Текст книги "Блуждающий свет за окном"

Глава восемнадцатая. Вика

– Викусенька! – ахнула бабуля. – Как же ты добралась в такую рань?

Мои наручные часы показывали половину седьмого. Действительно, рановато. Воспользуйся я самой ранней утренней электричкой, в Нелидовку добралась бы не раньше восьми.

– Меня знакомые подвезли, на остановке высадили, – выдала я мгновенно придуманную версию.

– Чего ж до дома не подбросили?

– Некогда им было. Они, вообще-то, в Шатуру ехали, и так большой крюк дали.

Внезапно о чем-то вспомнив, баба Маша пристально уставилась на меня.

– А чего это ты вдруг решила приехать? У тебя ж послезавтра свадьба!

Я стыдливо опустила глаза.

– Может, я передумала выходить замуж…

И, вместо упрека, получила неожиданную поддержку.

– Правильно, что передумала. Не нравилась мне эта свадьба, ох не нравилась! Одного не пойму… Не меня ж ты приехала навестить! От жениха прячешься или вновь к Егору клинья подбиваешь?

Неопределенно пожав плечами, я протопала в маленькую комнату, плюхнулась на старенький диванчик и блаженно потянулась.

Господи, как же тут тепло, уютно, спокойно! И это упоительное чувство безопасности, когда точно знаешь, что уж здесь-то с тобой ничего плохого не случится.

Баба Маша вошла следом за мной и встала напротив, скрестив на груди свои крепкие рабочие руки.

– Бабуль, что ты имеешь против Зверева? – улыбнувшись, спросила я.

С того момента, как я покинула дом Зверевых, мой крайне пессимистический настрой успел измениться. За короткий отрезок пути от одного дома к другому мне пришла в голову спасительная мысль. Не все еще потеряно, есть способ вернуть Егора!

– Ничего я против него не имею, – примирительно сказала бабуля. – Только вряд ли у тебя с ним что-то выйдет. Странный он какой-то стал… Где бы не встретился, всегда один. А по вечерам вообще из дома не показывается, словно инвалид какой. Молодой мужчина, в самом, так сказать, расцвете, и ни жены у него, ни подруги. Даже ребят, с которыми раньше дружил, теперь знать не хочет. Мне, было, показалось, что он на тебя глаз положил, да только влюбленные так себя не ведут! Другой на его месте удержал бы тебя здесь или за тобою в город рванул, а этот не мычит, не телится. Тут всякие мысли закрадываются…

Я дремотно покивала головой и поджала ноги, норовя свернуться в клубок. Сказывались бессонная ночь, стресс и усталость.

– Ничего, скоро и замычит, и зателится!

– В каком это смысле?

Но я уже не слушала, я спала. Сквозь сон почувствовала, как баба Маша снимает с меня обувь, подсовывает мне под голову подушку и накрывает сверху пледом; потом она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Чуть разомкнув ресницы, я заметила, что стены комнаты почему-то окрасились в светло-красный цвет.

Стены? Да нет тут никаких стен! Я стою посреди поля, а вокруг меня колышется высокая пурпурная трава. Травинки толстые, упругие, как хлысты, и доходят мне почти до пояса. Чуть подальше возвышаются огромные красные деревья – каждое величиной с телевизионную башню, что там наши дубы! На горизонте пылает багрово-оранжевое солнце, а прозрачное небо над головой окрашено в теплые брусничные тона. Кто-то осторожно берет меня за руку. Я не оборачиваюсь, потому что и так знаю, кто это. Я прислоняюсь спиной к его груди и захлебываюсь от прилива нежности. «Егор, – тихо шепчут мои губы, – Егор, любимый…» Сейчас я медленно обернусь, и мы сольемся в долгом, как песня, поцелуе…

Но обернуться я не успела. Кто-то сильно и требовательно потряс меня за плечо.

– Вика, Вика! Просыпайся! За тобой жених приехал.

– Егор… – сонно прошептала я.

– Какой там Егор! Если мне не изменяет память, его зовут Андрей.

– Андрей?!

Я рывком села на диване и стала интенсивно тереть глаза.

Андрей! Черт возьми, как некстати! Только Андрея мне здесь не хватало. Принесла же нелегкая…

– Бабуль, не впускай его в дом!

