Текст книги "Голод Рехи"

Видения адмирала

– Хорошая работа, – в конце дня одобрительно кивнул Ларт и даже попытался потрепать Рехи по голове, словно ящера, но тот вывернулся. Только молча фыркнул, поморщившись. Он вычистил все доспехи и мечи, сумел выправить сильными руками и ногами некоторые вмятины на цельных пластинах панцирей.

– День выдался тяжелый, зато у нас есть несколько новых мечей, перекованных из старых, – подводил итоги Ларт, с удовольствием дыша прохладным ночным воздухом. – Ладно, пошли, пора возвращаться в шатер. Где там твоя Телла? Видел ее в течение дня? Если нравится тебе, будет в шатре с нами жить. Раньше моя была. Теперь твоя станет. Ну или как ей захочется.

– Поищу ее. У нее были дела какие-то, – пробормотал Рехи. Телла и нравилась, и не нравилась. Он ее не понимал, да и почти не запомнил, не считая плавных изгибов мягкого тела. Вот – мягкость. А он привык к жилистой Лойэ. Все было не так в этой деревне! Вроде и терпимо, но не так…

«И все же они сохранили даже кузнечное дело! А вон и еще что-то непонятное. Что она сейчас делает? Для чего?» – думал Рехи, когда они с Лартом нашли Теллу, занимавшуюся изготовлением глиняных заготовок для посуды.

Затем Ларт лично проследил за сменой караулов, обошел каждый закоулок деревни, сопровождаемый своей небольшой процессией молчаливых спутников. С Теллой говорить не хотелось, она же с безразличным лицом следовала за мужчинами, как будто так и не забыла свою рабскую природу. Снова в Рехи пробуждалась к ней лишь жалость. А вот другие жители деревни вызывали только опасения. Хотелось вернуться в относительно безопасное место, спрятаться возле трона предводителя.

Когда последний отсвет красных сумерек зацепился за край дальних гор и сгинул за ними, Ларт с остальными вернулся в шатер.

– Что ж, – довольно потянулся он, разминая уставшую спину. – Караулы все на месте. Можно перекусить и поспать.

– Ты полностью доверяешь своим людям? – поинтересовался Рехи. Ларт в это время достал большой кусок свежего мяса, протягивая ему глиняную плошку с нацеженной из него кровью.

– Конечно доверяю! Караульных я лично отбирал, – самоуверенно отозвался Ларт, довольный собой и жизнью. Он уже устраивался на шкуре у трона.

Рехи не желал делиться своими подозрениями, и все же после утренней стычки его терзало беспокойство. Он будто видел опасность, знал, как все будет происходить: слышал чьи-то шаги, крадущиеся в ночи, наблюдал оскаленные клыки, блеск ножа предателя во мраке. Ветер, колыхавший шкуры, казался вторым заговорщиком, заставляя тревожно ежиться. Но Рехи не знал, будущее это, прошлое или домыслы беспокойного рассудка.

Кое-как Рехи заснул, свернувшись у трона рядом с Теллой. Тревога вернула ему видения, которые не посещали его с момента прибытия в кровавую деревню. Он снова оказался на границе реальности и прошлого, ступая в чужом обличии по камням винтовой лестницы.

По обе стороны горели чадящие факелы, и дальний уголок замка не выглядел пышным и уютным, в отличие от садов. Жрец в лиловом балахоне направлялся наверх и вскоре достиг площадки с закрытой окованной дверью. Возле нее дежурил сурового вида стражник с алебардой.

«Странно… недавно мне приснилось, будто я – пустынный эльф в разрушенном мире. Ох, дурной знак. До чего же дурной знак, Двенадцатый меня да направь!» – размышлял жрец, в нерешительности остановившись возле запертой двери.

«А мне-то как странно, что я тебе снюсь, приятель!» – поразился Рехи. Получается, они со жрецом видели сны-предсказания и рассматривали в них друг друга. Очень странно, еще более странно, чем новое мудреное слово «алебарда», которой жрец про себя обозвал топор с пикой на обитой железом деревяшке.

