Текст книги "Карл Ругер. Боец"

Если верить старику Медведю, а причин сомневаться в его словах у Карла не было, Клавдии должно быть уже за сорок, но выглядела княгиня самое большее на двадцать пять. Теперь, увидев ее наконец вблизи, Карл не мог не признаться себе: на Беговом поле он был недостаточно внимателен, отметив лишь, что она блондинка и, кажется, красива. Однако сказать про Клавдию, что она красивая, значило, по сути, ничего об этой женщине не сказать. Она просто ослепительна. Вот такое определение было верным, хотя тоже не передавало всего великолепия ее фигуры и очарования лица.

Сейчас Клавдия сидела в золоченом кресле рядом с супругом и принимала поклоны от подходивших к ним поочередно гостей, имена которых выкликал герольд. Пока Карл дожидался своей очереди представиться венценосной чете, он не без интереса рассмотрел вблизи, при ярком свете и ее и князя Семиона.

Семион оказался именно таким, каким изобразил его Карл в тот памятный вечер и каким запомнил. Это был дородный представительный мужчина, по-видимому, высокий и по-прежнему физически крепкий, крупные и характерные черты лица которого выдавали сильную волю и умение настоять на своем. Маска добродушной расслабленности, надетая – не без умысла, как догадывался Карл, – на его лицо, могла кого-то ввести в заблуждение, но внимательный взгляд, проникнув под эту маску, мог – к своему удивлению или без оного – обнаружить и такие «неожиданные» черты характера Семиона, как жестокость и коварство. Так что Карлу оставалось только порадоваться, что князь заинтересовался его персоной в тот вечер, хотя, возможно, дело было и не в самом Карле, а в предоставленной им Семиону возможности «показать себя», унизив мимоходом ненавистные князю законы города, чего бы конкретно они ни касались. Однако если все остальные люди были ему – по большому счету – не интересны, являясь всего лишь марионетками в личном театре князя, то взгляды, которые он то и дело бросал на свою супругу, указывали на то, что Клавдию он любил и, возможно, даже боготворил. Это многое сказало Карлу о князе, но еще больше о его супруге, потому что одной красотой такие чувства, продолжавшие обуревать Семиона уже добрых пятнадцать лет, объяснить было невозможно.

– Мастер Карл Ругер из Линда, – объявил герольд, и Карл, приблизившись на несколько шагов, склонился в поклоне, приложив правую руку к сердцу и положив левую – на эфес меча.

– Ваш меч, мастер, кажется, несколько изменился, не правда ли? – Семион не скрывал добродушной усмешки. – Какой титул вы носите, лорд Карл?

– Граф империи, ваша светлость, – ответно улыбнулся Карл, ощущая нарастающее «беспокойство» своего меча.

– Какой именно империи, граф? – вступила в разговор княгиня. Было очевидно, что Клавдию перемена статуса, неожиданно случившаяся с Карлом, заинтересовала куда больше, чем ее более осведомленного супруга.

– Империи Яра, ваша светлость. – Карл был сама любезность, хотя лик покойного императора, проступивший в сиянии свечей за спиной княгини, заставил его напрячься, совсем как в те времена, когда Евгений Яр существовал в этом мире во плоти.

– Яра? – удивилась Клавдия. – Но ведь это было так давно!

У нее был дивный грудной голос, чистый и богато окрашенный обертонами, способный безупречно передавать окружающим то настроение, которое Клавдия полагала правильным для себя в данный момент.

– Титулы империи, ваша светлость, были повсеместно признаны сохраняющими силу, – объяснил Карл, полагавший, что упоминание о решениях всех трех Вселенских Ассамблей в приватном разговоре будет излишним.

– Граф Карл – Долгоидущий, моя дорогая, – пояснил князь, который понял вопрос княгини именно так, как он был ею задан. Но право Карла было ответить на ее вопрос так, как он мог его интерпретировать.

– Вот как! – Клавдия еще шире открыла свои лучившиеся внутренним светом васильковые глаза. – Так вы Долгоидущий?

– Вероятно, да, – сдержанно поклонился Карл, следя краем глаза за тем, как реагирует на их разговор оставивший этот мир император. – Титул мне даровал лично его величество император Яр после победы при Гайде.

