Текст книги "Падение в рай"

Глава двадцатая

Либби застыла с широко открытым ртом. Ей не хватало воздуха.

Ярость, охватившая Джона, пошла на убыль, когда он увидел, в каком она состоянии. Фолк взъерошил волосы, сбросив ленту на пол кухни.

– Вы так не думаете, – заикаясь, произнесла она.

– Нет? Откуда такая уверенность?

– Я знаю вас.

– Вы ничего обо мне не знаете. Ничегошеньки.

– Я знаю, что вы не жестокий и не бессердечный.

– Как раз наоборот, а вам известно почему?

– Думаю, да. Я знаю, почему вы считаете себя таковым, но вы не такой на самом деле.

– Позвольте мне рассказать вам о себе, и тогда вы измените свое мнение. Мне было десять лет, когда Кочис, вождь апачей, со своей бандой напал на нашу ферму. На моих глазах индейцы расправились с родителями, а сестренку, которой было всего тринадцать, увезли с собой. Мне повезло, если можно так выразиться. Меня обменяли на виски и съестное. Я был мальчишкой, но поклялся, что настанет день, когда я выслежу апачей и заставлю их уплатить по счету.

Что она могла сказать ему?

Глядя на Фолка, она представляла себе пацаненка, пережившего трагедию, которому стоило закрыть глаза, как к нему тотчас являлись мать, отец и сестра.

Заметив жалость на ее лице, Джон тут же подавил боль, и на его губах заиграла презрительная усмешка.

– В тот день у серных источников удача не покидала меня. Я приглянулся отставному полковнику, который взял меня с собой. А потом началась война и он ушел воевать, а я остался дома с его женой. Полковник вернулся через четыре года. Без ноги. Мне пришлось отложить свою месть на целых шесть лет. Но моя боль всегда была со мной.

Когда мне исполнилось двадцать, полковник, воспользовавшись своими связями, – многие влиятельные люди были ему обязаны – добился для меня места в Военной академии. Он сказал, что так я скорее смогу отомстить индейцам. В семьдесят пятом я закончил учебу и попросился в Шестую кавалерийскую бригаду. Я служил в Нью-Мексико и в Аризоне, сражался под командованием Виторио, а в восемьдесят третьем принял участие в походе на Сонору. Это при мне Джеронимо и оставшиеся в живых предатели сдались Майлзу.

Он посмотрел на нее из-под насупленных бровей. И Либби выдержала его тяжелый взгляд. Она хотела узнать и узнала. На его долю выпало слишком много переживаний. Тем не менее, она не могла поверить, что сердце его окаменело. Ведь она чувствовала, как оно трепетало, когда они целовались. Несмотря на кровоточащую рану, душа его была открыта для любви.

– Так вот скажите мне, – с вызовом в голосе произнес Фолк, – я ждал этого двадцать пять лет. Почему, черт побери, я должен помешать убийству?

Либби замотала головой до того, как он кончил говорить.

– Не верю, что вы сможете хладнокровно смотреть, как будут убивать человека. Это слова маленького мальчика, пережившего страшное потрясение. Вы посвятили свою жизнь тому, чтобы справедливо покарать тех, кто убил ваших родителей. Вероятно, их наказание кажется вам недостаточным и не соответствует вашим меркам. Тем не менее, вы человек чести.

– Вы ошибаетесь. Я давно твержу вам об этом. Вы не знаете, какой я в действительности. Я так долго ненавидел, что не умею ничего другого.

– Вранье, – прошептала она, подходя к нему. В ее глазах стояли слезы. Слегка коснувшись пальцами его груди, она прижалась к нему всем телом.

Джон внимательно глядел на нее, словно хотел запомнить каждую черточку любимого лица. Он не обнял ее, но и не оттолкнул.

– Когда вы обнимаете, целуете меня, я вижу мягкого, любящего человека. Поцелуй меня, Джон, и стань таким, как тогда!