– Как не впускать-то? Впустила уже, на террасе сидит.

Но на террасе брошенный жених долго не задержался. Я услышала быстрые шаги по коридору, и вот он уже в комнате – высокий белокурый парень, с которым у нас на субботу назначена свадьба.

Как же он так быстро узнал, где я? Впрочем, все понятно: мама раскололась, стоило ей увидеть эти потерянные, совершенно больные глаза. Его болезненную одержимость она приняла за любовь. Бедная мама! Разве ей могло прийти в голову, что ее прежде здравомыслящая дочка воспользуется популярным в народе средством для привязки к себе совершенно не нужного ей мужчины? Старым и действенным средством под названием «приворот»?

В его существование я раньше не верила, думала – выдумки, чушь. Не верила, пока не увидела приворот в действии. Я была для Андрея одной из многих, а стала единственно желанной, желанной до отказа тормозов, до потери рассудка. Да только не любовь это вовсе! Для него я теперь наркотик, очень сильный наркотик, похлеще морфия и кокаина. И Андрей никакой не влюбленный, он – наркоман!

Его безумные глаза, рассеянно пробежав по комнате, остановились на мне: еще недавно прозрачно-голубые, сейчас темно-серые, мутные. Когда-то они меня восхищали, теперь внушали ужас. Человек с такими глазами способен на все: столкнуть под поезд, замуровать в подвале, проломить голову хрустальной вазой, зарезать кухонным ножом, поджечь дом со всеми обитателями, включая самого себя… Единственное, на что он не способен – это вести себя разумно.

– Вика, почему ты сбежала? – спокойным, вроде бы, голосом спросил он, но я мгновенно ощутила в этом голосе особое нервическое напряжение и от страха втянула голову в плечи. Сейчас сорвется!

Так и случилось.

– Почему ты сбежала, гадина? – вылупив бешеные глаза, заорал он на меня. – Я ведь тебя даже не тронул. Ты говорила – жди, и я, как придурок, ждал. Надо было сразу… а я ждал. И чего дождался? Кинула меня, мразь… (далее последовали совсем уж нецензурные выражения). Обвела, как последнего лоха. С Пашкой сговорилась, да? Ради него меня кинула? Надеялась у бабки отсидеться? Не выйдет! Я тебе покажу, как нормального парня дурачить! Ты меня еще узнаешь! Еще узнаешь! Ну, чего расселась? Вставай, поехали, за воротами машина ждет. Вставай, говорю!

Этот псих еще и на машине, которую, наверное, без спроса взял у своей матери и которую почти не умеет водить! Ехать с ним равносильно самоубийству.

В дверях я увидела ошеломленное бабушкино лицо. Андрей ей заочно не нравился, но подобной сцены она уж точно не ожидала.

– Молодой человек, как вы себя ведете? Так же нельзя! – возмущенно заявила она.

– Заткнись, старая ведьма, – не оборачиваясь, злобно цыкнул на нее незваный гость.

И это на мою-то бабулю! Обстановка требовала принятия срочных мер.

– Сейчас поедем, – покладисто сказала я, одним глазом незаметно подмигивая бабушке. – Я тут быстренько соберусь, а ты пока подожди на террасе. Подождешь?

Настроение Андрея внезапно изменилось. Он вдруг улыбнулся мне так лучезарно, словно никогда не обзывал меня «гадиной», а мою бабулю – «старой ведьмой».

– Ну, ты это… давай быстрей! – благодушно промолвил он и, насвистывая какой-то веселый мотивчик, вслед за бабушкой послушно потопал на террасу.

Я же схватила свою дорожную сумку и стала отчаянно рыться в ней. Найдя, наконец, нужный предмет, шумно выдохнула и поспешила вслед за бывшим женихом. На террасе я застала следующую картину: незваный гость по-хозяйски расположился за обеденным столом, бабуля молча топталась у плиты, с опаской поглядывая на него.

Подскочив к Андрею, я быстро сунула предмет ему в руку.

– На, возьми!

Он рефлекторно зажал его в кулаке, потом, разомкнув пальцы, недоуменно уставился на маленькую блестящую зажигалку.

– Что это?

– Как это что? Твоя зажигалка! – ответила я и скороговоркой забормотала: «Все твое возвращаю тебе, все свое забираю себе. Впредь твоего не возьму, своего не отдам!»

