Текст книги "Великая Женская Любовь (сборник)"

И я тогда была в таком счастье, что теперь, когда во мне его ребенок, – все пойдет по-другому. Мой развод с мужем, который и так был ожидаем, закономерен, стал просто необходимостью. И если раньше я думала о том – что и как скажу мужу, как он к этому отнесется, – то все это в одно мгновение перестало быть важным… Важное было другое – его ребенок во мне! Важно, что теперь мы будем вместе. Важно, что рядом со мной будет человек, которого я люблю. И когда я шла к нему, чтобы сообщить эту радостную новость – все внутри меня пело… И в его квартиру я вошла, как в свою, в которой скоро жить буду. И ему сказала, улыбаясь от этого счастья невыразимого, что у нас ребеночек будет. И он, услышав это, в лице переменился – в прямом смысле слова… Но только – не от счастья он переменился, понимаете, – сказала она проникновенно и посмотрела мне в глаза, словно проверяла – понимаю ли я. Я кивнула ей, и она продолжила:

– У него лицо стало испуганным, как будто что-то страшное я ему сказала. И спросил только: «Ты уверена?» И то, как он это спросил, подтвердило – он был испуган. Он был испуган, представляете?! Не обрадован, не удивлен – он был испуган! И начал говорить мне – что все это так неожиданно, что он совсем не думал, что так может получиться. И я, не удержавшись, спросила: «Ты не думал, когда ты со мной сексом занимался, – что я забеременеть могу?» Но он только головой покачал. Он был похож в это мгновение на маленького испуганного мальчика, который что-то натворил и теперь с ужасом думает, как это перетворить, – хоть и понимает, что перетворить это уже нельзя, и от этого ему – еще страшнее. Но, видно, вера в то, что все еще можно изменить, в нем еще теплилась, и он спросил – спросил с нескрываемой надеждой: «И что ты надумала?»

И вопрос этот его ко мне – словно он не имел к этому отношения – тоже говорил обо всем. Только я, слушая его, все надеялась услышать что-то другое. Мне казалось, что вот он сейчас прекратит все это и скажет – уже нормальным голосом – то, чего я ждала, когда шла к нему с этим нашим, как я думала, счастьем.

Но ничего не изменилось ни в лице его, ни в интонации, когда он повторил: «Что ты надумала?..»

Она замолчала, и было видно, что и сейчас больно ей вспоминать, больно говорить о том, что ее счастье не приняли, посчитали несчастьем…

Она молчала. Потом, подняв на меня глаза, проговорила:

– Он сказал: «Мне надо побыть одному, мне надо подумать… И тебе – тоже надо побыть одной и хорошенько подумать…»

Она остановилась, потом сказала тихо:

– Знаете я когда шла домой – мне казалось, я могу распасться на кусочки… Такое странное чувство у меня было: что я как стеклянный сосуд – растрескавшийся, который может в каждую секунду рассыпаться… И я несла свое тело домой, несла осторожно, боясь сделать лишнее движение, чтобы сосуд этот, который был наполнен болью, не разбился и чтоб боль эта не хлынула наружу… Я так бережно привела себя домой, будто во мне было как бы две меня: одна – очень ранимая, хрупкая, застывшая, другая – понимающая, как осторожно надо сейчас с ней обращаться, чтобы она не разбилась… И та, понимающая, будто говорила внутри меня: «Ее надо накормить, ее надо уложить спать…»

Она опять замолчала, вздохнула глубоко, тяжело – словно и сейчас ей было нелегко от того, что произошло.

