Текст книги "Карл Ругер. Боец"

Через полчаса, отягощенные двумя объемистыми, окованными сталью сундучками, какие – из-за их размеров и простой стальной оковки – и шкатулками назвать язык не повернется, они с Мартом спустились вниз и, испросив на то позволения, снова вступили в красочный женский рай. Видя, что женщины заинтригованы, Карл, не без умысла и удовольствия продолжая испытывать их терпение, нарочито медленно прошел в центр зала, к столу, на котором были разложены отрезы цветного шелка, и водрузил на него сначала свой, а затем и второй, принятый из рук молчаливого аптекаря сундучок.

– Благодарю вас, мастер Март, – поклонился Карл и, поднимая голову, перехватил ироничный взгляд герцога Корсаги.

– Я подумал… – сказал он, принимая иронию Людо как дружеское рукопожатие, – я подумал, что ваши наряды не будут совершенными без тех красок, какие способна подарить им одна природа.

С этими словами Карл достал из кармана два бронзовых ключа и один за другим отпер сложные, венедской работы замки. Теперь оставалось лишь откинуть тяжелые крышки, и любопытствующим взорам подошедших к нему женщин предстало сказочное зрелище вспыхнувших, как только пламя свечей осветило их, и победно засиявших всеми цветами радуги самоцветов и драгоценных камней. Еще тогда, когда Карл рассматривал принесенные во дворец ткани, ему подумалось, что без этих камней наряды дам будут недостаточно хороши. Речь не шла о драгоценностях, которые они на себя наденут. Насколько он знал, и Виктория и Анна ушли из Сдома не с пустыми руками, о Деборе же он мог позаботиться и сам. Однако он полагал, что всем троим не помешают самоцветы, янтарь и жемчуг, которые должны были украсить платья и, соответственно, компенсировать вынужденную простоту их нарядов. А Карл хотел, чтобы его женщины выглядели безупречно.

«Мои женщины? – не без удивления повторил он про себя. – Мои женщины, мои люди… Не слишком ли часто я стал произносить слово «мой»?»

Но дело было сделано. Узы возникли, и разорвать их было бы низостью, недостойной настоящего мужчины.

– Мои, – повторил Карл, но уже с другой интонацией, как бы пробуя слово на вкус. – Мои.

Глава третья
НАПАДЕНИЕ

Карл вернулся к Деборе, когда нарождающаяся луна прошла уже половину Вдовьей тропы. Тихо скрипнула открывающаяся дверь – единственный звук, который мог потревожить ее сон. В покоях было почти темно. Три зажженные свечи, находившиеся в разных концах довольно обширного помещения, не рассеивали мрак ночи, едва разбавленный светом юного месяца, проникавшим в спальню через открытые окна. Впрочем, Карлу этого было вполне достаточно, и открытые глаза Деборы он увидел еще с порога.

– Прости, – сказал он, сбрасывая на ходу камзол прямо на ковер.

– Прощаю. – Ее голос был задумчив, но, как она ни старалась, скрыть от Карла свое раздражение ей не удалось. – Возможно, – добавила она, когда он был уже в изножии кровати. – Но, если ты сейчас же не обнимешь меня, я выпущу адата.

– Не спешите, сударыня! – рассмеялся Карл, буквально вылетая из штанов. – С адатом мне не справиться!

– А со мной?

– С тобой, милая… – он отбросил шелковое одеяло, которым она была укрыта, – с тобой…

А с собой? Но это была уже последняя мысль, на которую он был теперь способен.

– Герцог очень интересный человек. – Дебора села в постели и смотрела теперь на лежавшего на спине Карла.

– Хорошо, что ты это заметила, – улыбнулся он, не зная, впрочем, видит ли она его так же хорошо, как он ее.

– Тем не менее… – Этот оборот Карлу понравился, он говорил о многом. – Тем не менее, мне кажется, он может быть искренним другом.

– Он и врагом может быть искренним, – объяснил Карл. – Людо вообще исключительно искренний человек.

