Текст книги "Повседневная жизнь в эпоху Жанны д'Арк"

Иногда встречался и удивительный оборот событий, когда пленному удавалось разорить своего обладателя, вынужденного содержать узника в соответствии с его рангом, ожидая весьма маловероятного выкупа. Так, в 1449 г., когда Руан был занят французскими войсками. сыновья лорда Бергавенни и графа Ормонда попали в плен. Это была великолепная добыча – лорд Бергавенни доводился кузеном графу Уорику, «делателю королей»[35]35
  Ричард Невиль, граф Уорик (1428-1471) – участник «Войны Роз» между Ланкастерами и Иорками, двумя ветвями королевской правящей династии Англии. Организовал низложение короля Генриха VI, посадив на его место Эдуарда Йорка; затем, поссорившись с новым королем, восстановил на престоле Генриха, за что и получил прозвище «Делатель королей»


[Закрыть], и можно было рассчитывать на хороший выкуп. Тем не менее Карл VII не оставил себе пленных, уступив их как «неделимую собственность» Жаку Кёру и Дюнуа, должно быть, в виде гарантии за авансы, выплаченные ими государю. После суда и приговора, вынесенного Жаку Кёру, Бергавенни был вместе с другим движимым имуществом продан с аукциона за восемьдесят тысяч экю и достался Жану де Бюэю. Но выплата долгожданного выкупа откладывалась с года на год, и через двенадцать лет Жан де Бюэй, который только о том и мечтал, как бы избавиться от этого неудобного «капитала», который вел его самого к разорению, послал свое свидетельство владельца королю Людовику XI, сопроводив слезной просьбой: «Сир, умоляю вас, если вам будет угодно принять поименованного сеньора де Беркиньи (Бергавенни), соблаговолите возместить мне расходы, иначе я буду совершенно разорен, поскольку он очень дорого мне обошелся…» Но король отказался взять пленного на свое содержание, и только через семнадцать лет после освобождения Руана Жан де Бюэй смог избавиться от своего узника…

От «Больших компаний» до «живодеров». Бандиты и предводители отрядов. Два капитана: Перрине Грессар и Родриго де Вильяндрандо

Хронист Жан Фруассар в истории Баско де Молеона[36]36
  Молеон, Баско (Бассо) де – французский рыцарь, предводитель отряда наемников.


[Закрыть] схематически изобразил рождение «Grandes Compagnies» (Больших компаний) во времена Иоанна Доброго: «Когда между двумя королями был заключен мир (1360 г.)[37]37
  Мир в Бретиньи (8 мая 1360 г.) – мирный договор между Францией и Англией, заключенный после пленения французского короля Иоанна II Доброго в Битве при Пуатье (1356).


[Закрыть], условились, что все солдаты и все отряды уйдут и освободят все крепости и замки, которые они за собой удерживали. И тогда собрались всяческие бедные воины, которые взялись за оружие, и объединились, и многие капитаны устроили совет между собой, [чтобы решить], в какую сторону им направиться, и сказали еще, что пусть короли помирились друг с другом, но жить-то все-таки надо». И вот они отправились в Бургундию, где состоялось большое собрание «компаньонов» («compagnons»), которые после заключения мира остались без дела, «и там были капитаны из всех народов, англичане, гасконцы, испанцы, наваррцы, и люди из всех краев собрались вместе… И мы оказались в Бургундии, выше реки Луары, и было нас больше двенадцати тысяч, что одних, что других. И говорю вам, что там, на этом сборище, было три или четыре тысячи воинов, опытных и искусных в военном деле, как никто другой, умеющих предугадать бой и обернуть его в свою пользу, чтобы взять приступом города и замки…». Этот грозный отряд вышел в поход, разбил у Бринье регулярные войска, посланные против него королем, «и этот бой оказался очень выгодным для разбойников, потому что они были бедны, но все разжились хорошими пленными». Он разграбил всю местность между Веле и Бургундией, «и не было ни рыцаря, ни оруженосца, ни богатого человека, который решился бы выйти из дома, если не платил нам».