– Я проспала сутки – сын был в летнем лагере, муж в командировке. Я проснулась такая же застывшая, боявшаяся пошевелить себя, чтобы ничего не тронуть внутри, чтобы не поднялась боль… И так и жила до нашей с ним встречи – словно и не жила вовсе. И все эти дни я думала – как хочу иметь этого ребенка. Я думала – если бы он, мой любимый, захотел его – как все было бы хорошо… Я бы ушла от мужа, я бы родила ребенка. Мне так жалко было, что он не захотел его. И я понимала – он не захотел не ребенка, он не захотел меня… Но во мне еще была надежда. Вот верите, я все еще надеялась, что он передумает, что он поймет, что это – его ребенок, что нам хорошо будет вместе…

Она остановилась, улыбнулась грустно и сказала иронично:

– Наверное, эта неделя показалось ему очень долгой. И он не выдержал, пришел раньше и сказал: «Знаешь, я, наверное, пока не готов быть отцом. Это очень серьезно. Я не готов к этому. И не готов быть двойным отцом…» – он улыбнулся, кисло так улыбнулся… И он еще что-то говорил и говорил, я даже не понимала что он говорит – оглушенная его словами… А он говорил: «Конечно, это твой ребенок, ты сама будешь решать, рожать или нет, – но ты сама подумай, нужен ли тебе этот ребенок? Нужны ли тебе эти проблемы? С мужем надо будет что-то решать, он тоже вряд ли захочет чужого ребенка воспитывать…»

– И, знаете, то, как он сказал это о своем – о нашем – ребенке, как о чужом, так больно почему-то сделало… – она замолчала, потом сказала с неприязнью: – Словно он все же ударил со всей силы по стеклянному сосуду, который я спасала все эти дни, и я рассыпалась вдребезги, и дальше – только плакала, плакала, – такая боль из меня выходила слезами… И, знаете, эта боль была и о ребенке, которого он не хотел, и о нем, которого я теряла. Я теряла его, теряла и понимала, что этим все у нас заканчивается. И все это – невозвратно, понимаете? Есть такие вещи, которые уже просто будут невозможны…

Она помолчала. Потом, подойдя к окну, поправила штору, словно именно это ее сейчас волновало, и сказала:

– Я тогда стихотворение написала. Вернее, оно само написалось…

Она опять замолчала. Потом, не оборачиваясь ко мне, словно произнося это для кого-то там, за окном, начала:

 
– Когда исчезнешь ты за дверью,
Чтоб скрыть смятение свое,
Тогда лишь только я поверю,
Что лето кончилось мое.
Что ожидание напрасно,
Что нам уже не быть вдвоем —
Мне никогда не просыпаться
С рассветом на плече твоем.
И стопка писем станет тонкой
Без скрытой нежности моей.
Мне не держать в руках ребенка
С улыбкой детскою твоей…
 

Она замолчала и молчала долго… Сидела на своем привычном месте тихо, без движения. И я уже хотела было ей что-то сказать, поддержать ее, как вдруг она произнесла резко, неприязненно:

– Спрашивают ли священники об абортах, когда человек приходит каяться?

И, видя мое удивление, продолжила:

– Спрашивают ли об этом мужчин, которые убивают своих детей – и убивают женщин, принуждая их убивать своих детей, делая этих женщин мертвыми, жестокими – и виноватыми на всю жизнь?.. Спрашивают ли их об этом священники на исповеди?!

И повторила настойчиво:

– Вот вы мне скажите: спрашивают ли с мужчин за то, что они делают?!

– Не знаю, – ответила я мягко, – правда, не знаю… Женщин спрашивают, обвиняют в этом убийстве… Обвиняют ли мужчин, которые их к этому убийству принуждают, – не знаю… И вы правы – мужчины принимают участие в этом убийстве. И после этого женщины сами мертвеют, словно их тоже убили…

– Вот и я неделю после того – мертвой была. Сына к родителям отправила, сама на дачу к подруге уехала, благо она на море отдыхала тогда и дача стояла пустая.

И когда на другой день после аборта я приехала на дачу, то целый день плакала. Я плакала и плакала, плакала и плакала… Я плакала целый день, потом спала несколько суток. Я спала, как спят больные люди – они спят, спят, спят, потому что у них нет сил жить.

Она опять замолчала и молчала долго. Подождав немного, я спросила:

– Вы с ним встречались после этого?

– Нет, я, когда с дачи вернулась, уже примирившаяся с тем, что натворила, с тем, что произошло между нами. Я позвонила ему и сказала: «Можешь жить спокойно, у тебя не будет ребенка. Его уже нет…» – и трубку повесила.

