Текст книги "Карл Ругер. Боец"

До сих пор Карл еще не смог вспомнить все, но все, что он помнил о своей жизни, так или иначе касалось войны. Приняв много лет назад свой первый бой на стенах осажденного Линда, он, кажется, уже никогда не прекращал сражаться. Его душа тянулась к красоте, но жизнью Карла стало не искусство, а война. Она меняла облик и названия, но всегда оставалась сама собой – войной, и то же самое можно было сказать о нем. За долгие годы Карл успел – и не раз – побывать и солдатом и военачальником. Он менял врагов и сюзеренов, переходил из страны в страну, из языка в язык, но суть была неизменна, он был человеком войны. Шел ли он в бой сам по себе или вел других, командовал ли армиями или выходил на поединок чести, Карл воевал. Война и Дорога стали его Судьбой – или это Судьба определила ему идти и сражаться? Оставалось ли здесь место для сожаления? Возможно, что оставалось, но Карл отвергал сожаление, как низкое и недостойное мужчины чувство.

Все, что Карл делал в жизни, он делал по-настоящему или не делал вовсе. Возможно, поэтому и не знал он, что такое сожаление или раскаяние. Карл никогда и ни с кем не изображал любовника, он всегда любил женщин, которые любили его. И живописью он не «занимался», как иные, пусть даже и более одаренные, чем он, художники. Живописью Карл жил, растворяясь в ней – когда удавалось – до конца, существуя в ней с естественностью рыбы в воде или птицы в небе. И на войне он тоже был самим собой и только самим собой, а война, маленькая она или большая, всегда являлась для него одним и тем же – жестоким противостоянием, в котором ты мог либо победить, либо умереть. Во всяком случае, так, по мнению Карла, должен был думать солдат, идущий в бой. И сейчас, когда Карл снова оказался на войне, его душу не омрачали сомнения и не было в ней места для сожалений, ведь он был человеком войны.

Он парировал выпад, который гвардеец – по наивности, не иначе – полагал неожиданным и стремительным, уклонился от другого меча, нацеленного ему в бок, скрестил свой клинок с третьим и закружился наконец в самом странном и страшном танце, какой смогла измыслить богатая на выдумку человеческая изобретательность. Рядом проносились тяжелые мечи, шелестел разрываемый их лезвиями воздух, летели искры от скрещивающихся со звоном клинков, мелькали лица, глаза, руки; подкованные сталью каблуки стучали по брусчатке, выбивая рваный ритм смертельной схватки, вскипевшей вдруг и сразу в наполненной жидким сияющим серебром ночи.

Уличная схватка – без щитов и доспехов – особый бой. Каждый пропущенный удар может стать последним или предпоследним, если ты позволил себя ранить, но зато такой поединок протекает значительно быстрее. Не обремененное тяжестью брони тело способно на большее, чем бессмысленно топтаться на месте, нанося противнику удары, которые более уместны в кузне, чем в поединке, и игнорируя или почти игнорируя ответные атаки в надежде на то, что твои доспехи крепче и что ты более вынослив, чем твой враг. И Карл вполне воспользовался этим обстоятельством, сознательно и сразу начав нагнетать напряжение и взвинчивать до предела темп боя.

Он знал совершенно определенно, что надолго его не хватит, будет ли поединок медленным и осторожным, а значит, долгим, или, напротив, стремительным, на пределе скорости, положенной Карлу природой и нынешним его состоянием. Но быстрота и способность видеть и чувствовать всех участников схватки одновременно были сейчас его преимуществом. Когда Карл входил в то особое состояние, которое за неимением иных слов он вынужден называть боевым трансом, время для него текло совсем иначе, чем для всех остальных людей. Оно как бы замедляло свой бег, и завязшие в нем люди становились медленными, так что Карл видел их движения в развитии, а не в конечной точке, соответствующей результату. Сейчас, когда врагов было много, а сам он находился не в лучшей форме, это преимущество могло спасти ему и его друзьям жизнь, однако вскоре Карл понял, что Ян был неглуп и вполне учел полученные от него уроки.