Он медленно, словно в нерешительности, поднял руки, готовый сжать ее хрупкие плечи, и слегка наклонил голову. Взгляд его затуманился, веки сомкнулись. Его горячее, отдающее виски дыхание обожгло ее лицо. Истосковавшись по его ласкам, она прильнула к Фолку.

Либби почувствовала, как напряглось его тело. Руки Джона сжались, причиняя ей боль. Он оттолкнул Либби.

– Нет, будь ты проклята! – воскликнул он. – Ты не права! – Он повернулся и хлопнул дверью.

Фолк ушел.

* * *

Почувствовав запах гари, Либби кинулась к сковороде и чертыхнулась. Она сорвала с крючка над мусорным ведром полотенце и сняла с плиты остатки яичницы.

Ей почему-то казалось, что стоит занять руки, как голова отключится. Результат оказался плачевным. Впрочем, она могла бы спалить дом и даже не заметить.

Сжав кончиками пальцев пульсирующие виски, девушка строила догадки. Куда делся Джон? Вернется ли? Что сказать ему, если он придет домой?

Он останется для нее вечной загадкой. Вероятно, лишь тот, кто перенес в жизни подобное, может понять его. В ее время все жалели индейцев, понимали, как плохо с ними обращались, и чувствовали вину за то, что те пережили.

Однако только сейчас она поняла, что покорение Запада было сопряжено с многочисленными жертвами и с другой стороны. Сколько детей осталось сиротами!

Она могла бы рассказать о том, какие мучения ожидают индейцев. Сколько судилищ предстоит им, сколько слез еще прольется! Она никогда не интересовалась, каково было индейцам в резервациях и лагерях, в которые их сгоняли, но даже если она попытается обрисовать Джону их страдания, смягчит ли его сердце ее рассказ?

Может ли он отказаться от цели, к которой стремился на протяжении стольких лет? Он не был завоевателем и не жаждал обрабатывать землю. Не он принимал решение захватить земли, принадлежавшие индейцам. Правительство предоставило его родителям такое право, оставив их один на один с апачами. Джону не нужна эта земля. Он не хочет пахать и разводить коров. Он мечтает только об одном – о возмездии. Ему надо помочь, чтобы затянулась рана в его кровоточащем сердце, чтобы он забыл о мести.

Она соскребла ножом остатки пригоревшей яичницы со сковородки и бросила их в мусорное ведро, затем положила сковородку в корыто и вытерла руки полотенцем.

До Праздника Урожая осталось четыре дня. Кристофер отвезет ее на остров. Наконец, если все получится, она вернется домой.

Но что будет с Джоном? Сможет ли она вернуться в свою жизнь, не зная, что будет с ним?

Нет, исключено.

Он навсегда останется в ее сердце, и мысли о нем никогда не дадут ей покоя, где бы она ни была.

– Либби!

Джон, собственной персоной, будто подслушал ее мысли, показался в дверях столовой.

Он подошел к ней, нервно сжимая в руках шляпу, которую только что сорвал с головы.

– Я на минутку! Простите, кажется, я побеспокоил вас.

– Вам незачем уходить. Это ваш дом.

Он пожал плечами. До нее только сейчас дошло, что он не считал этот дом своим. А ведь он не называл домом и усадьбу полковника, хотя попал к нему совсем ребенком. Еще одно переживание! У него не было дома. Семьи.

– Джон, – спросила она, подойдя поближе, – что вы собираетесь делать?

Он уставился на носки своих ботинок, чтобы только не смотреть ей в глаза.

– Не спрашивайте, я все равно не отвечу.

– Если вам вдруг захочется облегчить душу, я готова выслушать вас.

Он замотал головой:

– Нет, здесь больше нечего обсуждать.

Может, он отказывается от ее помощи, потому что до сих пор верит тому, что выпалил сгоряча во время ссоры? Или он знал, что ему уже нельзя помочь, во что отказывалась верить она.

– Я буквально на минуту.

Он вышел из комнаты. Вот он поднялся по лестнице. Дверь наверху открылась и снова скрипнула.