– Но тебе он друг.

– И тебе.

– И мне. А почему «Людо»?

– Так его звали на чужбине. – Карл непроизвольно опустил взгляд с губ Деборы на ее грудь.

– Ты можешь смотреть куда угодно, – спокойно сказала Дебора, – но со мной надо иногда и говорить.

Она была непоследовательна, разумеется, но Карл не стал спорить.

– Не волнуйся, женщина, – улыбнулся он, отмечая между тем, что видит она в темноте не хуже его. Во всяком случае, не намного хуже. – Созерцание твоих прелестей дарит мне чистую радость постижения красоты, но сейчас я с тобой только разговариваю. Так вот, герцог Александр служил в армии императора Яра. Тогда его звали Людо Табачник, потому что он не хотел раскрывать своего происхождения. Не знаю, поняла ты это или еще нет, но Корсага и Кьярго – родственные семьи. Нынешний цезарь – племянник герцога Александра, а жена цезаря – дочь Людо.

– И завтра ты идешь на прием к цезарю.

– Нет, – покачал головой Карл. – Сегодня вечером цезарь дает нам с Людо личную аудиенцию, а на прием к принцепсу мы пойдем вместе. Завтра.

– О чем попросил тебя герцог Корсага? – В полумраке спальни глаза Деборы казались темными, но Карл знал: они серые.

– Ты хочешь знать, зачем мы приехали во Флору? – спросил он.

– Да. Мне повернуться спиной?

– Зачем?

– Мне показалось, что ты слишком увлекся…

– А мне казалось, что у тебя было время узнать меня достаточно хорошо, чтобы не задавать таких вопросов.

– Тогда я задам другой вопрос. – Сейчас она уже не улыбалась. Она была серьезна. – Откуда взялся твой герб?

– Я его нарисовал сам.

– Я должна была догадаться. – Дебора убрала упавшие на лицо волосы, отчего плавно качнулись ее тяжелые груди. – В этом волке есть что-то от тебя самого, и прекрати, пожалуйста, так на меня смотреть. Я ничего не имела в виду. Я просто убрала волосы.

– Ты просто убрала волосы, – согласился Карл. – Да, мне говорили, что в нем есть что-то от меня, но я не оборотень, Дебора, если ты это имела в виду.

– А?.. – Она не закончила вопрос, она его даже не успела сформулировать, но Карл ее понял.

– Не знаю, были ли в твоем роду оборотни, но Карла оборотнем не была тоже. Впрочем, и ты ведь не оборотень.

– Я что-то гораздо более страшное.

– Не говори глупостей! – возразил Карл. – Ты что-то самое прекрасное из того, что я видел в жизни.

– А теперь глупость сказал ты. – Как ни странно, она улыбнулась. – Стефания была красавицей, и ты ее любил.

– Ты права. – Карл сел и посмотрел ей прямо в глаза. – Я должен был закончить эту фразу по-другому. Кроме Стефании. Ты не лучше ее, но и не хуже. В моих глазах вы равно красивы, а в моем сердце – равно любимы. Но Стефания умерла тридцать лет назад, и теперь ты единственная.

– Я понимаю, – кивнула Дебора. – Но мы отвлеклись. Так для чего же позвал тебя герцог Корсага?

– Война, – просто ответил Карл. – Опять война.

– С кем? – удивилась Дебора.

Вполне оправданное удивление, если подумать, согласился Карл. Но, с другой стороны, когда люди не воевали?

– С империей нойонов.

– С империей нойонов? – Естественно, это его заявление не могло не удивить ее еще больше. – При чем здесь нойоны? Они сами по себе, а мы…

– …сами по себе, – закончил за нее Карл. – Да, так было, Дебора, но, к сожалению, так больше не будет. Абсолютное большинство жителей ойкумены, и мы с ними до сегодняшнего дня, считали и продолжают считать, что наши пути никогда не сойдутся. У нойонов нет флота, а Срединный хребет непреодолим для любой сколько-нибудь значительной армии.