Да, кивнул Евгений, это так.

– Значит, теперь вы не напишете мой портрет? – Губы изысканного рисунка чуть надулись, выражая высшую степень разочарования.

– Отчего же? – удивился Карл. – Я все еще художник, если, конечно, его светлость не лишил меня дарованного статуса.

Он церемонно поклонился князю и чуть улыбнулся, намекая на то, что это всего лишь вежливая шутка.

– Не лишил, – почти весело сообщил Семион, явно оценивший шутку по достоинству, и посмотрел куда-то за спину Карла. Даже не оборачиваясь, Карл знал, на кого теперь смотрит его благодетель. Похоже, у Эфраима Гордеца выдался не слишком удачный день, вернее, ночь.

И ведь ночь еще не закончилась, напомнил себе Карл и быстро взглянул на покойного императора. Кто может поручиться, что с сенешалем не случится чего-нибудь похуже? Я, например, нет.

Я тоже, кивнул Яр.

– Что ж, – улыбнулась княгиня, к которой сразу же вернулось хорошее настроение. – Это меняет дело. Когда вы предполагаете начать, граф Ругер?

– Думаю, на следующей неделе я начну делать кроки. – Карл не любил лгать, но, увы, другого выхода у него просто не было (такова жизнь, усмехнулся император и отступил в сияние). – Как вы смотрите, ваша светлость, на то, чтобы начать утром в понедельник?

«Понедельник? – спросил он себя, следя за тем, как свет поглощает Евгения. – Почему я вспомнил именно про понедельник? А, впрочем, какая разница? Я мог назвать любой день».

– Лука! – бросила Клавдия через плечо своему секретарю. – Запиши! Утром в понедельник. Рада была вас снова увидеть, граф. С вами не скучно.

Да, княгиня, мысленно усмехнулся Карл. Вы правы, хотя мне самому порой становится не до смеха.

Он отступил на два церемониальных шага назад, мягко повернулся, имея осью вращения свой собственный меч, висевший на левом бедре, и пошел прочь, наблюдая из-под опущенных век, как неторопливо проходит между гостями бала маршал Гавриель.

Праздничный пир должен был начаться за час до рассвета, то есть на третьей отметке после полуночи, и Карл коротал время, бесцельно прогуливаясь по ярко освещенным, наполненным оживленными гостями залам и коридорам дворца.

Судя по всему, резиденция князя Семиона еще совсем недавно – возможно, не более трех десятков лет назад – была суровой и аскетичной цитаделью. Во всяком случае, на это намекали и внешний вид замка, и некоторые детали внутренней планировки. Затем, однако, он был основательно перестроен в духе нового времени, а также, вероятно, потому, что потерял свое фортификационное значение. Окна в замке стали шире и выше, появились широкие лестницы и двери, стены парадных залов покрылись новыми фресками, сочные краски которых не успели еще потускнеть, а содержание – способно было привести в смущение чопорных и добродетельных предков, во всяком случае тех из них, кто и в самом деле был добродетельным. Каменные плиты полов скрылись под полированным мрамором и многоцветными паркетами, потолки – под росписями, имитирующими небо Семи Островов во всякое время года и при разной погоде. Роскошь отделки, включавшей среди прочего набивные ткани и золото, дополняли многочисленные картины и гобелены. И еще во дворце князей Семи Островов было сейчас очень светло. С Новым Серебром на равных спорили тысячи белых и цветных свечей и сотни «волшебных» ламп. И в этом сиянии сидели, стояли или прогуливались великолепно одетые и разгоряченные вином и Серебряным Полнолунием дамы и кавалеры, знатность которых определялась деньгами или потомственными титулами, Даром или местом в городской иерархии Сдома.

