Текст книги "Блуждающий свет за окном"

– Эй ты, козлиная морда, сейчас же отпусти девушку!

– Какого черта… – ошеломленно прохрипел Пан, потом резко повернулся к Марфе.

– Марфуша, ты привела? Убью!

Было не совсем понятно, к кому относится последнее слово. С равным успехом оно могло относиться как к самой Марфуше, так и к ее дружку, Василию. В любом случае, угроза оказала нужное действие. Не теряя времени, ведьма бросилась к Горячеву на шею и волнующе защебетала:

– Васечка, дружочек, плюнь ты на эту девку. Давай-ка, лучше, с тобою выпьем! Тут и водочка есть, и закуска…

Слово «водочка», как можно было ожидать, оказалось для Васи воистину магическим. Он тут же воззрился на уставленный недоеденными закусками и недопитыми бутылками брезент и уже не мог отвести от него жаждущих глаз.

– А он отпустит Вику? – пожирая взглядом едва начатую бутылку с веселой зелененькой этикеткой, все-таки вымолвил он.

– Конечно, отпустит! – уверила его Марфа. – Не сейчас, позже. Она же голодная, как и ты. Пусть сначала поест, попробует нашего вина… Да и куда она ночью-то? Тут же кругом болота! Как ты думаешь, почему она молчит? Потому, что сама это понимает.

Но я молчала не из страха перед трясиной. Неожиданное открытие, что Егор присутствует на шабаше, заставило меня буквально онеметь. Мною все больше овладевала решимость его спасти. Я вдруг почувствовала себя юной Жанной д`Арк, избранной небесами для спасения короля и Франции. Ну, и чем я хуже французской девушки из бедной дворянской семьи, не обучавшейся даже в начальной школе? И даже если она была обучена грамоте (кто знает, как у французов в те времена было с образованием?), то в институте уж точно не училась! Да и задача у меня не столь трудна, как у нее: спасти мне предстоит только короля, а точнее – Егора. Что ж, я вырву его из лап проклятых ведьм! Это будет мой личный подвиг, за который, надеюсь, меня не сожгут на костре.

Решив, что молчание, не иначе, как знак согласия, Пан взял меня за руку и повел к раскладному «трону». Вновь заняв свое место, он усадил меня на травке у подножия «трона» и подал какой-то знак Лукерье. Старуха мигом сообразила, что от нее требуется: плеснула в стаканчик пьянящей бурды, бросила на тарелку несколько ломтиков рыбы и ветчины, пару кусочков хлеба, огурец, пучок петрушки и с поклоном поднесла тарелку мне. Вдохнув аппетитный запах еды, я тут же почувствовала зверский голод, но старуха, отодвинув тарелку, протянула мне стакан. Залпом выпив бурду, я накинулась на еду, а Лукерья уже вновь протягивала мне наполненный стаканчик. Возражать было бесполезно. Слегка поперхнувшись, я проглотила пойло, отправила в рот ломтик ветчины… И тут меня повело.

Накатила беспричинная радость, начисто слизавшая остатки тревоги и волнения. Окружающее сначала как бы отдалилось, затем чудесным образом преобразилось, засияло волшебными радужными бликами, как в веселой новогодней мультяшке. Пылающий костер казался милым и уютным, словно сошел с картинки из детской книжки. Надменные духи огня внезапно подобрели. Трава на поляне празднично искрилась, а по ней, смешно суетясь, передвигались различные сказочные персонажи: баба Яга в черном шелковом сарафане, удивительно похожем на женское белье, босоногая Василиса Премудрая, обнаженная и грустная царевна Несмеяна. У края брезентовой скатерти-самобранки сидели в обнимку Иван Царевич с постаревшей и почему-то совершенно голой Наиной из «Руслана и Людмилы». Оба с аппетитом уплетали заморские яства, причем Иван Царевич то и дело подливал себе огненной воды из хрустальной белой бутыли. Ну, а я сидела у ног Заколдованного принца, которого злые ведьмы коварно превратили в Козленочка, и расколдовать принца можно было только одним способом – долгим и страстным поцелуем.