– Они построили флот? – недоверчиво спросила Дебора.

– Нет, пока не построили, – объяснил Карл. – Хотя, видят боги, я не понимаю, откуда взялась уверенность, что этого не произойдет никогда. Нойоны древний народ, и если до сих пор они не слишком интересовались Великим океаном, то это не значит, что так будет всегда. Однако дело в том, что флот им теперь и не нужен. Три года назад произошло сильное землетрясение, и в Седых горах открылся проход. Ты представляешь себе, где это?

– Да, – кивнула Дебора. – Я знакома с картой ойкумены. Но, Карл, ты говоришь, что это случилось три года назад…

– Ты права, – усмехнулся Карл. – Три года большой срок, но… Видишь ли, нойоны тоже не были готовы к такому повороту Судьбы. Они же не могли знать об этом заранее. Сначала они, вероятно, ничего и не знали, а потом… У них, судя по всему, очень большая империя, Дебора, и новости, а тем более армии, перемещаются по ней не спеша. К тому же их Север – это пустынная земля, а значит, для прохождения армии сначала следует подготовить базы. В общем, они вряд ли придут еще в этом году, но на следующий год наверняка.

– Но какое отношение это имеет к тебе?

– Людо убежден, что если нойонов можно остановить, то сделать это могу один я.

– Это правда?

– Не знаю, – честно ответил Карл и потянулся за кувшином с вином, стоявшим на столике рядом с кроватью. – Вам налить, ваша светлость?

– Давай пить прямо из кувшина, – предложила Дебора.

– Давай. – Он протянул ей кувшин, и она приняла его двумя руками.

– Я сейчас все-таки повернусь спиной, – сказала она, поднося кувшин к губам.

– Не надо, – улыбнулся он.

– Людвиг Вольх не проиграл ни одного сражения, – сказала она голосом, в котором зазвучала вдруг сталь, и спрятала лицо в кувшине.

– Да, – согласился Карл, с обычным спокойствием принимая удар Деборы. – Твой брат – серьезный военачальник, но до сих пор он воевал, имея абсолютное численное превосходство над противниками и лучшую, по сравнению с ними, армию. В свое время маршал Гавриель тоже не проиграл ни одной битвы, но почти в половине из них его армия была меньше вражеской.

– Гавриель мертв, – мягко возразила Дебора и передала кувшин Карлу. – А ты… ты тоже не проиграл ни одного сражения?

– Нет, – покачал головой Карл. – Несколько я проиграл.

Он не стал уточнять, что случилось это в молодости, хотя что есть молодость, когда ты живешь столько?!

– Несколько я проиграл, – сказал он. – Но Людо полагает, что лучше меня теперь никого нет.

– Что думает Людо, я уже поняла, а что думаешь ты?

– Я думаю, что он прав.

Карл охотно на этом бы и остановился, но, по-видимому, это было бы несправедливо по отношению к Деборе. Он обязан был объяснить ей все.

– Людо и сам хороший полководец, – сказал он. – И он тридцать лет строил Флору и создавал ее армию.

– Зачем? – удивленно подняла бровь Дебора. – Ведь тогда он не мог еще знать о нойонах.

– Ну зачем государству армия? – усмехнулся Карл.

– Я знаю, зачем государству армия, но ты сказал об этом не так.

– Верно, – улыбнулся Карл. – Людо вернул Флору к ее естественным границам…

– Чтобы перейти их и идти дальше, – поняла Дебора.

– Да, – согласился Карл. – Людо решил построить собственную империю. Почему бы и нет? Ведь герцог застал конец империи Яра. Я думаю, увиденное ему понравилось, и в этом нет ничего удивительного. Это ведь и в самом деле был золотой век.

– Значит, герцог Корсага создал армию, которая достойна его планов, и воевать, судя по тому, что ты рассказал, он умеет тоже. И все-таки он пригласил тебя.

