпизоде Остерман и совершил свою главную роковую ошибку, а так – кто знает? – правил бы он и при Елизавете…

Через шпионов он знал о заговоре сторонников Елизаветы Петровны, но его предостережения были оставлены правительницей Анной Леопольдовной без внимания.

ПРИ ЕЛИЗАВЕТЕ. ПОРАЖЕНИЕ И НИЗВЕРЖЕНИЕ

К концу правления Анны Леопольдовны влияние Остермана на ход государственных дел снова начинает восстанавливаться. Но падение Брауншвейгской фамилии прервало его служебную карьеру. Без опоры при дворе господство Остермана и нового царя-младенца, немца по рождению, длится недолго.

Старый лис попался! Привыкший действовать в политических потемках, умевший загребать жар чужими руками, он оказался несостоятелен на свету как публичный политик, как лидер, не имея необходимых в этой роли качеств – воли, решительности, авторитета, того, что называют харизмой. Да и врагов у него хватало. Один из них только ждал момента, чтобы вцепиться в Остермана.

Этим главным врагом Остермана была красавица-цесаревна Елизавета Петровна. В правление императрицы Анны Остерман интриговал с целью устранить Елизавету от престолонаследия, сбыв ее с рук за границу в жены какому-нибудь захудалому принцу. И цесаревна знала о кознях Андрея Ивановича, поэтому неудивительно, что переворот 25 ноября 1741 года, приведя к власти Елизавету Петровну, унес Остермана в небытие.

В ночь на 25 ноября 1741 г. Елизавета, обойденная в престолонаследии дочь Петра Великого, облачилась в кирасу поверх платья, только без шлема, и с крестом в руке вместо копья явилась в казармы Преображенского полка, где ее уже ждали верные гвардейцы. Она произнесла всего лишь несколько фраз: «Клянусь умереть за вас, клянетесь ли и вы умереть за меня?» Получив утвердительный ответ, она повела их в Зимний дворец, без сопротивления проникла в спальню правительницы Анны Леопольдовны и со словами: «Пора вставать, сестрица!» – собственноручно арестовала ее.

В ту же ночь был взят под стражу и граф Остерман, сильно помятый солдатами при аресте. Его лишили всех почестей, должностей и состояния, а под конец своей карьеры он владел весьма значительным, пусть и не чрезмерным, состоянием, в том числе несколькими домами в Санкт-Петербурге и Москве, а также деревнями под Москвой и в Лифляндии.

Остерман как глава ненавистной немецкой «правящей клики» (Елизавета сознательно делает акцент на противоречии между «прирожденными русскими» и «чужими людьми») подвергается аресту и заточению в Петропавловскую крепость вместе со своими сторонниками.

Следственная комиссия возвела на него множество обвинений:

– подписав духовное завещание Екатерины I и присягнув исполнить его, он изменил присяге;

– после смерти Петра II и Анны Иоанновны устранил Елизавету Петровну от престола;

– сочинил манифест о назначении наследником престола принца Иоанна Брауншвейгского;

– советовал Анне Леопольдовне выдать Елизавету Петровну замуж за иностранного «убогого» принца;

– раздавал государственные места чужестранцам и преследовал русских;

– делал Елизавете Петровне «разные оскорбления» и т. п.

За все это он как «государственный преступник» вместе с прочими обвиняемыми был приговорен к смерти, и в последний момент его, уже ожидающего казни на эшафоте, новая царица помиловала, заменив казнь на пожизненную ссылку (1742).

Историк Д. Бантыш-Каменский писал: «Солдаты, стащив тогда графа с носилок, положили его на плаху, к которой приблизился палач и, расстегнув воротник рубашки и шлафрока его, оголил шею. Все сие не более минуты продолжалось, как объявили графу Остерману, что императрица переменила смертную казнь его на вечное в Березов заточение. Солдаты подняли тогда графа и посадили снова на носилки. В то время потребовал он, чтобы ему подали парик его и колпак; надел их на голову и застегнул воротник у рубашки и шлафрока, не показав ни малейшей в лице перемены. Великий человек всегда, даже и в несчастье, является великим! В следующий день граф Остерман, мучимый сильной подагрой, отправлен был из Петропавловской крепости в Сибирь. Последние его слова состояли в покорнейшей просьбе, чтобы императрица не оставила милостивым и великодушным покровительством его детей».