Конечно, бойцы, которых Ян выставил вместо себя, неспособны принять так много силы, как сделал это всего несколько дней назад сам Ян, но то, что по крайней мере трое из них получили перед боем магическую поддержку, было очевидно. Они не стали фехтовать лучше – тут уж что есть, то и есть, – но их мечи были значительно быстрее, чем у других комбатантов. Проскальзывая, как стремительная тень, между ищущими его, но никак не находящими клинками, Карл почти сразу увидел и оценил этих троих, которые действовали только против него. Если они и не были так же быстры, как он, то, во всяком случае, почти ему не уступали. Они запаздывали лишь на ничтожные доли мгновения, но их было трое, а он один. И еще одну особенность поведения этих бойцов уловил Карл. Все, кто дрался сейчас на площади перед рыбным рынком, по-видимому, воспринимали этот бой как бескомпромиссный поединок, где каждый удар должен быть потенциально последним для твоего противника. Но эти трое не стремились непременно убить Карла разящим ударом, им достаточно было только его задеть.

Их клинки отравлены, понял Карл, посылая свое тело в стремительный полет над камнями брусчатки.

Вот только мне это уже не страшно, закончил он мысль, свалив двоих гвардейцев наземь. Он ударил им в ноги, заставив потерять равновесие, прокатился по камням, вскочил, ударил мечом в спину оказавшегося в пределах досягаемости противника, сражавшегося с Мартом, развернулся мгновенно и прыгнул навстречу новым врагам. Прыжок был намеренно высокий, и удар каблуком в шею одному из упавших убил того на месте одновременно с тем, как Убивец провел неуловимый для глаза каскад, отражая сразу два нацеленных в Карла выпада и уходя вниз, чтобы нанести смертельное ранение в голову поднимавшемуся с земли второму из упавших бойцов.

Пятеро, констатировал Карл, отпрыгивая назад.

Нет, четверо, поправился он, когда увидел, как падает, заваливаясь назад, противник Казимира.

Трое против четверых – это было уже почти нормально.

Он снова парировал удар и потянулся к плечу того гвардейца, который схватился с потерявшим пару Мартом, и в этот момент отравленный клинок несильно ударил Карла в кисть отставленной в сторону левой руки. Карл моментально изменил траекторию своего меча, крутнувшись на месте, и без промедления ударил раскрывшегося – ведь дело было сделано! – врага в солнечное сплетение.

Три, сказал он себе, снова разворачиваясь. Нет, два. Сабля Марта обрушилась на противника с такой силой, что меч гвардейца не смог задержать удар, и скользнувшее по поддавшейся стали кривое лезвие почти напрочь срубило бойцу Филологов голову.

Один, продолжил про себя убывающий счет Карл. Он скрестил свой меч с последним врагом, потому что предпоследнего только что заколол Казимир. Один на один тот против Карла выстоять не мог, даже получив в дар немыслимую для обычного человека скорость. Разница в опыте, технике и той же скорости не оставила ему ни единого шанса.

– Все, – сказал Карл, вырвав меч из груди поверженного врага. – Что скажешь, сынок?

Он с улыбкой смотрел на потрясенного Яна, не испытывая, впрочем, ничего, кроме чувства досады. Еще восемь человек оставили мир людей, потому что в крови этого наделенного Даром ублюдка кипит гнилая кровь завистливых и жадных предков.

– Умри! – крикнул Ян и с двух рук швырнул в Карла огненные шары – фаерболы.

Но фаерболы летят не очень быстро, они неэффективны против одиночного противника, особенно находящегося на пике боевого транса и к тому же отстоящего от тебя на добрых двадцать метров. Карл уклонился от одного полыхающего темным огнем шара и отбил второй клинком Убивца, вспыхнувшим ослепительно-белым светом. Возможно, что на этом дело не кончилось бы, ведь в распоряжении Яна еще находилась Анна, но ночь вдруг дрогнула, стремительная рябь прошла по сияющему от наполнявшего его серебра воздуху, и из ниоткуда прямо на ярко освещенную площадь мягко вышел адат.