– Да, – кивнул Карл. – Он пригласил меня. Истинный флорианец, гордый, надменный, блистательный вельможа, тонкий политик, отменный солдат… Я мог бы сослаться на сантименты старой дружбы, а Людо действительно верный друг, преданный и бескорыстный, хотя в это трудно поверить, зная историю его жизни. Однако дело в том, что нойоны ему не по зубам, и он это знает. Он ведь еще и страшно умный, Дебора, наш друг Людо Табачник.

– Мы сделали круг, Карл, – заметила Дебора, забирая у него кувшин, из которого он так ни глотка и не отпил. – И вернулись к тому, с чего начали. Почему ты?

– Вероятно, потому что я художник.

Дебора посмотрела на него со странным выражением, но промолчала, видимо, обдумывая слова Карла. Потом сделала длинный глоток, по-простонародному обтерла губы тыльной стороной ладони и, наконец, призналась в том, что ничего не поняла.

– Не вижу связи, – с сожалением в голосе сказала она и протянула ему кувшин. – Выпей, Карл, и объясни своей глупой женщине, что ты имеешь в виду.

Карл усмехнулся – ему понравилось, как Дебора вела теперь разговор, – и, взяв кувшин, сделал несколько больших глотков. Вино было крепким и терпким, но мысли Карла были далеко. Он думал о том, что только что сказал Деборе и о чем его спросила она.

– В давние времена…

Уже начав говорить, Карл понял, что времена, о которых он теперь рассказывает Деборе, не такие уж давние, во всяком случае для него, и задумчиво покачал головой, потому что все в мире относительно, как сказал современник человека, имя которого Карл собирался произнести в следующее мгновение.

– В давние времена, – грустно усмехнувшись, сказал Карл, – один неудавшийся живописец, Альдо Годих из Подо, основал в Руане Академию рисунка. И знаешь, вот ведь как бывает, он был никудышным художником, но на поверку оказался замечательным учителем, и еще, как оказалось, он умел чудесно писать об искусстве. И вот однажды у маэстро Годиха зашел с кем-то спор о том, что можно и следует называть искусством рисунка. Альдо полагал, что рисунком является практически все, что способен делать человек. Мысль не бесспорная. Впрочем, вполне возможно, он имел в виду лишь живопись, архитектуру и прочие пластические искусства. Ему возражали, что понятие рисунка накладывает строгие ограничения на использование данного термина в столь расширительном значении. «Оставьте значения слов филологам и думайте головой!» – ответил Годих своим оппонентам. Не помню, чем там у них закончился спор, но, по мне, так Годих был прав, и даже более, чем думал он сам. Война, Дебора, это тоже искусство рисования.

– А любовь, Карл? – тихо спросила Дебора. – Любовь тоже рисунок?

– Да, – в тон ей ответил Карл. – Пером души, кровью сердца, на нежном шелке Судьбы…

Бросок Деборы был внезапен и стремителен, как атакующее движение ее адата, но, хотя Карл и успевал перехватить Дебору в прыжке, делать этого он не стал, открыв себя удару ее тела, позволив свалить себя на спину и впустив в себя со следующим вдохом жаркий выдох влюбленной женщины.

Какая длинная ночь. Положим, не самая длинная в его жизни, не самая насыщенная событиями, но полная, наполненная множеством мыслей и чувств, несовместимых, однако совместившихся и уместившихся в краткие несколько часов «без солнца». Какая странная ночь. Быть может, потому, что ей предшествовал странный день, или потому, что, казалось, вся его жизнь, все те бесчисленные дороги, по которым он до сих пор шел, все сошлось в одной точке, в этой тихой и теплой флорианской ночи? Чудесная ночь. Ночь любви. Счастливая ночь. Но тогда почему так тревожно на сердце?

Карл не спал. А Дебора? Спала она или нет? Сейчас Карл этого не знал, но он не удивился, когда услышал ее голос, и вопросу, который она задала, не удивился тоже. Такая ночь. Чему же здесь удивляться?

– Кто ты, Карл?