Следует заметить, что дети его действительно не были «оставлены милостью»: старший сын, Федор Андреевич, дослужился до генерал-поручика, стал тайным советником, сенатором, а младший, граф Иван Андреевич, поднялся еще выше, он занимал пост канцлера России.

Угасание в далекой сибирской ссылке в те годы было едва ли не нормой завершения яркой политической карьеры в России – в том же Берёзове восемнадцатью годами ранее умер сосланный туда не без помощи Остермана Александр Меншиков, а в тридцатые годы туда ссылали князей Долгоруких, к чему Андрей Иванович также приложил свою незаметную руку. Сам же граф Остерман протянул на берегах неприветливой Сосьвы свыше пяти лет, больше, чем «полудержавный властелин», но меньше, чем даже более старый Бурхард Кристоф Миних, который отбыл в своей пелымской ссылке все двадцатилетнее царствование Елизаветы и вернулся затем в Петербург после реабилитации Петром III. Нет сомнения, впрочем, что, доживи Остерман до 1762 г. – и его бы тоже простили.

Справедливости ради надо сказать, что репрессии Елизаветы коснулись лично Остермана, но не его семьи и состояния. О детях Остермана мы уже писали, теперь несколько слов о его жене – Марфе Ивановне Стрешневой (родственнице бабки Петра Первого), статс-даме двора Анны Иоанновны. Она была вольна остаться в столице и пользоваться его имуществом и деньгами. Однако предпочла разделить с опальным мужем ссылку – так что отнюдь не жены декабристов завели на Руси этот обычай.

Итак, Андрей Иванович Остерман, один из искуснейших дипломатов Российского государства, прожил последние пять лет своей жизни в Сибири. О чем он думал в долгие зимние ночи в Березове, мы не знаем. Вспоминал ли он родной патриархальный Бохум и ту страшную ночь, когда в трактире «У Розы» он убил приятеля и искалечил свою жизнь. А может быть, вовсе не искалечил?! Если бы он не устроил этой драки, то кончил бы университет, стал пастором, профессором, задушил бы в себе честолюбивые стремления, мечты, не вошел бы в историю и умер бы безвестным.

И наконец, 21 мая 1747 г. в 4-м часу пополудни Генрих Иоганн Остерман окончил жизнь в том же самом Березове, где когда-то скончался Александр Меншиков.

Круг замкнулся. Случайность, мрачная ирония судьбы или воздаяние?

ПРИ ЕКАТЕРИНЕ II. ВОЗВЫШЕНИЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Судьба Остермана – горький конец одной немецкой карьеры в России? Или лишь временный «откат» перед началом истории успеха русского рода Остерманов, корнем которого был Генрих Остерман – немец, ставший крупным российским государственным деятелем, мысли и чувства которого, возможно, были все еще мыслями и чувствами немца, но жизнь и поступки были жизнью и поступками русского и служили России.

Остерман и его семья полностью были реабилитированы императрицей Екатериной II, графский титул подтвержден и, чего ранее не было, теперь уже официально был выдан графский патент «в знак высокой оценки заслуг графа Остермана» и его особой верности царскому дому – впечатляющий документ. Семейный герб заносится в геральдическую книгу российских дворянских родов.

Судьба распорядилась таким образом, что после смерти Андрея Ивановича род Остерманов не имел продолжения по мужской линии. Как уже говорилось выше, А. И. Остерман женился довольно поздно, в возрасте тридцати трех лет, на Марфе Ивановне Стрешневой. От этого брака родились три сына и дочь Анна (1724–1769).

Старший ребенок, названный в честь царя Петром (1722–1723), умер, не прожив и года.

