Текст книги "Великая Женская Любовь (сборник)"

Великая любовь № 8

– Почему женщины не любят мужчин, которые их уже любят? – задала она вопрос, едва войдя в кабинет, и я удивленно подняла на нее глаза – только вчера мы это обсуждали… Но она продолжила – как всегда, не дожидаясь моей реакции:

– Вы знаете, у меня сотрудница есть, можно даже сказать – приятельница, и она своего мужа, который ее очень любит, – любить не хочет. Она все ищет того, кого полюбит… То есть она любить-то хочет, очень хочет – но только не мужа, который ее уже любит! И для меня это совершенно непонятная ситуация – почему она мужа своего любить не хочет? Чем он ей не угодил?

Она повернула ко мне лицо, внимательно посмотрела мне в глаза, словно хотела там увидеть ответ на свой вопрос, и тут же продолжила:

– Вот ведь удивительно, согласитесь: такой рядом хороший, понимающий, принимающий, неконфликтный мужчина – как же его такого не любить?! Да за одно это его любить можно и нужно! – сказала она уверенно. И добавила: – Знаете, я бы, встретив мужчину, который готов любить, желает любить, ценить, уважать женщину, – кажется, за одно только это его бы полюбила! У меня было много отношений, в которых любовь я завоевывала, любви добивалась, всю себя уничтожив. И после этого желание любить, стремление мужчины к любви – для меня стало главным условием, при котором отношения возможны. И я решила – если нет его, этого стремления к отношениям, к любви – не мой это мужчина, не для меня он. Я решила – как точку поставила: никогда, никогда-никогда я не буду в отношения никого тянуть, не буду никого удерживать, не буду любовь «зарабатывать». Вот она я – готовая отдать всю мою Любовь Великую. Вот такую меня – бери! Не хочешь – не надо, свободен!

Она проговорила это жестко, холодно, и так не похоже это было на нее, Наташу Иванову, что я, головой покачав, сказала:

– Очень вы это жестко говорите. Не верю, что вы так думаете.

– Я так не думаю, – усмехнулась она грустно. – Я так решила. Потому что, действительно, сколько можно себя не любить, сколько можно боли себе причинять? Сколько можно надеяться и разочаровываться?! Сколько можно любовь свою «зарабатывать» – словно ты не стоишь ее?! Я ее стою! – сказала она неожиданно резко и уверенно. – Я ее стою, – повторила она медленно. – Я стою того, чтобы меня любили! Чтобы меня просто любили! Стою!

Она замолчала, поднялась с кресла и подошла к окну. Молча, несколько минут смотрела в парк, потом повернулась ко мне с другим, более мягким, выражением лица и сказала:

– Вот такая я была, когда любовь свою встретила… И улыбнулась, словно изнутри осветилась. Я тоже улыбнулась.

Она долго не начинала очередной свой рассказ, словно готовилась, подбирала слова. Я ждала. Несколько минут мы просто сидели в тишине, только слышно было мерное тиканье часов, висевших на стене моего кабинета, да приглушенный звук санаторного радио, играющего в парке.

– Я, когда его встретила, сразу поняла, что он – мой, что он для меня сделан. Вот говорят же, что половинку свою надо найти – он и был моей половинкой…

Она замолчала, потом добавила обиженно, и опять, что-то детское прозвучало в ее интонации:

– Мне никогда не нравилось, когда говорят о половинках. Ну как это: человек – и половинка?! Как полчеловека. Я всегда думала – надо своего человека найти. Своего – целого, а он и был – целым. Моим целым. Целым моим мужчиной, – усмехнулась она, но в глазах все так же светилась грусть. – Но, как оказалось, не захотел он быть моим. Слишком целым был. Слишком самодостаточным. Или – слишком запуганным…

Я удивилась – очень неожиданным было такое окончание фразы.

– Странное сочетание, – сказала я. – Самодостаточный или запуганный…

– Да, странное. До сих пор не знаю, каким же он был. Я была уверена, просто уверена, что он цельный, целый, большой, интересный, умный, добрый – лучший. Лучший для меня человек. И я сама не ожидала, что все так закончится. Что все так повернется…

И я опять только охнула про себя – пораженная очередным этим неожиданным поворотом. Только встретились, и уже – все закончилось. «Ну, дела!» – повторила я про себя ее фразу. А она молчала и сидела – тихо, словно не дыша. Только головой больше не качала, словно смирившись с произошедшим.

