Текст книги "Блуждающий свет за окном"

Глава восьмая. Лукерья

Да, на такую удачу я даже не надеялась. Нежданно-негаданно, за просто так, за здорово живешь, попасть на настоящий колдовской шабаш! Я-то думала, что о шабашах только в книгах пишут, что все эти ведьминские сборища – пустая выдумка писателей-мистиков, если и были когда-то, то канули в лету… Выходит, ошиблась. Завтра я смогу увидеть «свистопляски у костра» собственными глазами! А уже послезавтра смогу обо всем рассказать, чтобы у некоторых от удивления челюсть отвисла. Держись, Егор Зверев!

Вот только Савелий не внушает особого доверия. Нет, про шабаши в лесу он не соврал – помню, бабушка о них тоже говорила. Но эти его похотливые взгляды… Ох, не нравятся они мне! Потом-то он, правда, поостыл, видно страх перед Макарычем отбил даже похоть. Но идти с ним по ночному лесу все равно страшновато. Вот если бы с нами был кто-то третий, да хоть тот же рыжий! Но Савелий выставил жесткое условие – никому ни слова. Придется выполнять. Так что в лес мы отправимся без свидетелей. Только пусть не думает, что я легкая добыча, есть у меня в сумочке одно средство, уже опробованное на полуночном уличном грабителе… Совершенно убойная вещь! Не дай бог кое-кому руки распустить!

Дольше мне размышлять на эту тему не пришлось, впереди уже показался дом Лукерьи. Впрочем, дом – это слишком громко. Избушка замшелая, еще точнее – избенка. Маленькая, неказистая, с покосившимся крыльцом, с виду того и гляди рухнет. Два низких окошка на улицу, даже веранды нет. В окнах старенькие ситцевые занавесочки. Шаткий забор по периметру, нескольких досок, как водится, не хватает. За забором куры квохчут, как оголтелые – петух их, что ли, топтать взялся? Откуда-то с заднего двора доносится блеянье козы.

Подойдя ближе, я обнаружила за забором махонькую старушонку. Едва завидев меня, она быстро засеменила навстречу. На ней был темный бязевый халатик и красный, в мелкий цветочек, фартук. Из той же, красной в цветочек, материи была и косынка на голове. На худых жилистых ножках войлочные домашние тапочки. В руках старушка держала курицу, вероятно, только что пойманную на бульон.

– Ты, девонька, ко мне? – подойдя к калитке, ласково защебетала она. Ласковый тон немного не вязался с хитрым прищуренным взглядом, котором смотрела на меня старушенция. – Проходи, милая, проходи. Расскажи бабушке о своей беде! Лукерью тут все знают. Она во всяком деле пособит, в любой беде поможет.

Перехватив курицу одной рукой, другой она стала открывать калитку. Резвая птица тут же воспользовалась моментом и с радостным квохтаньем вырвалась на свободу. Досадливо махнув на нее рукой, Лукерья тут же улыбнулась беззубым ртом, настежь распахнула калитку и пригласила меня в избу. Я, не колеблясь, последовала за ней. В отличие от Макарыча и Савелия, старушка не внушала никаких опасений. Обычный «божий одуванчик», немного нелепый и вполне безобидный. Даже Татьяна на ее фоне казалась хищной тигрицей.

В избе, как я и ожидала, оказалось сумрачно и тесно. Обилие старых и, похоже, не очень нужных вещей производило впечатление захламленности. В узком коридорчике впритык друг к другу стояли какие-то тумбочки, этажерки, табуретки, на которых были разложены кастрюльки, тазики, прищепки, коробки со стиральным порошком и прочая хозяйственная мелочь. Запах в доме был тяжеловатый, затхлый.

Миновав коридорчик, мы оказались в чуть менее захламленной комнате с пожелтевшими выцветшими обоями и щелястым дощатым полом. На площади около тринадцати квадратных метров теснились потрепанный диванчик-книжка, старый трехстворчатый сервант, накрытый сероватой тряпицей комод, облезлое трюмо, круглый столик (все из разных мебельных наборов) и несколько жестких деревянных стульев. Старушка, суетясь и что-то приговаривая, усадила меня за стол, сама же присела напротив. Выцветшие, неопределенного цвета глазки вновь с прищуром уставились на меня.