Что делать? Она не может сидеть, сложа руки. Необходимо рассказать кому-нибудь о заговоре против Джеронимо. Но кому? Может, Пилар? Внутренний голос подсказывал ей, что делать этого не надо. Она была одна, совершенно одна.

Ей стоило огромных усилий не заплакать, пока она драила и вытирала сковородку, которую положила рядом с чистыми чашками и тарелками – плод усилий ее и Пилар. Весь стол был заставлен разнообразной посудой, которую надо было убрать на место и вернуть хозяевам.

Она подняла поднос, уставленный хрустальными бокалами для пунша. Их взяли с полки из каштанового дерева, которая висела в столовой. Расставляя все по местам, она, не переставая, думала о том, что ей делать дальше.

– Либби! – Джон появился в дверях с кипой свежевыглаженных рубашек в тот момент, когда Либби несла поднос. Бокалы полетели на пол и разбились со звоном, который еще долго отдавался в ушах. От неожиданности оба застыли с открытыми ртами.

Рубашки свисали с его руки, когда он пытался поймать хоть один бокал. Либби озверела.

– Проклятие! – завопила она, швырнув пустой поднос на пол. – Только этого мне не хватало!

Джон поднял сорочки. Словно выбросил белый флаг перед разъяренным противником.

Упершись руками в бока, она взглянула ему в глаза:

– Я сыта по горло. Все мои усилия идут прахом. Ты даже не хочешь поговорить со мной. Из-за того, что мы не понимаем друг друга, ты не хочешь признаться, что любишь меня. Что ж, это твое право. Так вот, знай, я люблю тебя, Джон Фолк! А ты – упрямый осел. Ты многое теряешь, отказываясь от любви. Кроме того, ты сейчас как никогда нуждаешься в друге. Но если ты решил страдать в одиночестве, продолжай в том же духе!

Либби оттолкнул его и хотела выбежать из комнаты. Она дала себе слово больше не предлагать ему ничего. Даже навести порядок в комнате, убрать с пола битое стекло.

Он схватил ее за руку и повернул к себе. Рубашки спланировали на осколки.

Они стояли молча, не отрывая глаз друг от друга.

Наконец он улыбнулся.

– Так, значит, вы любите меня? Несмотря на то, что я наговорил вам и сделал? Вопреки тому, что душа моя окаменела и стала черной? – Его крепкие сильные руки держали ее близко-близко.

Она подняла голову.

Либби хотела было кивнуть ему в знак согласия, однако, сбитая с толку его загадочной улыбкой и непонятными словами, отбросила эту мысль.

– Слишком жирно для вас, – начала она, пытаясь справиться с горячей волной желания, вызванной его близостью. – Вы упрямы как мул. Я ошиблась, признаюсь, но вы потеряли гораздо больше – упустили возможность испытать большую радость.

– Упустил? – Он перестал улыбаться и принялся нежно гладить ее по спине, не пропустив ни одной впадины и выпуклости. – Так покажи мне…

Она хмыкнула и отвела взгляд, чтобы он не увидел огонь, вспыхнувший в ее глазах.

– Слишком поздно.

– Где моя прежняя Либби? Где ее коготки, которые она выпускала постоянно, с первой минуты нашей встречи? Где та маленькая женщина, которая ураганом ворвалась в мою жизнь?

– Женщина, чье прошлое вы не можете принять, чьим ожиданиям вы не можете соответствовать? – поддела она Фолка.

Он покачал головой, и слабая улыбка тронула его губы.

– Меня не волнует твое прошлое. Я понял это, едва произнес те ужасные слова. Но взять их назад было уже поздно. Ты заставила меня испытать чувства, о существовании которых я не подозревал. Считал, что мне они ни к чему. Рядом с тобой я стал возвращаться к жизни. Если честно, я безумно испугался и удрал. Но с ребячеством покончено. Дотронься до меня, Либби, оживи, как ты делала это прежде.