Я уж было собралась снять заклятие с принца, когда на поляне вдруг возникли новые персонажи – молодая дебелая Русалка и старый дядька Черномор в расстегнутой на груди рубахе и черных брюках, заправленных в невысокие кирзовые сапоги. Дядька был очень сердит на заколдованного принца – он что-то злобно ему втолковывал, при этом выразительно крутил крючковатым пальцем у виска. А коротконогая пышнотелая Русалка со слегка прикрытой длинными волосами большой мясистой грудью, плотоядно улыбалась зубастым ртом и, казалось, хочет меня укусить.

Тут на поляне вновь заиграла музыка, и мои ноги сами ринулись в пляс. Многообещающе улыбнувшись принцу, я, танцуя, пошла вокруг костра. Темп танца постепенно ускорялся. Я вызывающе качала бедрами, совершала какие-то немыслимые движения руками, после чего, прихлопывая ладонями над головой, кружилась на месте. В очередной раз закончив кружение, я подняла голову… Поляна стремительно вращалась вокруг меня. Мелькали костры – множество костров, лица – множество лиц, и невероятное количество глаз, изумленно и радостно смотревших на меня. Обливаясь горячим потом, я сорвала с себя ветровку, сбросила с ног кроссовки и взялась за футболку, но ко мне вдруг подплыла Василиса Премудрая и что-то пылко зашептала. Я нехотя прислушалась. Несла она, естественно, полную чушь.

«Вика, девочка, беги отсюда! Беги прямо сейчас. Только в лес не углубляйся, а обойди вокруг поляны и затаись с другой стороны. Он не поймет, решит, что ты в чащу подалась… А ты будь здесь, поблизости! Затаись и жди утра. Утром я за тобой приду и выведу из леса. Как три раза крикну „ау“, так смело выходи на поляну. А сейчас – беги, прячься! Ну, давай же, беги! Иначе он убьет тебя! Непременно убьет…»

Глупая Василиса, хоть и зовется «премудрой»! Кто меня убьет? Заколдованный принц? Чушь, бессмыслица! Зачем ему меня убивать? Он любит меня, и сегодня здесь наша свадьба. Разве ж ей не понятно, кто тут жених и невеста? Вот и свадебный стол накрыт, и гости вокруг толпятся, и веселая музыка играет…

Отмахнувшись от глупой Василисы, я вновь пустилась в пляс, и молчаливые духи огня с восхищением смотрели на меня. Под их восторженными взглядами я плясала так неистово, как только могла: то высоко подбрасывала ногу вверх, изображая «канкан», то интенсивно трясла плечами, то зазывно вращала бедрами. И было мне необычайно легко и весело, а силы, казалось, только прибывали. Но прилив сил оказался обманчивым – в какой-то момент мои ноги подогнулись, как тряпичные, и я, ойкнув, рухнула на траву. Попыталась, было, встать, но не смогла даже двинуться с места. И тогда я хрипло позвала:

– Любимый, иди ко мне!

Козленочек словно только и ждал этого момента. Он встал со своего «трона», большой и косматый, и величавой поступью направился ко мне. Остановившись в двух шагах от меня, он поднял звериную голову вверх, воздел к небу мохнатые руки и что-то неразборчиво забубнил. В руках у него внезапно сверкнул какой-то продолговатый предмет. Я безмятежно гадала, что бы это могло быть. Глаза мои туманились, и сфокусировать взгляд не получалось. Больше всего предмет был похож на блестящий осколок луны. Наверное, принц похитил светило с неба и ненароком его расколол. Вот беда, луна разбилась! А что же тогда светит на небе? Еще одна луна? Так их, оказывается, всегда было две!

Слезы умиления потоком хлынули у меня из глаз. Какая же я счастливая! Мне дарят не золото и бриллианты, а настоящую, пусть и разбитую, луну! Вот только дядька Черномор, похоже, не рад нашему счастью. Что это он себе позволяет?!

Злобный дядька подскочил к Козленочку откуда-то сбоку, вырвал сверкающий осколок у него из рук, после чего выразительно погрозил узловатым пальцем. Вот и все! Не видать мне больше подарка. Да, ну, и черт с ним!

– Иди ко мне, милый! – вновь позвала я. – Иди скорее, я жду.

