Текст книги "Терпение дьявола"

18

Лудивина надела солнечные очки, скрывшие пол-лица, и мир вокруг мгновенно погрузился в полумрак – от этого сразу стало легче, светлые кудряшки веселее заплясали по сторонам толстой черно-коричневой оправы.

Майское солнце начинало припекать, в одиночестве нежась на лазурной перине.

– Я позвонила Гильему, – сказала Лудивина напарнику, – он попытается найти адрес Катрин Декенк.

– Я рад, что мы наконец вышли оттуда, – проворчал Сеньон. – И так терпеть не могу лечебницы, но эта – полный отстой. Больница-тюрьма! Ограды, решетки, прутья на окнах, камеры с замками, санитары-качки так и смотрят, как бы кого-нибудь заломать при малейшем поводе… Я там уже задыхаться начал. А еще этот Каршан. Не самый приятный в мире человек.

– Я вообще не доверяю бородатым врачам. Борода свидетельствует о нерешительности.

Сеньон погладил усы и отрастающую бородку:

– Ну спасибо…

– Я не о тебе. Для тебя бородка – стильный аксессуар, и ничего больше. А Каршану этот здоровенный черный веник нужен для того, чтобы за ним прятаться.

– Но он мог бы нас сразу послать, Лулу, у него для этого были все основания.

– По сути, именно это он и сделал. Козел!

– А тебе, как всегда, подавай все и сразу. Знаешь, по-моему, у тебя нервы пошаливают в последнее время. Извини, что приходится тебе об этом говорить, но я все-таки твой друг и напарник…

– Видимо, под словами «нервы пошаливают» ты имеешь в виду, что я вот-вот слечу с катушек?

– Ну, почти. Ты стала принимать работу слишком близко к сердцу, Лулу. И шуток от тебя теперь что-то не слышно – ты ко всему относишься с предельной серьезностью. Где девчонка, с которой мы вместе веселились и у которой хватало времени на личную жизнь?

– Не надо преувеличивать, я никогда не была душой компании.

– Согласен, но… Я за тебя беспокоюсь. Правда.

Лудивина, одновременно раздосадованная и тронутая заботой друга, поглубже засунула руки в карманы джинсов.

– Я…

Откровенничать с кем бы то ни было она не привыкла. Скорее ее можно было назвать человеком замкнутым. Сеньон в который раз протягивал ей соломинку, но Лудивина не спешила за нее хвататься – это было не в ее стиле. И он, зная об этом, осторожно пытался ее разговорить:

– Я понимаю, тебе нелегко пришлось. Сначала Алексис, потом бойня в Канаде… Я ведь тоже все это пережил. Я был там, не забывай, пожалуйста. Мы с тобой стараемся избегать разговоров о тех событиях, но поговорить все-таки нужно. Той ночью я был напуган до смерти. До смерти. Мне потом долго снились кошмары и до сих пор снятся. Но у меня есть Лети и близнецы, они помогают мне самим фактом своего существования, тем, что они рядом со мной. А иногда утешают словами. Но у тебя нет семьи. Поэтому я хочу, чтобы ты поняла, что у тебя есть я.

– Ты очень добрый, Сеньон…

– Я говорю искренне. Ты нормально засыпаешь?

– Когда очень устаю – да.

– Принимаешь что-нибудь? Снотворное, успокоительное?

– Редко, не люблю таблетки. Но чем дальше, тем сложнее от них отказаться.

– А психотерапию не пробовала?

– Чтобы попасть в лапы к какому-нибудь бородатому козлу вроде того, с кем мы только что общались? Нет уж, спасибо!

– Слышала поговорку? Психотерапевты – как хлеб, найдутся на любой вкус. Просто надо поискать.

– Не знаю, по-моему, это не для меня.

– Тогда поговори со мной, станет легче.