Карл не знал здесь почти никого, но зато многие знали его, запомнив по дню фестивальных испытаний, так что, проходя по залам дворца, ему то и дело приходилось отвечать поклонами на поклоны, а время от времени даже вступать в короткие ничего не значащие беседы. Впрочем, во время этой неторопливой прогулки он успел также получить два выгодных заказа, одно предложение вступить своими деньгами в компанию по торговле льном и несколько вполне определенных намеков на то, что стоит ему, Карлу, только проявить некую малую толику настойчивости, и благосклонность делающей намеки дамы может принять весьма вещественный характер. Одна из этих симпатизирующих Карлу дам была и впрямь недурна собой, и в другое время, при иных обстоятельствах он не преминул бы верно истолковать лукавую улыбку и особый блеск в глазах собеседницы, но сейчас это было уже неважно. Все, что произошло, завершалось теперь, здесь и сейчас, а то, что сейчас начиналось, вернее, должно было начаться, еще не существовало.

Карл шел, улыбался и сдержанно кланялся знакомым, неторопливо, но невнимательно рассматривал покои дворца и гостей княжеской четы, а за ним, как тень, не отставая далеко, однако и не приближаясь, следовали рука об руку лейтенанты княжеской дружины Август и Марк. Трудно сказать, были ли оправданны их опасения и могло ли хоть что-нибудь угрожать Карлу здесь, на балу у князя Семиона, но таково было их решение, и Карл не считал правильным оспаривать его без серьезной на то причины. Так они и гуляли по замку, отдельно друг от друга и все-таки вместе. А вокруг творилось что-то невообразимое. В зале для танцев Карл мельком увидел кондотьера Нериса: Гектор вышагивал в медленной торжественной паване, предложив руку высокой изящной девушке, напомнившей Карлу Стефанию, но Стефанией все-таки не бывшей. В лоджиях, выходивших высокими узкими окнами на залив, залитый мертвым серебром луны, с интересом рассматривал картины Лев Скоморох, а около него стояла бешеной красоты женщина, при виде которой у Карла непроизвольно сбоило сердце.

«София?» – подумал он отрешенно. Пожалуй, да, но настоящая София была, кажется, выше.

Чем ближе к закату склонялась торжествующая луна, чем меньше времени оставалось до рассвета, тем больше возникало среди живых людей пришельцев из его собственного прошлого, тем чаще встречал он людей, похожих то на мэтра Горностая, то на Карлу, то на Галину Нерис. Воздух ощутимо дрожал, пронизанный неизвестно откуда приходящими волнами тонких вибраций. Свет становился вещественным, стремительно обретая текстуру, вкус и запах, а воздух, напротив, терял материальность, становясь все более и более эфемерным, настолько никаким, что было уже трудно дышать. А в ушах гремел шторм времени, и Убивец «стонал» от тоски настолько «громко», что Карл слышал его, даже не положив руку на эфес.

Приближался час двенадцатого броска, и душа Карла чувствовала смятение самой Хозяйки-Судьбы, вдруг оказавшейся на распутье. Все возможности были открыты, и ветер вероятностей свободно гулял по пустым пространствам не воплощенного еще будущего. Теперь, сейчас могло произойти все, что угодно, и все, буквально все находилось в шатком равновесии замершего над бездной бездумного гуляки, чей одурманенный вином мозг не ведает ни добра, ни зла, как не ощущает он и пропасти, открывшейся под ногами.

«Скоро!» – кивнул Карлу, проходя мимо, император.

«Держитесь, Карл!» – ободряюще улыбнулся из кресла, где он со вкусом раскуривал трубку, маршал Гавриель.

У каждой битвы, граф, хмуро напомнил Гектор Нерис, есть вечер после битвы. Он многозначительно усмехнулся и снова ушел танцевать.

Карл заглянул в один из боковых залов и увидел группу Филологов – мужчин и женщин в лиловых одеяниях, – собравшихся вокруг своего Великого Мастера. Даниил был очень стар, худ и даже изможден, но стоял прямо и смотрел на мир широко открытыми глазами.

«Я тебя ненавижу, Карл», – сказали пустые равнодушные глаза Филолога Даниила.

«Откуда такая страсть?» – удивленно поднял бровь Карл.

«Какая разница?» – Узкие губы старика, похожего на оживший труп, сжались еще больше.

«Продолжайте ненавидеть», – пожал плечами Карл и пошел своей дорогой, оставляя за спиной еще одну тайну Сдома, на которую у него уже просто не было времени. Но встреча оказалась не случайной, а символической, потому что в зале, где были выставлены доспехи славных предков князя Семиона, в глаза Карла ударило все разнообразие оттенков красного. Здесь как на парад выстроились колдуны и колдуньи Великого Дома Кузнецов.