Три четверти века спустя Оливье де ла Марш, рисуя картину Франции после заключения Арраского мира[38]38
  Арраский мир (21 сентября 1435 г.) – примирение между Карлом VII и Филиппом Добрым, герцогом Бургундским, ознаменовавшее завершение конфликта между арманьяками и бургиньонами. Условия мирного договора были довольно тяжелыми для короля Карла: он уступал герцогу графства Оксер и Макон, шателенства Бар-сюр-Сомм, Перронну, Руа и Мондидье, а также все земли между Соммой и Артуа. Служащих государственного аппарата, которые до того работали на Филиппа Доброго и Генриха VI. надлежало оставить на их постах. Представители Карла VII должны были принести Филиппу Доброму извинения за убийство его отца, герцога Иоанна Бесстрашного. Филипп Добрый признавал Карла суверенным королем Франции, включая Бургундские земли. Правда. Филипп специально оговорил, что не будет приносить оммаж королю, которого он подозревал в организации убийства своего отца, но для наследников герцога оммаж был обязателен. Арраский мирный договор еще более упрочил позиции Карла VII, а англичане потеряли в лице герцога Филиппа могущественного союзника, что ускорило крах их завоеваний на континенте.


[Закрыть], писал: «Все французское королевство было заполнено крепостями, чьи стражи жили грабежом и разбоем, и посреди королевства собрались всякие люди из разных отрядов, которых прозвали „живодерами“. Они верхом разъезжали из края в край в поисках съестного и приключений, которые давали им возможность прожить и заработать, и не щадили ни земель короля Франции, ни земель герцога Бургундского, ни земель, принадлежавших другим принцам королевства».

Между «Большими компаниями», о чьем создании и подвигах повествует Фруассар, и «живодерами» времен Карла VII существует чудовищная преемственность в деле разрушения, грабежа, разорения. «Компаньоны», наемники (routiers), бриганды, живодеры: сколько различных терминов, которые действительность превратила в синонимы. Если целью всякой войны всегда отчасти является материальная выгода, – даже в том случае, если она прикрывается флагом национального дела или ведется под знаменем сеньора; если грабеж считается одним из вполне естественных видов деятельности солдата, – «Они взяли припасы, похитили людей и учинили грабежи, как имеют обыкновение делать военные», сказано в одной из королевских грамот о помиловании Карла VI, – то во времена перемирия и мира разбой в ту эпоху становится уже просто исключительной целью деятельности воинов.

И в самом деле, разница между разбойниками и солдатами определялась лишь обстоятельствами. Отряды, набранные капитанами на время похода, не расформировывались после того, как поход был окончен и государь отпускал вспомогательные войска. Любовь к приключениям, невозможность найти другие средства к существованию, приобретенная привычка жить, грабя и облагая данью друзей и врагов, превращали наемника в бандита, капитана в главаря банды. Ла Гир, Дюнуа многие другие, которых эпопея Жанны д'Арк более или менее окружила в наших глазах своим ореолом, впоследствии стали грозными предводителями живодеров… «Естественный» характер такой трансформации превосходно выявлен в мотивировочной части грамоты о помиловании Карла VII, выданной одному бывшему живодеру: «… Названный проситель с самого юного возраста служил нам во время наших войн и побывал во многих странствиях и походах, и в гарнизонах в разных городах и крепостях, воюя с нашими давними врагами-англичанами и другими противниками. И за все то время, которое он таким образом проводил на указанных войнах, он не получал от нас никакого жалованья, наград или вознаграждений или получал очень мало. По этой самой причине он был вынужден жить за счет наших врагов и наших подданных, грабить, обдирать, обворовывать и вымогать деньги у людей всякого рода, каких мог найти и встретить, разъезжая по стране, будь то служители Церкви, знать, горожане, торговцы или иные. Он также бывал на ярмарках и рынках, с тем чтобы грабить торговцев и вымогать деньги, он отнимал и уводил скот у добрых людей, и часть этого скота съел и скормил другим, а другую часть отдал за выкуп, продал и взял себе, и поступал, как ему заблагорассудится. И много раз он с вооруженными людьми нападал на укрепленные церкви, крепости и укрепленные города, захватывал тех, кто находился внутри. Он взял в плен многих наших подданных, и требовал от них большой выкуп, заставлял платить и причинял прочие беды, творил зло, совершал все преступления, которые имеют обыкновение делать солдаты и которые он попросту не смог бы в этой грамоте перечислить и назвать».