Лудивина кивнула, но так и не нашла, что сказать. Излить свою душевную муку она не могла, а ничего другого в голову не приходило, так что пришлось молчать, пока они шли к машине и усаживались в салон. Сеньон обнял ее, еще раз повторил, что он всегда рядом и на него можно рассчитывать, затем машина тронулась с места. По дороге они завернули позавтракать в Buffalo Grill, и, уже когда допивали кофе, Лудивине позвонил Гильем:

– А если ты у нас теперь возглавляешь расследование и командуешь группой, я должен обращаться к тебе «патрон» или как?

– Называй меня просто «моя госпожа», – отозвалась Лудивина, вспомнив слова Сеньона о том, что она перестала шутить и все воспринимает всерьез. – Что у тебя?

– У нас нашелся целый фотоальбом подружки ГФЛ, Катрин Декенк. Наркотики, несколько краж в супермаркетах, проявления неуважения к властям, то есть в основном к фликам. Но все это до две тысячи первого года, с тех пор она ведет себя как паинька, ни разу не привлекалась.

– Что-нибудь еще есть? О работе, об учете в психдиспансере, о дочери?

– Нет, но ты можешь узнать об этом из первых уст.

– Ты нашел адрес?

– А кто у нас красавчик?

– Нашел или нет?

– Сначала скажи, что я красавчик!

– Давай колись!

– Какая неблагодарность… Короче, я везде порылся, с парижской ССЖ[38]38
  ССЖ – Служба социального жилья.


[Закрыть] мы теперь друзья навеки. Адрес последнего места проживания Декенк сейчас скину тебе эсэмэской.

– Круто! Гильем, ты – красавчик!

Перед тем как нажать на «отбой», Лудивина услышала из динамика долгий вздох полного удовлетворения. Через пять минут они с Сеньоном уже мчались в 20-й округ.

* * *

Катрин Декенк жила в обветшалом многоквартирном доме – серая краска кусками обваливалась с фасада, грязный двор был завален ржавыми остовами велосипедов, обломками скутеров и детских колясок. Лудивина с Сеньоном не надеялись застать Катрин дома в разгар рабочего дня – просто хотели осмотреться на местности, потолковать с соседями и в общих чертах набросать для себя портрет женщины, которая, возможно, лучше, чем кто-либо, знала Кевена Бланше. Лестничная клетка еще больше, чем фасад, свидетельствовала о возрасте здания: дверные створки были хлипкие, стены тонюсенькие, система вентиляции плохо продумана и в ужасном состоянии. На каждой площадке вразнобой громко играли телевизоры и радио, букет кухонных ароматов менялся от этажа к этажу – воняло то жареной рыбой, то карри… Двое жандармов остановились перед дверью на пятом, последнем, этаже и постучали. Всего здесь было три квартиры, так что шансы узнать что-нибудь у соседей подросли, но…

Скрежетнул замок, дверь приоткрылась, и в щелке показалось угловатое бледное лицо.

– Да?

– Катрин Декенк? – спросила Лудивина.

– Это я.

Жандармы показали удостоверения с триколором.

– Можно нам войти на минутку?

Лицо нахмурилось:

– Зачем? Я ничего не сделала.

– Нет, но нам надо с вами поговорить. Это важно.

– Вы насчет Лилит?

– Лилит – ваша дочь?

Дверь приоткрылась пошире, и Катрин Декенк стало лучше видно: лет тридцать, не больше, высокая, очень худая, даже костлявая, черные волосы заплетены в косички.

– С ней что-то случилось?

– Нет, не беспокойтесь. Мы пришли из-за Кевена Бланше.

Дверь начала закрываться, осталась совсем узкая щелка.

– Я ничего не знаю, понятия не имею, где он, перестаньте меня доставать из-за него!

– Мы его арестовали, мадам Декенк, и всего лишь хотим навести о нем справки.

– Да пошел он в задницу, – процедила брюнетка, и Лудивина, догадавшись по ее лицу, что дверь сейчас захлопнется, быстро положила руку на косяк.