«И зачем я тебе снюсь? Может, если бы я тебе не снился, ты мне тоже перестал бы, а?» – подумал недовольно Рехи. Его не раздражали знания о старом мире. В конце концов, только благодаря им удавалось общаться с Лартом почти на равных. А вот нерешительный набожный юноша страшно бесил своими ужимками. Всех-то он приветствовал чинным поклоном головы и руки-то держал всегда смиренно сцепленными под длинными полами дурацкого одеяния.

– Все безумствует? – спросил он у стражника, который с грустью ответил:

– Мечется и заламывает руки. Боюсь, так скоро сойдут с ума его сторожа, то есть мы.

В этот момент дверь в комнату на вершине башни со скрипом отворилась, из-за нее показался старик с высушенным печальным лицом. Его черное одеяние сливалось с таким же черным кожаным мешочком, из которого пахло снадобьями. Лекарь.

– Как адмирал? – встревоженно спросил жрец. Лекарь потер крючковатый нос и задумчиво ответил:

– Знаете, я видел множество случаев помешательства, но адмирал рассуждает чересчур здраво для умалишенного. Он осмысленно и четко отвечает на некоторые вопросы, он помнит свое имя, знает, где и за что заперт.

– Пустите к нему, – решительно потребовал жрец, нервно моргая. Рехи в тот момент находился как будто в его голове, видел и чувствовал через него. И вскоре жрец вошел в скорбную комнату.

В башне открылась безрадостная картина: голые каменные стены, из приоткрытого окна тянуло свежим морским бризом, на нем не было решеток, так как все считали, что сбежать из высокой твердыни невозможно. Не спускаться же по плющу и выступам скалы – это было бы самоубийством. Никто не подумал, что адмирал, возможно, захотел бы свести счеты с жизнью после посетивших его видений.

Он сидел на простой деревянной кровати, опустив руки на колени, неестественно прямой и напряженный. Взгляд болезненно уставился в серую стену, но он явно что-то видел на ней, возможно, образы из своего воспаленного сознания.

– Здравствуй! – попытался заговорить жрец, неуверенно подходя к безумному адмиралу.

– Только якорь в шторм спасет, он надеждой нас ведет… – бездумно повторял адмирал отдельные слова простой портовой песенки. Он не реагировал на появление собеседника. Тогда жрец склонился к нему, отвлекая от созерцания стены. Но адмирал все еще его не видел. Жрец нахмурился и перешел сразу к делу:

– Ты говоришь, весь мир обречен?

Тогда адмирал оживился, измученно взглянул на пришедшего и, казалось, только теперь его заметил.

– Обречен, – ответил он с ледяным спокойствием и снова заладил про якорь и надежду.

– Почему ты так говоришь? – твердо продолжил жрец, хотя сердце его болезненно сжалось. Он привык, что адмирал направляет людей, поднимает целые флотилии на борьбу с врагами. А теперь, когда наемные пираты брали на абордаж лучшие корабли королевства, он сидел в башне, безучастный и отчаявшийся.

– Потому что ко мне явился Тринадцатый, – отозвался он. Жрец стиснул зубы и кулаки, с трудом справляясь с нахлынувшей волной гнева. Он хотел ударить адмирала, как будто этим мог немедленно привести его в себя.

– Ты понимаешь, что стал еретиком? – как можно спокойнее и четче сказал жрец. – Тринадцатый – это зло! Проклятье! Безымянный ужас, имя которого стерто ему в наказание.

– Нет, глупый маленький Страж Мира, все не так, – вздохнул с внезапной отеческой теплотой адмирал и дотронулся до плеча собеседника. Жрец отшатнулся, бормоча, как в бреду:

– Мне все равно, что тебе мог рассказать Тринадцатый. Возможно, он свел тебя с ума. Двенадцатый нам поможет. И да прояснит он твой разум.

– Двенадцатый… – вздохнул адмирал, губы его тронула кривая ухмылка. А потом он и вовсе зашелся нездоровым глухим хохотом, напоминавшим уханье совы. Он выглядел как человек, который освободился от всего: от норм, ценностей, от всех своих представлений и убеждений. Благодаря какому-то новому страшному знанию он был свободен от всего… но не знал – для чего. И как будто именно это сводило его с ума.

– Ты смеешься над нашей верой?! – возмущенно воскликнул жрец, убеждая себя, что виной всему тяжелая болезнь. Уж точно не вещие видения.