– Чего это ты бормочешь?

– Не важно. Я просто возвращаю тебе зажигалку. А вдруг ты покурить захочешь? Так ты кури, не стесняйся! У нас можно, правда, бабуль?

И, незаметно для Андрея, я вновь заморгала ей одним глазом.

Бабушка нехотя кивнула, и бывший жених полез в карман за сигаретами.

– Ладно, покурю тут пока, – небрежно бросил он. – А ты давай поскорее!

Бабушка молча стояла у плиты с самым что ни на есть оскорбленным видом.

– Бабуль, – ласково обратилась я к ней. – Сделай, пожалуйста, гостю чайку покрепче. С конфетами и вареньем. А я пойду собираться.

Тут я вновь усиленно заморгала. Вряд ли она меня поняла, но без возражений стала наливать воду в чайник, черпая ее ковшиком из ведра. Оставалось надеяться, что в мое отсутствие эти двое не подерутся.

Прихватив с собой коробок спичек из начатой пачки, я отправилась в комнату. На пороге все-таки обернулась.

Андрей так и не достал сигареты. Он машинально крутил в руках металлическую зажигалку, и выражение его лица было каким-то озадаченным.

Собиралась я минут тридцать, точнее, делала вид, что собираюсь, поскольку уезжать из Нелидовки отнюдь не собиралась.

Первым делом, испытывая почти физическое наслаждение, я сожгла над фарфоровым блюдом для фруктов фотографию Андрея. Распахнув окно, развеяла пепел по ветру.

Ну вот, теперь все! Указания Лукерьи выполнены полностью.

Покончив с фотографией, я приблизилась к зеркалу и уставилась на свою припухшую после сна физиономию с потеками вчерашней туши и неопрятными остатками тонального крема. То, что надо. Никакого умывания, никаких дезодорантов! Я лишь слегка «усовершенствовала» помятую подушкой прическу, разделив волосы неровным прямым пробором и стянув спутанные пряди в кривоватый хвост. Из зеркала на меня глянула довольно несимпатичная персона. С помощью мимики я попыталась сделать это чучело еще менее привлекательным и, по-моему, у меня получилось. Прием, не сработавший вчера у метро, стоило испытать еще раз.

Ссутулившись, шаркая ногами и интенсивно шмыгая носом, я вернулась на террасу, где Андрей, к моему удивлению, вполне мирно беседовал с бабушкой. Перед ним стояла чашка с недопитым чаем, и валялось несколько фантиков от конфет. Он внезапно напомнил мне актера, занятого в двух разных спектаклях, следовавших один за другим. Когда я покидала террасу, Андрей еще играл роль Отелло, когда вернулась – изображал перед публикой то ли пушкинского Онегина, то ли лермонтовского Печерина. Горячечный блеск в его глазах потух, напряженные плечи расслабились, красивое лицо приняло высокомерно-скучающее выражение. Впрочем, он еще не успел взглянуть на меня!

– Все, я готова! Хочешь, поедем прямо к тебе?

Андрей повернул голову и обомлел. Собрался, было, что-то сказать, да так и застыл с открытым ртом. Такого откровенного разочарования мне еще не приходилось видеть на лицах мужчин!

Втайне наслаждаясь произведенным эффектом, я продолжила игру:

– Ну, чего сидишь? Поехали, что ли!

Не отрывая от меня ошеломленного (в самом худшем смысле этого слова) взгляда, он, заикаясь, прохрипел:

– К-куда п-поехали?

Садистски ухмыльнувшись, я присела за стол прямо напротив Андрея. Пусть и дальше наслаждается моей помятой физиономией с оплывшей косметикой и любуется несусветной прической «а ля бомжиха»!

– Что значит – куда? К свадьбе готовиться. У нас же послезавтра свадьба!

– Ах, да, свадьба… – тоскливо промолвил Андрей и задумался.

В молчании прошло минут десять. Все это время я со смачным чавканьем поедала конфеты, а баба Маша весело наблюдала за нами. Она уже разгадала мой коварный план и теперь просто наслаждалась спектаклем.

– Знаешь что, Вика… – прервав молчание, изрек Андрей, – мне кажется, что вчера ты была права. Со свадьбой мы несколько… э-э-э… торопимся. Ты только не подумай, что я тебя бросаю! Вовсе нет. Мы будем и дальше встречаться… может быть. Но свадьбу нам нужно отложить.