– Нам нужно понять, что он собой представляет, чтобы спасти людей, которые иначе могут погибнуть. Это действительно крайне важно. Нам необходима ваша помощь.

Худая женщина замерла в нерешительности.

– Все настолько серьезно? – уточнила она.

– Более чем.

– Черт, – пробормотала Катрин Декенк и отступила на шаг, пропуская жандармов в квартиру. – Моя дочь вернется из школы минут через сорок. Я прошу вас уйти до ее прихода. Не хочу, чтобы она слышала разговоры об отце.

Лудивина кивнула, проходя мимо нее в коридор. Планировка состояла из ряда смежных тесных комнатушек, паркет скрипел под ногами, крашеные стены явно требовали ремонта. Но Катрин Декенк придала этим руинам видимость уюта, развесив на стенах прямоугольники ткани с восточными мотивами. Она провела жандармов в маленькую гостиную, и те уселись на низкую потертую софу. Лудивина отметила про себя, что в комнате нет фотографий – ни единого снимка самой Катрин или ее дочери. И все же какое-то подобие украшений в интерьере присутствовало – в основном экзотические безделушки. А вот признаков мужчины в доме, насколько ей удалось заметить, не было никаких – ни мужской обуви в прихожей, ни одежды на вешалке, ни вещей в гостиной. Ничего.

– Вы ведь арестовали его не только из-за той истории с кладбищем, да? Не за осквернение могил?

– Верно, мадам, – кивнул Сеньон. – Кевен Бланше перешел на следующий уровень. Повыше.

Катрин Декенк как будто не удивилась. Лудивина, сидя напротив, воспользовалась возможностью получше ее рассмотреть. Лицо молодой женщины можно было бы назвать красивым, если бы не чрезмерная, болезненная худоба, от которой втянулись щеки, запали глаза и резко обозначилась линия челюсти. Казалось, будто большая голова с трудом удерживается на тоненькой, хрупкой шее. Кисти, торчащие из длинных рукавов футболки, выглядели ломкими, почти прозрачными. Широкие штаны цвета хаки скрывали бедра, но было ясно, что вместо ног под ними тоже одни кости. Сгибов локтей не было видно под рукавами, и Лудивина подумала, уж не начала ли Катрин Декенк снова колоться. Впрочем, других признаков наркозависимости – остекленевших глаз, отсутствующего или слишком пристального взгляда – не было.

– Что он натворил на этот раз? – спросила Катрин.

– Он имеет прямое или косвенное отношение по меньшей мере к двум убийствам, – спокойно сообщила Лудивина.

Молодая мать, прикрыв глаза, издала долгий вздох.

– Этого можно было ожидать.

– Вы не удивлены?

– Вы же видели его. И что, удивились?

– Но вы определенно знаете его лучше, чем кто-либо другой, и…

– Нет, лучше всех его знают психиатры. А я знаю только, каким он был раньше. То, во что он превратился сейчас, для меня непостижимо.

– Каким же он был раньше?

– В двадцать лет? Милым. И впечатлительным. Мы познакомились на концерте металлической группы. Кев сразу показался мне хорошим парнем, немного мечтательным…

– Он уже тогда был сатанистом? – перебил Сеньон.

– О’кей, сатанизм всегда был его слабостью. Из-за этой фигни у всех металлистов дурная репутация. Паршивое клеймо лепят на всех, кто слушает такую музыку, но Кеву оно как раз пришлось впору, уж поверьте. Хотя в те времена для него это было что-то вроде спасательного круга – вера, которая помогает чувствовать себя живым, сильным, не таким, как другие, понимаете?

– Он действительно верил в эту чушь?

Катрин Декенк пожала костлявыми плечами:

– Когда мы были вместе, для него это как будто потеряло значение. По крайней мере, мне казалось, что на какое-то время я его успокоила, дала силы, и он перестал нуждаться в своей вере. А потом все пошло вразнос… Кевин слишком чувствительный, клубок нервов. Он как губка впитывает эмоции и не может себя контролировать. Словно живет с содранной кожей…

Лудивина на это ничего не сказала, но в свете недавних событий последнее сравнение показалось ей неуместным.