– Ты, девонька, вроде нездешняя, – начала она. – Хотя лицо почему-то кажется знакомым… Верно, на актрису какую похожа – их сейчас столько развелось! Из города, что ль, приехала?

– Из города, – подтвердила я, решив не сообщать о своем родстве с Марией Ельцовой. Вряд ли оно мне поможет в беседе с Лукерьей…

– Из Шатуры или из самой Москвы? – допытывалась старушка.

– Из самой!

Услышав про Москву, старушка засияла, как начищенный до блеска самовар. Похоже, внимание москвичей было для нее главным мерилом успеха.

– Ну, что тут скажешь! Даже в столице про бабушку Лукерью знают! – с гордостью промолвила она. – Людей, девонька, не обманешь. В газетах, вон, повсюду пишут: «Верну мужа, избавлю от соперницы…» Да только все это пустые слова! Не возвращаются мужья-то. А почему? Да потому, что реклама – она и есть реклама. А у меня, милая, стопроцентная гарантия. Никаких жалоб и этих… (она наморщила лоб) … как теперь говорят-то… Вспомнила – рекламаций! Довольна будешь моей работой, даже не сомневайся. За работу возьму недорого. Тысчонку – другую, и хватит. Говори, что заказывать-то пришла? Приворот, отворот, сухоту на соперницу? Говори, не стесняйся! Эти уши и эти стены всякое слыхали, а дальше них не просочится…

На миг я растерялась. Бабка смотрела на меня с таким алчным интересом в глазах, что просто язык не поворачивался задать вопрос о какой-то там аномалии. Представив, как вытянется ее лицо, едва она осознает, что молодая москвичка вовсе не клиентка, а просто поболтать пришла, я решила ее не разочаровывать. В конце концов, стоит ли мне зацикливаться на какой-то одной способности местных «чародеев»? Это как из творческого наследия поэта выбрать единственное стихотворение и только его и изучать. А не поставить ли перед собой задачу шире, например, так – «всестороннее изучение паранормальных способностей нелидовских колдунов и ведьм»? Егору оно, конечно, без надобности, но я же не только ради Егора, мне и самой интересно, существуют ли ведьмы на самом деле? Вот, к примеру, Лукерья… Кто она – старая прожженная мошенница или все-таки что-то может? В общем, не будем спешить с выводами, пусть бабка продемонстрирует свои возможности! А моя задача – обратить их себе во благо…

– Приворот, – слегка помедлив, сказала я.

– Будет тебе, деточка, приворот! – весело прощебетала Лукерья. – Вовек твой парень от тебя не отстанет. Как привязанный за тобою ходить будет, на других даже и не взглянет. Слово мое – железное, за ним не какая-нибудь халтура, а серьезная работа! Фотографию-то принесла?

– Фотографию?! – огорчилась, было, я, но тут же радостно шлепнула себя по лбу. – Конечно, принесла!

Достав из сумочки мобильный телефон – предмет моей особой гордости (тонкий лакированный корпус, мощная по тем временам фотокамера, весь набор современных возможностей, включая видеосъемку), я вывела на дисплей последний снимок Андрея. Снимок был сделан всего четыре дня назад. Андрей на нем – просто загляденье. Настоящий викинг! Четкая чистая линия лба, красивый разлет бровей, короткий ежик белокурых волос, глаза светлые, на снимке серо-стальные, а при ярком солнце – пронзительно-голубые, как у киношных викингов… Разве что для викинга немного хлипковат, но по фотографии не видно.

– Вот так красавчик! – восхищенно промолвила Лукерья, подслеповатыми глазками вглядываясь в снимок. – Ох, рискуешь, девка! Чтоб такого удержать, надо очень сильно постараться. Без приворота здесь никак не обойтись!

Я обиженно поджала губы. На что это она намекает? На то, что сама по себе я ничего не стою? Да я!.. А, впрочем, что я? Может, как женщина, я и вправду ничего не стою? Вон даже рыжий Егор не обратил на меня внимания! Одни лишь старики, вроде Савелия, еще западают…

В этот момент дисплей погас, и бабка негодующе заверещала:

– Что это ты принесла?! Как я с таким фото работать-то буду? Обычный снимок принести не догадалась?

Я лишь пожала плечами.