К солдатам, оставшимся из-за перемирия не у дел, присоединялись авантюристы и деклассированные элементы всякого рода, дворяне, лишившиеся своих фьефов, крестьяне, доведенные до разорения и до отчаяния грабительскими действиями военных и решившие взять реванш, присоединившись к какой-нибудь шайке. Все сословия смешались и уравнялись благодаря общему существованию; смешались и все национальности: испанцы, особенно многочисленные из-за того, что кастильская монархия заключила союз с французским королевством; немцы, которые ввели в обиход во Франции слово «рейтар» (всадник); англичане и главным образом шотландцы, чья жадность и грабежи вскоре породят поговорку: «Совести у него и на краги шотландцу не хватит».

Организация разбойничьей шайки ничем не отличалась от организации регулярного отряда, и дисциплина, которой требовали иные капитаны от своих войск, была весьма суровой, во всяком случае если речь шла о сражении. Зато главарь шайки берег жизнь своих людей, иногда советовался с ними, если предстояла важная операция, выговаривал для них материальные выгоды в соглашениях, которые заключал с городами или сеньорами. А главное, он предоставлял им достаточно большую свободу действий, если это не угрожало безопасности шайки, и ничто тогда не препятствовало разбойникам, для которых вся страна превращалась в источник добычи, совершать свои злодеяния. Завладев какой-нибудь крепостью, они наводили оттуда ужас на все соседние области и оставляли в покое какую-нибудь провинцию лишь тогда, когда она была полностью истощена, и лишь для того, чтобы обрушиться на другую, еще не тронутую. Во всех документах того времени с трагическим однообразием повторяется одно и то же перечисление преступлений и злодеяний: сожженные и разграбленные города; изнасилованные женщины и девушки; крестьяне, которых пытали до тех пор, пока они не расскажут, где прячут деньги; торговцы, которых хватали вместе с их товаром; горожане, которых брали в плен и убивали, если их семья не могла заплатить того выкупа, какой с нее требовали. Кроме того, существовали «постоянные» источники дохода: «appatis», то есть подневольная дань, которой города и деревни откупались от наиболее тяжких бедствий, и плата за пропуска, выдаваемые торговцам и гарантировавшие им относительную безопасность на территории, которую контролировал тот или иной отряд.

Такие разнообразные доходы позволяли наемникам (routiers) и главным образом их главарям вести приятную жизнь. При этом утонченность существования некоторых капитанов резко контрастировала с безжалостной жестокостью, при помощи которой они сколотили свое состояние. Они убивали и грабили – и в их сундуках накапливались драгоценные ткани, золотая и серебряная посуда. Они становились настолько богаты, что некоторые даже выгодно помещали деньги к менялам или ссужали их под проценты погрязшим в долгах знатным сеньорам. Единственное, чего они, казалось, боялись, – правда, лишь к самому концу жизни, – это небесной кары; и потому мы нередко видим, как бандиты требуют, чтобы жертва пообещала им похлопотать перед папой, чтобы добиться для них прощения… Но подобная щепетильность все-таки встречалась редко.