– Рождение дочери его не утихомирило? – спросила она.

– Нет, наоборот. Мы были слишком молоды, и у него тогда просто сорвало башню, все стало хуже, чем раньше. Меня-то рождение дочери как раз привело в чувство, а Кев совсем слетел с катушек… Я не говорю, что до этого он был психически уравновешенным. Мне, конечно, приходило в голову, что без меня он вытворяет разные пакости, но я по глупости думала, что смогу ему помочь и у нас все наладится… А вышло по-другому. Если честно, я была по уши влюблена и вела себя как дура. Представляла себя мамашей Терезой, спасительницей утопающих, и какое-то время терпела. А потом решила, что хватит с меня этого дерьма. Я ушла от Кева, когда он взялся за Лилит.

Лудивина с некоторым изумлением слушала этот монолог – для человека, который поначалу так упирался и отказывался общаться, Катрин Декенк вдруг оказалась очень разговорчивой.

– Спасибо за вашу откровенность, – сказала она.

– Знаете, мне сейчас стало легче. Я уже давно ни с кем не говорила о Кеве – только с фликами, которые постоянно меня доставали вопросами, где его найти. Но теперь, когда вы его задержали…

– Вы его боитесь, да? – догадалась Лудивина.

Катрин Декенк медленно кивнула.

– Я правда чувствую облегчение. Не думала, что так будет, но мне гораздо лучше.

Сеньон, скрючившийся на низкой софе в три погибели, сцепил пальцы рук в замок на колене.

– Вы сказали, он взялся за дочь. Что он с ней сделал?

Катрин Декенк отвернулась, но жандармы успели заметить гнев и печаль, мелькнувшие в ее глазах.

– Когда Лилит родилась, Кев опять вернулся к своим сатанистским ритуалам. И как раз перед тем, как его арестовали в тот раз, он… – Женщина с трудом сглотнула, и Лудивина поспешила сменить тему:

– Как дела у вашей дочери сейчас?

– Хорошо. Ей назначена операция, через месяц, когда учебный год закончится. Специалисты меня несколько лет убеждали, что надо дождаться, когда она достаточно подрастет. Тогда, мол, можно будет добиться полного… восстановления и следов почти не останется. К тому же это стоит слишком дорого, даже с учетом, что система соцбеспечения покрывает значительную часть расходов. У меня не было таких денег, нужно было время, чтобы накопить. Но почти все знаки на теле мы удалили, когда она была совсем маленькая.

Лудивина похолодела, смутно догадываясь, о чем может идти речь.

– Сколько ей сейчас?

– Скоро исполнится тринадцать. Ей, конечно, тяжело приходится. Особенно сейчас.

– Но, насколько мы поняли, вы часто навещали Кевена Бланше в Вильжюифе все эти годы, – с недоумением сказал Сеньон.

Катрин Декенк уставилась в пол, виновато кивнув:

– Лилит хотела видеть отца. Четыре года я упиралась, но так не могло продолжаться. Что я, по-вашему, должна была ей сказать? Она знала, что ее изувечил отец, и каждый день терпела насмешки одноклассников, но все равно требовала встречи с ним. Однажды, когда ей было восемь, она пришла и сказала: «Я знаю, что папа в дурдоме, но хочу понять, почему он это со мной сделал. Мне нужно знать, кто он такой». Восемь ей было, представляете? И тогда я отвезла ее в Вильжюиф. И потом возила каждый раз, когда она просила об этом.

– И во время всех этих визитов в течение нескольких лет вы замечали улучшения в его состоянии?

– Да, конечно. Это было очевидно. – Катрин рассмеялась – нервно и невесело. – Я даже думала, что… возможно, когда-нибудь он станет хорошим отцом. Представляете? Собиралась его простить… Идиотка!