– Он возник неожиданно, как по мановению волшебной палочки, – начала она тихо, спокойно, словно рассказывала не о себе. – И все, что между нами происходило, мне казалось каким-то чудом, как будто вдруг все мои мечты стали сбываться. Словно ты какую-то преграду преодолела, когда что-то постоянно не получалось, не получалось, а потом вдруг – раз! – и все получилось. И мне дали именно то, чего я хотела. И, знаете, когда все это произошло, когда он вошел в мою жизнь и между нами все появилось настоящее, сильное чувство, я подумала, что если все мое прошлое было платой за эту любовь – то хорошо, что оно было. Если все мои переживания, несчастные безответные любови, страдания, боли привели к этому человеку, то – спасибо им…

Она встала, подошла к окну и, глядя на парк, продолжила рассказ.

– Прошло некоторое время с момента расставания с моей больной любовью. Наступила весна, природа оживала, и я сама – тоже оживала. И я вновь была готова любить, я ждала любви. Я смотрела на мужчин и думала: который из них – мой, где он – тот самый?! У меня вдруг какая-то спокойная уверенность появилась, что он обязательно появится, должен же он, в конце концов, когда-то появиться! И я встретила его случайно – или неслучайно: столкнулась с ним на входе в метро, он выходил на улицу, а я – заходила внутрь.

– Вы знаете, – сказала она оживленно, – наша встреча ведь была полной случайностью. Ну, столкнулись два человека – сколько раз мы в спешке этой с людьми сталкиваемся… Но, – она замолчала, подумала немного и продолжила, – я столько раз потом мысленно возвращалась к этому моменту, думала, как так случилось, что мы встретились, и понимала, что это – неслучайно…

Она посмотрела на меня весело, и мне, как всегда, понравилась эта быстрая смена ее эмоций: вроде только серьезная была, задумчивая – и вот передо мной сидит озорная девчонка с искорками в глазах.

– Я подруге своей на день рождения купила красивый торшер – такой, знаете, похожий на цветок: тонкий ствол и вверху плафоны-лепестки. И так получилось – опять же, случайно, – что мы с ней не встретились, потому что мне пришлось работать в день ее рождения. И мы решили, что потом как-нибудь вместе день рождения ее отметим. А тут я собралась ехать по делам в одно учреждение, которое прямо рядом с ее домом. Ну, думаю, завезу ей торшер, может, посидим, поболтаем. А дозвониться ей не смогла – не доступна она была. И вот получается такая интересная история, – сказала она с какой-то интригующей интонацией в голосе. – Беру я эту коробку длинную, неудобную, иду к метро. Коробка эта мне мешает нормально идти – в сумку ее не поставишь, под мышкой нести тоже неудобно, и вот я в двери-то метро с этой коробкой-обузой вхожу, ничего толком перед собой не видя, и сталкиваюсь с человеком, который выходит из этой двери. Я не в ту дверь вошла, понимаете, – из нее люди выходят, а я, получается, навстречу пошла.

Она замолчала, посмотрела на меня с улыбкой и сказала:

– Нет, ну как это вам нравится: я шла навстречу – и пришла на встречу с ним! Мы с ним в этой двери столкнулись, подняли головы, встретились взглядами и разошлись. Он вышел из метро, а я – пошла в метро. Но пока я покупала жетон, спускалась по эскалатору, придерживая эту дурацкую коробку, я думала: «Боже мой, какой замечательный, какой прекрасный мужчина!» И самой мне странно было, что мгновения этого – когда мы встретились взглядами – достаточно было, чтобы запечатлеть его всего: красивое мужское лицо, глубокий взгляд и что-то в этом взгляде – словно знакомое, мое, нужное мне… И такое сожаление я испытала оттого, что мы прошли мимо друг друга, что просто плакать хотелось. И я этот момент – нашего столкновения – несколько раз, словно со стороны, рассмотрела и подумала, что выглядела я, наверное, совершенно по-дурацки: не разобралась куда иду, да еще эта нелепая коробка… Вы знаете, я прям до слез расстроилась. И стояла на платформе, ожидая поезда, думая: «Вот черт дернул меня эту коробку с собой потащить – тем более что до подруги не дозвонилась, ее, может, и дома нет… А тут – такой прекрасный мужчина». Что-то было в нем такое, что меня тронуло и такую вызвало грусть оттого, что я его упустила.