– Двенадцатый и разрушит все, – прекратив смеяться, ледяным тоном отчеканил сумасшедший адмирал, но взгляд его остекленел, он вновь наблюдал на стене неведомую ужасающую картину, всматривался в нее и нервно шептал: – Эльфы будут прокляты, а люди сами себя проклянут. Послушай! – Он вскочил и вцепился в плечи жреца, страшно таращась ему в лицо. – Послушай меня! Эльфы будут прокляты за то, что Тринадцатый происходил из эльфов другого мира. Да, проклятый мир – Бенаам, не наш мир. Там все и началось. Там и закончится однажды. Только из-за этого, только из-за личной неприязни Двенадцатого к «лишнему». А ты знал? Ты знал, Страж Мира, что Круг Тринадцати – это бывшие люди, наделенные нечеловеческой силой Стражей Вселенной? В них влили силу, как вино, и они опьянели, их разум не выдержал. Каждый сошел с ума по-своему и в разное время, но все впали в безумие.

– Это ты точно сошел с ума! – вырвавшись из цепких пальцев, отмахнулся жрец и отошел к двери. Адмирал же устало вернулся на прежнее место и вытянулся, словно статуя.

– Нет, Тринадцатый мне все рассказал, – говорил он со спокойствием осужденного, а через миг сорвался чуть не в плач: – Я увидел… да-да, как наяву. Они пришли из разных миров к Вестникам Надежды, к верховным семарглам. Это Деметрий захотел однажды создать их, это он думал, что так излечит все миры от всевозможного зла, предотвратит само его появление. Всего лишь эксперимент, не боги… Но уже и не люди. Сверхлюди. Сила свела их с ума. Все тринадцать сошли с ума! Проклятые!

– Ты бредишь! Бредишь! – восклицал горестно жрец, закрывая лицо руками, запрещая себе поверить хотя бы слову. – Двенадцатый да прояснит твой разум, Вестники Надежды, дайте мне терпения и понимания.

– Не проси их ни о чем, они тоже… только люди, – сдавленно оборвал адмирал. – Чуть выше людей, бестелесные, живущие среди линий мира. Но не боги, они не имеют права решать за нас. Бедный мальчик, бедный раб своей силы Стража Мира. – Он вновь встал и ласково положил руку на плечо жреца, тот стряхнул ее, будто ладонь прокаженного, но адмирал продолжал с сожалением: – Ты ведь всего лишь новый этап их экспериментов. Вторая часть. Тринадцатый рассказал мне и об этом. Когда тринадцать были сведены с ума недопустимой для человеческого разума мощью и знаниями, семарглы пребывали в смятении, но все еще не теряли надежды создать тех, кто будет защищать миры от зла. И тогда появились вы, Стражи Мира. Семарглы считали, будто вы способны защищать людей… Каждый – свой мир. И сила хранилась теперь не в одном человеке, а передавалась с накопленной памятью. Жизнь за жизнью.

«А, так вот почему я тебе снюсь… – усмехнулся Рехи и тут же чуть не проснулся от удивления: – Эй! Это что же значит, что я – Страж Мира? Вот будто других бед не хватало! Ладно, главное, чтобы не обрядили в такой же дурацкий балахон. Этого я точно не выдержу».

– Это я знаю, – кивал жрец, пытаясь на свой манер вразумить безумного: – Я помню всех прошлых носителей силы. Но ты все искажаешь! Мы не эксперимент! Сила Стражей Мира – это избранность, высшее благословение Двенадцатого.

– Не Двенадцатого, он вообще к этому не имеет отношения, – осмысленно продолжал адмирал, уже деловито расхаживая по своей каморке. – Ох… Как все исказили книги и догмы. Мальчик, бедный мальчик, ты ведь ничего не знаешь. Твоя сила никого не может спасти, как не спасала сила твоих предшественников. Вы считались лишь избранными Двенадцатым, орудием его воли. Но вы даже не знаете, как использовать свою силу.

– И как же, по мнению Тринадцатого? – скрестив недовольно руки, поинтересовался жрец, не собираясь верить «неправильным» словам.