Игнатий стоял к нему спиной, о чем-то беседуя с немолодой дамой в розовом, расшитом червонным золотом платье. Однако не успел Карл сделать и пары шагов в его сторону, как Великий Мастер обернулся и сделал короткий жест рукой, вероятно, означавший, что он хочет остаться один. Во всяком случае, Кузнецы поняли его именно так и неслышно отступили в глубину зала, а Игнатий медленно пошел навстречу Карлу. Лицо его было совершенно спокойно, и держался он непривычно уверенно, горделиво, то есть так, как и должен был с самого начала держаться Великий Мастер клана Кузнецов. Карл посмотрел на него с новым интересом и встретил ответный взгляд холодных проницательных глаз. Впрочем, удивляться здесь было нечему. Все было правильно.

Карл подошел, сдержанно поклонился и несколько секунд просто смотрел в эти прозрачные и опасные, как ледяная вода горных озер, глаза.

– Спасибо, Игнатий, – сказал он, не отводя глаз. – Вы были очень убедительны.

– Я рад, что вы все поняли правильно, – спокойно ответил Великий Мастер.

«Так, может быть?..» – спросил Карл глазами.

«Еще не время, – ответили глаза старика. – Извините».

– Вот, возьмите. – Игнатий протянул Карлу кусок пергамента, сложенный в несколько раз. – Думаю, вам это пригодится, Карл.

Теперь он обращался к Карлу на «вы».

– Только почерк у меня отвратительный, но, как вы понимаете, я не хотел множить посвященных. – Старик усмехнулся и пожал плечами.

– Можно взглянуть? – спросил Карл, принимая пергамент.

– Разумеется, – кивнул Игнатий. – Если у вас, конечно, есть время.

Его глаза все время настойчиво вопрошали, но Карл не отвечал. Он знал, еще нет.

– Думаю, что есть. – Он начал разворачивать пергамент.

– Вы знаете кто? – все-таки спросил Игнатий.

– Да.

– Но мне не скажете?

– А зачем вам, Игнатий? К сожалению, это моя Судьба.

– Судьба, – как эхо отозвался старик и кивнул, соглашаясь. Карл развернул лист. На нем красными чернилами, неровным, местами почти неразборчивым почерком были воспроизведены два отрывка. Первый начинался словами: «Зряще в луностой сие чудо, темно и страшно…» Карл узнал слог и стиль того, чьи слова кропотливо переписал для него, Карла, Великий Мастер клана Кузнецов, узнал и удивился, потому что этого текста никогда не читал, а ведь он полагал, что читал все.

«Или не все?» – спросил он себя, перечитывая рассказ. Выходит, сохранилось и еще кое-что.

Второй текст представлял собой отрывок из делового письма. Кто и кому писал, указано не было, но очень может быть, что это было донесение посла или шпиона. Оно было написано совсем другим слогом и, по всей видимости, совсем недавно.

«А еще, – писал неизвестный неизвестному, – доносят очевидцы, что слухи о беде, случившейся в Новом Городе, правдивы, ибо…»

– Спасибо, – сказал Карл, убирая пергамент в карман. Узор сложился, и головоломка, одна из многих, но, может быть, самая важная для него лично, получила решение. Подарок Игнатия дополнил до целого и то, что нашел Карл во Тьме, и то, что подсказало ему его художественное чувство, и то, наконец, до чего он смог додуматься сам.

Он снова посмотрел в глаза Игнатия, и вдруг еще не знание, потому что пока Карл даже не догадывался, о чем говорит, но тень чего-то, что было погребено глубоко в его все еще не свободной памяти, всплыла в душе Карла, и он спросил, с удивлением вслушиваясь в свои собственные слова:

– А какое оно, высокое небо?

В глазах старика возникло неподдельное удивление, быстро сменившееся искренним уважением.

– Не знаю, – с сожалением в голосе ответил Игнатий. – Не привелось.

Он помолчал, продолжая смотреть прямо в глаза Карла, а потом добавил:

– Но я еще надеюсь узнать.