– Отложить? – я растерянно захлопала комковатыми ресницами. – Но почему?

Едва взглянув на меня, он тут же отвел глаза.

– Ты же сама говорила, что нам еще рано жениться. Теперь я с тобой полностью согласен! Куда мы спешим? Нам ведь всего по двадцать. Надо разобраться в своих чувствах, проверить их временем… Да! (Он энергично вскинул голову). Наши чувства надо проверить временем! Так что я, пожалуй, поеду, а ты пока оставайся у бабушки. Отдыхай тут, набирайся здоровья…

– А как же приглашенные? – притворно забеспокоилась я. – Люди уже подарки купили…

Поднявшись со стула, он нетерпеливо заходил по террасе. Судя по всему, ему хотелось распрощаться со мной немедленно.

– Отдыхай и ни о чем не волнуйся! Мои родители все уладят: каждого обзвонят, перед каждым извинятся… Вот увидишь, обиженных не будет!

Я горестно кивала, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Покончив с формальностями, Андрей заторопился.

– Ну все, я поехал. Пока!

– Пока, любимый! – бросила я ему вслед и, уже не скрывая бурной радости, лихо сделала рукой «под козырек». – Привет Светке!

Андрей, слава богу, уехал. Одной проблемой стало меньше.

Я тут же поспешила к умывальнику, желая привести себя в порядок. Мне не терпелось приступить к решению другой, главной, проблемы!

Когда я утром вышла от Егора, мир казался мне черным, как пепелище. Еще бы! Я вновь была отвергнута, причем отвергнута решительно и бесповоротно. Рыжий воздвиг между нами стену, прочнее которой не бывает – незримую стену из своих фантазий! Не перемахнуть ее, не сломать, не обойти…

И все потому, что ему так легче, удобнее – не надо суетиться, не надо брать на себя ответственность. Ему, может, и легче, а вот мне…

Я ведь не могу без него, уже ни дня не могу. И не моя вина, что так случилось. Не я искала любовь, она сама меня нашла, опутала шелковой сетью, забросила щупальца в душу. Теперь хоть криком кричи, хоть волком вой, не поможет! Бесполезны мольбы и слезы, бесполезны угрозы. Остается единственное средство, когда-то накрепко привязавшее ко мне Андрея. Колдовской приворот!

С Андреем, каюсь, вышло нескладно, но только потому, что я его не любила. С Егором все будет по-другому!

Моим размышлениям помешала бабушка.

– Что-то, Викуся, к тебе гости зачастили! И все мужики…

В радостном предвкушении я застыла с полотенцем в руках. Неужели Егор все-таки одумался? Неужели понял, что без меня ему тоже не жить?

Радость исчезла, едва я увидела визитера – за бабушкиной спиной маячила худая мрачная фигура Василия Горячева. Да уж, гости – один «приятнее» другого! Этому-то что от меня надо? Впрочем, догадываюсь.

– Вика, можно с тобой поговорить? – хмуро произнес Горячев.

Сейчас, наверное, начнет запугивать: «Или ты будешь молчать, или…» Как бы ему объяснить, что он напрасно встревожился? Не до него мне сейчас, со своими бы проблемами разобраться! Ладно, пусть выскажется, а там посмотрим.

– Проходите, Василий… э-э-э…

– Просто Василий.

– Проходите, я вас слушаю.

Бабушка деликатно прикрыла дверь, и мы с гостем остались наедине. Предложив Васе присесть, я выжидательно уставилась на него.

Проигнорировав мягкий диван, Горячев уселся на деревянную табуретку. Мельком взглянув на меня, тут же отвел взгляд.

– Не смотри мне в глаза, – зачем-то предупредил он. – Взгляд у меня теперь тяжелый.

– Уже знаю, – напряженно отозвалась я.

– Ты уж извини за вчерашнее!

Вот уж чего не ожидала, так это Васиных извинений. Он что, извиняться сюда пришел?

– Хорошо.

Может, сейчас уйдет?

Но Горячев и не думал уходить. Тяжело вздохнув, он потер узловатыми пальцами свой длинный, узкий нос.