Уместный вопрос, но не однозначный. Хотела ли Дебора спросить Карла о его прошлом? Что ж, она, как никто другой, имела теперь право на такой вопрос. Вероятно, уже настало время для того, чтобы рассказать ей, кто он, о тех дорогах, по которым он прошел, что оставил за своими плечами в невозвратном прошлом. И Карл решил, что обязательно ей об этом расскажет. Сегодня или завтра, но разговор этот состоится, и она, единственный после Стефании человек, услышит историю его жизни так, как знает ее он один, как помнит ее теперь. Однако сейчас Дебора спросила его не только об этом. Об этом тоже, но и о другом. И Карл понял ее второй вопрос правильно, тем более что он совпал – и, по-видимому, неслучайно – с тем, что вырастало и нарастало в нем самом, что незримо присутствовало во всех его делах и заботах, встречах и разговорах все последнее время и в день минувший, как и в предшествующие ему дни. Не этот ли вопрос прочел Карл в сумрачном взгляде своей дочери? Не об этом ли не спросил и не спросит его Людо Табачник? Не на этот ли именно вопрос отказался ответить Строитель Март?

– Кто ты, Карл? – спросила Дебора.

– Не знаю, – помолчав, ответил он. – Но знаешь, что интересно? – Карл говорил с ней, как с собой. С собой он, собственно, теперь и говорил, потому что чем дальше, тем больше Дебора становилась зеркалом, в которое смотрелась его душа. – До Семи Островов, до того, как я встретил тебя, я об этом и не задумывался никогда. Кто я? Должен ли вообще человек задаваться такими вопросами? Разве наше существование само по себе не есть простой и однозначный ответ на любой подобного рода вопрос? Я жил, Дебора, я дышал…

Ощущение было такое, как если бы он шел через топь, нащупывая ногой прочный грунт, и вдруг вышел на тропу.

– Я шел по дорогам… – сказал Карл, погружаясь в бесконечность ее глаз. – Я воевал и писал картины, я делал тысячу разных дел и думал о множестве разных вещей. Однажды я даже написал книгу, облекая в слова свои мысли и видения. Единственная вещь, о которой я не думал, это я сам. Теперь мне кажется, что до Семи Островов, до того, как я вошел в город, на эти мысли был наложен запрет. Кто его наложил? Не знаю. Возможно, никто. Возможно, что мне просто не приходило в голову внимательно посмотреть в зеркало или у меня просто не было такого зеркала?

Он замолчал. Молчала и Дебора. Молчание плыло сквозь предрассветный мрак, как туман над водой, как запах цветов, как тихий шелест травы. Оно не тяготило, являясь естественным продолжением их разговора, отражением состояния их душ.

– Что изменилось, Карл? – тихо спросила Дебора.

– Возможно, все. – Сказав это, Карл понял, что прав. Похоже, он действительно нашел тропу через топь. – У меня появилось зеркало, в которое я наконец могу посмотреться.

– Ты имеешь в виду меня. – Дебора не спрашивала, она его поняла.

– Вероятно, – серьезно кивнул Карл. – А то, что произошло в Сдоме… Я думаю, то, что там произошло, это начало какой-то новой дороги, по которой мне еще не приходилось идти. Понимаешь? У меня было много дорог, и, когда я пришел в Семь Островов, я думал, что Сдом – это лишь остановка в пути, и ведь узел, который там завязался, и на самом деле сплелся из нитей, протянувшихся из прошлого. Все так, но верно и то, что я тебе сказал. В Сдоме началась новая дорога. И дело здесь не в броске Костей Судьбы, хотя и в нем тоже, но бросок Костей – это тоже только часть рисунка. Вот только, что именно будет на нем изображено, – сказал он с улыбкой, обращенной к Деборе, – мне пока неизвестно.

Он повернулся к Деборе и обнял ее. Не было страсти, и сумасшедшее желание не сжигало сердце. Были нежность и ощущение близости на грани возможного, когда следующий шаг – слияние, то, что в Гароссе называли «оро» – единение, растворение себя в любимом. Без остатка. До конца.