И вы знаете, я даже заметалась как-то внутренне: может – выйти из метро обратно, посмотреть, может – он там где-то, ну, газету покупает в киоске или на остановке стоит, и я могу тоже как бы ненароком рядом оказаться. Но тут же себя остановила – так мне все это прошлое напомнило, в котором я на любые ухищрения шла, чтобы мужчину привлечь, завоевать. И опять же – коробка эта дурацкая… тащить ее обратно, и ему на глаза с этой коробкой показываться? Ну, нет… Он подумает – опять эта женщина с коробкой, чего ходит туда-обратно?..

Я стояла на платформе в этих своих грустных мыслях, как за моей спиной глубокий мужской голос произнес:

– Простите, мы с вами уже почти знакомы…

Я обернулась. Передо мной был он – тот, о ком я только что горевала.

– Давайте я вам помогу, – сказал он. – Вам неудобно ее нести.

И взял из моих рук эту коробку. И вы поверите, в этот момент она показалась мне прекрасной, волшебной – самой лучшей коробкой в мире, благодаря которой все и произошло.

Она улыбнулась, словно и сейчас еще переживала эти чувства, и продолжила:

– Мы сели в подъехавший поезд – и слава Богу, что у меня было несколько секунд, чтобы прийти в себя и удержать ту радость, которая, как мне казалось, просто выплескивалась из меня. Иначе я бы выглядела дурочкой, улыбающейся во весь рот.

Она замолчала, стоя у окна и улыбаясь. Я тоже улыбнулась – так хорош был ее рассказ и она сама в своем рассказе.

– Так мы и ехали молча, и я думала сначала: «Господи, только бы он не вышел, не ушел». Но наши взгляды – не знаю, как это сказать, объяснить… – Она помолчала, словно прислушиваясь к себе, и продолжила: – Было что-то такое в его взгляде, что меня почему-то успокоило. Это не был взгляд чужого, постороннего человека. Это был взгляд того, кто смотрит с интересом, прямо в глаза. И тоже – ждет, пока можно выйти и поговорить. И он спросил меня:

– Куда мы едем?

Услышанное это него «мы», сказанное так легко, как что-то само собой разумеющееся, успокоило меня окончательно.

– К подруге, в центр, отдадим ей этот вот подарок, – также легко ответила я, показав на коробку.

Он улыбнулся и сказал:

– Здорово… Потом вы будете свободны?

Я кивнула, забыв обо всех своих делах.

– Тогда погуляем по центру, давно не был в этих местах..

Она опять замолчала и сидела, улыбаясь, словно и сейчас находилась там – в том моменте, когда мужчина этот сказал то, что ей хотелось слышать: что он хочет с ней погулять по центру, побыть вместе, познакомиться…

– Вот так все и началось, – сказала она, продолжая улыбаться. – Мы отдали эту коробку соседке, потому что подруги дома не оказалось… – Она опять улыбнулась и сказала весело: – Нет, ну вы подумайте сами: не будь этой коробки – может, и знакомства этого не было бы. Я бы без нее вошла в другую дверь, в ту, которую нужно было входить, – и не столкнулась бы с ним…

Она опять улыбнулась, покачала головой, как делала всегда, когда продолжала развивать внутри себя какую-то мысль, вести диалог, и сказала опять спокойно:

– Так все у нас и началось. И, как мне казалось – да на самом деле так и было – сразу все страстно, по-настоящему. Ведь он тогда в метро за мной пошел, тоже чем-то задетый в нашем внезапном столкновении. И когда мы вышли из вагона и смогли нормально разговаривать, он посмотрел мне в глаза и сказал:

– Только не говорите мне, что вы замужем.

– Не скажу, – радостно ответила я – так мне самой понравилось в эту минуту быть одинокой женщиной.