Фруассар обессмертил – причем всего лишь одной искрящейся красноречием страницей – сожаления разбойника Эмериго Марше, который, перепродав королю Карлу V занятые им замки, сокрушался о том, что порвал с «хорошей жизнью». Эмериго не мог устоять перед ностальгией по прекрасному прошлому: несмотря на взятые им на себя обязательства, он вернулся к приключениям и грабежам, попал в плен к солдатам короля и был повешен за предательство. Среди разбойничьих предводителей следующей эпохи некоторые также оставили о себе память в хрониках и архивных документах благодаря зловещей репутации или ослепительной карьере. Так, Монстреле рассказал о подвигах простого крестьянина, Табари: этот человек, встав во главе небольшого отряда разбойников – по большей части таких же крестьян, как и он сам, – «правил» в течение нескольких лет в Лионском лесу, нападая без разбору на англичан, французов и бургундцев. Капитан «живодеров» Фортепис (его настоящее имя – Жак де Пуйи) был, в отличие от Табари, знатного происхождения. Он, со своим весьма немногочисленным отрядом, в течение многих лет оставался достойным противником войск могущественного герцога Бургундского. Тому пришлось мобилизовать все силы своего герцогства ради того, чтобы выбить его из «Бальяжа де ла Монтань», где он обосновался, и нарочно созванные по этому случаю бургундские Штаты приняли решение о «помощи» в двенадцать тысяч ливров, предназначенной для того, чтобы набрать и содержать войско, которому предстояло выступить против этого главаря разбойников. Правда, до вооруженных столкновений дело не дошло, поскольку Фортепис согласился покинуть страну, если ему заплатят. Однако три года спустя он вернулся и завладел Аваллоном, который удалось отобрать у него лишь прибегнув к осаде по всем правилам. Победа? Ничего подобного. Самому Фортепису удалось бежать во время штурма, и два года спустя мы видим его хозяином замка Куланж-ла-Винез. И снова потребовалась осада, завершившаяся на этот раз финансовой сделкой: за пять тысяч золотых экю Фортепис согласился уйти из замка. История продолжалась. В 1437 г. его отряд завладел, взяв приступом стены, небольшим городком Майи, что дало ему возможность разорить Оксуа и Оксеруа. Затем, уступив городок за полторы тысячи экю, этот наемник покинул наконец Бургундию, но… перебрался в Лотарингию, где продолжил свои подвиги.

Еще более блестящей оказалась карьера Перрине Грессара, который, будучи происхождения весьма скромного, возвысился до восхищавших современников высот. Его имя впервые появляется в документах около 1415 г.: в то время он всего-навсего простой «compagnon» в шайке, орудовавшей в Ниверне, и в 1417 г. ему удается взять в плен графа Людовика де Бурбона. К 1420 г. Перрине уже возглавляет отряд, который состоит на постоянном жалованье у герцога Бургундского, и заключает союз с другим разбойником, Франсуа де Сюрьенном, по прозвищу Арагонец, который в течение двадцати лет будет оставаться его главным помощником. Теперь он может пойти и на крупное дело: в 1423 г. Перрине удается отбить у арманьяков крепость Шарите-сюр-Луар, которой они завладели за год до того, и он провозглашает себя ее капитаном от имени герцога Бургундского, а также от имени «короля Франции и Англии» Генриха VI. В течение пятнадцати лет Шарите будет оставаться его главным оплотом. Он заставил местных жителей принести ему клятву верности, пообещав им защищать их от арманьяков и сторонников Карла VII; он укрепил городские стены и занял соседние крепости, тем самым обезопасив город от внезапного нападения. Обладание Шарите, охранявшей переправу через Луару по соседству с бургундскими областями и теми местностями, которые сохраняли верность дофину, обеспечивали ему исключительное положение, едва ли не роль арбитра. И потому Перрине отказался покинуть крепость, когда в 1424 г. между Филиппом Добрым и Карлом VII было заключено перемирие, согласно которому предусматривалось освобождение крепостей, занятых наемниками из обеих партий: он оправдывал свой отказ тем, что служит королю Франции и Англии и получает от него жалованье. Старания выманить его из города, чтобы продолжить переговоры, оказались бесплодными: Перрине Грессар не доверял пропускам, которые ему предлагали. Бросив обоим государям настоящий вызов, он захватил в плен Жоржа де ла Тремуйля, которого «Буржский Король» отправил к своему бургундскому кузену, и потребовал от него выкуп в четырнадцать тысяч ливров. Может быть, желая отомстить за это предательство и одновременно завладеть важной крепостью, Ла Тремуйль, став фаворитом Карла VII, и направил в 1429 г. войско во главе с Жанной д'Арк на Шарите. Но натиск королевской армии не смог одолеть городские укрепления, усовершенствованные Перрине Грессаром.

Впрочем, положение этого Грессара лишь упрочилось благодаря нарушению франко-бургундского перемирия. Его войска удачно защищали Ниверне от атак из Берри, оставшегося верным Карлу VII; кроме того, несмотря на то что герцог Бургундский по-прежнему относился к Грессару с недоверием, для него не жалели ни лести, ни титулов. Герцогский оруженосец и хлебодар, он был при бургундском дворе важной особой.