– Почему? Каким он был, когда его выписали из больницы?

– Поначалу казалось, что с ним все в порядке. Но он притворялся, чтобы потом посильнее нас удивить. Всех провел – и меня, и своих психиатров. А как только оказался на свободе, снова взялся за старое.

– Осквернение могил? – вспомнил Сеньон.

– Он постоянно говорил о Сатане и всякой мерзости… – продолжала Катрин, будто и не услышала.

Лудивина подалась вперед:

– Он не упоминал о какой-нибудь особенной встрече?

Катрин Декенк внимательно посмотрела ей в глаза:

– Вы имеете в виду встречу с дьяволом? Конечно. Он с самого начала твердил о дьяволе во плоти, как о человеке. Говорил: «Моя жизнь скоро изменится! Вы не поверите!» Это уж точно, не поверим… Когда он заявил Лилит, что ее истинный отец – Сатана и скоро она с ним познакомится, я выставила его за дверь и не позволила видеться с дочерью. После этого началось нашествие фликов – постоянно сюда таскались и требовали сказать, где Кев.

– Вы знаете, кто этот человек, которого он называл Сатаной? – спросила Лудивина.

– Дьявол, кто же еще! Кев в это верил на все сто. Действительно думал, что встретил дьявола.

– Но тогда у дьявола должно быть человеческое имя, – сказал Сеньон. – Может, Кевен говорил вам нечто такое, что поможет установить его личность?

– Кроме того, что его зовут Сатана, что теперь это его покровитель и что могущество его безгранично? Нет, не говорил.

Лудивина и Сеньон еще некоторое время задавали вопросы, а потом вдруг открылась входная дверь. Катрин Декенк вскочила от неожиданности, будто испугалась, что это явился Кевен Бланше, но на пороге гостиной стояла девочка-подросток с тяжелым школьным рюкзаком на плече и улыбалась гостям. У нее на голове была черно-бордовая бандана, скрывавшая лоб от бровей до линии волос, длинных и темных.

Девочка была точной копией отца – Лудивина сразу это заметила, и при мысли, что Катрин Декенк каждый день, глядя на дочь, видит Кевена Бланше, у нее засосало под ложечкой.

– Мама, это кто?

– А поздороваться?

Лилит поздоровалась с жандармами, поднявшимися ей навстречу. Мать притянула девочку к себе, обняв за плечи.

– Это специалисты из клиники, – солгала она. – Пришли осмотреть тебя перед операцией.

– А, понятно, – наивно кивнула Лилит, как будто это было обычное дело.

В следующую секунду быстрым движением Катрин сняла с нее бандану, открыв лоб.

Кожа на лбу девочки была изрезана глубокими шрамами в разных направлениях, они складывались в перевернутые распятия всех размеров. Некоторые побелели с годами, другие остались красноватыми и искривились в процессе роста.

– Ну как? Думаете, это можно совсем убрать? – спросила Лилит.

Лудивина смотрела на ее мать, не в силах открыть рот, оцепенев от неожиданности и эмоционального потрясения. Сеньон, наклонившись, ласково провел ладонью по лбу девочки:

– Все раны заживают, и шрамы исчезают со временем, – заверил он. – Правда, Лудивина?

19

Движение на бульваре внешнего кольца полностью застопорилось. Артерия была забита тысячами крошечных тромбов – они угрожали Парижу инфарктом каждый день в одни и те же часы, расползались по венам, заполняли легкие, лишали мозг кислорода, и от этого сходили с ума водители, становясь тупыми и бешеными.

Визит к Катрин Декенк помог подтвердить не только тот факт, что Кевен Бранше был чокнутым извращенцем, но и что встреча с «хозяином» состоялась после его выписки из психиатрической больницы в 2012 году. Значит, надо было хорошенько изучить последние два года его жизни.