По-видимому, Ян был потрясен видом бесшумно воплотившегося ужаса, пришедшего к нему в эту несчастную ночь прямо из горячечного бреда самых темных писаний древности, а может быть, это ужас сковал его члены – кто знает? Но только он так и стоял, немо глядя на адата, пока тот не приблизился к нему и не убил одним жестоким ударом своей вооруженной длинными и острыми когтями лапы. И тогда тишину, упавшую было на площадь, разорвал дикий вопль Анны. Безмолвно стоявшая позади Яна все время, пока на площади кипел бой, и окаменевшая еще больше, когда за Яном пришел адат, она кричала теперь, и Карл не смог бы определить, чего было больше в этом крике – боли, ужаса или счастья.

Адат повернул голову и внимательно посмотрел на Анну, потом тихо рыкнул, когда стремительной тенью пронеслась через площадь к кричавшей девушке дама Виктория, и, отвернувшись от них, посмотрел в глаза Карлу.

Он мертв, сказали глаза зверя.

– Спасибо. – Карл низко поклонился адату и отсалютовал ему мечом.

Прощай, сказали Карлу глаза адата.

– До встречи, – спокойно ответил Карл.

Адат посмотрел на него, как бы оценивая последние прозвучавшие въявь слова, коротко рыкнул и, развернувшись, пошел прочь, медленно растворяясь в ликующем сиянии Нового Серебра.

Карл проводил его взглядом и обернулся к женщинам. Анна перестала кричать и теперь лишь всхлипывала в объятиях Виктории. Ее плечи мелко дрожали, голова лежала на плече Садовницы.

– Виктория! – позвал Карл.

– Что? – тихим голосом, в котором звучали невоплотившиеся рыдания, ответила женщина.

– Ты сможешь выбраться из города?

– Да.

– Тогда бери Анну и уходи.

– Куда?

– Куда хочешь, но, если таково будет ваше желание, в бухте Пята стоит войянский когг, мы отплывем не позже полудня.

Карл задумался на секунду и поправил себя:

– Через три часа после рассвета.

Виктория погладила плачущую на ее плече Анну и посмотрела на Карла.

– Далеко ли ты приглашаешь нас, Карл? – спросила она.

– Во Флору, – ответил Карл.

– Флора, – задумчиво повторила за ним Виктория.

– Я обещаю тебе гостеприимство цезаря и свою защиту, ответил Карл на невысказанный вопрос.

– Вот как! – Она не была удивлена, она думала. – Спасибо, Карл, – наконец сказала Виктория, поглаживая постепенно успокаивающуюся Анну по голове. – Мы принимаем твое предложение. На рассвете мы будем там, где тебя ожидают лошади. Прощай.

Она крепче обняла притихшую Анну, и они медленно пошли прочь.

– Удачи тебе, Карл, – сказала она, обернувшись на мгновение.

– Спасибо, Виктория.

– Мы квиты, – тихо ответила она.

Глава третья
БРОСАЮЩИЙ КОСТИ

– Казимир! – позвал Карл, не оборачиваясь. Он смотрел вслед уходящим в ночь колдуньям. Они шли тесно прижавшись друг к другу, более высокая Виктория обнимала Анну за плечи.

– Я здесь, мой лорд. – Голос Казимира был ровен, дыхание, сбитое скоротечной и яростной схваткой, уже выровнялось.

– Ты знаешь, где теперь находятся лейтенанты Август и Марк? – Карл проследил, как исчезают женщины в устье темного переулка, и повернулся к солдату.

– Да, мой лорд, – коротко ответил тот. Он стоял всего в паре шагов от Карла, спокойный, невозмутимый, готовый выполнить любое, даже не высказанное вслух, пожелание своего командира.

А командир его теперь я, понял Карл, которому Казимир нравился все больше и больше, но одновременно Карл отдавал должное предусмотрительности лейтенанта Марка и его умению разбираться в людях. Выбор Марка оказался безупречен.

– Найди их, – приказал Карл, не спуская с Казимира внимательного взгляда. – И передай, что через час я ожидаю встретить их обоих у ворот княжеского подворья.

– Они там будут, мой лорд. – Казимир сдержанно поклонился и, повернувшись, быстро пошел прочь, а Карл сразу же перевел взгляд на Марта.