– Нет, не Тринадцатого, – охотно отвечал адмирал. – Деметрий говорит, что вы все научены работать с линиями мира. Но как и зачем… этого мне не открылось.

Больше он ничего не сказал, словно выгорел, как факел. Он вернулся на место своего созерцания страшного будущего.

«Единственный, кто видел, что нас всех ждет. Значит, мы начали пить кровь только из-за обиды Двенадцатого на Тринадцатого? Ну, что за глупые разборки между ними? Как между нами с Лартом. Разве это достойно Стражей Вселенной? Или кто там они… А хотя, если они просто люди или эльфы, то ничего нового», – рассуждал Рехи, пробуждаясь на короткое время и взглядом обводя шатер.

Ларт спал рядом с троном. Он здорово устал за день, даже длинные уши не шевелились. Радовало, что шатер выглядел вполне мирно, не мерещились пугающие шаги. Правда, Рехи казалось, что от новых мыслей он уже не заснет. Он закинул руки за голову, прикидывая, что же там за проклятый мир Бенаам, почему из него происходит Сумеречный Эльф. Значит, существовало еще множество миров! А Рехи и свой-то не знал. Хотелось бы понять, как теперь из этих знаний сшить единую картину? Он пытался представить одну деревню, а рядом с ней вторую, а потом еще – вроде как это и есть три совершенно разных мира. А разве не так? Вот он уже оказался в третьем поселении, и в каждом установились свои порядки. У людей – одни, у эльфов – другие, у полукровок – третьи.

«Значит, не зря Сумеречный Эльф взял себе это имя», – подумал Рехи. Хоть что-то отражало прямую сущность вещей. Он понял, что в нем медленно вскипает ненависть к этому созданию. Только из-за него Двенадцатый просто так обрушил свой извращенный гнев на эльфов, превратив их в кровопийц, которые в сравнение не шли с образом из прошлого мира. Ведь даже в плену безумия несчастный адмирал сохранял прямую осанку и благородство манер. Думая об этом, Рехи незаметно для себя снова заснул, ощущая тревогу, но уже не свою. Он снова перемещался в прошлое.

Замок пришел в движение, по нему носились стражники с алебардами, даже сам король заглядывал то в одни, то в другие покои. И все на разные голоса спрашивали:

– Куда делся адмирал?!

– Он сбежал из башни, – отвечали им.

– Но как?

– Никто не помогал ему.

Жрец, подбирая лиловую мантию, несся наверх по ступеням. Он расспрашивал охранников, а те утверждали, что дверь была плотно заперта. Тогда-то в памяти всплыло распахнутое узкое оконце.

– Наверное, он утонул, – предположил стражник, когда они выглянули в окно. Внизу пенными грядами колыхалась бирюза моря.

– Не думаю, – засомневался жрец, понимая, что у адмирала еще во время их разговора зрел какой-то сложный план, и, естественно, сумасшедший.

Вскоре на кровати обнаружился обрывок простыни, на котором алыми буквами значилось: «Эльфы будут прокляты и возжелают крови людей. Но люди проклянут себя сами. Вот что мне показал Тринадцатый. Я ухожу предупредить собратьев. Что делать дальше – не знаю. Но даже в обреченном мире я не остановлюсь. Я соберу эльфов, сколько смогу. Мы уйдем в пустоши, подальше от всех метрополий и их междоусобиц. Может быть, там, в стороне от всех, проклятье не затронет нас».

– Найти его! Он опасен, с такими речами он соберет вокруг себя секту смутьянов, – нервно вскинулся жрец, замечая, что записка начертана кровью. Адмирал был способен на все. Рехи уже знал, что старик не утонул. Он почти ликовал, сопоставляя факты: «Так вот как появилась моя деревня! Подумать только! Эльфы три сотни лет кочевали по пустошам, чтобы уйти подальше от всех… мет-ро-по-лий, что бы это ни значило. Вот только проклятье все равно настигло их. Нас. Но за что?! Бывает ли проклятье без вины?»