Они встретились глазами и, не скрывая своих чувств, уставились друг на друга. Его взгляд был диким и страстным, ее – осторожным и нерешительным. Воздух в комнате был наэлектризован. Там, где их тела соприкасались, возникал электрический разряд и потоки желания распространялись по коже.

У нее не было сил сопротивляться.

Он засмеялся и притянул ее к себе.

– Люби меня, Либби!

Его рот властно захватил ее губы. Она не могла дышать, все мысли испарились. Чувства улетучились. Она лишь ощущала его близость. Кожа горела, рот ожил под его губами.

Он наклонился, поднял девушку и усадил на стол, предварительно смахнув с него тарелки, чашки и серебряные приборы. Либби вскрикнула, но он заглушил ее вопль поцелуем.

Ее дыхание стало хриплым и неровным, когда наконец он оторвался от нее. Он не дал ей опомниться и накинулся вновь. Джон впился в ее губы и принялся раздвигать их языком, вызвав дрожь в ее ногах и руках. Она жадно потянулась к нему, пытаясь как можно быстрее освободить его от сюртука. Наконец тяжелый мундир упал на пол, и она с жадностью припала к его груди.

Ощутив под ставшими невероятно чувствительными пальцами его соски, она почувствовала нестерпимый жар внизу живота. Ее бедра раздвинулись, и он проскользнул между ними, касаясь своим возбужденным телом ее потаенного места, орошенного влагой желания.

Джон резким движением расстегнул блузку, ощутил под ладонями холмики ее грудей и торопливо стащил с нее рубашку, чтобы прижаться к ее коже жадным ртом. Он поцеловал по очереди оба холмика, напрягшиеся в ожидании чувственного наслаждения.

Либби застонала и опустилась на поверхность стола. Джон накрыл ее своим телом, продолжая ласкать ее спину. Слегка приподнявшись, она расстегнула пуговицы на его брюках. И вид влажной возбужденной плоти привел ее в восторг.

– Да, да, – со стоном прошептал он и задрал подол ее платья.

Она помогла ему проложить путь к наслаждению, и он проник в нее.

Джон откинул голову, и с его губ сорвался крик, когда он очутился в ее жарком плену. Он задрожал и замер. Его руки мягко сжимали и разжимали ее ягодицы. Очнувшись, он слегка отодвинулся.

Либби обняла его. У нее взмокли брови, и она потерлась лицом о его грудь. Заметив струйку пота над его соском, которая проложила дорожку по его плоскому животу и меж бедер, она наклонилась и проделала языком тот же путь, пока позволяли их соединенные тела.

Низкий рык вырвался из его груди, и она с наслаждением приняла очередную порцию ласк его сильных рук. Он то почти высвобождался из ее плена, то вновь проникал в него. Либби металась, обвив его спину ногами, ее колени сомкнулись. Его рот теребил ее груди, руки тискали ягодицы, а плоть углублялась в долину наслаждения, приближая неумолимый финал.

И вот они достигли вершины и растворились в затопившем их потоке сексуального удовлетворения.

Их тела были усеяны капельками пота, постепенно дыхание стало нормальным. Он обмяк в ее объятиях, и огонь потух, но угольки страсти еще тлели. Либби с радостью ощущала тяжесть его тела, наслаждалась тем, что не может отличить биение его сердца от своего. Хоть бы это никогда не кончалось! Она прижалась губами к его шее и почувствовала, как его тело вздрогнуло в ответ на ее ласку.

– Гм… – Это все, что она услышала сквозь завесу своих растрепанных кудрей.

– Мне тоже, – улыбнулась девушка. Когда они обрели способность двигаться, Джон поднял ее на руки и отнес в свою комнату. Он медленно и с благоговением снял с нее оставшуюся одежду, а затем сбросил с себя ботинки и мятые брюки. Обессиленные, они повалились на постель, прикрывшись простыней.

Либби придвинулась к нему и прижалась щекой к его груди. Джон от удовольствия заурчал и притянул ее к себе.