– Я вот зачем пришел-то. Хочу объяснить, как все на самом деле было, чтобы ты не думала обо мне совсем уж плохо. Не нападал я на старика, и убивать его тем более не хотел. Он сам на меня напал.

– Кто, Макарыч?!

– Кто ж еще.

– Ничего не понимаю. Зачем ему было на вас нападать? Никакого смысла.

– Я и сам поначалу не понял. Спросонья был, к тому же нетрезвый. Потом он мне все объяснил.

– Кто, Макарыч?

– Кто ж еще…

Отвернувшись к окну, Горячев начал рассказывать. Во время рассказа его жилистые кисти жили своей напряженной жизнью: то сплетали пальцы в замок, то стискивали худые колени, то интенсивно разминали друг друга.

– Дело, значит, было так. Я проснулся, когда в лесу уже светало, и чуть не помер от страха. Кто-то в черном, склонившись надо мной, пристально смотрел мне в лицо. Я протер глаза и узнал Ивана Багрова. Он стоял возле меня на коленях, а в руке держал острый нож. Тот самый… Рука с ножом уже была у моего горла. Вскрикнув, я перехватил эту руку, и начали мы с дедом бороться. А поскольку был я со сна и нетрезвый, то не сразу смекнул, что как-то уж слишком легко одолеть его получается. У Ивана-то сила в руках была железная, пальцами гвозди мог гнуть, а тут – словно со слабой женщиной борюсь. Развернул я его руку от себя и вдруг почувствовал… ну, вроде нож во что-то упругое входит. Глянул, а рукоятка уже у деда из груди торчит!

Я как осознал, что наделал, чуть в обморок не грохнулся. Нож выдернул и на траву опустил. А Макарыч, вместо крика о помощи, пальцем меня к себе манит и жутким таким хрипящим шепотом произносит: «Василий, дай мне свою руку!» Я руку ему протянул, и он цепко так за нее ухватился.

«Возьми, – говорит, – Вася, мой дар!» Я в ответ мычу что-то нечленораздельное. А он опять: «Берешь дар?» «Беру», – отвечаю просто потому, что не желаю ему перечить, а самому и невдомек, о чем речь. Одна мысль в голове бьется, что человека случайно убил! А Багров, задыхаясь и хрипя, продолжает: «Я, Вася, сегодня окончательный выбор сделал. Внука мне ждать бессмысленно, не приедет он, пока не помру. Хотел, было, Наташке свой дар отдать, да не годится девка в ведьмы! Будет ведьма вздорная и глупая, только ремесло испоганит. Ей бы семью, детишек, а тайные знания в пустой голове не удержатся. Вот ты, Вася – другое дело! Хоть и алкаш, а не дурак. С пьянством завяжешь (а ты завяжешь, даже не сомневаюсь!), достойным наследником станешь…»

И тут по мне словно токи побежали. Сначала по руке, а потом и всего затрясло. В груди так муторно сделалось, аж затошнило. Я хриплю: «Иван, что это ты со мной делаешь?», а он мне: «Силу свою тебе передаю…» Тогда я ему: «Зачем мне твоя сила, все равно ведь в тюрьму посадят!» «Нет, – отвечает дед, – не посадят. Возьми платок у меня из кармана. На ноже отпечатки сотрешь, никто на тебя не подумает. Пусть Сава в тюрьму садится, ему там самое место! Только не вздумай проболтаться…»

Сказал и сразу помер. Я ж достал его носовой платок, рукоятку тщательно протер, платок выбросил, отошел на несколько шагов и без чувств свалился. Очнулся от крика. Наташка Сидорова голосит: «Убили! Убили!»

Тогда я в убийстве не признался, а теперь уж и не знаю как. Тяжело мне с этим жить, очень тяжело! Савелий за меня в тюрьме сидит, пусть и дурной он человек, а сидит не за свое… Может, в милицию пойти с повинной?

Я слушала довольно рассеянно, временами открыто поглядывая на часы. Хорошо, что рассказ длился недолго.

– Идите, – уныло поддержала я (а чему прикажете радоваться, если Савелия на волю выпустят?) – Если будет явка с повинной, много вам не дадут.

– Знаю, – промолвил Вася. – Условный срок получу.

– Откуда вы это знаете?