Грусть сдавила грудную клетку, захотелось тихонько завыть. Впервые Рехи сожалел о своей природе, впервые понял, что их прокляли. Раньше он считал, что все такими рождались, не слушал своего сумасшедшего старика-адмирала. Все-таки умом он тронулся, без сомнений. Из-за него кочевое поселение утратило практически все знания прошлых людей, из-за него они боялись идти к Бастиону. Мир же все равно изменился. Мир погиб…

Он впервые отчетливо осознал это: его мир умирал. И если Ларт твердил, что верит в свою деревню, то на сердце Рехи вновь навалилась почти забытая тоска, черная пустота. Если мир неизбежно умирал, то для чего что-то строить? Для чего куда-то идти? Впрочем, в Разрушенной Цитадели оставались ответы, последние ответы. Рехи знал, что обратного пути для него уже не будет. Возможно, поэтому ему не хотелось слишком скоро покидать деревню полукровок.

«Что это?» – вскинулся он уже наяву, окончательно просыпаясь. Значит, не просто так посетили видения: кто-то крался, прокладывая себе путь в обход караулов. Ларт не слышал, он глубоко спал, а над ним уже враг нависал черной тенью. Глаза Рехи расширились. Он не помнил, как резко дернулся вперед, одним прыжком пересекая расстояние, разделявшее их с нападавшим. Рехи не успел подхватить меч и кинулся с голыми руками на острый загнутый нож. Но ни на миг не испугался, ведь клыки всегда оставались при нем. С рычанием хищника он прыгнул, сбивая с ног противника, перехватил его руку с ножом, зажал его ногами и придавил к земле. Тут же вскочил Ларт, но Рехи уже справился сам.

Лазутчик не ожидал подобной прыти, хоть и пытался отбить атаку. Но Рехи оказался быстрее, с удовольствием поддавшись своим охотничьим инстинктам. Это он умел лучше всего! Вгрызаться в шеи, разрывать глотки. Здесь все оказывалось предельно простым и понятным, и действовал он легко и без угрызений совести, как научился с детства. Голод – вот его простой и главный мотив.

Он вгрызся в шею противника и скоро обездвижил его, парализовал своим ядом. Кровь толчками вытекала из глубоко прокушенной артерии на шее, Рехи едва успевал пить ее. Впервые с начала своего плена в деревне он нормально поел. Не мертвой стынущей крови с кусков мяса и не подношений в виде связанного пленника. Он поймал добычу и радовался, словно дикий ящер.

Очнулся он, когда досуха выпил тело, настолько, что оно сделалось серым, а кожа лазутчика сморщилась, точно у давно погребенного покойника из курганов. Только тогда Рехи отдышался и пригляделся, увидел, что перед ним лежал недавний обидчик, который затаил злобу на предводителя. Это все объясняло: не просто так в видениях являлся предательский клинок, не просто так Рехи хотел предостеречь Ларта.

Сам же предводитель, как и испуганная Телла, таращились на перепачканного свежей кровью Рехи. В шатер уже вбежали стражники, хотели напасть на Рехи, но предводитель жестом остановил их. Тогда они тоже пригляделись и все поняли.

– Молодец, эльф… – пробормотал Ларт, с огромным трудом заставляя себя смеяться. – И врага поймал, и поел. И… – Голос его нервно сорвался. – Ты ведь спас меня, Рехи.

Ларт не привык быть у кого-то в долгу, а это нападение и стремительный бросок Рехи отнимали у него право издеваться над пленником. К тому же он выглядел растерянным, потому что не ожидал предательства в рядах своих людей.

Рехи осмыслил все это уже потом, а в момент нападения сработал инстинкт. Получалось, что он спас своего главного врага в деревне – ее предводителя. Но Ларт стоял и смотрел с неподдельной благодарностью.

– Ты играешь с огнем, – проговорил медленно Рехи, когда ушли стражники и все постепенно улеглось. – Из-за меня в том числе. Твои люди не простят тебе этого.

Ларт сел на шкуру рядом в глубокой задумчивости, он ссутулился, а потом с самоиронией сказал:

– Знаешь, для чего в старину короли держали при себе шутов?

– Так я шут? – недовольно вскинул брови Рехи, отбрасывая выпитое тело врага.

– Это почетная должность: они были умнейшими людьми, – объяснил Ларт. – Они служили лучшим зеркалом для короля. Видишь? Ты спас меня сейчас. Через тебя я узнал истинное лицо некоторых своих людей. Мы все здесь тот еще сброд. Но нам не нужны те, кто не верит в эту деревню, кто от малейшей зависти готов резать глотки. Этот не прошел проверку, – Ларт нервно сглотнул и снова рассмеялся: – Без тебя я, возможно, получил бы кинжал в спину при иных обстоятельствах.