Козленочек, бросив недобрый взгляд на Черномора, подошел ко мне и подал руку. Я радостно протянула ладошку ему навстречу. Схватив мою кисть, он резко, одним болезненным рывком поставил меня на ноги. Тут я с удивлением обнаружила, что снова могу стоять. Более того, в голове у меня стало немного проясняться, и в сказочных персонажах я начала узнавать своих недавних знакомых. Баба Яга оказалась хитрой старухой Лукерьей, Василиса Премудрая – Прасковьей, голая царевна Несмеяна – Татьяной. Иван Царевич прямо на глазах превратился в Василия Горячева, а его пучеглазая и кривобокая Наина в Марфу. У хищной пышнотелой русалки была щекастая физиономия Натахи Сидоровой, злобный дядька Черномор как-то уж очень смахивал на Ивана Багрова, а за руку меня держал не заколдованный принц, превращенный в Козленочка, а Егор, зачем-то вырядившийся в козлиные шкуры.

Я вдруг вспомнила про осколок луны, который Багров отобрал у Пана. Интересно, куда он делся? Где мой несостоявшийся подарок? Да вот же он, лежит в сторонке! Черная полированная рукоятка, широкое лезвие с отблесками костра…

«Никакая это не свадьба, – наконец, сообразила я. – Это – шабаш! И на поляне вовсе не безобидные сказочные персонажи, а самые настоящие колдуны и ведьмы. Один из двух колдунов – Егор, помимо воли вовлеченный в клан местных магов. Я, кажется, собираюсь его спасти… Вот только зачем ему понадобился нож?»

И тут меня прошиб страх, столь внезапный и сильный, что напрочь выдул из головы остатки дурмана. Так кто же он – мой любимый Егор Зверев? Несчастная жертва нелидовских ведьм, или вовсе не жертва, а главный здешний колдун и убийца? Ведь если он не зомбирован, не одурманен, если он здесь действительно главный, то не его мне надо спасать, а срочно спасаться самой. Не зря Прасковья подбивала меня бежать, не зря она мне твердила: «Вика, девочка, беги отсюда! Беги прямо сейчас. Ну, давай же, беги! Иначе он убьет тебя!» Уж она-то своего «внучка» знает! А я-то, дура: «Иди ко мне, милый!» Если бы не Макарыч…

Мои рассуждения прервал Пан, внезапно грубо сорвавший с меня футболку. Не успела я очухаться, как он уже вновь повалил меня на землю и стал раздевать дальше. Он был так силен, что ни о каком противодействии не могло быть и речи. Насильник мог запросто переломать мне все кости! Не имея возможности сопротивляться, я начала истошно орать, но он не обращал на эти вопли ни малейшего внимания.

Мой взгляд отчаянно метался в поисках защиты. Увы, помощи ждать было не от кого. Прасковья сидела на бревнах, закрыв лицо руками, и ее опущенные плечи часто вздрагивали от беззвучных рыданий. Лукерья многозначительно качала головой: то ли укоризненно, то ли одобрительно – не поймешь. Марфа и Натаха смотрели на происходящее с откровенным любопытством, не обнаруживая на лицах и капли сочувствия. Создавалось впечатление, что они воспринимают мои крики о помощи как дешевый спектакль, и любая из них не отказалась бы сейчас быть на моем месте. Татьяна молча стояла в сторонке и бросала на меня злобные, враждебные взгляды. Макарыч сидел у костра, погруженный в какую-то думу, и неспешно отхлебывал водку из пластикового стаканчика. Василий Горячев, еще минуту назад недоуменно взиравший на Пана осоловевшими глазками, теперь мирно спал, свернувшись калачиком возле брезентовой скатерти-самобранки. И даже духи огня бесследно исчезли – в воздушном мареве над костром уже не маячили их надменные лица. А, может, и не было никаких духов, так, показалось?..

Еще через мгновение на мне не осталось вообще никакой одежды. Пан, грубо схватив меня обеими руками, повернул к себе спиной и заставил нагнуться. Представив, что сейчас будет, я заорала благим матом. Внезапно он убрал одну руку, оставив вторую у меня на запястье, и завозился в шкурах. Возня затягивалась, видно, тяжелые шкуры не позволяли ему освободить орудие предстоящей пытки. И он всего на секунду разжал сжимавшие мое запястье железные пальцы.