– И он вам не перезвонил?

– Нет. Не перезвонил – и это был еще один удар… Сама не знаю, чего я от него ждала – но точно не того, чтобы он просто исчез… Так не вязалось у меня это с моим представлением о нем как самодостаточном, уверенном, независимом. Господи, до чего любовь слепа… Таким он слабаком оказался…

– Это часто бывает с мужчинами: они прячутся, когда не знают, что делать, когда виноватыми себя чувствуют, – сказала я. – Не имеют они права слабость эту показывать. Внушили им, что такие вот переживания, растерянность, чувство вины – проявление слабости и это скрывать надо. Вот они и скрывают. Но только потому скрывают, что самим им тоже очень плохо. И страшно, и одиноко, и больно может быть мужчине – а показать он это не имеет права. Вот и прячется…

– А от этого кажется еще слабее, – сказала она жестко.

И я не стала с ней спорить – зачем? Спросила только:

– Как вы пережили это?

– Пережила, – просто ответила она. – Но когда я вернулась в жизнь, в эту реальность, еще не понятную мне самой – со всеми моими разочарованиями и болью, – во мне только звучали вопросы: как жить дальше? что теперь делать?

– И что же вы решили?

Она не ответила. Потом, посмотрев на меня внимательно, словно всматриваясь в меня, сказала тихо:

– Вы знаете, если в жизни была такая любовь, жить дальше без любви невозможно. Жить с мужем без любви – невозможно, нечестно это, – проговорила она упрямо. – Нечестно и нечисто – рядом быть, вместе есть, спать, если любви нет. И пока ее нет – все это происходит по инерции, как что-то отмирающее, вялотекущее… Но когда она – вот только что была, еще живет в тебе, пусть даже напоминая о себе лишь болью, – просто невозможно с другим, нелюбимым быть…

Она опять посмотрела на меня и, усмехнувшись, продолжила:

– Вы знаете, – сказала она, – это может звучать странно, но я, когда с ним, с любимым мужчиной, была – фактически же изменяла мужу, но каждый раз, когда дома с мужем в одну постель ложилась, – такое чувство стыда испытывала. Казалось мне, что это я с мужем ему изменяю – даже тем, что рядом с ним, нелюбимым, чужим лежу, пусть даже без секса, но – рядом… Я тогда ясно поняла: грех это – с мужем без любви жить, спать в одной постели. Грех это, – повторила она уверенно. И я не стала с ней обсуждать это, спорить – я понимала ее чувства.

– Вы развелись с мужем?

– Да, – сказала она и остановилась на мгновение, глубоко вздохнула, словно готовясь к какому-то сложному разговору.

– Знаете, было страшно уходить от мужа, очень страшно, потому что надо было уходить в никуда. Если бы он, любимый человек, был со мной рядом, все было бы просто. Но его не было… И мой уход в никуда меня страшил. И я сама себя даже уговаривать пыталась. И говорила себе: «Ну живут же люди, и хуже живут, вот и я так буду жить. Будем жить, ждать старости, растить внуков». И муж, когда я завела с ним разговор о разводе, мне ровно это же и сказал: мол – что ты за дура такая, посмотри – живут же люди, хуже нас живут и не расходятся… Но все во мне бунтовало против этого. Я так больше жить не могла – в нелюбви. Но и никак не могла принять решение: не могла ни уйти, ни остаться. Чего-то мне не хватало – сил, уверенности…. Но однажды что-то перебирая на полке в книжном шкафу, я наткнулась на стихотворение. Это был просто лист из какого-то журнала, и имя автора этого стихотворения осталось неизвестным, но какое бы огромное спасибо сказала бы я ему за то, что он его написал!

Она взглянула на меня, и я опять поразилась той перемене в ее взгляде, устремленном на меня. Он был живым, полным энергии, словно она закончила сложную часть своего рассказа и теперь ожила.