– Значит, я – твое отражение? – мотнул головой Рехи.

– Можешь считать и так, – Ларт ободряюще похлопал его по плечу, отчего Рехи невольно улыбнулся.

«И все же ты приносишь меня в жертву. Я отражение, я шут… Я управляю линиями. Я могу быть кем угодно здесь. Но я все равно в плену. А сейчас, Ларт, как приятно видеть, что твоя самоуверенность пошатнулась, – с долей злорадства думал Рехи. – Ты смертен так же, как мы все. Значит, я смогу однажды добраться до тебя».

Неизбежная жертва

Утром Рехи бродил по деревне и рассматривал, как живут полукровки. Да еще оценивал, как восприняли ночное происшествие стражники, потерявшие своего товарища. Конечно, не хотелось стараться для Ларта, но ведь если бы предводителя сместили и съели, то его «шута» тоже всенепременно попробовали бы на зуб.

– Слышал новость? – доносились отдаленные переговоры со стен, которые улавливал с такого расстояния только эльфийский слух. Рехи настороженно пошевелил ухом.

– Да, ночью-то что было?

– А что было, что было? Спятил один из наших, на Ларта злое замыслил.

– Да ты что? Точно спятил, мы же без Ларта пропадем. Кто еще знает секрет укрощения огня и металла?

– В том-то и дело, что все знает у нас один Ларт, – вмешался кто-то третий, наверное, дозорный, стоящий на приземистой башне из камней.

– Пропадем мы без него.

– А если шальная стрела или еще какая напасть? Что тогда? – доносился голос нового смутьяна, и это совсем не нравилось Рехи, он нервно дергал ушами и хмурился.

– Думать надо.

– Думать, а не бунт замышлять. Ну, чего вот тот хотел? Убил бы. И что дальше? – отвечал разумно один из верных воинов.

– Меня другое волнует: этот эльф, – снова донесся предательский тихий голос дозорного с башни. – Не передал ли ему Ларт свои секреты? В кузницу вон допустил. С чего бы? А нам когда покажет?

– Да ты сам никогда ничему не хотел учиться! – фыркнул на него другой стражник.

Рехи напрягся, невольно сжимая кулаки. Ему не нравилось, что всем казалось, будто он заодно с предводителем, хотя сам бы предпочел убраться подальше из этой мрачной деревни.

– Да с чего бы? Он у Ларта так, ручной зверек, тупая тварюшка с далеких пустошей. Вроде мелкого ящера, – снисходительно бросил дозорный, чем еще больше обидел Рехи. Захотелось пойти на звук и высказать им все, что накипело. Но в ту же минуту Рехи вспомнил, что никогда не умел сражаться словами. Полукровки вряд ли восприняли бы всерьез любые речи, раз уж Ларт придумал ему такую роль – шута, отражения. Шпиона… неужели он шпионил ради предводителя?

Тогда все вновь сходилось на желании поскорее выпить его кровь и убраться из деревни. Но никакой возможности не было. Поэтому Рехи решил, что старается исключительно для себя.

«Мы еще посмотрим, кто здесь победит», – потрясая кулаками, гневно думал он. К тому же его мучили смутные предчувствия, временами живот скручивало непонятным холодом, словно в присутствии страшной опасности. Еще Рехи просыпался посреди ночи, с тревогой ощущая посторонний запах, который наполнял деревню. Запах не живых существ, не крови и не грязи. Нет, что-то иное, неотвратимое подбиралось ко всем жителям, пока Ларт и его люди плели интриги и воевали против людей.

«Валить отсюда надо, просто валить», – пришел к окончательному решению Рехи, уходя прочь от заграждений. А за воротами рычали ящеры, словно намекая на невозможность побега.

Внезапно все замерло. Пыль повисла в воздухе, песок под ногами застыл, огонь в кузнице перестал колыхаться, дым прирос к трубе неподвижной глыбой, а жители превратились в изваяния. Казалось, окоченели даже звуки, повисли в воздухе. И на ближайшем камне в неизменно скорбной позе обнаружился печальный Митрий.