Средний, Федор (1723–1804), сделал блестящую карьеру. В восемнадцать лет он уже имел чин капитана гвардии и орден Александра Невского. Однако из-за опалы отца в 1742 г. был лишен ордена и переведен в пехотный полк, расположенный в далеких башкирских степях. Во время Семилетней войны Федор Остерман отличился как офицер, он участвовал во всех крупных сражениях с Пруссией, проявив удивительные отвагу и храбрость. В 1758 г. получил чин полковника, а в 1762 г. – генерал-майора. После восшествия на престол Екатерины II был награжден орденом Св. Анны и назначен командиром Московской дивизии. В 1768 г. Ф. А. Остерман вновь стал кавалером ордена Александра Невского. С 1773 г. служил генерал-губернатором Москвы. В 1782 г. получил высший орден Российской империи – орден Андрея Первозванного. Последние годы жизни провел в Москве. Был женат на Анне Васильевне Толстой, но детей не имел. Екатерина II разрешила передать фамилию и титул внучатому племяннику.

Младший сын Остермана Иван (1725–1811) также был записан в гвардию и уже имел чин капитана. В связи с опалой отца был переведен в армию без чина. После ухода в отставку объехал всю Европу, занимался своим образованием, изучил несколько языков. С ослаблением при дворе влияния врагов А. И. Остермана Ивану удалось поступить на дипломатическую службу. С 1757 г. он работал в посольстве в Париже, затем в Стокгольме, где пользовался большим авторитетом.

С 1783 г. И. А. Остерман также становится вице-канцлером, а на короткое время даже канцлером Российской империи, возглавив Коллегию иностранных дел. За время его дипломатической службы Россией было заключено немало выгодных договоров. По отзывам современников, он не был способен к самостоятельной деятельности, но умел пользоваться инициативой талантливых помощников. В 1797 г. граф Остерман, кавалер многих российских орденов, вышел в отставку. Последние годы жизни провел в Москве, поселившись в Божедомском переулке. Хлебосольство и открытый дом Остермана были известны на всю «первопрестольную». Иван Андреевич был женат на А. И. Талызиной, но детей у него не было.

Поскольку все сыновья А. И. Остермана остались бездетными, с их смертью угасла мужская линия Остерманов в России.

Фамилия и наследственный графский титул были переданы потомкам дочери Анны, которая вышла замуж за представителя дворянского рода Толстых. Первым фамилию Остерман-Толстой стал носить внук Анны – Александр Иванович Толстой, который наряду с титулом унаследовал также и большое состояние. Соответствующая ветвь с тех пор стала носить имя Остерманов. Заслуженный генерал, он принимал участие в освободительных войнах с Наполеоном и в битве при Кульме. Он, как и его сестра Наталья, связал себя брачными узами с родом Голицыных. Так возникла связь Остерманов с одним из самых богатых и влиятельных российских княжеских родов. Их потомки получили право именоваться князьями Голицыными графами Остерманами.

ГЕРСОН ФОН БЛЕЙХРЕДЕР
(1822–1893)

Биржевой еврей вообще отвратительное изобретение человеческого рода.

Ф. Ницше

Жизнь Блейхредера весьма характерна для XIX в. – жизненный путь богатого буржуа во всем его блеске и тщете.

Ф. Штерн

В мае 1984 г. в «Нью-Йорк Тайме» появилось объявление о помолвке Готфрида фон Бисмарк-Шенхаузена и Эллы фон Блейхредер. И что же тут удивительного, спросите вы? Неужто потомку знаменитого «железного канцлера», а именно об этом родстве говорит фамилия Бисмарк-Шенхаузен, нельзя обручиться с достойной особой из хорошей семьи? Или ее семья не так уж хороша, как следует из светской хроники? Скелеты в шкафу? Ромео и Джульетта конца прошлого века? В чем подвох?

История, поистине, проделывает невероятные кульбиты. Потому что оценить в полной мере иронию судьбы этой удивительной помолвки сможет лишь тот, кто сквозь почти столетнюю пропасть увидит ее истоки, судьбы людей, союзников и противников, сплетенные в невероятный узор. Как гласит мудрость жителей Туманного Альбиона, «у старых грехов – длинные тени». А как писал один мудрец[14]14
  Йефан Бен Гошайя (Хошеа) (ок. 1005—975 гг. до н. э.) – еврейский мудрец, комментатор Священного Писания, автор апокрифических мидрашей.