Лудивину потрясли шрамы на лбу Лилит. Девочка возлагала большие надежды на операцию, в то же время было понятно, что она смирилась, привыкла к необходимости прятать увечья – и от этого шок был еще сильнее.

Стоя в пробке, они с Сеньон почти целый час убили разговорами, затем Лудивина погрузилась в чтение имейлов на своем айфоне. Одно письмо вызвало особый интерес – это было автоматическое извещение о том, что по Интранету ей отправлен ответ на запрос информации из САС. Поскольку ответили ей слишком уж быстро, Лудивина подумала, что результат, скорее всего, отрицательный или у нее запрашивают дополнительные данные, предоставить которые не получится. Поскольку со смартфона доступа в Интранет не было, она нашла прямой номер рабочего телефона одного из сотрудников САС в Нантере и от него по цепочке добралась до аналитика, который занимался ее запросом.

– Да-да, – сказал он, – я уже отослал вам наш отчет.

– У меня сейчас нет возможности открыть почту в Интранете. Не могли бы вы вкратце рассказать, что было в вашем письме? Я не вполне конкретно сформулировала запрос, да?

– Мне именно так показалось, когда я его прочитал, но система определила по нему в архивах два дела, которые могут вас заинтересовать. Два подозрительно похожих случая, мужчина и женщина: на лицах – застывшая гримаса страха, у обоих случился сердечный приступ. В домах нет следов взлома, двери заперты, ничего не пропало, признаки насилия или борьбы тоже отсутствуют, но лица искажены ужасом. В обоих делах фигурируют слова «смерть от страха». И еще между всеми тремя случаями, включая ваш в Брюнуа, очень короткие промежутки времени: те двое, о которых я говорил, умерли в марте и апреле.

Лудивина слушала и не верила своим ушам. Она даже неосознанно вцепилась в руку Сеньона на руле, и крепко ее сжала.

– Какие-то версии уже разрабатываются? Экспертизы проведены?

– Понятия не имею. Все, что мне удалось узнать, есть в письме с указанием отделов, которые занимаются этими двумя делами. Обращаться в судебные архивы нет необходимости – это текущие расследования, коллеги дадут вам всю информацию напрямую.

– Вы чудо!

– Рад, что сумел помочь.

– Последняя просьба, и я от вас отстану: не могли бы вы мне продиктовать имена и номера телефонов людей, которые ведут эти дела?

Через пару минут Лудивина уже звонила первому из них – следователю из версальского отдела судебной полиции, с которым не была знакома лично. Попала на автоответчик и набрала второй номер, принадлежавший Криминальной бригаде с набережной Орфевр. На этот раз повезло – ответил лейтенант Корсо, Лудивина представилась и начала излагать ситуацию.

– Я понял, о каком из моих дел вы говорите, – отозвался он.

– Расследование продвигается?

– Нет.

– В смысле?

– Ни вскрытие, ни токсикологический анализ, ни криминалистические экспертизы ничего особенного не выявили. Мы склоняемся к выводу, что это естественная смерть.

– И судмедэксперт тоже?

Корсо попросил Лудивину подождать, засопел в трубку и защелкал клавишами, разыскивая на компьютере нужное досье; у него это заняло две минуты.

– Итак, – пробормотал он, – посмотрим… Да, точно. Судмедэксперт пришел к заключению о внезапной остановке сердца.

– Сколько лет было жертве?

– Минутку… «Мужчина, пятьдесят один год». Очень жаль.

– У него и раньше были проблемы с сердцем? Какие-то заболевания?

– Нет, похоже, до этого все было в порядке. Просто не повезло – умер от первого инфаркта, такое иногда случается.

– Можно спросить, почему на место происшествий приехала уголовная полиция? Вас же не вызывают при каждом инфаркте…

– Из-за криков. Соседи слышали, как этот человек кричал от ужаса, и сказали, что им всем потом снились кошмары. Я говорил со многими из них – поверьте, они действительно были напуганы. Не знаю, как уж он там надрывался, но, вероятно, вопли и правда были жуткие, потому что жильцы дома получили психологические травмы.