– Нет у меня обычного. Кто сейчас с собой обычные-то носит?

– Ох, молодежь, молодежь! – опершись на локоток, посетовала колдунья. – Ничего в таких делах не смыслит. Нормальная фотография завсегда пригодится. По ней и сгубить и вылечить человека можно. А эта в твоем телефоне – ни то ни се. Спрячь свой телефон и дай мне любую вещь белокурого красавчика.

Вот так проблема! О вещи-то я не позаботилась. Если б заранее знать, как события повернутся! Другие девчонки подолгу ищут, кто бы им парня приворожил, а мне удача сама навстречу прет. Неужто из-за сущей ерунды все дело сорвется?!

Тщательно перерыв свою летнюю сумочку из светлой рогожки, я со вздохом облегчения выудила из нее блестящую металлическую зажигалку. Неделю назад я одолжила ее у Андрея, да так и не сподобилась вернуть. Откровенно говоря, просто забыла. Курю-то я только за компанию, ну, чтобы проще было общаться, а в одиночестве ни в жизнь не закурю – здоровье, знаете ли, дороже!

– Вот, держите. Это его вещь.

Придирчиво осмотрев зажигалку со всех сторон, бабулька благосклонно кивнула:

– Годится.

Она вышла из комнаты и вскоре вернулась со стаканом обычной на вид воды. Затем, нагнувшись, достала из комода два низких бронзовых подсвечника, тонкие церковные свечи, коробок спичек и небольшое круглое зеркало на подставке. Привычно закрепила свечи в подсвечниках, между ними поставила стакан с водой, напротив себя – зеркальце. Недолго думая, бросила в стакан с водой Андрееву зажигалку.

Ошарашенная, я лишь слабо пискнула:

– Она же больше не зажжется!

– И не надо, – промурлыкала Лукерья. – Не для того она теперь предназначена. Для курева пусть красавчик новую купит, чай не обеднеет!

Пытаясь осознать услышанное, я примолкла. Как это «не для того предназначена»? А для чего же?

– Теперь назови-ка мне имена – свое имечко и красавчика белокурого, – потребовала колдунья. – Соединю я их навек.

– Вика и Андрей, – смущенно пробормотала я.

– Вика и Андрей, – задумчиво повторила за мной колдунья и прикрыла глаза морщинистыми веками.

– А ты уже была с Андреем, Вика?

– Нет, – смущенно призналась я.

– А с другими парнями?

– Да нет же! Зачем вам, вообще, это знать?

– Не сердись, девонька! Раз спрашиваю, значит нужно.

В комнате повисла напряженная давящая тишина, не прерываемая ни случайным скрипом, ни стуком, ни тиканьем часов, ни прочими звуками. Еще недавно громко квохчущие куры, как будто разом уснули. Уснула, вероятно, и примолкшая коза на заднем дворе. Даже птицы за окном то ли неожиданно онемели, то ли вовсе сгинули…

Не могу точно описать, что я чувствовала, но вокруг меня определенно что-то происходило, словно ранее неощущаемые силовые линии внезапно четко обозначились и замкнулись в поглощающий звуки кокон. Хотелось, разорвав кокон, выбежать наружу, но во всем теле ощущалась некая ватность, граничащая с легким параличом.

Лукерья, наконец, открыла глаза и, разрушая тягостную тишину, глубоко вздохнула. Тут же, словно по сигналу, во дворе закудахтали куры, заблеяла коза, послышалось щебетание мелких птиц. Кокон распался, оставляя вместо себя вопрос: «Было ли это на самом деле, или воображение разыгралось?» Вопрос угас, не дождавшись ответа, а старуха тем временем чиркнула спичкой, зажгла церковные свечи, подождала, когда их пламя станет высоким и ровным, затем трижды дунула на воду и что-то быстро-быстро забормотала.

«О чем это она бубнит?» – подумала я, напрягая слух. С большим трудом мне удалось разобрать слова.

Бубнила старуха о «рабе божьем Андрее» и «рабе божьей Вике». О том, что Андрей должен сохнуть без Вики, как дерево сохнет без воды, а земля – без дождя, и тосковать без Вики от самого рассвета до глубокой ночи. И чтоб без Вики ему не пелось и не плясалось, не елось и не спалось, чтобы еда была пресной, вода горькой, а вино кислым, и чтобы все другие девицы казались ему противней свиней и страшнее чумы.