– Ну вот и славно, – сказал он, – не люблю эти тайны, обманы, интрижки…

И для меня эти слова прозвучали как песня. Значит – передо мной человек, который тоже хочет отношений. Тоже хочет, чтобы все было серьезно, по-настоящему… А вы же понимаете, как для меня это важно было. Желание мужчины быть в отношениях, готовность его к серьезным отношениям – были для меня просто необходимыми условиями. Я уже очень хотела любить и чтобы меня в ответ – тоже любили…

Она замолчала. Молчала долго, и я не тревожила ее вопросами – просто ждала, когда она продолжит.

– Мы провели прекрасный, замечательный день. Мы просто были вместе – гуляли, разговаривали, обедали в маленьком кафе, где было очень тесно и где мы сидели совсем близко к другу, и было чувство, что мы были близки всегда. Это было удивительно точное попадание, словно мне прислали, наконец, моего мужчину – понятного, родного, близкого. И я была уверена – он чувствовал то же самое.

И когда мы расстались, я шла домой обновленная. Я шла домой окрыленная. Я не шла – летела. В моем сердце была весна. Внутри меня сияло солнце. Я вся была как солнце, наполненная светом. Я уже любила – поверите? – я уже любила. У меня не было в этом сомнений. Я – снова любила. Я – любила!!! И он – какой хороший был он! Какой мой был он! И все это уже было, уже случилось между нами. Все настоящее, что могло случиться, – произошло. Он появился, и я была уверена: он не исчезнет. Потому что я у него тоже появилась – я это почувствовала. Он был как я. Он тоже ждал, ждал любовь – и вот ее нашел.

Она остановилась на мгновение, а потом произнесла, словно на одном дыхании:

– Я летела домой на крыльях любви и знала точно, что он позвонит, как сказал при расставании, записывая мой телефон. Я знала это так же точно, как знала свое имя. Я знала – он пришел и не уйдет. И у меня сомнений не было в том, что это он. Это он. Он. Он. Я шла домой и скандировала это, как стихи: Он. Он. Он. ОН!..

Я слушала ее, опять – пораженная ею, и думала: «Как может она так любить?! Так сильно, так сразу, вся, целиком?!»

Но она не дала мне найти ответ на этот вопрос, продолжив:

– Он позвонил мне в тот же вечер, мы долго разговаривали, словно и не расставались. Мы договорились о встрече на следующий день, и, встретившись, долго ходили по улицам, гуляли, разговаривали. Мы говорили обо всем, и мне казалось, что он озвучивал мою мысль – те слова, которые я только хотела произнести. И наоборот: я говорила то, что он только хотел мне сказать. Иногда мы просто молчали, и молчанием этим, нашими сплетенными руками было сказано все.

Она замолчала. Я слушала ее, как дети слушают сказку – удивительную, прекрасную сказку, и мне хотелось слышать ее продолжение.

– Это была любовь, – сказала она, глядя мне глубоко в глаза. – Это была Великая Любовь, верите?

Я кивнула. Как я могла не верить, если эта любовь и сейчас была в ней, в ее взгляде, дыхании?

– И это была другая любовь, – продолжила она. – В ней не было терзаний и сомнений – в ней был великий покой. Знаете, – сказала она оживленно, даже восхищенно, – я никогда в жизни еще не испытывала такого покоя внутри себя. Это был какой-то Вселенский покой внутри. Словно я была наполнена, уравновешена какими-то удивительными энергиями. Не было внутри ни одного чувства, кроме этого глубочайшего внутреннего покоя и тишины, когда, казалось, все мысли остановились, исчезли…

Она говорила это негромко и – спокойно, медленно, словно покой этот и сейчас присутствовал в ней.

– Каждый раз, приходя домой после встречи с ним (а встречались мы каждый день), я испытывала глубочайший покой в душе. Я садилась на кухне, наливала себе чай и забывала о чае. Я просто сидела, ничего не делая, смотря куда-то в пустоту. Я ничего не думала, у меня не было никаких чувств, кроме одного – чувства глубочайшего покоя и гармонии. В моей душе было все уравновешено – так, как если бы меня, как сосуд, наполнили целиком, и даже ряби не было бы на поверхности. Я была абсолютно любима – я знала это. Я была абсолютно любящей. И при этом – ничего не было друг другу сказано, ничего не было произнесено. Не было физической близости, не было даже страсти – было полное принятие и тишина внутри. Была просто Великая Любовь.