И в этот момент Карл понял: пора!

– Прощайте, Игнатий, – сказал он, сдержанно поклонившись старику.

– Храни вас Судьба, Карл, – сухо, но искренне пожелал Игнатий.

Карл кивнул, соглашаясь с тем, что это самое подходящее в данный момент пожелание, и пошел прочь.

Оказалось, что ему даже не нужно было пользоваться осведомленностью Августа или Марка. Его вел меч. В чем тут было дело, Карл еще не знал, но верил, что и эта загадка вскоре разрешится, а своему мечу он привык доверять. Убивец был верным и непростым оружием. Он был другом.

В коротком, тонувшем в полумгле переходе между двумя галереями Карл безошибочно определил ложную панель в глухой по виду стене и, слегка нажав на ее край, открыл дверь во внутренние покои дворца. Никто – даже его лейтенанты – не заметил, как Карл вошел в потайную дверь и тихо притворил ее за собой. Здесь, за стеной, было почти темно, но он хорошо видел винтовую лестницу, уходившую вверх в еще более плотную мглу. Было тихо, но слух Карла уловил далекие шаги женских ног над головой. Кто-то шел по верхнему коридору, но, увы, время было на исходе и ждать, пока непрошеный свидетель пройдет мимо, Карл не мог.

Бесшумно, как он умел это делать даже будучи обут в подкованные сапоги, и стремительно Карл поднялся по лестнице и оказался в крохотной комнатке, за закрытой дверью которой и проходил, судя по всему, тот коридор, куда ему следовало проникнуть. Дождавшись, пока женщина пройдет мимо, Карл рывком распахнул дверь и, оказавшись в коридоре, едва освещенном несколькими далеко отстоящими одна от другой лампами, шагнул ей вслед и, не дав обернуться, ударил кулаком по голове. Поймав разом обмякшее тело служанки, он втащил ее в только что покинутую каморку и аккуратно уложил у стены. Она была жива, разумеется. Карл лишь оглушил женщину, и это должно было вывести ее из игры на час-полтора, а тогда уже будет неважно, что она скажет или сделает.

Стражнику, стоявшему у дверей в княжеские покои, повезло меньше. Карл, как призрак, неожиданно появившийся прямо перед ним, ударил солдата в открытое горло, и крик, который оно могло издать, умер вместе с его хозяином. Упасть мертвецу Карл не позволил, лишь тихо звякнули какие-то железки в амуниции покойного дружинника, но они позвякивали и при его жизни, так что никого это не должно было насторожить. Прислушавшись, Карл не обнаружил вокруг никого чужого, лишь одна живая душа находилась сейчас за плотно закрытой дверью, и именно на встречу с ней спешил Карл.

Судя по всему, это был приватный будуар княгини. Клавдия сидела в изящном полукресле спиной к двери и вошедшего Карла не заметила. И дело было, по-видимому, не только в том, что дверь не скрипнула и Карл бесшумно, как охотящийся кот, ступил на толстый мерванский ковер, – просто княгиня была предельно сосредоточена на чем-то, что она держала в своей поднятой в воздух руке. Возможно, это было даже нечто большее, чем простая сосредоточенность. Где именно гуляла теперь отпущенная на свободу душа Клавдии, Карл не знал, но, войдя в комнату и охватив ее целиком одним взглядом, он увидел женщину, сидящую в кресле, круглый низкий стол резного черного дерева перед ней, семь черных свечей, горящих в серебряном шандале, и поднятую вверх руку, сжимающую… Что скрывалось в кулаке этой женщины, он знал и моментально понял, что успел – если успел – в самое последнее мгновение.

Рука Клавдии уже поднялась, занесенная для двенадцатого броска, и ее желание неслось теперь навстречу безоружной Судьбе, как брошенное сильной и умелой рукой копье, а время, неспособное противостоять своей природе, неслось вперед, и последнее мгновение стремительно исчезало в необъятности вечности.