– Ты сказал, что мое прошлое тебе безразлично, – начала она, покрывая его тело легкими поцелуями. – Ты правда так думаешь?

– Можешь не сомневаться, – заверил он девушку, прижав ее голову подбородком.

– Чудесно, – вздохнула она. – Потому что я решила рассказать тебе, как оказалась здесь.

– Неважно. Главное, что ты – здесь.

– Думаю, тебя интересовало, как и откуда я появилась, – заявила Либби, и звонкий смех сорвался с ее опухших от поцелуев губ.

– Что бы я ни узнал, ничто не изменит моего отношения к тебе.

– Приятно слышать, – прошептала она и повернулась, чтобы заглянуть в его глаза. – Тем более, что тебе предстоит услышать очень странную историю.

– Угу. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее и принялся слегка покусывать ее нижнюю губу. – Чем страннее, тем лучше.

– Я рада, что ты все так воспринимаешь, потому что это будет рассказ о двух мирах. О твоем и о моем.

Глава двадцать первая

Он понял, что она хочет поделиться чем-то сокровенным и очень важным. Джон уселся, прислонившись к резной спинке кровати и потянул ее на себя. Он напрягся, почувствовав на себе ее разгоряченное тело, но взял себя в руки. Если Либби решилась рассказать ему все, он выслушает ее.

Она подняла глаза и смело выпалила:

– Джон, я не из твоего мира.

Он посмотрел по сторонам и уставился на нее.

– Ты не из…

Она покачала головой, ее завитки взметнулись над лбом и щеками.

– Разве ты не заметил, что я иначе говорю, одеваюсь, думаю более прогрессивно?

Не переставая глядеть на нее с улыбкой, он распрямился. Все, что она скажет, будет для него ударом. Хоть он и привык к тому, как смело выражала она свои мысли, Джон почувствовал что-то неладное.

– Не останавливайся, – ободрил он Либби, поглаживая ее спину, чтобы та успокоилась. – Я повторяю, ничто не изменит моего отношения к тебе.

Она горько рассмеялась:

– О, Джон, не зарекайся!

Что-то в ее голосе заставило его вздрогнуть от дурных предчувствий. Он говорил то, что думал. Что бы она ни сказала, его чувства к ней останутся неизменными. Он любит ее, и больше ничего не имеет значения. Он сделал это открытие после того, как взбешенный покинул свой дом. Но он понимал, что ее прошлое может повлиять на их будущее.

– Я не…

– Смелей, Либби, – облегчал он ей трудное признание, – просто скажи, а я пойму, что бы ты ни сказала.

– Интересно, как сможешь понять ты, если я сама не могу? – Она прикусила губу и выпрямилась. – Я не из твоего времени, Джон, – прошептала она, прежде чем мужество покинуло ее. – Я появилась на свет только в 1960 году.

Сперва ему показалось, что она сказала в 1860, и он не понял, почему так сложно в этом признаваться. Но потом до него дошло. Он высвободился из ее объятий и уселся прямо. Либби завернулась в простыню, чтобы прикрыть наготу. Но его не интересовали приличия.

– Что вы сказали?

Она впилась в него взглядом. Он понимал, что она жаждет увидеть. Верит он тому, что услышал, или нет. Он не пытался скрыть изумления. Пусть она думает, что он в шоке. На самом же деле Джон решил, что она лишилась рассудка. А может, лгала? Что побудило ее придумать столь невероятную историю?

– Я не обманываю тебя, Джон. – Она опустилась на колени, волосы ее растрепались, лицо горело от его поцелуев. – Я родилась в тысяча девятьсот шестидесятом, школу окончила в тысяча девятьсот семьдесят восьмом, а колледж – в восемьдесят втором. Не замужем, впрочем, тебе об этом известно. Сперва я работала на хозяев, но вот уже два года, как открыла свое дело. В тот день я поехала в форт Пикенс, потому что меня вызвал мой друг – рейнджер. Форт Пикенс расположен на территории Национального парка. Джон, это историческая достопримечательность, которая пользуется популярностью у туристов.