Тем временем отношения между Филиппом Добрым и англичанами – обеим сторонам Перрине желал служить одновременно – несколько испортились. Филипп Добрый и «Буржский король» снова начали вести переговоры, но Перрине Грессар способствовал их провалу, несмотря на обещание «жалованья» в восемьдесят тысяч ливров и всевозможных «гарантий» для него самого и его товарищей. Когда три года спустя переговоры наконец завершились перемирием в Аррасе (1435), поставившим англичан, отныне лишенных бургундской поддержки, в трудное положение, Перрине предпочел бросить дело, которое отныне можно было считать проигранным. Он отказался присоединиться к Арраскому мирному договору, но непосредственно с Карлом VII годом позже помирился. Это примирение было щедро оплачено: Грессар сохранял за собой Шарите-сюр-Луар и был назначен капитаном крепости, на этот раз на службе у французского короля, с неплохим жалованьем в четыреста ливров ежемесячно. Кроме того, за улучшения, произведенные им в других крепостях, которые он должен был покинуть, он чуть позже получит двадцать две тысячи золотых салю, из которых восемь тысяч выплатит ему герцог Бургундский. Для того чтобы выплатить этот долг, герцогу придется собрать экстраординарный налог (эд) со своих провинций; собранные таким образом деньги будут сложены в бочки и повозками и судами доставлены в Шарите.

Отныне Перрине делается весьма официальной фигурой: он совмещает должность капитана Шарите и капитана Ниверне, а король Карл VII называет его «нашим любезным конюшим». Благодаря выкупам, дани, жалованью и прочим выплатам ему удается сколотить огромное состояние, и сам герцог Бургундский обращается к нему за помощью. Кроме того, он методично управляет своим капиталом, выбивает долги и начинает процесс в королевском суде, требуя выплаты сумм, причитавшихся ему с различных занятых им городов. Умрет Перрине Грессар в 1438 г. богатым и уважаемым человеком.

Родриго де Вильяндрандо, хоть и принадлежал неизменно к партии противника – то есть арманьяков – и получил от Кишера звание «борца за независимость Франции», мало чем отличался от Перрине Грессара. Но он, несомненно, представлял собой наиболее законченный тип предводителя наемников, и память о нем надолго сохранилась в странах, где один звук его имени наводил страх. «Этот человек был так ужасен, – писал один старый историк, – что его имя в Гаскони вошло в поговорку, и желая сказать о ком-то, что он груб и жесток, его называли Родриго ».

Родриго де Вильяндрандо, сын бедного кастильского идальго, приехал во Францию около 1410 г.: один из его дядей женился на сестре одного из соратников Дюгеклена, когда тот во главе «Больших компаний» отправился в Испанию, и это обстоятельство, должно быть, побудило молодого человека искать счастья в соседней стране. Для начала кастилец вступил в отряд сеньора де Л'Иль-Адама, который в то время лавировал между арманьяками и бургиньонами и в конце концов присоединился к герцогу Бургундскому. Что касается Родриго, то он остался в лагере дофина, следуя в этом примеру своего короля, Хуана II Кастильского, который даже в наихудшие времена сохранял верность своему союзу с французским королевством. Вильяндрандо сам организовал отряд довольно скромной численности (около двадцати тяжеловооруженных всадников, то есть всего около пятидесяти бойцов вместе с пажами и оруженосцами) и поступил в распоряжение адмирала Франции Луи де Кюлана. Благодаря своим военным талантам кастилец вскоре выделился из числа прочих предводителей отрядов. Грубый и решительный, умевший требовать от своих людей строгой дисциплины, он вместе с тем проявил выдающиеся организаторские качества – в его отряде были секретари, казначеи, счетоводы, которым поручено было оценивать и делить добычу, – равно как и тактические способности: в 1425 г. он отразил нападение бургиньонов на Берри; в 1430-м, когда пленение Жанны д'Арк сильно пошатнуло позиции Карла VII, разбил при Антоне войско, угрожавшее Дофине. Эти победы на поле боя были вместе с тем и выгодными финансовыми операциями: многочисленные пленные, захваченные при Антоне (и которых Родриго сумел за бесценок откупить у своих людей), выплатили ему огромные деньги; Штаты Дофине, в знак благодарности, уступили ему сеньорию Пюзиньяна, тогда как Карл VII пожаловал титул «королевского оруженосца».