Случилось ли это на самом деле или нет, но уже в прыжке а сколько может длиться такой полет? – Карл услышал, как торжественно и гордо «запел» в его ножнах Убивец и как откликнулся и повел вторым голосом странную и прекрасную, но, очевидно, не человеческую мелодию кто-то другой, кого Карл слышал, но видеть не мог, потому что его скрывала спина Клавдии. Гудел ветер времени, содрогалась от неизбежного Хозяйка-Судьба, вели свой сложный – с перекличками – речитатив меч и его брат, и бесконечно долго летел к цели и никак не мог ее достичь Карл. Казалось, он завис в своем отчаянном прыжке, застрял в сгустившемся воздухе последнего броска и полет этот уже никогда не завершится. Но Карл все-таки успел. Его рука легла на руку Клавдии даже раньше, чем ноги коснулись пола, легла, и сильные пальцы Карла обняли, охватили ее нежные пальцы, сжатые в кулак.

Успел?!

Но неожиданно пальцы женщины обрели силу, которую дарит одно отчаяние, и разжали не успевшую отвердеть хватку его пальцев, и Карл – с ужасом и восхищением – увидел, как вылетают выпущенные навстречу Судьбе и летят, медленно вращаясь, шесть бесценных первых камней. Кости Судьбы взлетели в воздух, наполнив его дивным многоцветным сиянием, грозно зазвенела сталь Убивца и откликнувшегося на его «стон» парного ему Левого, Синистры, лежавшего с края стола, протяжно застонала женщина, и мир дрогнул. Это Судьба меняла свои пути.

И снова, как случалось уже с Карлом прежде, остановилось время, но на этот раз оно еще и раскрылось перед ним сразу во всех направлениях. Перед глазами Карла одновременно предстали картины прошлого, настоящего и будущего. Но если прошлое все еще тонуло в туманах забвения, а будущее было покрыто дымкой неопределенности, то в настоящем он все видел с той степенью отчетливости, с какой видит художник застывшую перед ним модель.

Карл видел. Он видел, как раздраженно осведомляется у мажордома князь Семион, куда изволила удалиться княгиня; и гостей бала, возбужденных задержкой пира; и Марта, одиноко стоящего в тени Холодного бастиона… Все они были сейчас перед его внутренним взором: Август, ищущий Карла во внутренних покоях дворца, и Марк, простукивающий стенные панели в темном переходе между двумя галереями; две женщины, выводящие оседланных лошадей из конюшни на маленькой ферме на Долгом мысу, и другая женщина, спящая, свернувшись калачиком, у костра на лесной поляне; и идущий к роще близ развилки старик Фальх, и меряющий шагами настил кормового возвышения капитан Нестор Григ – его когг, оказывается, назывался «Коршун»; и коротающий ночь за книгой Людо Табачник, и десятки, сотни других людей, хорошо знакомых Карлу и знакомых смутно, и не знакомых вовсе, спящих или бодрствующих, здесь в Сдоме или в иных городах и землях, в том числе и таких, где теперь было уже утро, и таких, где солнце нового дня уже перевалило через полдень.

Кости упали на стол и покатились, подпрыгивая и переворачиваясь, по инкрустированной ониксом столешнице. Секунда, краткий миг, вместивший в себя Великое Изменение, касающееся так или иначе всех без исключения мыслящих существ, но в особенности тех двоих, кто дерзнул метнуть шесть игральных костей в лицо Хозяйке-Судьбе, – и все кончилось. Кости остановились, и Карл мог, не глядя, хотя он конечно же посмотрел, сказать, какой выпал результат. Шесть шестерок.

Шесть одинаковых символов, шесть букв древнего алфавита на шести разноцветных гранях. Бросок засчитан, и Судьба приняла то, что навязала ей воля людей, но какова будет участь этих дерзких существ, каков последний приговор, чему суждено случиться, не ведал пока никто. Волею обстоятельств двенадцатый бросок был совершен не одним человеком, а двумя. Две воли, два желания обрели плоть и суть в этом броске, засвидетельствованном Серебряным Полнолунием. Что теперь должно было случиться, что могло случиться, Карл не знал. Ему не было известно, каково устремившееся в бесконечность желание Клавдии. Он не знал даже, какое желание послал вдогонку желанию княгини он сам. В тот момент, когда это происходило, он не думал, кажется, ни о чем. Но Карл знал: так не бывает. Что-то, чего мы страстно желаем, пусть даже и не осознавая этого, всегда есть в нашей душе – значит, было и у него, когда он сжимал пальцами руку бросающей Кости Судьбы. Но и это не все. Два желания – не одно, и следовательно…

Он не додумал эту стремительную мысль. Женщина вскрикнула и, с неожиданной силой вырвав у него свою руку, отскочила в сторону, успев, однако, очень ловко прихватить со стола оставшийся лежать на месте кинжал.