Я рванула вперед со скоростью пушечного снаряда. Босые ноги скользили по влажной траве, в ушах свистел ветер, в висках набатом стучала кровь, а сзади явственно слышались топот сапог и частое шумное дыхание. Даже несясь за мной в тяжелых шкурах, он почти не отставал, но я бы убежала, все равно бы убежала, если бы у самого края поляны не споткнулась о какую-то корягу и не растянулась на траве. Вновь вскочить я не успела.

– Ах ты, стерва! – прохрипел он, падая на меня сзади и прижимая к земле всем своим весом.

Я успела лишь коротко взвизгнуть. Прижатая сверху неимоверной тяжестью, не имея возможности даже кричать, с ужасом ожидая неизбежного, я мысленно молилась.

И внезапно на меня сошел Свет!

Но почему-то он сошел не с небес. Свет упал откуда-то сбоку – холодноватый белый свет, подобный свету люминесцентной лампы. Тяжелая туша, камнем придавившая меня к земле, внезапно приподнялась и сдвинулась в сторону. Я оказалась в лучах безжалостно-пронзительного света – голая, как новорожденный младенец, мокрая от росы, ненасытно хватавшая ртом свежий ночной воздух, и, невидяще щурясь, поспешно прикрылась руками. Кроме меня в кругу света оказались еще две фигуры – мужская и женская. Фигуры стояли шагах в пяти от меня. Мужчина держал в руке походный фонарь в виде небольшого, запаянного в пластик, светильника с короткой ручкой из ремня (в отличие от обычного фонаря, такой светильник освещал пространство вокруг на 360 градусов), за спиной у мужчины была какая-то длинная палка. Женщина была в коротком плаще, с самодельной тростью из сухой еловой ветки. Разглядеть их лица мне мешали слезы в глазах. Но тут мужчина подал голос.

– Ах ты, гад, ублюдок! Убью, заразу! – выкрикнул он, передавая женщине фонарь и снимая с плеча ту самую длинную палку. «Палка», к моему удивлению, громко клацнула затвором.

– Сволочь, подонок, нехристь проклятый! – задыхаясь от гнева, вторила ему женщина.

Голоса я узнала сразу, еще бы мне их не узнать! Звенящие металлом, искаженные ненавистью, и все же такие до боли знакомые. Сомнений быть не могло – напротив меня стояли баба Маша и Егор. Но если Егор возвышался напротив, то кто же тогда был под шкурами?

– Не стреляй, Зверев, я же ничего ей не сделал! – отчаянно забормотал насильник, снимая козлиную маску. Моя первая догадка оказалась верна. Под маской козла оказался Савелий.

Я до боли закусила губу. Решить, что под маской Егор – что могло быть глупее?!

– Не стреляй, Зверев, это же просто игра! Она сама хотела в ней участвовать, сама просила привести ее сюда. Не веришь? Спроси у нее, спроси!

– Врешь, ты ее насиловал! – с омерзением произнес рыжий.

– Я? Насиловал? – искренне возмутился Пан, и я подивилась его актерскому таланту – ему бы вместе с Марфой на сцену, были бы уже «заслуженными», а то и «народными». – Чтобы я кого-то насиловал?! Да ни в жизнь! Мы тут просто забавлялись, играли. Праздник у нас сегодня. Веселый праздник по мотивам народного фольклора… Да спроси ж ты у нее, в конце концов! Она тебе расскажет, как весело здесь было, как она лихо пила вино, а потом танцевала до упада.

– А почему она голая?

(В голосе Зверева уже слышались нотки сомнения).

– Да открой ты глаза, Егор! Оглянись вокруг! Тут все бабы – голые. Ну, почти все… Те, что помоложе. Старухам-то раздеваться негоже, правда? Вот и бабушка твоя раздеться не пожелала!

Это был внезапный и очень точный удар. Егор растерянно обернулся и тут же встретился взглядом с Прасковьей – простоволосой, босоногой, с потеками слез на щеках, зардевшейся от невыносимого стыда и… помолодевшей лет на пятнадцать.

– Ба?.. – растерянно пролепетал рыжий. – И ты здесь?..

– Здесь, Егорушка, – выдохнула Прасковья. – Прости внучек. Так надо, понимаешь?