– Как вы думаете, мастер Март, – спросил он, с новым интересом осматривая молодого аптекаря, похожего на добродушного медведя, но, как оказалось, действительно способного не только смешивать микстуры. – Найдется у вашего дяди немного бренди для двух уставших бойцов?

– Полагаю, найдется, – улыбнулся Март и сделал приглашающий жест в сторону все еще открытой двери в дом старого Медведя. – Идемте, господин мой Карл, у нас не так уж много времени.

– У нас? – вопросительно поднял Карл бровь, заметив, что Март обратился к нему сейчас точно так же, как обращался к Карлу его дядя Михайло Дов. – Вы сказали «у нас»?

– Я, наверное, пойду с вами, – пожал широкими плечами Март. – Если, конечно, вы мне позволите.

– И куда же вы собрались идти, Март? – усмехнулся Карл, почувствовавший, как отпускает его боевой транс. Понемногу, по чуть-чуть. – Во дворец?

– Нет, – покачал своей большой головой аптекарь. – У князя мне делать нечего, да и не звал меня туда никто. Я пойду с вами во Флору, если такова будет ваша воля, господин мой Карл, и, следовательно, мне надо упаковать вещи и собрать снадобья.

– Ну что ж. – Теперь Карл был уже серьезен, потому что и вопрос, который они обсуждали, серьезный. – Благодарю вас, мастер Март, за доверие. Хороший аптекарь, который умеет не только смешивать снадобья, но и драться, никогда не помешает, тем более, – грустно улыбнулся он, – похоже, что мне предстоит некоторое время лежать пластом.

– Да, – подтвердил его предположение Март. Он был, как всегда, рассудителен и с Карлом не лукавил, что тому особенно в Марте нравилось. – Полагаю, что да. Шурк – опасное зелье, да и магия дамы Садовницы, вы уж простите, тоже имеет свою цену. Но вы, господин мой Карл, не должны беспокоиться. Конечно, я не лекарь, но тоже кое-что умею, и я буду рядом.

– Спасибо, мастер Март, – кивнул Карл. – И если таково будет ваше окончательное решение, то ждите меня с двух часов пополуночи у Холодного бастиона. Знаете, где это?

– Знаю, – широко улыбнулся Март. – Как же не знать, господин мой Карл, если я вырос в Сдоме и живу в нем уже сорок лет?

Сорок, отметил Карл. Сорок. А сколько же тогда твоему дяде?

– Вот и славно. – Карл обвел взглядом площадь, усеянную трупами, и мысленно покачал головой: до утра никто даже не обратит на них внимания. Карнавал! – Пойдемте, мастер Март, выпьем, – сказал он вслух. – У нас есть еще полчаса времени. И, кстати, как вы оказались за моей спиной?

– О! Это просто, – объяснил Март, уже входя в дом. – Я случайно встретил вас на Жасминовой улице. И вы… ну, вы мне не понравились, господин мой Карл. Вы были не в себе, я бы так это определил.

– Не в себе, – хмыкнул Карл, вспомнив, каким он был в тот момент. – «Не в себе», Март, это еще мягко сказано.

Огромная площадь перед княжеским дворцом была полна веселящихся людей, звучала музыка – Карл насчитал не менее пяти музыкантских ватаг, – смех, пение и радостные крики. Кто-то танцевал – ему было видно два круга брандлей, и где-то в глубине площади вращался третий, – кто-то глазел на танцующих или на жонглеров, демонстрирующих свое искусство сразу в нескольких местах. Кто-то пел, собравшись малыми и большими хорами, но многие просто получали удовольствие от погруженности в это пестрое, шумное и веселое столпотворение. Тут и там из выкаченных из дворцовых кладовых бочек разливали вино и пиво. А рядом на огромных жаровнях исходили жиром туши кабанов и баранов, на глиняных кувшинах, наполненных раскаленными углями, пекли лепешки. И множество людей вокруг жевало и пило, пьянея еще больше от пряной атмосферы карнавала, в коей смешались вместе запахи вина и цветов, горячего мяса и потных тел, любви и смерти, которыми дышало сводящее с ума расплавленное серебро этой ночи, похожей на день. И в самом деле, светло было, как днем, только вместо теплых красок, сродственных солнечному свету, сейчас властвовали холодные краски лунной палитры. А сама хозяйка карнавала, похожая на выпуклый серебряный щит, царила на безоблачном небе, едва перевалив за первую линию после полуночи.