Не выдержав, я все-таки взглянула на Горячева. Колдун по-прежнему смотрел в окно и едва заметно улыбался. Его худые руки с узловатыми пальцами теперь спокойно лежали на коленях.

– Откуда, откуда… Сам не пойму. Приходит знание, и все. Вижу себя в зале суда, вижу судью в черной мантии… Слышу, как судья объявляет приговор: «Три года условно».

– А вдруг не совпадет? – засомневалась я. – Вдруг судья в вашу версию не поверит?

– Поверит! – твердо заявил Василий и добавил:

– До сих пор все совпадало. Да хоть у бабки своей спроси… Спроси, как я у Верки мужа спас!

– Еще, говорят, вы пропавшую козу нашли…

– Было дело.

– А будущее вы предвидеть можете?

– Могу, но лишь настолько, насколько Бог позволяет.

Мне вдруг захотелось спросить у Горячева, получится ли у меня с Егором. Я уже даже открыла рот, но в последний момент испугалась. Вдруг колдун скажет, что не получится? Что мне тогда делать? Нет, уж лучше спросить что-нибудь нейтральное.

– А что еще вы можете?

– Много чего. Внук Багрова, когда деда хоронить приезжал, все его книги на помойку вынес, а я подобрал. Тайные знания в тех книгах содержатся, можно сказать, вся древняя магия…

– Так вы и порчу снять сумеете?

– Сумею, если Бог позволит.

– И приворот наложить?

Господи, ну, зачем я об этом спросила? Словно кто-то за язык потянул…

Он озадаченно хмыкнул.

– А тебе зачем?

– Да так… У подруги беда. Влюбилась в одного – не ест, не спит, только о нем и думает, а он прочь ее гонит. Вроде и нравится она ему, но почему-то гонит…

Взглянув на меня, Василий быстро отвел глаза.

– Скажи подруге, чтоб о привороте даже и не думала!

– Почему? Потому что – грех?

– Естественно, грех. Насилие над человеком – всегда грех. Но дело не только в этом… Несчастная любовь – это испытание для души, а испытания не просто так нам даются. Они человеку необходимы, после них он как бы на новый уровень выходит. Подружка хочет избежать испытания, только ничего из этого не выйдет. Там (он красноречиво поднял глаза вверх) за этим строго следят. От одного убежишь, другое взамен получишь. Похлеще первого будет. Еще и карму плохую наживешь. Ты поняла меня?

– Кажется, да…

– Ну, ладно, пошел я. Спасибо, что выслушала. Вот рассказал тебе все, и сразу полегчало!

Он направился к выходу, но, замедлив шаг, обернулся на пороге.

– Подруге-то мои слова передай!

– Обязательно передам, – потупив взор, ответила я.

Неужели Вася распознал мою ложь? Наверняка распознал. Ну, и черт с ним! Подумаешь, какой праведник выискался! Савелий-то второй месяц в тюрьме сидит, а Вася все думает, идти ли ему с повинной… А коли сам не ангел, то нечего другим мораль читать! Не нужны мне его нравоучения. Ничего они не изменят, потому что я уже все решила.

Ну, нет мне больше жизни без Егора! Плохо мне без него, так плохо, что ни дня дольше не выдержу. И, что самое обидное – мне плохо, а Егору наплевать. Так почему я должна терпеть эту муку, когда ему «наплевать»? Пусть и он познает муки любви! Жаль только мучиться рыжему особо не придется, ведь его я, в отличие от Андрея, действительно люблю. Какая может быть мука, если я всегда буду рядом, готовая дарить ласки и поцелуи? От моей затеи никому не будет хуже. Всем будет только лучше!

– Ну все, бабуль, я пошла!

– Куда это ты, Викуся? К Звереву небось?

– А что?

– А то! Зря ты это затеяла.

К счастью, бабуля не знала, что я затеяла, а знала бы – заперла бы в избе и вызвала мать. Ведь собралась я вовсе не к Звереву, а к Лукерье, поскольку иначе поступить просто не могла.

Вновь увидев меня на пороге, Лукерья сначала опешила, но спустя мгновение растянула тонкие губы в притворной улыбке. Видно, вспомнила о моей стабильной платежеспособности! Деревня – это вам не город, клиенток раз-два и обчелся, а скудный бюджет пополнять как-то надо, сейчас даже дети это понимают. Даже нахальный черный кот, вальяжно развалившийся на диване, тут же все понял и приветственно замурлыкал.