Слова показались мне невероятно смешными, и я едва сдерживалась, чтобы не захохотать – щипала себя за руку, прикусывала язык и, как могла, задерживала дыхание. Один раз, не выдержав, все-таки прыснула, но бабка то ли не заметила мой смешок, то ли решила, что это «нервное».

Закончив бормотать, она велела мне ничего на столе не трогать и вновь куда-то вышла. Тут же в приоткрытую дверь вплыл раскормленный черный кот, повертел крупной головой, потерся о мои ноги и, не долго думая, запрыгнул мне на колени. Разлегшись на моих ногах, словно на тахте, котяра довольно замурлыкал. От такой бесцеремонности я поначалу опешила, потом попыталась сбросить наглеца, при этом миролюбивый с виду кот угрожающе зашипел. Пришлось смириться с четвероногим агрессором и даже слегка поглаживать ему пушистый бочок.

Внезапно мне вспомнились слова Савелия: «Еще он способен обернуться черным котом, тому есть надежные свидетели». Я в ужасе уставилась на котяру. А что, если сейчас на моих коленях вовсе не кот, а самый настоящий оборотень? Что если это… Иван Багров? Поглаживать зверя мне мгновенно расхотелось, и чтобы даже случайно не дотронуться до него, я подняла руки вверх. Кот тут же обратил ко мне свою усатую морду и просительно замурлыкал.

«Не дождешься, грязный похотливый старикашка, не буду больше гладить твой бочок!» – прошептала я

Такой меня и застала вернувшаяся Лукерья – с напряженно выпрямленной спиной, поднятыми вверх руками и выражением мистического ужаса на лице.

– Брысь, Черныш, пошел прочь! Не получишь сегодня сметанки, прохиндей! – прикрикнула она на кота.

Небрежным жестом согнав животное с моих колен, она сурово пригрозила ему пальцем. Кот обиженно мяукнул и, задрав пушистый хвост, гордо удалился восвояси.

Я с облегчением рассмеялась – ну, какой это Макарыч, обычный домашний кот. Хороша студентка-медичка! Совсем рехнулась с этими колдунами, в любую чушь готова поверить.

Разобравшись с наглым любимцем, Лукерья двумя пальцами достала из воды Андрееву зажигалку и протянула ее мне.

– Вот, держи. Как встретишь милого, верни ему эту вещицу, только положи прямо в руки. Запомни накрепко – не в карман ему засунешь, не в сумку бросишь, а прямо в руки!

Понимающе кивнув, я убрала мокрую зажигалку в сумочку. Позже решу, что с ней делать: может, отдам Андрею (если со свадьбой будет тянуть), а, может, просто выкину…

– Еще возьми мой приворотный порошочек, – продолжила колдунья. – Подсыплешь ему немного в чай или в кофе… В пепси-колу тоже можно… В любой напиток, лишь бы был он темного цвета!

С этими словами она достала из кармана прозрачный пакетик с какой-то бурой пылью и, заметив мой испуганный взгляд, добавила.

– Не бойся, не отравишь! Я за свою работу отвечаю. Многие этим порошочком воспользовались – кроме благодарностей, ничего я от них не слышала.

– А что – без порошочка приворот не подействует? – на всякий случай поинтересовалась я (уж больно не хотелось пичкать любимого всякой гадостью!).

Лукерья удивленно приподняла брови. Похоже, мои лихие предшественницы подобных вопросов не задавали и, готовы были скормить любимым все что угодно, вплоть до цианистого калия. Лишь бы соперницам не достались!

– Подействовать-то подействует, но не в полную силу. Слабее будет. Ты ведь хочешь привязать к себе Андрея на всю жизнь?

– Ну да, – не совсем уверенно ответила я.

Вопрос Лукерьи внезапно заставил меня задуматься, а нужен ли мне Андрей на всю жизнь? Я его, конечно, безумно люблю, но «вся жизнь» – это же очень, очень долго, так долго, что невозможно представить. Даже десять лет – немыслимо долгий срок, за десять лет все так изменится, что никакого воображения не хватит! А уж представить, что будет через двадцать, просто нереально. О чем я буду мечтать через двадцать лет, к чему стремиться? Какие люди будут меня окружать? Захочу ли я в свои сорок быть с этим взбалмошным белокурым викингом, кстати, тоже уже далеко не мальчиком? Не знаю! Нет у меня в этом полной уверенности, и неполной тоже нет.