– Вот ведь как бывает, – сказала она проникновенно. – Всего лишь стихотворение, которое под руку подвернулось, – но не случайно я его прочитала. В нем были ответы на все мои вопросы. В нем было то недостающее, недопонимаемое мной самой. В нем был страх – больший, чем страх одиночества, страх сделать ошибку.

Она замолчала. И я не успела спросить ее, что же было в том стихотворении, раз оно вдруг решило за нее все. Как она сказала:

– Я стихотворение это наизусть выучила. Я и имя автора потом нашла – это Юрий Левитанский, спасибо ему огромное!.. Я столько раз к стихотворению этому возвращалась, что помню его до сих пор. И оно и сейчас мне нравится – тем, что в нем написано.

Она остановилась, а потом продолжила тихо, медленно, словно вслушиваясь в свой голос, в смысл того, о чем говорит:

 
– Не изменить цветам, что здесь цветут,
и ревновать к попутным поездам.
Но что за мука – оставаться тут,
когда ты должен находиться там!
 
 
Ну что тебе сияние тех планет!
Зачем тебя опять влечет туда!
Но что за мука – отвернуться – нет,
когда ты должен – задохнуться – да!
 
 
Но двух страстей опасна эта смесь,
и эта спесь тебе не по летам,
Но что за мука – находиться здесь,
когда ты должен там, и только там!
 
 
Но те цветы – на них не клином свет,
А поезда полночные идут.
Но разрываться между да и нет…
Но оставаться между там и тут…
Но поезда, уходят поезда.
Но ты еще заплатишь по счетам
За все свои несказанные да,
За все свои непрожитые там!
 

Она замолчала и некоторое время сидела тихо, словно не дыша. Потом вздохнула, но легко, и сказала:

– Когда я прочла его, решение возникло само. Я прочла последнее четверостишье и поняла: я ухожу от мужа и начинаю новую жизнь. Я не знаю, какой будет эта жизнь, но она будет без него. Вечером я спокойно заявила мужу о своем решении, стойко перенесла несколько недель бурных объяснений, разговоров, уговоров, ссор, манипуляций, страданий и терзаний. Но меня уже ничего не могло остановить. Я была как скала. Я была как кремень. Но даже сын, вначале потрясенный этой новостью, понял меня и принял мое решение.

– Не знаю, что у вас там произошло, – сказал он мне, – но если тебе так будет легче…

Через два месяца мы развелись. Я сделала это потому, что поняла: если я не пойду на этот шаг, если не дам себе шанс, – я никогда себе этого не прощу… Она посмотрела на меня с улыбкой – печальной и в то же время – светлой.

– Так закончилась моя шестая Великая Любовь, – сказала она. И опять неожиданно для меня произнесла:

– Все, пора заканчивать… На сегодня хватит…

И ушла – быстро, словно все еще была наполнена той решимостью, которая ее в новую жизнь вела…

Великая любовь № 7

– Я спросить хотела… Можно? – сказала она, и я не смогла удержаться от улыбки. Каждый день она только и делала что спрашивала, и я уже привыкла именно к такой форме наших ежедневных встреч, а тут ей вроде как разрешение понадобилось…

– Я много думала о том, что произошло… И сейчас еще думаю, – поправила она себя, – хотя вроде уже ответила на этот вопрос… Но…

Она замолчала, посмотрела мне в глаза глубоко, словно хотела там найти ответ, и спросила:

– Надо ли человеку доказывать, что вы должны быть вместе? Надо ли его удерживать? Надо ли уговаривать?

– Как много вопросов сразу, – улыбнулась я.

– Да, много… Хотя – все эти вопросы про одно: надо ли бороться за его любовь? Надо ли завоевывать мужчину?

– Слова-то какие воинственные, – не удержалась я. – «Завоевывать», «бороться»… Еще есть – «отбивать»…

– Да, это слово мне тоже знакомо. Я и завоевывала, и боролась, и отбивала…

– И как? – спросила я. – Как результат?

– Результат нулевой! – сказала она бодро, даже игриво, но, судя по ее печальному взгляду, – совсем другие чувства она испытывала по поводу «нулевого» результата.

– Не удалось вам его завоевать, отбить? – спросила я.