– И что же у нас опять случилось? – ласково, но с заметной ехидцей, защебетала колдунья. – Неужто вновь проблемы любовные?

– Вы, бабушка, просто ясновидящая!

– Да тут не нужно никакого ясновидения! У молодых все проблемы – любовные. По себе знаю, тоже когда-то была молодухой. Выкладывай, девка, свою проблему!

Я беспомощно уставилась в пол, слова упорно не решались сорваться с губ. Когда дело касалось незнакомого Лукерье Андрея, говорить было намного проще, а Егор, можно сказать, вырос у нее на глазах. Может, к нему уже кто-то из нелидовских девок клинья подбивает, а тут городская встряла. Захочет ли бабка помочь или пошлет куда подальше?

Лукерья насмешливо ухмыльнулась.

– И долго мы будем в молчанку играть?

– Тут такое дело… – начала я, – несчастная любовь у подруги.

Далась же мне эта «подруга»! Кого пытаюсь обмануть, разве что саму себя…

– У подруги? И где ж эта подруга?

– Тут… Перед вами.

– Ничего не понимаю, – пожав плечами, пробормотала ведьма. – Ты же только вчера у меня отворот заказывала! Еще уверяла, что парень тебе не нужен…

Мне хотелось провалиться на этом самом месте, но я лишь пунцово зарделась и мученически закатила глаза. Представляю, какой неисправимой идиоткой я выглядела в глазах этой видавшей виды старухи!

– Тот парень мне действительно не нужен, потому что мне нужен совсем другой.

Хозяйка всплеснула дряблыми старческими руками.

– Ах, вот в чем дело! Одному, значит, отворот, а другому – приворот. Ну, и хитра же ты, девонька!

Я согласно кивнула. Не то, чтобы считала себя особенно хитрой, просто спорить с Лукерьей не хотела.

– Имя парня назови.

Тут я еще больше раскраснелась и заерзала на месте так, словно давно стремилась попасть в известный кабинет с табличкой «Ж» на двери.

– Зачем вам его имя? Давайте лучше без имени! Фотографии у меня тоже нет, зато я его личную вещь принесла. Вот она.

Демонстрируя прихваченную у Зверева авторучку, я порадовалась собственному везению. Как кстати я ее замыкала, словно знала, что пригодится!

Но радость оказалась преждевременной. Даже не взглянув на авторучку, старуха вперилась в меня подслеповатыми глазками.

– Как это – «давайте без имени»? Я ж не столб фонарный привораживать буду! Нужно конкретное имя.

– Неужели нельзя без имени?

– Послушай-ка, девка! – прикрикнула на меня Лукерья. – Я тебе не какая-нибудь мошенница, за воздух деньги не беру. Решила поиграться – открой газету и звони по объявлениям. Там на все пойдут, только плати! Но я тебе сразу скажу – результата не будет. Хочешь крепкий приворот, называй имя!

Опустив глаза, я еле слышно пролепетала.

– Егор.

Тут глазки Лукерьи как-то странно забегали.

– Это какой же Егор-то? Не Парашин ли внук?

Мое застенчивое молчание справедливо было принято за знак согласия.

– Выходит, не зря в деревне судачили… – нехорошо усмехнулась старуха. – Ну, и нашла ты себе кавалера! Угораздило же тебя…

– Что значит – угораздило?! – возмутилась я. – Егор – отличный парень! И вообще… Какая вам разница, кого привораживать?

Лукерья задумчиво почесала голову под несвежим голубым платочком. Потом в упор взглянула на меня.

– Тебя, кажется, Вика зовут? Так вот что я скажу тебе, Вика. Нелюдь он, твой Егор, настоящий нелюдь. И ворожить на него не буду, хоть озолоти! Ни за какие деньги не буду! Все, уходи. Сеанс окончен.

«Савелий… Савелий ей все разболтал, – пронеслось у меня в голове. – Вот ведь подлец!»

– Егор – не нелюдь! – пылко возразила я. – Просто он чуть-чуть не такой, как все.

Прищурив глаза, ведьма вновь усмехнулась.

– А ты, я вижу, уже в курсе… Куда ж ты, дурочка, лезешь? Беги от него, пока не поздно!