Меня с детства пугает обряд венчания, а точнее, присутствующие в нем слова: «Пока смерть не разлучит вас». Когда они звучат, торжественно и непреклонно, мне почему-то представляется тюрьма, в которой двое навсегда прикованы друг к другу. По-моему, это слишком жестоко. Даже если они влюблены сейчас, будут ли любить друг друга всю жизнь? Кто может дать гарантию вечной любви?

– Конечно же, на всю жизнь! – отметая ненужные сомнения, воскликнула я.

Старуха довольно улыбнулась.

– Тогда без порошочка никак нельзя. Он такую силу имеет, что ничем ее потом не разрушить. К какому колдуну не обратись, никто мой приворот не снимет. Вовек красавчик тебя не разлюбит. Как бы там соперницы не мудрили, он будет твой и только твой! Ты ведь этого хочешь?

– Именно этого, – поспешно подтвердила я, дала Лукерье две тысячи рублей и, стыдливо пряча глаза, направилась к выходу.

«Не существует никаких приворотов, – убеждала я себя. – Да и не нужны они мне, он и так меня любит. Очень скоро мы поженимся, и будем жить вдвоем долго и счастливо. А все эти заговоры при свечах – забавная игра для взрослых девочек!»

Но стыд никуда не делся. Выйдя за калитку, я быстро пошла по улице. Идущая навстречу сельчанка взглянула на меня неприязненно, видно заметила, чей двор я только что покинула. Я попыталась принять независимый вид – мол, заходила, да мало ли по какому делу! – но краска стыда выдала меня с головой. Внезапно мне захотелось выкинуть пакетик и зажигалку здесь же у дороги, но мусорных контейнеров поблизости не наблюдалось, а бросать сор на землю меня отучили еще в детстве.

Глава девятая. Василий Горячев

Заигравшись в исследователя аномальных явлений, я опоздала к обеду.

– Где ж ты бродила, красавица? – добродушно спросила бабушка.

– На речке загорала, – не моргнув глазом, соврала я.

Чувство стыда незаметно растаяло, приворотные атрибуты мирно покоились в сумочке, впереди маячили новые приключения…

– Одна или… с Егором? – поинтересовалась она как бы между прочим.

– С Егором? Это с какой же стати?

– Вы ж, вроде, встречаться начали…

– Встречаться?

О боже, совсем забыла! Мы ж вчера вечером как бы прогуливались… Чем плоха ложь, так это тем, что о ней очень быстро забываешь!

– Ну, бабуль, ты даешь. Разок прогуляться за селом – это уже «встречаться»?

– Ладно, тебе виднее… Ты, кстати, не промокла? Тут дождь сильный был.

Промокнуть я никак не могла, поскольку во время ливня была на другой окраине села. У реки дождя тоже могло не быть, туда облачность не доходит…

– Это над тобой был дождь, – уверенно заявила я, – а у речки светило солнце. Там, где река, уже нет аномалии!

– Ну да? – искренне удивилась бабушка.

– Так ты не в курсе? – в свою очередь удивилась я. – Живешь тут всю жизнь и не знаешь, что аномалия хвойный лес захватывает?

– Не знаю, внученька, – просто ответила она. – Я не шибко ею интересовалась. Да и ты в это дело не лезь – отец бы не одобрил!

– Папа как раз бы одобрил, – возразила я. – И не бойся ты за меня, ничегошеньки со мной не случится!

Бабуля покачала головой и отправилась накрывать на стол. Пока она гремела посудой, я обдумывала дальнейший план действий.

Последней в моем списке была Марфа. Я могла посетить ее завтра утром, а могла уже сегодня, после обеда. Немного подумав, решила: «Сегодня!», такой уж выдался день…

Бывают дни, когда все удается, когда трудные дела проворачиваются сами собой, когда в нужный момент находятся верные слова и предпринимаются необходимые действия. В чем тут секрет неизвестно: может, звезды выстраиваются особым образом, может, внутренние ритмы совпадают с неведомыми космическими пульсациями, но подобные дни бывают у всех. И, похоже, у меня сегодня именно такой день! А, значит, нельзя останавливаться, нельзя терять темп, ведь уже завтра полоса удачи может уйти.