Растерянность на лице Егора быстро сменилась ожесточением.

– Дома разберемся… – сквозь зубы пообещал Егор, и желваки на его впалых щеках заходили так, что все поняли: Прасковью ждет грандиозный скандал!

Когда он вновь повернулся к Пану, руки у него дрожали. На меня он старался вовсе не смотреть.

– Ты мне за все заплатишь, ублюдок! За все!

– А причем здесь я? – захныкал Савелий. – Бабка твоя давно совершеннолетняя. Девица эта – тоже совершеннолетняя. И девице твоей я ничего плохого не сделал – как была целкой, так целкой и осталась. Да спроси ж ты у нее, наконец!

Егор все-таки решился посмотреть мне в глаза. В его взгляде не было ни нежности, ни сочувствия, ни естественного в подобной ситуации (девица-то совсем голая!) мужского интереса – один лишь суровый, безмолвный вопрос. Стоявшая рядом с ним баба Маша смотрела на меня точно так же – сурово и вопросительно.

Если бы на мне была хоть какая-нибудь одежда! Хоть рубище, хоть лохмотья! Я бы вскочила и стала бить Савелия кулаками, ногами, чем придется, и он под дулом ружья не посмел бы защищаться. Я бы с гневным пафосом рассказала своим спасителям, какой Савелий подлец и негодяй, как ловко он, воспользовавшись моим природным любопытством и неисправимой глупостью, заманил меня в эту ловушку…

Увы, нагота напрочь лишила меня такой возможности. Стыдливо прикрываясь руками, я могла лишь что-то слабо лепетать. Обличать кого-то в коварстве и подлости без энергичных жестов и экспрессии оказалось просто невозможным! К тому же, в словах Пана-Савелия отнюдь не все было ложью. Я действительно сама пришла на их «веселый праздник по мотивам народного фольклора». Я и в самом деле напилась какой-то бурды, скромно названной Савелием вином, а потом танцевала до упада. И я, как ни странно, все еще оставалась девственницей.

И вместо того, чтобы с гневом опровергнуть слова ублюдка, я конфузливо опустила взгляд.

– Где твоя одежда? – сухо спросила баба Маша.

Глядя в землю, я молчала. Со стороны это молчание, наверное, казалось тупым упрямством или даже протестом, но я ничего не могла поделать с собой. К счастью, на помощь пришла Прасковья. Подобрав валявшиеся на траве трусики и лифчик, она протянула их мне. Егор демонстративно отвернулся. Пока я надевала белье, отыскались футболка, джинсы, ветровка и даже кроссовки. Через две минуты я стояла полностью одетая, в застегнутой до подбородка ветровке, с потупленным взглядом и втянутой в плечи головой.

Егор забросил за спину ружье, забрал у бабы Маши свой походный фонарь и подошел к сидящему на траве Савелию. Неуловимо быстрым движением Зверев пнул его ногой в пах. Застонав от боли, Савелий схватился за ушибленное место, а Егор злорадно ухмыльнулся, и, не оборачиваясь, направился в лес.

Мы с бабой Машей тронулись следом, при этом бабушка, пропустив меня вперед, предусмотрительно замкнула короткую процессию. Мы шли в среднем темпе, на небольшом расстоянии друг от друга, так, что широкие плечи Егора все время маячили передо мной. Дорогу Зверев знал не хуже Савелия, поскольку вел нас очень уверенно, ни секунды не раздумывая, куда свернуть.

Близился теплый июньский рассвет, и меж стволами деревьев сгустился розоватый туман. В моих застланных слезами глазах туман светился и мерцал. Картина получалась почти фантастическая, но мне было не до окрестных красот. Прокручивая в мыслях случившееся, я сгорала от жгучего стыда. Все молчали, лишь однажды Зверев глухо поинтересовался который час. Я взглянула на часы, чудом оставшиеся у меня на руке, но прежде чем успела что-то ответить, услышала голос бабы Маши: «Пять минут четвертого, Егор».

Вскоре мы вышли к деревне. Уже светало, и искусственный свет стал ненужным, но, поглощенный какой-то думой, Егор забыл выключить фонарь. Он проводил нас с бабушкой до самого дома, коротко кивнул и тут же пошел прочь. Я тоскливо провожала взглядом его быстро удаляющуюся фигуру и чувствовала, как моя душа плачет от безвозвратной потери. Но бабуля решительно взяла меня за плечи и втолкнула в калитку.