Я уже знала ответ, но хотела, чтобы она выпустила, проявила свои настоящие чувства, стала той открытой, искренней, какой была во время всех наших встреч и разговоров.

– Не удалось, – ответила она кратко. И, помолчав, добавила: – Вот я и думаю… Может, не надо было этого делать, а может – я чего-то не доделала, не… – она усмехнулась, – недовоевала, недоборолась…

Она опять замолчала, потом оживленно, даже с каким-то азартом, сказала:

– Я спросить вас хочу: как же так выходит, что иногда сразу чувствуешь, понимаешь, что ничего хорошего с человеком этим не получится, – и не слушаешь себя, все равно начинаешь с ним встречаться, надеяться на что-то, верить в лучшее?

Я посмотрела на нее удивленно: я ждала продолжения ее «недовоевала», и вновь – другой вопрос.

– Вот говорят, что первое впечатление о человеке обманчивое. А мне кажется – нет, именно первые впечатления правильные, интуиция есть и она никогда тебя не обманывает – я сколько раз в этом на своем опыте убеждалась… Но как часто и бывает – я своим первым впечатлениям не поверила, чувства свои не послушала. А получается, что они правильные, если все, что ты изначально к человеку почувствовала, – потом таким и оказывается.

Она проговорила это грустно, как-то даже обреченно, и вздохнула. И вздох этот – тяжелый, долгий – уже все сказал о ее чувствах.

– Вы знаете, – чуть оживившись, сказала она, – я его когда в первый раз увидела, сразу подумала: «Этот мужчина – волк». Эта мысль как-то сама возникла в голове, ни с того ни с сего. Как будто знание какое-то о нем пришло, хотя я его видела в первый раз. Он стоял рядом с моим знакомым, слушал, что тот ему говорил, – и лицо у него было такое – жесткое? хищное? – даже слов не могу подобрать. Но – недоброе у него было лицо, напряженное. И взгляд у него был такой тяжелый, пристальный, как будто думал он о чем-то неприятном, что-то просчитывал – холодно, расчетливо. И я подумала тогда, что этот человек – волк. Что, наверное, так волк смотрит на какую-нибудь жертву, зайчонка, и как бы зайчик не молил волка о пощаде – волк все равно его съест. А когда он заговорил – слов я его не слышала, просто увидела зубы, ровные, крепкие, с сильными клыками, – то опять промелькнула у меня мысль, что он – волк. И что когда-нибудь он меня ой как покусает… И вы поверите – вот так я его хорошо почувствовала, увидела в нем опасность для себя, и вместо того чтобы бежать от него, – к нему побежала… Нет, ну как же можно так – в самую пасть к волку полезть?! А все потому, – сказала она иронично, – что я в ту минуту, как его увидела, – сама стала тем зайчиком, которого такие волки пожирают. Я сама этого даже не заметила, но так оно и было. Он был настолько притягательным в своей мужской силе – что я к нему потянулась… Я много думала потом: почему, зачем я к нему пошла – а не убежала от него прочь?! Зачем добиваться его начала, даже – можно так сказать – охотиться на него?.. Она помолчала. Головой покачала – уже привычным для меня движением – и сказала с улыбкой:

– Я была зайчиком – вернее зайчихой, которая вышла на охоту на волка… И смех и грех… Результат охоты был предсказуем. Волк остался невредим. Зайчиха сильно пострадала. Хорошо еще – жива осталась. И на том спасибо!

– Так зачем же, – спросила я, – зачем вы пошли к нему навстречу – «на охоту»?

Она посмотрела на меня без улыбки и сказала:

– Просто любить хотела. Очень любить хотела. И хотела любить мужчину, а не зайца запуганного… Но… – начала было она, но остановилась.

– Но? – переспросила я. – Почему «но»?