[Закрыть], возможно даже состоящий с невестой в дальнем родстве, «корни дерева всегда скрыты от глаз, но достают до воды».

Итак, кто же были эти таинственные влюбленные и что за загадки обещает раскрыть их повесть? И что она собой представляет – авантюрный роман или политический детектив?

Готфрид фон Бисмарк-Шенхаузен, как легко догадаться, действительно принадлежал к знаменитой немецкой дворянской семье, давшей миру многих исторических деятелей, самым значительным из которых был великий «железный канцлер» Отто фон Бисмарк-Шенхаузен, которому жених приходился правнуком.

А кто же невеста? Элла фон Блейхредер – правнучка другого незаурядного человека, который, правда, всегда оставался в тени – Герсона фон Блейхредера. Как у айсберга на поверхности видна лишь малая часть, а все остальное скрыто, так и в биографии Герсона фон Блейхредера самые важные моменты затемнены фигурой Отто фон Бисмарка, с которым Блейхредер был тесно связан многие годы. Его называли «личным евреем» Бисмарка, его финансовым гением, «рукой в перчатке», которой канцлер делал многие дела, не желая связывать с ними свое имя напрямую. Про Бисмарка знают все, а про его «собственного министра финансов», главу Блейхредер-банка Герсона Блейхредера – лишь немногие. Тем не менее это был влиятельнейший человек.

Итак, кто же он, скрытный, но не второстепенный герой этой истории? Трудно представить себе «серого кардинала» при «железном канцлере». Но именно таковым являлся Герсон фон Блейхредер.

Чего о нем только не говорили! Кем только не считали! Его называли «личным евреем» самого Отто фон Бисмарка, а также близким другом императора Вильгельма I, агентом банкирского дома Ротшильдов при Бисмарке и резидентом «железного канцлера» в берлинским отделении Ротшильдовского банка, впрочем, в этой истории одно не исключает другого. Его удивительная история – одна из многих удивительных повестей в ряду историй о придворных евреях (начиная с библейского Иосифа Прекрасного при царе Потифаре).

Подобно тому, как династия Ротшильдов почти безраздельно царила в финансовом мире Англии и Франции, Герсон фон Блейхредер был финансовым королем немецкого капитала. Будучи не только некоронованным финансовым королем, он, еврей (!), по просьбе Бисмарка получает от германского кайзера Вильгельма I в награду за свои заслуги родовое прусское дворянство. Причем некоторые исследователи делают акцент на том, что награду получил крещеный еврей (то есть выкрест, как бы уже и не иудей, что выглядит не так вызывающе), а иная точка зрения гласит, что наследуемый родовой титул Блейхредер получил, оставаясь верен своей вере, то есть имело место беспрецедентное событие! Впрочем, эрудированный читатель воскликнет: «А как же бароны Ротшильды! Ведь известно, что уж в их случае ни о каких выкрестах речь не идет». Впрочем, ответ на этот вопрос будет дан в свое время.

Для оценки масштаба этой личности небезынтересно отметить, что в 1871 г., после того как Пруссия разгромила Францию во Франко-прусской войне, Бисмарк вызывал Блейхредера в качестве облеченного высоким доверием дипломата в Версаль для консультаций относительно оптимальной величины контрибуции, которую целесообразно было бы истребовать у поверженного противника.

И все же при всех несомненных талантах как Герсон фон Блейхредер мог играть роль «серого кардинала» при личности такого масштаба, как Бисмарк? Почему Блейхредер пользовался таким большим авторитетом не только в финансовых кругах, но и среди дипломатов, высказывая им свои «мнения» и давая «советы», которые не без основания принимались последними, как идущие непосредственно от самого Бисмарка. Действительно ли он так сильно влиял на политику Бисмарка? Неужели канцлер Германии был марионеткой еврейского банкира Блейхредера?