Джон был так потрясен, что не заметил, как сполз с кровати – ему хотелось отодвинуться от нее как можно дальше.

Она спятила. Другого объяснения нет. Не желая пугать ее, он исподтишка принялся искать свое нижнее белье: знать хотя бы, где оно валяется, если придется одеваться второпях.

Может, обратиться к Стейну? Нет, доктор говорил, что не сможет ничем помочь ей, если это помешательство. Ведь он не психиатр! Да к тому же не гражданский врач и не шибко разбирается в работе мозга. Нет, ей нужен специалист, который наладит работу ее шариков. Доктор пропишет ей лекарство, и болезнь как рукой снимет.

– Джон, я не того, – прошептала Либби. Он аж подпрыгнул – она прочитала его мысли.

– Я ничего не сказал.

– Но вид у тебя страшно испуганный. Не трудно догадаться, о чем ты подумал. Я понимаю, что мой рассказ кажется тебе безумием чистой воды. Теперь ты догадываешься, почему я ничего не говорила? Повторяю, я в своем уме.

Либби увидела, что не убедила его. Волнение и неуверенность были написаны на его лице. Джон свесил одну ногу с кровати: на случай, если придется спасаться бегством? Как же ей убедить его? Она судорожно отбросила пару-тройку доказательств и в конце концов остановилась вот на чем.

– Смотри, – воскликнула Либби, повернувшись на бок. – Видишь? – спросила она, показав ямку, которая осталась после прививки от оспы на руке чуть выше локтя.

Он кивнул:

– Знаю, я тоже делал, и не раз. Хотя у меня нет шрама.

– Ох! – Ее оживленное личико погасло. – Я не знала. Хорошо, дай мне подумать.

Она откинула простыню с одного края и продемонстрировала ему тонкую розовую полоску – шрам на правой стороне живота. – А как насчет этого? Мне вырезали аппендикс пять лет назад. Видишь, какой маленький шрам?

– Доктор Стейн оперировал по поводу воспаления живота раз или два.

Либби откинулась на подушки в отчаянии, что сказать ему? Что сделать, чтобы Джон поверил ей?

– Нашла! – закричала она. – Помнится, Каролина говорила, что президент Соединенных Штатов Гровер Кливленд, не так ли?

Он кивнул.

– А следующим будет Бенджамин Гаррисон. – Она удовлетворенно потрясла головой.

– Очень интересно, – произнес он с наигранным энтузиазмом. – Поскольку я не знаю, кто будет следующим, что это меняет?

– О, проклятье, я не подумала об этом!

Она закусила губу и упала на постель.

Джон потихоньку отодвигался от нее. Она понимала, что должна действовать, иначе потеряет его. Выражение лица Джона говорило ей, что он обеспокоен и обескуражен. Если она не найдет доказательств, подтверждающих правоту ее слов, он, чего доброго, запрет ее в сумасшедший дом, прежде чем она вскарабкается на заветное дерево и окажется дома.

– Эврика! – воскликнула Либби, вскочив с постели. – Какая же я дура! Почему я сразу об этом не подумала? Надеюсь, что это беспроигрышный вариант. Тебе известно, что у меня было слишком мало времени в форте Пикенс, чтобы узнать подробности о жизни индейцев.

Он кивнул, любопытство позволило ему отвлечься от тяжких мыслей. Интересно, что она придумает на этот раз?

– Тем не менее я знаю, что одну их жен Джеронимо зовут Гаax. Она появилась в форте вместе с другими женами и детьми прямо перед запретом.

– Пилар могла рассказать вам.

– Да, – призналась она. – Но знает ли Пилар, что она умрет в сентябре 1887? И будет похоронена прямо здесь, в Барранкасе?