Золотые крылья колыхались за его спиной сложенным плащом, он сидел в одиночестве, без Сумеречного Эльфа. Рехи мог бы поклясться, что еще мгновение назад валун был пуст.

«Ну и где вы были все это время? И зачем сейчас я понадобился? Небось, не вытащить меня пришел», – фыркнул мысленно Рехи. Он не умел надеяться и не привык просить, поэтому ничего не ждал от задумчивого Митрия. Тот больше ничего не рисовал на песке и, к счастью, не пытался доказывать непонятные истины. К тому же Рехи знал все и сам: он – Страж Мира.

Только что это меняло? Наваливало сверх всех проблем дополнительную ответственность перед мертвым миром. Вроде бы так. Только Рехи не очень-то жаждал помогать и погибать, как того желал смешной жрец в лиловом балахоне.

Во имя кого? Во имя людоедов, которые поймали его, чтобы сожрать? Во имя полукровок, которые устраивали оргии с пожиранием людей заживо? Или во имя эльфов, пораженных проклятьем кровососов? Вот Лойэ, может, и хотел бы спасти, да только она затерялась в пустыне. От всего этого на душе усиливалось ощущение гадливости. Появление семаргла испортило окончательно и без того дурное настроение.

– Ты сбился с пути, дитя разрушенного мира. Сильно сбился, – после долгой, унылой паузы выдохнул Митрий. Рехи только упер руки в бока и выдвинул челюсть, кивая:

– А если я не хочу никуда идти?

– Помнишь, советник из головы предупреждал тебя об опасных друзьях?

– Ну, было что-то. Про Ларта. Понимаю.

Слова звучали отрывисто, собственный голос в вязком воздухе свистел, как хлыст. Рехи прекрасно осознавал, что его собеседник, таращивший грустные золотистые глаза, способен испепелить одной своей волей, не сходя с места. Но страха или почитания не возникало.

– Да, про него, – миролюбиво кивнул Митрий. Его мягкий, успокаивающий голос как будто убаюкивал. Рехи невольно выдохнул, погружаясь в непривычную апатию обреченного. Отчего-то он понимал, что без нужды высший семаргл к нему не приблизился бы и на расстояние суточного перехода. Но его, мелкого кровососа, выбрала старинная сила Стража.

– Слушайте, зачем я вам все-таки? – спросил намного спокойнее Рехи, но тут же нахмурился и бросил: – Идите сами к Цитадели! Может, я здесь хочу остаться?

В ту минуту он желал потребовать у Митрия лишь одного: немедленно вернуть Лойэ за стены деревни. И с ней бы Рехи уже никуда не двинулся, не спрашивая мнения Ларта и его приспешников, доказал бы делом, что имеет право на собственный шатер или хотя бы часть шатра.

Но разве высшие силы с сияющими крыльями собирались помогать? Вновь вскипала злоба, ведь не оставалось ни малейших сомнений, что Сумеречный Эльф и Митрий способны перенести человека из любой точки пустоши. Но они не доставляли к Цитадели и при этом запрещали оставаться в относительно безопасном месте. Рехи претила мысль, что он просто раб, орудие чьей-то силы, воли высших созданий и даже игры алчного предводителя полукровок. В конце концов, изначально он просто хотел как следует набить морду Двенадцатому Проклятому.

– Если я вам так нужен, ну так и полетели сразу к Цитадели! – предложил Рехи, недовольно кривясь. Митрий виновато поднял глаза, сутулясь. Он отвечал не слишком уверенно:

– В нормальном мире мы бы так и поступили. Но ваш долгое время был скрыт от наших взоров. Пробились мы лишь случайно и не можем переноситься на далекие расстояния. Здесь мы такие же странники, как и ты. Мы не уверены, хватит ли нашей силы для победы над Двенадцатым. Я привел с собой последнего уцелевшего ученика, Тринадцатого, Сумеречного Эльфа. Поэтому нам нужен ты. Линии твоего мира так запутались… Вот уже три сотни лет они черные и грязные. Если ты замечал – хотя вряд ли – все они ведут к Цитадели.