– Как хорошо это у вас прозвучало – «просто Великая Любовь», – не смогла не сказать я.

И она согласно кивнула и сказала:

– Да, это была просто Великая Любовь… – И, помолчав, добавила: – И поэтому особенно больно мне было принять, понять – что это была Великая Любовь без будущего…

Я совсем не ожидала от нее такого продолжения. Я посмотрела на нее с недоумением, и мне показалось даже, что она не говорила этих слов. А она, словно не замечая моего удивленного взгляда, сказала:

– Однажды он повернулся ко мне, взял мое лицо в свои руки и сказал: «Наташа, вы удивительная, удивительная женщина… Как жаль, что я не встретил вас раньше. Тогда – я растворился бы в вас без остатка. Но сейчас – я взрослый и самостоятельный человек. В моей жизни все упорядочено, все стоит на своих местах. Я привык жить один, и я не имею права, не хочу и не могу впускать в свою жизнь женщину – такую хорошую женщину, как вы… Я не хочу делать вам больно. Я знаю, что вы достойны самого лучшего.

Она произнесла это – и замолчала. Молчала и я.

– Вы не представляете, – посмотрела она на меня, – каким ударом, неожиданным ударом были для меня его слова. И он, конечно же, понимая, какой это для меня удар, сказал уже мягче:

– Я голову потерял, Наташа. Я только вами живу эти дни. Быть с вами, жить с вами, любить вас – было бы счастьем для меня – раньше… Но теперь я не хочу опять в это входить, вам какие-то надежды давать, разочаровывать вас. Я, конечно, люблю женщин, потому за вами тогда и пошел… Но вы – другая женщина, Наташа. Вы не женщина для случайных романов, для быстрых встреч… Вас любить надо, вам принадлежать надо, вам отдаваться надо без остатка, а я – не хочу свою жизнь менять… Я ее долго выстраивал, и сейчас ею вполне доволен… Я не смогу вам дать того, что вы хотите получить…

Все было сказано. Он произнес это так, что все было понятно: что может между нами быть, вернее – что между нами ничего не может быть из того, что я себе уже нарисовала…

Она улыбнулась грустно и продолжила:

– Но тем не менее во мне что-то взбунтовалось – я не хотела принимать это. Я не была согласна с этим.

– Я не хочу от вас ничего получать, – сказала я ему. – Разве вы не понимаете, что я ничего не хочу получать и ничего от вас не требую. Я могу только отдавать, дарить… – но он прервал меня:

– Именно это я и не могу вам дать… Я не хочу занимать чужое место. Рядом с вами должен быть человек, который сможет вам ответить также щедро… Но это – не я… Я, наверное, уже не гожусь для этого. Слишком хорошо мне жить с самим собой… Но – ударяться в любовь?.. Я и так уже слишком много себе позволил, простите, Наташа. Я не думал, что так серьезно могу увлечься, так сильно…

– Да что же вы, как тюремщик, свободы себя лишаете! – закричала я ему. – Ведь вы говорите фактически, что вы уже любите, так и любите! Что же вы сами против себя идете!

Она замолчала – и даже сидела, не двигаясь, словно окаменела.

И я спросила, чтобы вывести ее из этого состояния:

– Что он ответил?

– Ничего, – сказала она тихо. – Он только головой отрицательно покачал и все. Руку мне поцеловал – и ушел…

Она опять замолчала. И я тоже сидела молча, осмысливая этот неожиданный поворот, настолько странный, непредсказуемый и так больно ударивший даже по мне – хоть и была всего лишь зрителем в этой истории.

– Как вы к этому отнеслись? – наконец, спросила я.

– Сказать, что я расстроилась – это будет неверно: я не расстроилась. Я, конечно, была здорово ошарашена, поражена… Но – во мне все еще жила эта тишина, этот покой, и даже такой поворот событий не вывел меня из равновесия. Во мне жила какая-то надежда, даже уверенность: не может такого быть, чтобы вот так подходить друг другу, чтоб вот так подходить друг другу – дышать в унисон, совпадать во взглядах, в поворотах мысли – и расстаться. Ну не бывает так, чтобы такая – действительно – Великая Любовь не получилась. А это была Великая Любовь, я это знала, я это чувствовала… И мне, знаете, показалось тогда, что он просто чего-то испугался, он еще просто не знает меня – женщину. Что если бы у нас была возможность стать ближе, он действительно бы растворился во мне, в нашей любви.