Она, словно не услышав моего вопроса, сказала с удивлением, словно только что осознала это:

– Я его заполучить хотела, потому что того – заполучить не удалось… Я тогда, после расставания нашего, много думала: может, надо было все же родить, привязать его к себе ребенком, может – надо было продолжать бороться за любовь, а я – спасовала, согласилась с его решением, принятым под влиянием страха… И тут – я вот сейчас это ясно увидела – все встало на свои места: этот «волк» был настоящим мужчиной, а не испуганным зайцем. И он был, как и тот, прежний – недоступным, поэтому я должна была его получить…

– Вы хотели ситуацию прежнюю переиграть, – сказала я, и она согласно кивнула:

– Да, так оно и было. Этот вопрос – надо ли соглашаться с мужчиной, когда он расстаться предлагает, когда любить тебя, как ты его, не хочет, – так и остался во мне после тех отношений.

– И вы в этих отношениях стали искать на него ответ?

– Получается, что так… – сказала она, сразу погрустнев. – Получается, что у меня не любовь, а какой-то эксперимент был. Я словно билась сама с собой за доказательства того, что я могу заставить себя полюбить…

Она замолчала и сказала потрясенно:

– Господи, что я говорю?! «Заставить себя полюбить!»

Она посмотрела на меня и добавила иронично:

– Да, все же полезно иногда психологу просто рассказывать о своей жизни – такое видеть начинаешь…

– Ну и что же вышло из вашего, как вы его назвали, «эксперимента»? – спросила я.

– Ничего не вышло… Ничего хорошего, – сказала она. И продолжила оживленно: – Знаете, на самом деле у меня с самого начала ничего не получалось с этим человеком… Несмотря на то что он работал в соседнем отделе фирмы, в которую я устроилась на работу. Мой приятель (с кем этот мужчина-«волк» разговаривал, когда я увидела его впервые), по рекомендации которого я устроилась на работу, нас и познакомил. И я, конечно, сделала все, чтобы этому мужчине – сильному, независимому – понравиться, чтобы обратить на себя его внимание, чтобы у нас начались какие-то отношения… Но – все как-то сразу не складывалось… Постоянно случалось что-то непредвиденное, и свидания отменялись, встречи откладывались. Все было как-то не так. То я заболевала, то он уезжал в командировку. Сама жизнь была против нас. Сама жизнь говорила, что мне эти отношения не нужны, что это – не мое. И – если бы я тогда была внимательной и слушала себя, свое сердце, анализировала происходящее – я бы обязательно это увидела. Но – я любить хотела. И я говорила себе: «Это ничего, это – временные трудности. Все у нас получится…» Вот дура была! – сказала она, качая головой, словно удивляясь – как могла такой быть.

– Нет, не дура, – не согласилась я. – Просто очень одинокая женщина, у которой настолько большое желание любить, желание обрести счастье, желание найти ответ на свой вопрос, что она просто не могла отказаться от такой возможности…

Она улыбнулась мне в ответ – улыбнулась, как мне показалось, недоверчиво – и сказала со вздохом:

– Все было намного сложнее, чем я думала… Вскоре я узнала, что он любил другую женщину. Но меня это не могло остановить. Я думала: «Я буду так его любить, что он забудет о ней!» Знаете, я ведь только сейчас увидела, что мне важно было, как вы говорите, ситуацию переиграть… Но тогда я так не думала и ничего подобного не чувствовала… Я любить хотела. Я – уже любила. И я старалась, очень старалась своей любовью его заразить, в нем отражение своих чувств найти. Я была с ним всегда, каждое мгновение, когда только могла быть рядом с ним. И в командировку с ним ездила, и на субботнике рядом оказывалась, и самую вкусную еду, которую могла приготовить, – на каких-то наших корпоративных вечеринках на общий стол ставила – поближе к нему, чтоб – оценил, чтобы внимание обратил… Я впитывала глазами каждую клеточку его тела, я любовалась им, поворотом его головы, его взглядом, голосом. И меня не стало – я исчезла, я растворилась в нем. Знаете, это как в фантастическом фильме о телепортации, когда тело героя рассыпается на молекулы и исчезает – со мной произошло что-то подобное… И меня не стало – той, которой я была. Я стала существовать лишь для него, понимаете? Все для него… И он уступил, он не мог устоять перед такой любовью, перед такой мной, которая вся – для него…. И уже были наши совместные вечерние прогулки и однажды даже – его холодный поцелуй. Но это для него он был холодный, для меня он был живым, горячим. И когда я ехала к нему домой на первое наше серьезное свидание, я знала, зачем я еду. Я ехала, чтобы любить его…

Она проговорила это легко, и я подумала вскользь – зачем же еще она могла ехать на свидание? Что еще она могла делать, как не любить – любить сильно, страстно, полностью отдаваясь любви?!