– От криков?

– Получается, так. Говорю же, все признались, что им после той ночи снились всякие ужасы.

– А они никого чужого не видели?

– Нет. Сосед по лестничной клетке взялся было звонить в полицию, но крики сразу прекратились. Утром он все равно попросил консьержку открыть квартиру, и они вместе нашли тело. Покойник сидел в кресле и выглядел жутко – лицо было перекошено от ужаса. Мы поэтому и приехали – случай показался странным. Мужчина, не старый, в хорошей физической форме, верещит, как ополоумевший от страха мальчишка, и вдруг умирает. Но никаких признаков преступления не нашлось.

– Ни отпечатков, ни свидетелей, ни врагов, ни угроз?

– Ничегошеньки. А почему вы заинтересовались этим делом? Может, и меня чем-то порадуете?

– У меня такой же труп.

– Слушайте, если жандармский ОР теперь занимается сердечными приступами, я с удовольствием передам вам свое дело – наслаждайтесь!

– Очень любезно с вашей стороны.

– Погодите, а это не ваши парни накрыли целое поселение убийц года два назад?

– Полтора. Это было полтора года назад. Да, наши.

– Передайте им мои поздравления. У нас это бурно обсуждалось тогда. Волшебная история!

– Не думаю, что слово «волшебная» тут подходит, но передам, – без тени улыбки сказала Лудивина, у которой вдруг быстрее забилось сердце.

– Хорошо. А я передам вам нашего инфарктника – развлекайтесь и держите нас в курсе, если мы что-то упустили.

Не успела Лудивина спрятать айфон в карман, Сеньон уже с любопытством повернулся к ней:

– Ну что?

– Все три дела связаны, я уверена. От страха не умирают, это, конечно, невозможно, но три похожие смерти за два с небольшим месяца?.. Определенно, тут есть что-то подозрительное.

– Что? Невозможно – значит, невозможно, Лулу. Зачем выдумывать связь, которой не существует?

– Три человека найдены мертвыми с лицами, перекошенными от страха – нет, пардон, от ужаса, – все трое сидели у себя дома с запертой входной дверью, и к одному из трех трупов нас привел ГФЛ, заявив, что его до смерти перепугал дьявол. И знаешь еще что? Соседям мужчины, умершего в Париже, после этого снились немыслимые кошмары. Всем жильцам дома! Все еще не находишь ничего подозрительного?

– Предлагаешь объявить в розыск парня с рогами и раздвоенными копытами? – усмехнулся здоровяк.

– Я не шучу, Сеньон!

– О’кей, тогда объясни поподробнее.

– Пока не могу, но печенкой чую: какая-то связь есть.

– Ты сказала, одна из жертв кричала?

– Да, орала от ужаса.

– Представь себе: сосед будит тебя посреди ночи паническими воплями. Не удивительно, что тебе потом будут сниться кошмары!

Лудивина скептически поморщилась. Ей, может, и будут, но не всем жильцам в доме. И перепугается она не настолько, чтобы на следующее утро опер из криминальной бригады при виде ее подумал, что она получила психологическую травму.

Айфон еще не остыл, а Лудивина уже принялась звонить Магали.

– Маг, я насчет дела Жозе Солиса. Можешь попросить Леманна провести вскрытие?

– А тебе очень надо? Не хочу опять выслушивать его дурацкие шуточки.

– Тогда пошли к нему Бена. Леманн – самый лучший. Попроси его внимательно исследовать сердце и сказать нам, от чего умер Солис. А если это был инфаркт, пусть объяснит причину.

– Я, конечно, не судмедэксперт, но думаю, никто на свете не сумеет тебе объяснить, почему у людей вдруг отказывает сердце, Лулу. Леманн просто напишет это на своем дурацком жаргоне, вот и все.