– Нечего тебе тут больше делать! – твердо произнесла она. – Уедешь девятичасовой электричкой!

– Хорошо, – покорно согласилась я.

Но уехать утром мне не удалось.

Глава тринадцатая. Убийство

Я уже стояла с дорожной сумкой у крыльца, а баба Маша, собравшаяся проводить меня до станции, запирала входную дверь, когда к нам пожаловала милиция. Их было двое – один в форме, второй, как водится, в штатском. Они подъехали на белой девятке с включенной синей мигалкой. Тот, что в форме, остался на месте водителя, другой – плотный мужчина лет тридцати пяти в серой рубашке с короткими рукавами, темно-серых брюках и черной папкой в руке – направился прямо к нам.

– Здравствуйте! – сказал он, подойдя к калитке, и скороговоркой представился:

– Старший следователь районного ОВД Владимир Викторович Носов.

– Здравствуйте, – опешив от неожиданности, хором отозвались мы.

– Вы Виктория Борисовна Ельцова? – обратился он уже лично ко мне.

– Да, – холодея, подтвердила я.

Не вызывало сомнений, что визит милиции как-то связан с ночными событиями. Кто же успел им настучать? По моему разумению, это могли сделать только двое – бабушка или Егор. Но бабуля, вроде бы, из дома не отлучалась… Значит, Егор. Решил-таки поквитаться с Савелием…

То же мне, защитник слабых! Мог бы этому подонку просто морду набить. Или без ружья и милиции ему с Савелием не сладить?

– А вы, значит, Мария Степановна Ельцова, – бросил визитер бабушке.

– Мария Степановна, – обреченно вздохнула бабуля, нехотя отворила гостю калитку и, достав ключ из кармана, пошла к крыльцу.

– Проходите в дом, Владимир Викторович, – без особого радушия пригласила она. – Там и поговорим.

Расположились за обеденным столом на террасе. Носов достал из папки несколько чистых листов и приготовился писать.

– Итак, приступим… Виктория Борисовна, где вы были прошлой ночью, а точнее – с трех до четырех часов утра?

Молчать было бесполезно. Судя по всему, он уже знал и о шабаше, и о моем присутствии на этом «веселом празднике». Вот только со временем малость просчитался. В три часа ночи меня уже не было на шабаше, в это время я, бабуля и Егор уже минут пятнадцать топали по лесу. Зверев еще поинтересовался, который час, а бабушка ответила: «Пять минут четвертого». После этого мы шли еще минут пятнадцать лесом, потом минут десять через поле и деревню… Значит, в половине четвертого я уже точно была дома!

– Примерно до половины четвертого гуляла по окрестностям, потом находилась в избе, – честно ответила я.

– А не могли бы вы, Виктория Борисовна, сказать, зачем вы ночью гуляли по окрестностям? – продолжил расспрос визитер.

Я нервно пожала плечами.

– Ну, я это… наблюдала за одним мероприятием.

– Это за каким же? – что-то быстро строча на листе бумаги, спросил Владимир Викторович.

– Вам, наверное, уже донесли… Я наблюдала за шабашом.

Услышав слово «шабаш», он даже не поднял головы, продолжая наносить на бумагу мелкие ровные строчки.

– А где проходил этот самый шабаш?

– Ну, я точно не знаю… Где-то в глубине леса… Там еще есть большая поляна, на ней все и происходило.

– А в три часа ночи вы еще были на той поляне?

Вопрос следователя почему-то вызвал у меня тревогу. Дались ему эти «три часа»!

– Не была! Точно не была. Я ушла с поляны где-то без десяти три.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – оторвавшись, наконец, от своих записей, спросил Носов. У него было немного одутловатое лицо и светло-серые глаза с мутными, в красных прожилках, белками.

– Бабушка, а еще – Егор Зверев, – все сильнее тревожась, ответила я. – Мы вместе возвращались с поляны. Но бабушка и Егор там ни в чем не участвовали! Они явились за мной, и мы почти сразу ушли. А в чем, собственно, дело-то?