– Замечал. Ты недооцениваешь меня, – мрачно отрезал Рехи. – К Двенадцатому Проклятому.

Он с каждым днем все отчетливее даже не видел, а чувствовал, как черный тугой клубок сплетается в едином направлении. Черные линии прожигали сны, липко касались кожи. От них горчила пища и временами приходили страшные видения.

– Да. Теперь этот мир – картина его помешательства, – кивнул Митрий. – Если так все оставить и дальше, отравленные линии могут заразить и другие миры. Пусть мы и провалили свой проект Стражей, но позволить вот так рушить миры… Нет уж!

Услышанное, с одной стороны, подняло Рехи в собственных глазах, он даже ощутил себя значимой фигурой, которую готовят для великой миссии. Но, с другой стороны, все ложилось на его плечи новой ответственностью, к которой Рехи совершенно не был готов.

– Но я-то просто пустынный эльф! – бессильно воскликнул он, разводя руки, словно демонстрируя, что в них ничего нет, никакого скрытого оружия или силы. Хотя лиловый ожог на ладони свидетельствовал об ином.

– Ты до сих пор в этом уверен? Даже после всех видений? – вскинул светлые брови Митрий. Он встал с валуна и приблизился к собеседнику, обходя его и выжидающе рассматривая.

– Нет, – покорно сказал Рехи, однако снова ощерился, как ящер: – Только почему я гнию в этой дыре? А? Какая в этом цель?

– Ты должен освободиться от самого себя. Пока ты не Страж Мира, а лишь тень его силы. Часть тебя желает остаться в деревне. Я слышал твои мысли насчет…

– Не смей называть ее имя!

Бессильный гнев вырвался хриплым восклицанием. Рехи и сам не понимал, с чего его так ранит теперь любое упоминание имени Лойэ. Возможно, он томился только по ее образу, призраку, созданному воспаленным рассудком. Возможно, лишь потеряв ее, признался себе в способности на настоящие чувства.

– Я должен стать свободным от всего? – заставляя себя успокоиться, выдохнул мрачно Рехи, сжимая и разжимая кулаки. Голос Митрия звучал приговором, мягким, спокойным… Но хладнокровные убийцы тоже не разговаривают на повышенных тонах.

– Абсолютно от всего, – размеренно отчеканил он. – От любви, от привязанностей, от желания завести дом.

Рехи замер на мгновение, а потом вскинул голову и вдруг рассмеялся. Ему казалось в тот момент, что он намного умнее своего горе-проводника. Этот крылатый не мог взять в толк простейшей сути человеческой души. Если он и любил кого-то в далекие времена, но с тех пор явно позабыл это чувство. Поэтому у него и выходили не Стражи, а какие-то уроды. Неспроста его не терпел Сумеречный.

– Тупые вы, хоть и древние, – отсмеявшись, обрубил Рехи, с каждым словом все ниже опуская голову: – Для чего тогда великая сила? Ради кого? Ради себя? Да кто я? Тело с клыками, которому лишь бы крови нажраться. Вот и все. Кто я в одиночестве, без всех? Свободному от всего остается только одно – смерть.

Митрий безмолвствовал, и его молчание, застывшее в неподвижном воздухе, подсказало, что Рехи ответил на свой давний вопрос о конечной цели путешествия. Его готовили не как важного воина, а как неизбежную жертву.

От этого по телу сначала прошла судорога, но потом Рехи разорвало от ярости. Нет! Такого он с собой сотворить не позволит! Это даже хуже, чем быть привязанным к вонючему столбу в деревне людоедов. Тело само резко напружинилось и кинулось вперед. Кулак рассек зависшие в пустоте песчинки. Благостное лицо Митрия уже давно просило крепкого кулака, вот только в воинской выучке семаргл преуспел. Сначала он уклонился, а когда Рехи замахнулся еще раз, перехватил руку и сжал ее с такой силой, что пальцы нападавшего заскрипели.

– Мы всегда оставляем выбор, – спокойно отозвался Митрий. Скорбно блеснули его светло-карие глаза. Рехи на какое-то время застыл на месте, встряхивая вывихнутой кистью и негромко шипя. Но стоило противнику повернуться спиной, как он повиновался врожденному инстинкту зверя и кинулся вперед.