После обеда я сказала, что опять пойду на речку и, слегка подправив макияж, ускользнула на улицу. Однако направлялась я не на речку, а к дому Марфы. Было жутковато, но весело. После предыдущих встреч с деревенскими магами, я чувствовала себя настоящим асом в установлении контактов с этими самыми магами. Поэтому шагала легко и уверенно, словно шла на встречу с подружкой, а не с самой злющей из нелидовских ведьм. Навстречу мне нетвердой походкой вышагивал деревенский мужичонка. Нетвердой – это еще мягко сказано. Как ни старался он держаться середины дороги, его все время заносило то вправо, то влево, а пару раз и вовсе вынесло за обочину. Мужичонка был худой, можно даже сказать – тощий, в мятой задрипанной одежке и раздолбанных сандалиях неопределенного цвета. Темно-рыжие волосенки сосульками спадали на лоб. На вытянутом лице красовалась как минимум трехдневная щетина.

После Егора и Савелия, это был уже третий рыжий. «Родственники они тут все, что ли?» – удивленно подумала я.

Впрочем, кроме цвета волос, этих троих, похоже, ничто не объединяло. Все были разной комплекции, с непохожими чертами лица, да и волосы у них были совершенно разных оттенков: у Егора интенсивно медные, у Савелия – рыжевато-золотистые, почти песочные, а у пьяного мужичонки – словно наспех окрашенные хной.

Напрасно я надеялась, что пьяница, не обратив на меня внимания, мирно проследует своей дорогой, напрасно делала вид, что целиком погружена в свои мысли и никого вокруг не замечаю… За несколько шагов до меня он вдруг встал по стойке смирно и задорно поднес руку к виску, словно бравый солдат отдающий честь генералу.

– Ва-асилий Горячев! – зычно рявкнул он, но тут его опять повело. Пытаясь удержаться на ногах, мужичонка выписывал на дороге совершенно немыслимые кренделя, глаза же по-прежнему фокусировались на мне.

Я замерла, выжидая пока это броуновское движение хоть немного упорядочится – ввиду непредсказуемости его траектории любая попытка пройти мимо Василия могла окончиться болезненным лобовым столкновением. Пока я ждала, мужичонка вновь заговорил.

– Ты кто та-акая будешь? – вполне дружелюбно спросил он.

Несколько секунд я раздумывала, стоит ли вступать с пьяным в беседу, в итоге решила, что намерение вовсе игнорировать Васю может обойтись дороже, поскольку пьяницы – народ раздражительный, а, порой, даже опасный.

– Я – Вика, – скромно ответила я. – Внучка Марии Ельцовой.

– Машка – пра-авильная баба! – неожиданно одобрил собеседник. – Она… го-ордая! А ты то-оже го-ордая?

– Тоже, – честно призналась я.

– А куда ты, го-ордая, идешь?

– Да так… С одним человеком поговорить нужно.

– Это с кем же?

Вот привязался-то! Прям как жвачка к подошве… А ведь был бы трезвый, просто прошел бы мимо. За что больше всего не люблю пьяных – так это за назойливость!

– Ну, с Марфой…

Мужичонка посмотрел на меня крайне удивленно и даже на несколько секунд перестал выписывать на дороге кренделя.

– И о чем же ты хочешь говорить с Ма-арфой? Какое у тебя к ней дело?

– Да мало ли… – ухмыльнулась я, давая понять, что дело у меня сугубо личное. – Ну, ладно, мне пора. Приятно было познакомиться!

Я попыталась, было, обойти Василия, но его вдруг резко качнуло в мою сторону. Пришлось мне вернуться на прежнюю позицию.

– Ты, слышь, не ходи к ней, – неожиданно посоветовал пьяница. – Злая она баба. Людей ненавидит, а девчат красивых и вовсе терпеть не может. Вмиг порчу на тебя наведет.

– Порчу? – поневоле заинтересовалась я. – Это какую же такую порчу?