Его разбудил звон стали. Ночь была тиха, и никто еще не скрестил мечи в жестоком поединке. Мирный покой теплой флорианской ночи не был нарушен, но, бесшумно взлетая с кровати, Карл знал, что вскоре прольется кровь. Просто во сне его душа ушла на несколько шагов вперед, туда, где смерть уже навестила спящий отель ди Руже. Не одеваясь, Карл схватил свой меч – или это сам меч прыгнул в его протянутую руку? – и развернулся к окну. А по другую сторону постели обнаженная Дебора приняла убрскую боевую стойку лицом к двери. В левой руке она обратным хватом держала подаренный ей когда-то Карлом широкий кинжал, а правая со сжатыми в щепоть пальцами поднялась над головой, напоминая своей белизной насторожившегося лебедя. Движение глаз Карла было мгновенным – увидеть Дебору и снова взглянуть в темный пустой сад, – но краткий миг, который потребовался зрачкам, чтобы проделать этот путь, позволил ему не только удостовериться в том, что Дебора отреагировала на его толчок и проснулась, но и увидеть метнувшуюся к нему из предрассветной мглы тень.

Вздрогнул и «запел» в его руке Убивец, скачком отступила мгла, отброшенная прочь боевым трансом, и Карл, не мешкая, нанес удар в атакующее его прямо сквозь оконный проем стремительное нечто. Еще не успев разобрать, кто же этой ночью пришел за его жизнью, Карл ощутил, как входит меч в упругую плоть врага, и бросил свое тело в сторону. Его правая рука проделала полукруг, сопровождая пронзенного Убивцем то ли человека, то ли упыря, влетевшего по инерции в спальню, и меч освободился, а левая рука подхватила с падающего прикроватного столика Синистру и метнула его в сторону двери.

Карл метил нападавшему в грудь, но человек, обрушивший дверь их спальни, был настоящим гигантом. Раздался высокий протяжный звук, на который резкой мгновенной болью отозвались плотно сжатые зубы Карла, Синистра ярко вспыхнул, как будто объятый фиолетовым пламенем молнии, и, пробив толстую сталь кольчуги, по рукоять вошел в живот неведомого врага. Гигант заревел, как какой-нибудь сказочный тролль – на каменного тролля он, впрочем, и походил, – но не остановился, и Карл прыгнул ему навстречу. Перелетев по высокой дуге через агонизирующее создание, раскинувшее по полу сломанные черные крылья, он подоспел как раз вовремя, чтобы парировать Убивцем удар тяжелого меча, падающего прямо на Дебору, а та, скользнув под замершим на мгновение мечом «тролля», вонзила свой кинжал в его солнечное сплетение. Их страшный противник хрюкнул, неловко отшатнулся, сотрясая цветные плитки пола тяжестью своего шага, и стал оседать на подкосившихся ногах, выпустив из ослабевшей руки тяжелый черный меч. Но Карл не стал дожидаться, пока тот упадет сам – за их с Деборой спинами ощущалось не сулящее ничего хорошего движение, – он схватил Синистру за рукоять и одновременно нанес противнику могучий удар ногой, опрокидывая его на спину и освобождая дорогу.

– За мной! – крикнул Карл, перепрыгивая через поверженного врага.

– Кинжал! – догнал его в полете крик Деборы.

– Оставь!

Он выскочил в коридор, уклонился от выпада еще одного крылатого воина и сам нанес удар, отбивая вражеский меч в сторону и открывая путь Деборе, которая уже во второй раз вынуждена была бросать свое тело под скрестившиеся клинки. Дебора пролетела к противоположной стене, за спину диковинного воина, одетого в черную кожу и украшенного вздымающимися из-за плеч мощными крыльями сизо-стального цвета. Карл ударил кинжалом в открывшуюся грудь человека-птицы, но у того оказалась отменная реакция: рука с длинными сильными пальцами метнулась навстречу Синистре, и Карл почувствовал на запястье железную хватку чужой руки. Секунду или две они молча боролись, стоя на одном месте с переплетенными напряженными руками и широко расставленными ногами.