– Как вы можете…

– И что у индейца Перико и у одной из его жен родится ребенок в марте 1888? – Вот теперь она на коне. Недаром она столько раз слушала экскурсию, которую вел Джон Феррел. Она помнит наизусть каждое его слово и может повторить его сейчас, если потребуется. – В мае восемьдесят восьмого индейцев депортируют без предварительного уведомления в Мобил, в Алабаме, а оттуда – в Маунт-Вернон. Трое индейцев умрут в Маунт-Верноне и будут похоронены на национальном кладбище в Мобиле. Их зовут Чаппо, Фан и… – Имя крутилось на языке, и Либби нетерпеливо щелкнула пальцами.

– Ахнандия?

– Точно.

Ее энтузиазм пошел на убыль, когда она увидела, какое впечатление произвели ее слова.

– Теперь ты мне веришь? – нерешительно спросила она, подозревая, что он все еще считает ее безумной.

Он потряс головой, будто хотел прочистить мозги, затем поднял с пола штаны и натянул их. Застегнув две пуговицы, он встал и наткнулся на ее вопрошающий взгляд.

– Нельзя допустить, чтобы их перевели в Маунт-Вернон без предупреждения. Я заподозрил что-то неладное, когда Стейн сказал мне, что Ленгдон приказал ему осмотреть всех пленных. Полковник говорил, что президент спрашивал его об индейцах. Ленгдон мечтает избавиться от них. В день нашего разговора он отправил президенту письмо с предложением их перевести. Содержание письма было известно только нам двоим.

– О перемещении индейцев в Маунт-Вернон?

– Да, кроме того, он рассказал мне, что Стейн установил у Гаax болезнь Брайта, а это значит, что дни ее сочтены и она не сможет сопровождать мужа.

Они молча уставились друг на друга.

– Какими сведениями вы еще располагаете? – выдавил он в конце концов.

Либби подозревала, что он принял ее за лазутчицу или аферистку, которая умело подтасовывала факты, а кое-что придумала.

– Я знаю, что вы решили предотвратить покушение.

Он моргнул и прищурил глаз.

– Откуда?

– Я рассказала о том, что услышала, только вам. Мне точно известно, что ни в одном источнике не зафиксирован факт покушения на Джеронимо, когда он находился в форте Пикенс. Джеронимо станет очень популярной фигурой и даже посетит Вашингтон. Он доживет до 1909 года и умрет своей смертью в форте Сил.

Джон не проронил ни слова. Он подошел к окну и уставился на воду залива. Либби жаждала оказаться рядом с ним и положить руки на его опущенные плечи. Ей было больно видеть его страдания, но она была уверена, что он найдет в себе силы, чтобы пройти через это испытание.

– Действительно, я решил предотвратить убийство Джеронимо, – наконец произнес он.

Он прислонился лицом к стеклу.

– Поначалу я решил не обращать внимания на то, что услышал от вас. Но не смог. Я давно понял, что апачи дерутся, чтобы защитить себя и свою землю. Однако я был не в силах забыть о возмездии. Всякий раз, когда я начинал жалеть индейцев, мне казалось, что я предаю своих близких. Я мечтал о справедливости, но то, что делалось во имя справедливости, оказывалось в действительности таким же несправедливым, как и кровавые налеты апачей.

– Им еще долго страдать, – заметила Либби.

Он кивнул и отбросил волосы с лица.

– Возможно.

Джон повернулся к ней лицом, и она, не в силах больше сдерживаться, бросилась к нему. Он раскрыл объятия, и Либби прижалась к Фолку всем телом.

– Благодаря тебе я излечился от ненависти. Но здесь есть люди, которые будут носить ее в сердце всю жизнь. Их раздражает шумиха вокруг индейцев.

– Еще долго ничего не изменится, – предупредила она его.

Он прижал ее крепче. Его длинные волосы рассыпались по плечам, и она, ощутила его тело через тонкое полотно простыни.

– Как я устал, Либби, – сказал он. – Устал от драк, убийств, ненависти и горечи.

Либби спрятала лицо на его груди. У нее разрывалось сердце – такой у него был несчастный вид.