Тягостный поначалу разговор постепенно становился интересным. Этот Василий, хоть и в стельку пьяный, похоже, был в курсе деревенских событий. Возможно, с ним стоило немного поболтать.

– Какую захочет, такую и наведет! Она в этом деле большая мастерица.

– А вы откуда знаете?

– Мне ли не знать?! – искренне удивился Вася и быстрым танцевальным шагом, напоминающим греческий танец «сиртаки», заскользил к краю дороги, но у самой обочины каким-то чудом сумел затормозить. Раскачиваясь, как береза на ветру, он напрасно выискивал глазами, за что бы ухватиться.

– Мне ли не знать, если Марфа – моя полюбовница! От нее сейчас и иду. Напоила опять, как скотину. Без нее я, может, давно бы завязал. Точно бы завязал! Только Марфа боится, что трезвый я буду нарасхват. Мужиков-то в селе почти не осталось!

Я брезгливо оглядела Горячева. Сальные, давно не стриженые волосы, нездоровый цвет лица, набрякшие мешки под глазами, обильные красные прожилки на длинном и узком носе… Мятый коричневый пиджачок поверх линялой футболки, синие китайские джинсы с пузырями на коленях, потертые сандалии на босу ногу… Видно плохи дела у местных женщин, если даже Горячев пойдет у них нарасхват. Пусть даже и трезвый…

– Так зачем тебе Марфа? – продолжил Василий. – Парня своего решила приворожить? Ступай лучше к Лукерье, она любой приворот в два счета оформит. Только я вот что тебе скажу… Грех это, большой грех! Мужик – он ведь тоже человек, а ты с ним хочешь, как со ско-отиной, собственной во-оли хочешь его лишить…

Мужичонку внезапно сильно качнуло, и его худые ноги вновь пришли в движение. Теперь они выписывали на дороге фигуру, похожую на восьмерку. Отчаянно борясь с силами инерции и гравитации, Василий, похоже, не заметил, как мои щеки заливает краска стыда. «Тебе ли, законченный алкаш, говорить о грехе?» – с неожиданной злостью подумала я.

Мимо нас стремительно промчались два вихрастых велосипедиста лет, этак, семи-восьми.

– Васька – алкаш! – словно прочтя мои мысли, выкрикнул на ходу один из них. – Васька, смотри, инопланетяне летят!

– Дурак ты, Юрка! – беззлобно пригрозил ему кулаком Горячев и вновь повернулся ко мне.

– Что, угадал насчет приворота?

– Да ничего подобного! – очень натурально возмутилась я, словно никогда не убирала в сумочку заговоренную зажигалку и приворотный порошочек. – Я к Марфе совсем по другому делу. Хочу об аномалии ее порасспросить.

Василий мгновенно застыл на месте. Только что пританцовывал, выписывая на дороге знак бесконечности, а тут вдруг встал, как вкопанный. И стоял ведь, не падал. Вот чудеса-то!

– Об аномалии? Марфу? – изумленно переспросил он. – Ну, ты даешь! Нашла к кому обратиться! Чего она в таких вещах понимает? Ты лучше меня спроси, я-то их мно-ого раз видел.

– Кого это – их?

Тут Горячев сделал неимоверно страшные глаза и театральным шепотом изрек:

– Инопланетян, кого ж еще!

Так и есть, белая горячка! Самый настоящий delirium tremens.

– А чертей вы не видели? – с издевкой спросила я.

Почему-то именно черти чаще прочих мерещатся бедным выпивохам…

– Дура! – грубо оборвал меня Василий. – Чертей не существует! Субъекты, которых принимают за чертей, на самом деле – инопланетяне. Эти нелюди под кого угодно маскироваться могут – под чертей, под леших, под домовых… Под привидений тоже могут… Заделаются под любую нечисть, лишь бы свою инопланетную сущность скрыть!

«Да ты, дружок, совсем свихнулся!» – подумала, было, я, но неожиданно вспомнила свою первую ночь в Нелидовке. В ту ночь я лично видела за домами нечто, похожее на привидение. А я ведь пьяной не была, и обкуренной, кстати, тоже, поскольку и к пьянству, и к наркотикам отношусь крайне отрицательно.