Насколько тесными были отношения банкирских домов Блейхредера и Ротшильда, и как это влияло на финансовые и прочие интересы Бисмарка? «Кто против кого дружил» в этом драматическом треугольнике?

После Великой французской революции абсолютизм в Европе пошел на убыль, и начался процесс постепенной демократизации государственного управления. Монархи уже не могли позволить себе передавать власть в руки непрофессионалов, пусть даже лояльных, к тому же они теряли контроль над финансовыми ресурсами страны. Очевидно поэтому по-настоящему влиятельные фавориты теперь появлялись не в королевской свите, а среди приближенных главы правительства. Одним из таких очень влиятельных людей и стал Герсон фон Блейхредер – советник, личный банкир и друг немецкого канцлера Отто фон Бисмарка. С 1859 г. и до смерти Блейхредера в 1893 г. эти два человека написали друг другу тысячи писем и провели множество часов за обсуждением политических и экономических вопросов. Впрочем, они не тратили это время зря – Блейхредер и Бисмарк вели взаимовыгодное сотрудничество.

НАЧАЛО ПУТИ

Будущий банкир Гершон (или Герсон) Блейхредер появился на свет 22 декабря 1822 г. в Берлине и скончался 19 февраля 1893 г. там же. Между этими двумя датами пролегла жизнь, подобная захватывающему роману, достойному пера Т. Драйзера и братьев Манн, а иногда впрочем, О’Генри или Марка Твена.

Его отцом был Самуэль Блейхредер (родившийся 15 июля 1779 г. во Врицене и умерший 30 декабря 1855 г. в Берлине), немецко-еврейский банкир и основатель Блейхредер-банка, который позже был переименован в компанию «С. Блейхредер». Начинал Самуэль Блейхредер с семейного дела по производству обувной фурнитуры, которое он успешно развивал. Кроме того, в 1793 г. он становится личным поставщиком парфюмерных товаров для прусской королевы. А в 1803 г. начинает также заниматься и лотереей в Берлине, а также открывает на Розенталерштрассе небольшую меняльную лавку – прообраз будущего финансового колосса. В 1809 г. он с несколькими присоединившимися друзьями – представителями богатых еврейских семей – организует Блейхредер-банк, который вскоре приобретает солидный вес, так как в 1828 г. ему начинает покровительствовать банкирский дом Ротшильдов, в то время самых богатых и влиятельных банкиров в мире. С 30-х годов XIX столетия Самуэль Блейхредер стал работать как агент Ротшильдов. А с 1847 г. почти все операции Блейхредер-банка осуществляются при участии Ротшильдов. Но взаимоотношения Блейхредеров и Ротшильдов – такая тема, которая требует более пристального взгляда и отдельного рассказа.

Вскоре Самуэль Блейхредер как агент Ротшильдов вступил в контакт с прусским королевским домом уже не как знаток парфюмов и помад для ее величества, а как лицо, облеченное высоким финансовым доверием.

Надо сказать, что наличие придворного еврея около трона – «придворного фактора»[15]15
  Фактор (нем. Faktor от лат. factor) – должность банкира, обслуживающего интересы двора и придворных кругов.


[Закрыть] – это не нонсенс и не исключение из правил. Фактор еще со средневековых времен поставлял европейским дворам все, что необходимо от колыбели до могилы, от крещения до погребения. При дворе архиепископа в Бонне даже принадлежности для религиозных торжеств и церемоний должен был доставать придворный еврей. Но больше всего они поставляли ювелирных изделий, их приобретали в свое время первый король Пруссии, Август Сильный из Саксонии, Макс Эмануэль Баварский, Эбергард Людвиг и Карл Александр из Вюртемберга, Клеменс Август из Кельна.