И она, словно подтверждая мои мысли, сказала: – Знаете, когда я любила его в первый раз, мне казалось, что даже воздух в комнате стал гуще. В его комнате стояла наряженная елка – это было после Нового года, – и отблески елочных игрушек, полумрак – все для меня было освещено Божественным светом: я с ним! Я с Ним! И музыка – очень простая, легкая мелодия, под которую мы провели всю ночь, – тоже была волшебной – проникнутой им, его присутствием… И я впитывала его в себя как волшебный эликсир. Я смаковала и наслаждалась каждой секундой пребывания с ним. Я была уверена, что он дан мне Богом…

Я слушала ее молча – мне ни о чем не хотелось ее спрашивать, не хотелось говорить. Я опять была в плену ее рассказа: ее любви, ее возможности любить – настолько полно отдаваясь любви, настолько глубоко растворяясь в мужчине, что это не переставало меня удивлять.

«Как можно так любить? – думала я. – Как может она так сильно любить, словно ее действительно нет, а есть только он, ее любимый мужчина?». Говоря о нем, она произносила «Он», или «с Ним» – словно с большой буквы, как говорят о Божестве.

– Знаете, под утро, когда он заснул, я вышла на кухню: мне захотелось побыть одной, наедине со своими чувствами. И – там была икона, очень красивый лик какой-то святой. И святая эта с печальными глазами удивила меня: она все понимала и все тонко чувствовала – это читалось во взгляде. Я сидела и смотрела в глаза изображенной на иконе женщине и говорила, говорила непрерывно:

– Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо… Спасибо, что это произошло…

Она посмотрела на меня без улыбки, строго – и сказала:

– Я была убеждена, что это – Он. Я была твердо в этом уверена после той ночи, когда наши тела любили друг друга, как в последний день жизни. И я была уверена: тела не лгут. Если тело так любит другое тело, если такая страсть проявляется между людьми – это значит, что и чувства внутри скрыты настоящие, сильные…

И, заметив в моем лице несогласие, опередила меня:

– Да, вы скажете сейчас, что физическая близость – это одно, а любовь – другое… Скажете, что тела могут быть в страсти, а люди при этом оставаться – чужими друг другу…

И я не успела ничего ответить – ни возразить ей, ни согласиться, – как она сказала, опять неожиданно для меня:

– Это я теперь понимаю, что мы любили друг друга только телами. Но тогда мне казалось, что это настоящая любовь. Долгожданная встреча, наконец, произошла. И я полюбила так, как мечтала любить всю жизнь. Я вся была – любовь. Все во мне было – любовь. Весь мир сузился до одного человека. И этот человек был все для меня. Его голос. Его улыбка. Его морщинки у глаз. Его взгляд, в котором растворяешься. Его рука, за которую хватаешься с доверчивостью ребенка. Его запах, от которого кружится голова. Капли дождя на его куртке, которые хочется слизнуть языком, потому что это капли дождя на Его куртке…

Она говорила это так искренно, так страстно, что я подумала невольно: «Даже сейчас в ее словах такая сила чувств, такая преданность этой любви слышна! Что же было тогда, вживую?..» И подумала о том мужчине – да, он «попал», как ему было устоять против такого потока чувств?!

– Я, наконец, любила так, как хотела любить, – продолжала она. – Я опять – просто любила, не сомневаясь, не раздумывая, не анализируя. Я отдалась любви вся, полностью…

Она замолчала и сказала:

– Но…

И остановилась. И опять я, удивленная этим «но», переспросила, чтобы подтолкнуть ее к продолжению:

– Но?..