Есть у нас на курсе несколько студентов, пристрастившихся к травке… Есть и такие, которые «колеса» употребляют, кое-кто даже колется… Они, конечно, бравируют, петушатся, но их уже засосало. Мне одна девчонка, наркоманка со стажем, рассказала, как это бывает. Поначалу кажется, что никакой зависимости нет, что ты в любую минуту можешь завязать. Мол, другие, слабые, втягиваются, но ты же – сильная, ты себя контролируешь, еще разок-другой, и все, баста! Да только ничего ты уже не контролируешь, и завязать у тебя не получится, просто ты пока об этом не знаешь… Но приходит день, и твои розовые очки разбиваются вдребезги. В тот день ты говоришь себе: «Все, завязываю!», мужественно терпишь час, другой, а потом… Ладно, сейчас не время о грустном, нужно с привидением разобраться.

– Если я вас правильно поняла, привидений тоже не существует?

Горячев отрицательно замотал головой и сразу же вновь потерял равновесие. Проделав несколько заплетающихся шагов к обочине, он тяжело плюхнулся на пятую точку, но тут же сделал вид, что вовсе и не упал, а всего лишь присел отдохнуть. Подтянул к себе худые ножки и принял позу усталого путника. Умора, да и только!

– Привидения существу-уют! – В подтверждение своих слов он поднял вверх указательный палец. – То неупокоенные души бродят! Ты, вот, пройдись ночью по нашему кладбищу – одного-двух наверняка встретишь. А инопланетяне – это са-авсем другое! Они лишь маскируются под призраков, но распознать их несложно. Во-первых, они к кладбищам равнодушны. И то сказать – они ж не некрофилы какие-нибудь, что им на кладбищах-то делать? А во-вторых, привидения светятся в темноте серебристо-белым светом, а инопланетные существа – красным!

– Вот как?! – воскликнула я, вспоминая необычное свечение нелидовского призрака. – Я тут ночью видела одного. Как раз с красноватым свечением. Он от леса к деревне двигался, а потом куда-то канул. Но, может, это местные ребятишки шалят? Накинут на голову красное покрывало, а под него фонарь засунут…

– Какие там ребятишки! – махнул рукой Василий. – Я его метров с пятнадцати видел. Огро-омный такой инопланетянин! Весь светящимся туманом окутан. Глаза дьявольским огнем горят, насквозь тебя прожигают. Лица не видно – может, и нет там никакого лица? Может, он вроде амебы – ни головы, ни ног, одни псевдоподии? Уж я тогда рванул от него, уж так рванул! Насилу оторвался.

– Так он, что же, гнался за вами?

– Гнался, наверное… Я ведь как припустился бежать, так ни разу и не оглянулся. Примчался домой, на все замки позакрывался и до утра, как заяц, дрожал. Все ждал, что явится за мной и на корабль свой заберет для каких-нибудь мерзких экспериментов. Экспериментировать над людьми – их главное занятие. Изменить хотят наш облик и натуру, приспособить под себя. А Нелидовку они недаром облюбовали – место тихое, уединенное, леса да болота кругом… Где-то недалеко их база спрятана (он показал рукой в сторону хвойного леса). Оттуда они по ночам и выползают. Погоду здешнюю тоже они изменили. Эксперименты-то не только на людях ведутся – они и климат под себя приспоса-абливают!

– Напрасно вы боялись, забраковали они вас, – не удержавшись, съязвила я. – Пьете много, для опытов не годитесь.

– И вовсе не факт, что забракова-али! – обиженно возразил Василий. – Может, меня в ту ночь и забрали, а перед возвращением память стерли? Стереть человеку память им раз плю-юнуть. Вот, например, вчера. Вышли мы с Петром из магазина, за углом распечатали поллитру… А дальше, хоть убей, не помню! Вот как ты это объяснишь?

– Ясное дело, инопланетяне!

Василий, хоть и был в стельку пьян, насмешку уловил.

– Не веришь ты мне, – с горечью сказал он. – Никто не верит. Считают Василия дурачком. В Нелидовке черт знает что творится, а им всем безразлично! Живут, как будто ничего этого нет.

И он, запрокинув голову, воззрился на потрясающее нелидовское небо с красивым переходом от кристальной ясности к плотному покрову облаков. То самое небо, что так и просится на холст или, хотя бы, на снимок. Надо будет завтра заснять его на телефон…