– Выше голову! – подбодрила она Джона. Он отодвинулся и посмотрел ей в глаза. – В течение следующих ста лет произойдет много интересного.

Он улыбнулся через силу: так был ошеломлен случившимся.

– До сих пор не могу поверить, что вы…

– Из будущего? – Она заметила, что он кивнул, и засмеялась.

– Мне кажется, я брежу. Я ущипнул себя, чтобы убедиться, что это не сон. Как могло такое случиться? Возможно ли это?

Она покачала головой:

– Не знаю. Джеронимо что-то говорил о том, что дуб волшебный. Я, конечно, ему не поверила, но я не верила и в возможность путешествия во времени, пока не очутилась здесь.

– Теперь я припоминаю, – нерешительно начал Джон. – Когда мы привезли индейцев на Пикенс, они хотели вырубить все деревья вблизи форта. Джеронимо, однако, приказал им не трогать какой-то дуб на мысе, потому что он особенный или что-то в этом роде. Он еще долго распространялся о своих богах и чудодейственной силе дерева.

– Он пытался рассказать это и мне, но я не поняла почти ничего из того, что он говорил. Тем утром, когда я проснулась, на дворе был 1993 год, и вдруг я очутилась здесь.

– Тысяча девятьсот девяносто третий, – прошептал он. – Боже мой, до сих пор не укладывается в голове.

– Не переживай! Вот я живу и до сих пор ничего не понимаю.

– Я не хочу сказать, что не верю вам, Либби. Я пытаюсь, стараюсь изо всех сил. Я ломаю голову и не могу понять, зачем это путешествие во времени?

– Действительно, зачем. В нем нет необходимости даже для такого прогрессивного человека, как я. Я в ужасе. Единственное, о чем я мечтаю, – это вернуться к дереву и оказаться как можно быстрее дома. Я решила, что отнесусь к тому, что со мной произошло, как к приключению. Здесь я не в силах была предпринять что-либо. Мне позарез надо было вернуться на остров. Но потом я решила провести время, отведенное мне судьбой, в Барранкасе, с максимальной для себя пользой, прежде чем окажусь дома.

– Дома… – Он отодвинулся и поглядел на нее. В его глазах читалась тревога. – Если вы уедете, я больше никогда не увижу вас. Черт, если все это правда, меня уже много лет не было в живых, когда вы родились.

– Молчи, – воскликнула она, обвив рукой его талию. – Не говори об этом.

– Проклятие, Либби, но мы должны думать об этом. Я люблю тебя и не могу потерять. Что же нам делать?

– Здесь мы бессильны. Я должна вернуться к себе. Я не из твоего мира, тебе это хорошо известно. Я не сумею приспособиться и буду все время допускать какие-то ляпы, как тогда на плацу. Я привыкла быть независимой, меня заботит моя карьера. Мне трудно обходиться без машины, фена и микроволновки.

– Чего?

– Это – новейшие достижения техники, Джон. Я привыкла пользоваться ими в повседневной жизни. Я не знаю, как выжить в этом времени. Если бы не ты и Каро, я бы здесь не выдержала.

– Я буду помогать тебе. Вот увидишь, все будет в порядке.

Ее сердце разрывалось на части. Как объяснить ему, чтобы он понял?

– А моя семья, друзья? Они, должно быть, сходят там с ума от беспокойства обо мне, – воскликнула она. – Что с ними будет, если я исчезну?

– А что будет со мной, если ты оставишь меня?

Он был такой потерянный, такой печальный. Как бы ей хотелось обещать ему, что они будут вместе всегда, но она не могла.

– Если б я знала, – прошептала она и крепко обняла его.

Он сжал ее в объятиях, и простыня упала на пол. Джон ласкал ее, разжигая тлеющие угли страсти. Он подхватил Либби, осторожно уложил на кровать. Желание растворилось в нежности и придало их любви новое звучание.

Их соитие было сладостным и тягучим. Печаль и отчаяние, закравшиеся в их сердца, сделали его таким. Они понимали, что впереди их ждет разлука.