Но в это же время его имя прославили и другие, куда менее похвальные подвиги. В Лионе одно только известие о его приближении посеяло ужас. Собрался городской совет: стали решать, пытаться ли противостоять Вильяндрандо силой оружия или купить его отступление назначенной им самим ценой, то есть за четыреста золотых экю? Поскольку решения пришлось в течение некоторого времени дожидаться, Родриго это время терять не захотел: он разорил и обложил данью соседние деревни, угрожая тем самым оставить большой город без продовольствия. Тогда и решено было заплатить ему требуемые четыреста экю. Но из-за того, что лионцы, как показалось вымогателю, слишком долго медлили с ответом, теперь Вильяндрандо запросил вдвое. Городской совет обратился к королевскому сенешалю, Имберу де ла Гроле, с просьбой устроить общий поход местной знати против «людей Родриго»: но во всем крае не удалось собрать достаточного числа тяжеловооруженных всадников, чтобы можно было хоть сколько-то рассчитывать на успех выступления. Имбер де ла Гроле, прежний товарищ Родриго по оружию, взялся уладить дело и – само собой, за деньги – добился отступления наемника. Последний не держал зла на лионцев за их попытки сопротивления: именно у лионских банкиров и торговцев он потом разместит часть капитала, добытого его «плодотворной деятельностью». Правда, город, со своей стороны, и сам стремился оставаться с Вильяндрандо в наилучших отношениях – лучше все-таки подстраховаться! – и поднес ему в подарок сласти и восковые факелы…

После битвы при Антоне Родриго перенес свою «штаб-квартиру» в Виваре и принялся облагать данью соседние области. В расписке, составленной стражем башни Мань в Ниме, весьма ясно показано, какой ужас местным жителям внушала близость разбойника: «Знайте все, что я, Жак Совель, уроженец Нима, признаю, что получил за свою работу, продолжавшуюся тридцать два дня, в течение которых я оставался на башне Мань для того, чтобы видеть всех, кто будет пересекать земли Нима, из страха перед солдатами Родриго, сумму в…» Истощив и эти места, Родриго перебрался в Овернь и Лимузен, собирая повсюду огромную дань за то, чтобы пощадить тот или иной город. Юсселю потребуется десять лет, чтобы расплатиться с появившимся таким образом долгом. Скорость, с которой перемещался этот наемник, казалась сверхъестественной и вошла в поговорку. «Он подобен Родриго де Вильяндрандо, – говорили в Испании, – сегодня здесь, а завтра там», – и страх, который он наводил на людей, превращал его едва ли не в героя легенды. Если верить распространенному в Форе преданию, Родриго въехал в церковь верхом и тотчас поплатился за свое святотатство: конь увлек его в Луару, где он и утонул.

Однако на самом деле этого разбойника вовсе не ждала столь трагическая развязка. Напротив, между 1430 и 1435 г. его карьера достигла апогея. В 1432 г. Карл VII обращается к нему с просьбой оказать помощь Ланьи, в течение полугода осаждаемому войсками регента Бедфорда, и Родриго удается благодаря удачным тактическим операциям обратить в бегство английскую армию. Отныне всевозможные почести так и сыплются на него: он становится сеньором многих фьефов в Дофине и Лимузене; он получает звание советника и камергера короля Франции; через брак с незаконной дочерью графа Иоанна де Бурбона ему даже удается породниться с королевской семьей. Его слава перешагнула Пиренеи, на родине его имя было у всех на устах: короли Кастильский и Арагонский, в то время враждовавшие, как тот, так и другой, сделали ему выгодные предложения, и Хуан II Кастильский пожаловал наемнику графство Рибадео, ранее принадлежавшее его дяде.