Судя по всему, бой шел уже по всему дворцу. Звенела сталь, раздавались нечленораздельные выкрики, зычным голосом, доносившимся откуда-то снизу, скликал своих людей Марк, трещала ломаемая мебель, что-то рушилось с грохотом, а что-то разбивалось вдребезги, и методично ударяли где-то в северном крыле разряды молний. Кто-то – и Карл догадывался, кто бы это мог быть, – разил ночных убийц рукотворным огнем. Но думать обо всем этом он сейчас не мог. Карл боролся с неведомым врагом, отнимая у безжалостного времени немногие мгновения, которых должно было хватить Деборе, чтобы выйти из схватки.

Меч бледного, с нездоровой кожей, голубоглазого мужчины пытался отжать Убивца вниз и в сторону, а левая рука – сдержать медленно приближающееся к его груди жало Синистры. А справа от лестницы то ли бежал, то ли летел еще один крылатый монстр, но Дебора взлетела вдоль стены в высоком грациозном прыжке и, вырвав из креплений вуг[3]3
  Род древкового оружия.


[Закрыть] с укороченным древком, в падении нанесла удар его «клювом» в плечо крылатого. Хватка на запястье Карла ослабла, и Синистра снова отведал вражьей крови. Отбросив мертвеца в сторону, Карл развернулся к разбитым дверям в свою спальню как раз вовремя, чтобы скрестить меч с еще одним крылатым созданием, за спиной которого маячил второй человек-птица. Карл надеялся, что Дебора наконец выпустит адата, но услышал, как широкий клинок ее вуга зазвенел, принимая на себя удар вражеского меча, и понял, что женщина не выпустит своего зверя без крайней необходимости, а судить, где находится этот край, будет она сама, исходя из одной ей ведомых принципов. Омен!

Карл отбил меч противника, сместился ближе к нему, принял возвращающийся меч на эфес Синистры и вонзил острие Убивца в широкую мускулистую грудь крылатого человека. То, что это не оборотни, он уже понял, но гадать, кто они такие и откуда взялись, было еще не время, так же как и думать над тем, кто послал их за его жизнью и почему. Он втолкнул убитого им врага в покои, обрушив под ноги второго человека-птицы, и, бросив короткий взгляд через левое плечо – Дебора вполне справлялась со своим противником, – ворвался в залитую кровью спальню. Обладатель аспидно-черных крыльев оскалил мелкие острые зубы и отступил к кровати. Карл шагнул следом, но сразиться им не удалось. За спиной громыхнул сухой гром, и через мгновение над правым плечом Карла пронесся брошенный Деборой вуг. Конечно, вуг – оружие не метательное, но, брошенный с короткой дистанции сверху вниз, в прыжке, он ударил крылатую бестию своим недоразвитым копьем прямо в лицо, и все кончилось.

Карл оглянулся, увидел Дебору и дымящиеся сапоги ее противника и догадался, что произошло за его спиной. Дебора улыбнулась ему – ее глаза сияли – и отвернулась, посмотрев куда-то в глубину коридора. Карл услышал быстрые шаги двух пар босых женских ног и, присоединившись к Деборе, не удивился при виде спешащих к ним Виктории и Анны. Обе колдуньи, как, впрочем, и Карл с Деборой, были в чем мать родила, но дама Садовница сжимала в руке окровавленный меч, а вот Анна, судя по всему, разила своих врагов молниями, и это гораздо серьезнее любого созданного людьми оружия. Во всяком случае, бывший противник Деборы выглядел так, как будто обгорел в печи для обжига кирпичей. И пахнул он соответственно.

– Спасибо, сударыни, – поклонился им Карл. – Ваша помощь пришла вовремя. Спасибо, любимая, – улыбнулся он Деборе. – Ты была великолепна.

Судя по звукам, которые ловило его ухо, бой во дворце утихал.