Носов как-то странно посмотрел на меня. Мне показалось, что сейчас он задаст вопрос о попытке изнасилования. Нужно было срочно решить, как себя вести. Пожалуй, буду все отрицать. Савелий, конечно, страшный подонок, но добиваться его ареста я не намерена. Изнасилование, слава богу, не состоялось, а мотаться по судам в мои планы не входит. Мне бы уехать поскорее да обо всем забыть!

Но следователь молчал, угрюмо буравя меня глазами, и тогда мне в голову пришла другая мысль.

А если дело вовсе не в попытке изнасилования, а в наркотиках, щедро подмешанных в напитки для ведьм? Вдруг этот Владимир Викторович – из наркоконтроля? Но и в этом случае мне нечего ему сказать. Я была на колдовской пирушке случайной гостьей, и ни к каким наркотикам отношения не имею.

– Вам знаком этот человек? – внезапно спросил Носов, протягивая мне черно-белую фотографию.

– Не… – начала, было, я, но тут же осеклась. Человек-то оказался мне знаком. На фотографии, без сомнения, был Иван Багров, но в каком-то очень странном ракурсе. Он не сидел, а почему-то лежал на траве. Рот был слегка перекошен, открытые глаза невидяще смотрели куда-то в пространство, волосы спутанными прядями разметались вокруг лица.

– Да это же Иван Багров, местный колдун! А… что это с ним?

– Убили его, – мрачно ответил Носов. – По данным предварительной экспертизы – в промежуток от трех часов ночи до четырех утра.

– Как убили?

– Зарезали. Вот этим самым ножом.

И Владимир Викторович протянул мне еще одну фотографию, на которой крупным планом был заснят окровавленный нож. Нож лежал на белой бумаге рядом с сантиметровой линейкой. Черная полированная рукоятка, широкое лезвие в бурых пятнах крови, чем-то похожее на осколок луны… Именно этот нож Макарыч вырвал из рук Пана.

Я так и застыла с фотографией в руках. Выходит, дело вовсе не в наркотиках и даже не в попытке изнасилования! Все гораздо серьезней. В лесу произошло убийство, и мое стремление утаить правду может повести следствие по ложному пути. Уж лучше честно все рассказать…

– Вы знаете, кому принадлежит этот нож?

Отодвинув подальше фотографии, я выпалила:

– Я видела его в руках Пана, то есть Савелия.

Носов удовлетворенно хмыкнул, словно именно такого ответа и ждал.

– При каких обстоятельствах?

Я искоса взглянула на бабушку. Ох, как не хочется ее травмировать! Но ничего тут уже не поделаешь…

– Савелий… угрожал мне этим ножом. Но Макарыч, то есть Багров, меня спас. Он вырвал у Савелия этот нож.

– И больше вы нож не видели?

– Почему же, видела. Он потом валялся на траве.

– Значит, его мог подобрать кто угодно?

– В принципе, да.

– И вы в том числе?

– Не было у меня такой возможности! И вообще, когда я покидала поляну, Макарыч был жив и здоров.

– Не волнуйтесь, Виктория Борисовна, лично вас мы ни в чем не подозреваем, – успокоил меня Владимир Викторович. – Но у меня к вам еще немало вопросов!

Я обреченно вздохнула.

– Хорошо, задавайте.

– Как вы попали на это… ночное мероприятие?

Не глядя на бабулю, я промямлила.

– Ну, я тут… просто от скуки… интересовалась местными колдунами. Беседовала с ними под разными предлогами. С Савелием тоже беседовала, о других колдунах расспрашивала. А он мне предложил тайно посетить шабаш, посмотреть на разные колдовские штучки, которые будто бы продемонстрирует Иван Багров…

– И что, продемонстрировал?

– Да не было там ничего такого! Они все просто напились, и у костра танцевали. Потом женщины раздеваться стали – некоторые догола, другие так, символически. Я из кустов за ними наблюдала, а Савелий сзади тихо подкрался, обхватил меня своими ручищами и выволок на поляну.

– Как вы думаете, с какой целью Савелий заманил вас в лес?

– Наверное, хотел принести в жертву своим духам…

(Бедная бабушка! Ей-то каково это слышать?!)

– А почему Багров ему помешал?