Придворные банкиры также всегда были кредиторами князей, их родственников, знати и придворных чиновников. Например, 25 августа 1722 г., когда Макс Эмануэль Баварский заключил со своим придворным банкиром Исааком первый крупный договор на заем 950 тыс. флоринов, он заложил ему все свои доходы и прибыли. Вольф Вертгеймер, сын крупного финансиста Габсбургов, 25 августа 1722 г. дал курфюрсту взаймы 1 млн 200 тыс. флоринов, и ему были заложены все внутренние и внешние ренты и доходы. Самому крупному придворному финансисту Баварии Арону Элиасу Зелигману были заложены доходы от налогов и доходы от таможенной пошлины на несколько лет вперед. А крупнейшему придворному финансисту Вены Самуэлю Оппенгейму были заложены все доходы Австрии. Так что Самуэль Блейхредер, а затем и его сын Герсон шли путем, проторенным многими предшественниками при Гогенцоллернах, да и не только при них.

В 1842 г. С. Блейхредер обеспечил средства для поездок прусского короля в Англию, с 1845-го был банкиром Рейнской и Кельн-Минденской железнодорожных компаний.

Герсон Блейхредер в Берлине был не только государственным банкиром, придворным банкиром Гогенцоллернов, но и собственным банкиром министра Бисмарка. Нет сомнения в том, что придворные факторы приумножали состояние своих клиентов, получая за это приличное вознаграждение. Племянник Герсона Блейхредера, Пауль фон Швабах, оставался финансистом придворной знати Берлина до 1918 года, как и Ротшильды в Вене при последнем из Габсбургов на императорском троне.

Так что в XIX в. прусские аристократы традиционно пользовались услугами евреев, как «более или менее тайным инструментом», как изящно выразился Бисмарк. Кстати, это несомненно было комплиментом для инвестора – «денежного мешка».

Помимо того, что Блейхредер был «тайным инструментом» Бисмарка, он был еще и талантливым инвестиционным советником, аналитиком финансовых рынков и важным источником информации. Он был в полной мере «серым кардиналом» правительства Бисмарка и особенно это не скрывал. Он использовал свое положение для достижения коммерческих (получение доли в самых выгодных проектах) и социальных (удачного брака своих дочерей) целей и, организовав за эти годы крупную компанию, стал самым богатым человеком в Германии.

На его счастье Комиссии по ценным бумагам и биржам в те годы еще не существовало, поэтому Блейхредер запросто мог использовать свои капиталы и деньги своего прославленного клиента для биржевой торговли, основываясь на весьма ценной внутренней информации. Все возникающие конфликты интересов и происходящие в мире события он рассматривал с той точки зрения, как будут на них реагировать финансовые рынки. И это приносило Блейхредеру стабильную прибыль. Например, в один критический момент портфель немецкого канцлера был на 70 % заполнен российскими ценными бумагами, поскольку его инвестиционный советник решил, что шаги, которые канцлер собирался предпринять в отношении России, принесут пользу российским акциям железных дорог. Иногда они заранее покупали дешевые акции хороших компаний, а затем Бисмарк становился инициатором неких событий, которые весьма способствовали повышению цены этих бумаг. Впрочем не будем торопить события и вернемся к началу деятельности Блейхредер-банка и биографии его основателя. В 1815 г. Самуэль Блейхредер женится на Иоанне Арон (она умерла в 1847 г). У них родилось два сына: в 1822 г. герой нашего повествования Герсон, который возглавил фирму отца, и в 1828-м – Юлий (умер в 1907 г.), который стал главой дочернего отделения банка.

В 1839 г. в возрасте 16 лет Герсон стал работать в банке, созданном отцом, быстро получил генеральную торговую доверенность и после смерти Самуэля в 1855 г. взял в собственные руки ведение всех дел. Именно благодаря его большому опыту и практическим возможностям, финансовая компания Блейхредеров приобрела мировую известность. Герсон стал весьма состоятельным и авторитетным частным банкиром. В 1860 г. в Блейхредер-банке работало 22 служащих (для того времени это было очень солидно), а их хозяин платил налог с годового дохода, равного 23 333 талерам. В возрасте 39 лет он получил первый орден – «Roter Adler» четвертой степени. Герсон всячески поддерживал связи с Ротшильдами, установленные еще его отцом, и именно благодаря этому сумел войти в контакт с Отто Бисмарком.