– Может, все-таки попробуете? – теряя надежду, пробормотала я.

– Нет! – отрезала старуха. – За нелюдя не возьмусь. Мы, колдуньи, тоже жить хотим.

Она стояла передо мной, уперев руки в боки, всем своим видом указывая на дверь. Но вместо того, чтобы уйти, я громко разрыдалась. Плюхнулась на старухин диван и, обхватив голову руками, заскулила так, что наглый черный кот в страхе вылетел из комнаты. Почувствовав бабкину руку на своих волосах, зарыдала еще сильнее.

– Прошу вас, помогите! – скуля и всхлипывая, молила я. – Я… Я так больше не могу! Плохо мне без него, понимаете? На сердце такая тоска, такая боль… Выть от этой боли хочется. Я так надеялась на вас, так надеялась. А вы… Вы отняли последнюю надежду. Ну, сделайте хоть что-нибудь! Я вам хорошо заплачу. Сколько скажете, столько и заплачу.

Гладя меня по голове, старуха задумчиво кряхтела. Затем сердито бросила:

– Остуду тебе сделаю, забудешь о своей любви. А за работу пять тыщ возьму!

– Сделайте, – простонала я. – Уж лучше забыть, чем так мучиться!

Оставив в покое мою голову, Лукерья тихо выскользнула из комнаты.

Оставшись одна, я перестала рыдать. Если старуха не солгала, сейчас все закончится, и мне, наконец-то, станет легче. Пять-десять минут, и все, свободна. Совершенно свободна!

В тревожном нетерпении я отправилась гулять по дому. И почти сразу наткнулась на старуху. Она сидела за кухонным столом, перед ней стоял стакан с прозрачной водой. Наклонившись над стаканом, она что-то быстро наговаривала:

Я на цыпочках вернулась в комнату, вскоре там появилась Лукерья.

– На, деточка, выпей, – сказала она, любезно протягивая мне стакан с водой.

– Что это? – испуганно спросила я.

– Водичка заговоренная. Остуду заказывала? Заказывала. Вот и пей!

Дрожащей рукой я взяла граненый стакан и медленно поднесла ко рту. Верхние зубы глухо стукнулись о толстое стекло.

«Пей, Вика, пей! Чего ты медлишь? Забудешь враз о своей любви!»

Как-то не верится… Неужто все так просто? Неужто несколько глотков прозрачной водицы потушат мою безумную страсть к Егору? Не может быть.

А если все-таки может? Если после бабкиного пойла чувства к Егору исчезнут, как насморк после гриппа? Что тогда?

Тогда мне больше не будет больно. Тогда я спокойно вернусь в Москву. Возможно, я снова займусь Андреем. Превосходно, но… Мне очень мешает какое-то «но»!

– Пей! Чего застыла? – подначивала меня ведьма. – Не бойся, не отравишься!

Но я не слышала ее слов, потому что в этот миг во мне зрело некое понимание, и важно было не упустить его смысл.

«Разве несчастная любовь – это только боль? – думала я. – Будь это так, любовь бы лечили анальгином, поэты не сочиняли бы о ней стихи, а писатели не писали романы… Ушибленная нога тоже болит, но никого не вдохновляет сочинять поэмы. А о несчастной любви пишут все, кому не лень. Так что в ней такого, помимо боли? Что рождает прекрасные рифмы и образы, что, что, что?»

Я зажмурилась, ища ответ, и он вдруг зажегся в моей голове огромными светящимися красными буквами.

СЧАСТЬЕ!

Горькое, жгучее, отравленное, сдирающее кожу СЧАСТЬЕ. Как же я раньше-то не поняла?!

Отведя в сторону стакан, я покачала головой.

– Что с тобой, девонька? – удивленно спросила ведьма.

С торжествующей улыбкой я протянула стакан обратно.

– Возьмите, я передумала.

Изумление на лице старухи быстро сменилось выражением глубочайшего разочарования.

– А как же моя работа?! – глухо спросила она.

Сунув руку в карман трикотажной курточки, я извлекла на свет пять слегка помятых тысячных бумажек – свои последние деньги.

– Вот! Это вам за работу, которая не пригодилась. И за то, что вы мне все-таки помогли.

– Как это? – не поняла она.