Карл неторопливо шел к воротам княжеского подворья, протискиваясь через плотную толпу и выискивая взглядом своих лейтенантов.

Надеюсь, что моих, подумал он, обходя очередной в стельку пьяный хор, нестройно выводивший мелодию старинной застольной песни, не слишком уместной на площади перед княжеским дворцом, но зато верно отражавшей душевный настрой певцов. Впрочем, карнавал на то и карнавал, он отменяет все условности, снимает запреты и уравнивает сословия. Так было и так, вероятно, будет всегда, во всяком случае, до тех пор, пока люди не перестанут веселиться.

Обогнув мастеровых, весело и азартно выпевавших грубоватые куплеты песни, яростно аккомпанируя себе разбрызгивающими дармовое княжеское вино кружками, Карл увидел наконец высокие ворота, врезанные в каменную стену, окружавшую дворец Семиона. Одна створка ворот была открыта, так как приглашенные на бал гости все еще подходили, немало их собралось сейчас и на широкой площадке перед лестницей, ведущей во дворец, и на самой лестнице. Среди этих богато и красиво, а порой, на взгляд Карла, даже излишне роскошно одетых людей, богатых горожан, дворян, живущих в городе и по соседству, и, естественно, магов в цветах своих кланов, нашелся и Август. Тот оживленно беседовал с двумя дамами как раз неподалеку от широкой мраморной лестницы, плавными маршами поднимавшейся к дворцу, а в следующее мгновение Карл увидел и Марка, медленно прогуливающегося чуть в стороне под руку с каким-то кавалером, с которым лейтенант, судя по всему, обсуждал весьма занимавший обоих собеседников вопрос.

Добравшись до ворот, Карл представился герольду, державшему в руках длинный свиток с именами приглашенных персон, и его без затруднений, которых Карл, впрочем, и не ожидал, пропустили на территорию дворца, больше похожего на замок, каковым он когда-то и являлся. На Августа и Марка Карл не посмотрел. Однако сразу же почувствовал на себе их скрестившиеся взгляды, что подтверждало его мнение об этих двоих, как о серьезных и понимающих дело людях. Отметив мысленно, что хорошее начало обычно предвещает легкую дорогу, он, не останавливаясь, проследовал дальше. Однако на первой ступени лестницы вынужден был остановиться, встретив на пути едва знакомого по первому дню пребывания в Сломе городского советника Магнуса.

– О! – сказал советник Магнус, останавливаясь напротив Карла и загораживая ему дорогу. – Мастер Карл!

Карл поднял бровь и окинул советника «неузнающим» взглядом.

Между тем взгляд советника упал на рукоять Убивца, глаза его моментально сузились и почти мгновенно, но, главное, безошибочно, переместились с меча на правую руку Карла, которую тот как бы случайно упер в бок.

– Прошу прощения, – тут же поправился советник, многозначительно посмотрев Карлу в глаза. – Лорд Карл, конечно.

– Граф Ругер, с вашего позволения, – мягко поправил его Карл и заметил нешуточную тревогу в голубых глазах Магнуса, возникшую при этих словах. Возможно, Карла ожидал интересный во всех смыслах разговор, но, увы, продолжения их с советником беседа не имела, так как неожиданно в нее вмешались посторонние, хотя и вполне ожидаемые обстоятельства.

– Вот он! – раздался слева сверху зычный голос человека, привыкшего отдавать приказы в бою.

Карл моментально перевел взгляд с переставшего его интересовать советника Магнуса на спускавшегося по лестнице широкоплечего кавалера, одетого в княжеские цвета – алый и зеленый с золотом – и опоясанного мечом в дорогих ножнах. Мужчину сопровождали четверо дружинников, вооруженных алебардами и короткими солдатскими мечами.