– Ты! – выдохнула она, глядя на Карла расширившимися от ужаса и ненависти глазами.

– И ты, – кивнул Карл, вглядываясь в ее дивной красоты лицо. Впрочем, рисунок ее нынешних черт был ему сейчас безразличен, Карл видел ее такой, какой сохранила ее облик его память.

– Как ты?.. – Она не закончила вопрос, сбитое дыхание мешало ей говорить, но Карл ее понял.

– Догадался, – грустно усмехнулся он. – Слишком много совпадений, Новое Серебро, и… Ты оставила много следов, София.

– Что?! – Вот этого она не ожидала. Совсем.

– Неужели ты думала, что я тебя не узнаю? – «удивился» Карл, предпочитавший хранить свои секреты при себе. – Я же тебя рисовал и, потом, я с тобой спал.

– Ты меня не рисовал! – возразила женщина, проигнорировавшая упоминание о близости как само собой разумеющееся. – Ты не успел!

– Верно, – согласился Карл. – Софию я нарисовать не успел, но Галину-то я рисовал.

При упоминании этого имени Галина Нерис начала стремительно бледнеть.

– Но… – Большего она сказать не смогла. Любопытно, устало подумал Карл, на Софию ты так не реагировала.

– Я тебя тогда не узнал, – объяснил он спокойно. – София была слишком другой, а вот Клавдия даже чем-то похожа.

Если это и не было правдой, то, во всяком случае, на правду похоже.

– Что ты намерен делать теперь? – Она смогла взять себя в руки, хотя бледность не покинула ее лицо.

– Ничего, – улыбнулся Карл. – Ты боишься, что я тебя убью?

Умри она теперь – и шаткое равновесие, установившееся, когда начали воплощаться в реальность изменения, вызванные их желаниями, будет нарушено. Это еще не катастрофа, хотя и чревато многими бедствиями, но, если ее убьет он или она убьет его, и в особенности сейчас, когда здание нового мира только выстраивается, действительно произойдет катастрофа. Однако, судя по всему, Галина этого не знала, и Карл решил, что он будет последним, кто откроет ей глаза на это обстоятельство. Хищник, который знает, что охота на него запрещена, опасен вдвойне.

– Неужели нет? – Глаза Галины были прикованы к эфесу его меча, который все еще оставался в ножнах. Левый в ее руке ощутимо дрожал.

– Как знать, – снова усмехнулся Карл, видя краем глаза, как беззвучно открывается за спиной Галины дверь в коридор.

«Нет! – сказал он глазами Марку, появившемуся в комнате. – Не убивать!»

– Что? – встрепенулась женщина, уловившая что-то во взгляде Карла. – Что…

Марк понял его правильно: тяжелый кулак лейтенанта обрушился на темя Галины, и, не закончив своего вопроса, она беззвучно рухнула на толстый ковер.

– Все в порядке? – озабоченно спросил Марк.

– Почти, – кивнул Карл, собирая со стола кости и пряча их в поясном кошеле. – Найдите, пожалуйста, Августа. Недавно он был около спальни князя. И нам надо уходить отсюда.

Карл бросил взгляд на лежащую без сознания женщину и закончил:

– И побыстрее.

– Я мигом, – пообещал Марк и, не мешкая, снова скрылся за дверью.

«Чего же я хотел?» – в который раз спросил себя Карл, но ответа не было.

Он грустно вздохнул, но делать было нечего, еще не все сегодняшние дела были завершены. Он подобрал выпавшего из руки Галины Синистру и засунул его за ремень под полой камзола. Убивец одобрительно «буркнул» что-то неразборчивое, и нечто вроде благодарности добавил от себя кинжал. Ну что ж, их можно было понять, парные клинки связаны чем-то большим, чем клеймом мастера или сходством отделки.