– Но – вопросы, вопросы, вопросы… – произнесла она. – Они снова зазвучали во мне… Почему он не любит меня так, как я его? Почему я постоянно чувствую эту разницу в наших чувствах? Почему он не нуждается во мне так же, как я в нем? Почему он не ждет наших встреч с таким же нетерпением, как жду их я? Почему он не звонит? Почему он бывает таким холодным и отстраненным? И почему он становится таким жарким, горячим – после периода холодности и отстраненности?.. Она опять посмотрела на меня – пытливо, словно я знала ответы на эти вопросы, – и продолжила:

– И больше всего меня мучил вопрос – почему он все же откликается на мои чувства, хотя не скрывает, что любит другую? Почему он так непоследователен?! Ведь эта его непоследовательность больше всего меня и обнадеживала – если он позволял себе увлекаться мной, быть таким страстным, даже иногда – любящим, значит, в нем все же была любовь ко мне?! Знаете, я думаю сейчас, со стороны на все это глядя, что я бы, наверное, уже завершила эти отношения, чувствуя его холодность, зная, что он любит другую, если бы не эти его «приходы», «возвращения» ко мне, его увлеченность мной, которая все же была. Это заставляло меня надеяться, что скоро мы будем по-настоящему близки, что скоро любовь станет взаимной. Ведь – я иногда чувствовала это – он же тянулся ко мне, он любил, он отвечал любовью…

– Это была ваша любовь, которую он вам возвращал… – сказала я ей.

– Как это? – удивленно посмотрела она на меня.

– Вы любили его очень сильно, вы наполняли его любовью до краешков, и он, наполненный ею, отдавал ее вам.

– Там не было его любви? – спросила она недоверчиво. – Вы думаете, там не было его любви?!

– Думаю, не было…

Она молчала, ничего не говоря.

– Пожалуй, вы правы, – сказала она задумчиво. – Да, тогда все становится понятным – все его проявления чувств, увлеченность мной… Если бы я тогда это понимала… – тихо произнесла она… – А у меня именно из-за этой возвращаемой любви все время надежда была, что он со временем любить меня научится – не урывками, а всегда, постоянно.

– Любовь – это не умение, а чувства, за которыми идут поступки… – сказала я, но, казалось, она меня не слышала.

– Я ему так и говорила – моей любви на двоих хватит… Говорила: «Я тебя так люблю и любить буду, что моей любви нам двоим хватит…»

– Многие женщины любят так, как вы, – самозабвенно, сильно, страстно, создавая такое поле любви, что мужчина, попадая в него, притягивается, удерживается этой любовью. Он ею напитывается и – задерживается рядом с женщиной, «влипая» в это поле любви, как пчела в мед…

– Да, хороший образ… – сказала она, грустно улыбаясь. – Пчела в мед… Обожравшаяся медом пчела, которая уже и улететь не может… Так и сидит, прилипшая, не в силах взмыть в воздух… – она улыбнулась печально, даже растерянно. – Вы знаете, моя пчела все же улетала… Посидит, посидит так пару дней, выходные со мной проведет – и летит обратно… Видно, что и уходить ему не хочется, что медом ему тут намазано, но – уходит. И чем дальше уходит – в работу, в свою жизнь, – тем слабее его желание вернуться к меду, к улью, в котором мед его ждет…

– Просто – не его это был улей, – мягко сказала я.

– Да, улей был не его, согласна. Он это знал наверняка, не раз мне об этом говорил. Да и я знала – только знать этого не хотела. Все надеялась, что передумает он, улей сменит, – она грустно усмехнулась…

– Вы так легко принимали свое положение? – спросила я.

– Легко?! – возмущенно воскликнула она. – Да я… – начала было она – и замолчала. А потом, после долгой паузы, сказала: – Да, я принимала это, я соглашалась с этим, но несколько раз, еще когда мы только начали встречаться, я говорила ему, что хочу большего, что стою другого отношения. Что хочу, чтобы меня любили так же – как я его… А он…

– А он? – подтолкнула ее я.