Но Родриго не покинул Францию, где то и дело требовалась его помощь. Он даже стал, самым неожиданным образом, «светской дланью» церкви. Базельский собор, в то время пребывавший в конфликте с папой Евгением IV, обратился к Вильяндрандо с просьбой освободить Авиньон, осажденный графом Фуа, которого понтифик назначил правителем города. А несколькими годами позже Родриго от имени римской Курии поддерживает претензии Робера Дофена на место епископа Альби против кандидата собора, Бернара де Казильяка.

В то время Родриго уже не состоял на жалованье у короля Франции. Сразу после заключения Арраского мира (1435 г.) Карл VII отпустил большую часть своих наемников, и главные предводители разбойников, Ги де Бланшфор, Готье де Брюзак, Луи де Бюэй, сир де Лестрак, бастард де Ноайль и другие объединились, чтобы «работать на себя» в компаниях, которые не только народная молва, но и официальные документы именовали зловещей кличкой «живодеры». Отряд Родриго остался самостоятельным, и пока «живодеры» разоряли восточные и северо-восточные области, он «разрабатывал» центр и Аквитанию. Отовсюду за передвижениями Вильяндрандо следили с нарастающим беспокойством, и города обменивались гонцами, выясняя, куда направились его войска. В Безансоне, получив ложное известие о том, что Родриго направился на восток, даже духовные лица вступили в ряды городского ополчения, с тем чтобы защищать родной город.

Родриго позволял себе так много, что даже Карл VII попытался выступить против бывшего помощника. После убийства королевского бальи в Берри одним из людей Вильяндрандо, «Маленьким Родриго», король приговорил его к изгнанию. Мера, правда, была чисто формальной, поскольку для того, чтобы избавить от него королевство, потребовались бы вооруженные силы, какими король не располагал. И потому, когда Родриго поднялся к берегам Луары, местные жители сочли более действенным воззвать к его добрым чувствам: горожане Тура обратились к королеве и жене дофина, которые в письме к Родриго попросили его пощадить этот город, на что Родриго галантно ответил, что «из почтения к королеве и даме дофина, а также из почтения к господину дофину, ни он, ни его отряд не появятся в тех краях».

Впрочем, возобновление войны с англичанами вынудило французские власти снова обратиться к нему за помощью. И вот уже вместе с Ксентрайем он выступает в местности Борделе против английской армии Тальбота. Ему не удалась попытка завладеть Бордо, и в виде компенсации за неудачу он отправляется разорять верхний Лангедок, несмотря на то что король повелел Штатам этой провинции вотировать сбор эд в его пользу.

Но самые отчаянные призывы шли к Вильяндрандо из Испании, где королю Хуану II и его коннетаблю Альваро де Луне угрожала феодальная коалиция. Родриго отправился на родину и разгромил войска аристократии, за что получил титул маршала Кастилии, то есть занял в соответствии с принятой тогда иерархией место непосредственно за коннетаблем. И больше Родриго де Вильяндрандо, граф Рибадео, уже не покидал родной страны. Он отправил во Францию часть приведенных с собой войск под командованием одного из своих помощников. Он стал одним из ближайших лиц в окружении государя, которого спас из западни, устроенной ему знатью. В награду Хуан II пожаловал ему привилегию каждый год обедать наедине с королем в день Богоявления, а затем получать в дар одежду, которую монарх надевал по этому случаю. Интересно, что еще в прошлом веке потомки Родриго пользовались этой привилегией…

В последние годы жизни Родриго, как и многие другие преуспевшие разбойники, занимался душеспасительными делами. В своем завещании он отписал двести тысяч мараведи церкви Милосердной Богоматери в Вальядо-лиде, где просил его похоронить; пять тысяч мараведи предназначались для выкупа христиан, попавших в плен к маврам. Своему незаконному сыну он оставил двести тысяч мараведи. Законные дети должны были разделять между собой его поместья: французские владения достанутся сыну, которого родила ему графиня де Бурбон, испанские сеньории – сыну от второго брака. Наконец в 1448 г. бывший наемник умер, преисполненный раскаяния. Родриго де Вильяндрандо оставил глубокий след своего пребывания в обоих королевствах, его восславляли за подвиги и одновременно рассказывали об ужасе, который наводило его имя.