– Тем не менее попроси его быть повнимательнее и скажи, что это очень важно. Если найдет хоть малейшую странность, любую аномалию, даже если она покажется несущественной или глупой, пусть внесет это в отчет и объяснит нам. Отчет нужен предельно подробный, понимаешь? Пусть Леманн исследует каждый квадратный сантиметр тела внутри и снаружи.

– Ладно, займусь, но, помимо всего, я десять раз повторю ему, что это исключительно твоя инициатива. Он тебя сожрет с потрохами.

– Не надейся – Леманн любит, когда ему дают вдоволь повозиться с трупом. Он меня расцелует.

* * *

Когда Лудивина с Сеньоном наконец добрались до жандармских казарм ОР, уже наступил вечер, большинство кабинетов опустели, остались только сотрудники, работавшие над срочными делами. По дороге к лестнице Лудивина завернула во владения Бригады по борьбе с наркотиками. Ив как раз заканчивал телефонный разговор.

– Есть что-нибудь новое по банде, устроившей гоу-фаст? – спросила она, когда жандарм положил трубку.

– Нет. Все задержанные сейчас в изоляторе Санте, ими занимается судебный следователь. А мы с Лилльским отделом расследований пока разбираемся с их механизмом обмена товаром и деньгами. Жозеф указал точное местоположение тайника – мусорный бак в городе, и ребята из ОР все обшарили вокруг в поисках свидетелей, но никого не нашли. Сейчас они собирают и просматривают записи камер видеонаблюдения в округе. Есть надежда, что камера банкомата напротив засняла участников сделки в тот вечер, когда проходил обмен.

– Только пусть ничего не предпринимают, не посоветовавшись с нами, ладно? Свежеватель – наша добыча.

– Не бойся, мы с лилльскими парнями лучшие друзья. Если они что-то узнают, ты будешь в курсе, не пройдет и часа.

– Супер! Спасибо, Ив.

В своем кабинете Лудивина с восхищением оценила масштабы работы, проделанной за день Гильемом: он внес всю доступную информацию по их текущему расследованию в программу Analyst Notebook и провел анализ на совпадения с прошлыми делами – таковых не обнаружилось; заполнил все документы по выездам и осмотрам мест происшествия для досье и даже успел покопаться в прошлом Кевена Бланше – связался с несколькими психиатрическими больницами, где тот проходил освидетельствование и лечение, а заодно проел плешь прокурору Муруа, добывая у него ордера, необходимые для ускорения процесса. Однако во всем, что касалось врачебной тайны, прокурор оптимизма не выказал: пока в суд не подано официальное обращение о принятии дела к производству, выжать из врачей какие-то существенные сведения об их пациентах практически невозможно. Так что на данный момент Гильему пришлось довольствоваться хронологией госпитализаций и выписок Бланше, а также списками лечащего персонала, за неимением доступа к списку посетителей, медикаментов и в целом к истории болезни. Кроме того, он попробовал раздобыть имена заключенных, с которыми Бланше мог пересекаться в тюрьме до того, как его отправили на судебно-психиатрическую экспертизу и поместили в дурдом, но все это потребовало уйму времени, к тому же вечером пятницы всегда сложнее поймать нужного собеседника и получить от него информацию, когда в любой момент может взвыть сирена отбоя, предвещающая уик-энд.

Около семи вечера Сеньону позвонили, он выслушал короткое сообщение, сразу вскочил и принялся натягивать толстовку, сделав Гильему знак тоже одеваться.

– Лулу, у нас срочный выезд.

– Что случилось?

– Идем, по дороге расскажу.

Лицо здоровяка оставалось невозмутимым, Лудивина не могла прочитать по нему, о чем идет речь – о чрезвычайной ситуации или о неожиданно открывшемся новом направлении расследования, – но на всякий случай быстро достала из ящика стола свой «зиг-зауэр» и сунула его в кобуру, прежде чем надеть куртку.

Сеньон и Гильем уже были в коридоре и стремительно шагали к лестнице.