– Задержите этого человека! – не обращая внимания на обернувшихся на его голос гостей, приказал своим людям мужчина и указал рукой в кожаной перчатке на Карла. По-видимому, это был один из лейтенантов княжеской дружины или, что более вероятно, сам капитан Виктор Лойн, которого Карл еще не встречал.

– Остановитесь, милейший, – холодно сказал Карл, кладя руку на эфес меча. – Я Карл Ругер из Линда и являюсь официальным гостем князя Семиона и княгини Клавдии.

Дружинники, уже направлявшиеся к нему, приостановились, смущенные хладнокровным поведением Карла, но кавалер и не подумал отменять приказ.

– Я Виктор Лойн, – сказал он, цедя слова сквозь зубы, – капитан дружины князя Семиона. И у меня есть веские основания полагать вас, сударь, самозванцем. Извольте сдать оружие, или мне придется применить силу.

В голосе его звучало неприкрытое торжество, в глазах горел нехороший огонь. Это был взгляд хищника, вышедшего на охоту.

– Мило, – улыбнулся Карл и бросил быстрый взгляд вверх. Как он и предполагал, на верхней площадке лестницы в окружении свиты стоял сенешаль Эфраим Гордец. – Я даже догадываюсь, кто ввел вас в заблуждение, капитан, – сказал Карл, возвращая свой взгляд к Лойну. – Но я не намерен омрачать себе праздник из-за бреда вашего сенешаля. Эф! – неожиданно для всех гаркнул Карл. – Ты что, совсем спятил?

Горец вздрогнул, а рядом с Карлом вдруг объявились Август и Марк, подошедшие как раз вовремя, чтобы включиться в разговор.

– Капитан, – сказал Август ровным голосом, – я думаю, вам не следует вмешиваться в дела графа и сенешаля. Это их дела.

Карл обратил внимание, что голос Августа не дрогнул, когда тому пришлось произнести вслух его титул.

– Лейтенант! – Лицо капитана Лойна начало стремительно наливаться кровью. – Вы нарушаете субординацию!

– С вашего позволения, капитан, я тоже, – вежливо поклонился Марк. – Как вы считаете, два лейтенанта вполне уравновешивают капитана или нам придется позвать еще кого-нибудь?

Судя по тому, как зыркнули по сторонам бешеные глаза Лойна, он вполне допускал появление здесь и сейчас двух отрядов дружинников, находившихся в прямом подчинении этих строптивых лейтенантов.

– Так я могу пройти? – поинтересовался Карл равнодушным голосом.

Он все еще держал руку на эфесе меча, и его начинало беспокоить странное, какое-то «нервозное» состояние Убивца. Меч явно реагировал на что-то, вот только Карл еще не понял на что.

– Идите, – буркнул Лойн после секундного раздумья. – Посмотрим, сможете ли вы так же мирно отсюда выйти.

– Благодарю вас, капитан, – поклонился Карл. – Рад был познакомиться.

Он холодно улыбнулся Лойну, надменно кивнул опешившему от всей этой сцены советнику Магнусу и, сопровождаемый молчаливыми Августом и Марком, проследовал вверх по лестнице. На все еще стоявшего на ее вершине Горца Карл внимания более не обращал, занятый созерцанием дамы в светло-голубом, расшитом жемчугами и опалами платье, оставлявшем открытыми его взгляду покатые полные плечи и белые пухлые руки. Женщина была Карлу абсолютно не интересна, но ведь надо было на что-то смотреть, если не смотреть на исходящего злобой Эфраима, – не так ли?

Тем не менее, поравнявшись с Горцем, Карл умерил шаг, посмотрел тому в глаза и сказал таким тоном, как если бы рассуждал вслух:

– Неужели ты ничему у нас не научился, Эф? Я разочарован. Тебя один раз хватило на настоящую подлость, да и то ты опростоволосился, как мальчишка. Это не должны были быть убру, Эф! Ни в коем случае не убру, потому что убру никогда не стали бы стрелять отравленными стрелами и уж тем более в меня.

Сказав это, Карл отвернулся и, более не обращая внимания на Горца и даже не желая знать, как тот отреагировал на его слова, вошел сквозь широко распахнутые створки парадных дверей во дворец.