Последний вопрос заставил меня задуматься. Действительно, почему?

– Мне кажется, – неуверенно заговорила я, – что Савелий действовал на свой страх и риск, не посвятив других в свои планы. Когда он выволок меня на поляну, они все очень удивились, а будь они в курсе, чего удивляться-то? А Макарыч – тот ужасно разозлился на Савелия, еще пальцем у виска крутил.

– Выходит, между Макарычем и Савелием был конфликт?

– Выходит, был…

– Ну, а теперь все с самого начала и как можно подробнее!

Часа через полтора Владимир Викторович ушел, унося с собой несколько исписанных мелким почерком листков со свидетельскими показаниями. Переписав в блокнот мои телефоны – городской и мобильный, он милостиво позволил мне уехать в Москву. Не успела за ним захлопнуться калитка, как баба Маня достала расписание электричек.

– Кошмар! – трагическим тоном изрекла она. – До перерыва не успеваем! Придется ехать после обеда.

В ответ я слабо махнула рукой (беседа со следователем порядком меня вымотала).

– Мне все равно. Если ты не против, я до обеда прилягу.

– Правильно, отдохни, а я пока узнаю, что в деревне делается, – сказала бабушка, направляясь к выходу.

Занавесив окна, я рухнула в постель. Тяготы бессонной ночи не прошли для меня даром, усталость ощущалась буквально в каждой клеточке. Но надежда на живительный сон оказалась напрасной, воспоминания нахлынули встревоженным роем. Я пыталась их прогнать, да куда там…

Вот я мчусь по поляне, вырвавшись из лап Савелия – рассекая густой прохладный воздух, со всех ног бегу к лесу. Свобода, кажется, так близка…

Вот я с размаха шмякаюсь о землю, а сверху наваливается гора – огромная, мохнатая, пыхтящая, пахнущая потом и вожделением. Минута бесконечного отчаяния, и внезапный Свет. За стеной света я вижу людей. Там мои спасители и судьи, живой укор моей отчаянной самонадеянности и бесконечной глупости. Бабушка и Егор…

Егор похож на молодого Зевса-громовержца. В его глазах – жар доменной печи, волосы подобны ревущему пламени, в сильных руках – огненный скипетр… Ладно, не скипетр, обычная двустволка, но зрелище все равно прекрасно!

Вот только спаситель отводит от меня глаза, словно я больна проказой, словно мое обнаженное тело невыносимо уродливо, словно смотреть на меня глубоко противно… Неужели он так меня презирает?

Естественно, презирает! Считает лгуньей, развратницей. Ведь все, абсолютно все, случившееся в эти сутки, лишь подтверждает мою крайнюю испорченность!

С утра пыталась соблазнить Егора, но не вышло. Потом куда-то исчезла, едва не спровоцировав у бабушки сердечный приступ. Как оказалось, проснувшись среди ночи и не обнаружив меня в доме, бабуля металась по дому и участку, заглядывая во все укромные места, пока вдруг не вспомнила, что я, вроде бы, крутила с Егором. И, не дожидаясь утра, отправилась к Звереву, вытащила сонного парня из постели, заставила ночью прочесывать лес…

В итоге, пропавшая внучка нашлась – голая, пьяная, в безумной развратной компании, да еще и под мужиком! Любой бы на месте Егора почувствовал отвращение. Я окончательно упала в его глазах и вряд ли когда-нибудь поднимусь. Не стоит и пытаться. Уехать и забыть – вот единственный выход. Уехать и забыть…

А я ведь даже не спросила – как они меня нашли? Как удалось им выйти на поляну, где проходил злосчастный «веселый праздник»? Глупо ломать над этим голову. Главное, что прибыли вовремя, отбили меня у этой сволочи Пана… Теперь-то он свое получит, не за меня, так за Макарыча! Мне же остается одно – забыть.

Забыть все, связанное с Нелидовкой, начиная с необъяснимой погодной аномалии и кончая сегодняшним визитом милиции. Забыть сумасшедших колдунов и ведьм, пляски у костра со стриптизом, даже попытку изнасилования… С этим я, пожалуй, справлюсь. Труднее будет забыть Егора, поверить, что он для меня – никто, просто случайный знакомый, короткий эпизод на длинном жизненном пути.