И я точно чувствовала, что он колеблется, что его влечет ко мне, что он не может это все просто взять и разорвать. Он позвонил мне на следующий день, очень заботливо со мной поговорил – я думаю, он просто хотел удостовериться, что я не страдаю. Но наши разговоры, понимание друг друга без слов – опять сыграли свою роль: мы встретились вечером на нашей уже обычной прогулке. И он опять вел меня за руку, и я видела, что волную его, и я опять думала, что он просто еще не узнал меня – женщину. Что он просто не дает воли своим чувствам, и, возможно, прорвись они у него, они перевесили бы все, отменили все его решения, принятые холодным рассудком. Она посмотрела мне глубоко в глаза и сказала: – Я сейчас это так легко рассказываю – но тогда мне было нелегко. Получается – я опять надеяться стала, что мужчину к себе притяну, что привлеку его собой – женщиной. Мне обычно-то отказаться от этого было сложно, а тогда, от него отказаться, – невозможно. И мы продолжали общаться, так же звонить друг другу, прогуливаться вечерами, только встречи эти были более сдержанные, что ли. Он не прикасался ко мне, не брал меня за руку. И однажды был очень прохладный вечер, я озябла, и мы зашли к нему домой, пили чай, разговаривали. И так хорошо, уютно было нам вдвоем на кухне его квартиры, что я подумала: «Господи, ну чего он упирается, когда все может быть так хорошо?!» Показалось мне, что наши души уже были переплетены, только тела были еще далеки друг друга. И тут, в какой-то момент, наши тела оказались очень близко. На улице прогремел салют, и он сказал, глядя в окно:

– Наташа, посмотрите, как красиво!

Я подошла к нему, к окну. И подошла так близко, что наши лица и тела оказались так рядом, как еще никогда. И нас просто бросило друг к другу. Это была такая страсть, знаете, как в кино, – сказала она опять как-то по-детски, – когда люди не показывают, не показывают своих чувств, а потом, в одно мгновение – чувства выстреливают, как бутылка шампанского, и людей просто бросает друг к другу, словно они сильно соскучились, и каждый другого любить хочет – больше, чем себя… И все это было очень красиво, удивительно гармонично, словно я вся в него перетекла, а он – в меня. И когда мы вместе переплелись настолько, уже непонятно было – где он, где – я. И когда мы – утомленные и наполненные друг другом, лежали в объятиях, – я услышала ту музыку, помните, я вам говорила… Вот как бывает…

Она опять замолчала, сидела и улыбалась воспоминаниям своим.

– Музыка еще некоторое время звучала, потом закончилась. И мы в объятиях этих так и остались – просто невозможно было, как мне казалось, оторваться друг от друга. И ночью, проснувшись, я опять испытала такое счастье… Счастье, что он спит рядом и дышит еле слышно. И сердце его, которое так хорошо слышно, потому что ты спишь на его плече, – стучит сильно и ровно. Сильно и ровно. И это счастье, что он – рядом и что его сердце стучит сильно и ровно… Только вот счастье это было очень коротким, – сказала она вдруг. – Уже утром я почувствовала, как он отдалился от меня, словно случившееся не приблизило нас друг у другу, а отбросило назад.

Она замолчала. Молчала долго, как-то грустно.

– Он был напряженным, когда я уходила, – сказала она тихо. – А потом – пропал на несколько дней. Я ждала его звонков, но он не звонил. Я позвонила сама, звонила несколько раз – он не брал трубку. Потом он позвонил. И я поняла по его интонации, по его голосу, что он боится этой страсти, которая между нами так неожиданно вспыхнула. Он действительно боится потерять свой покой, свою упорядоченную жизнь. Он боится потерять контроль над своей жизнью. Он боится увлечься мной больше, чем мог позволить… Наша телесная близость не помогла нам сблизиться, а еще больше развела нас в разные стороны. Вернее – увела его от меня.

– Давайте дружить, Наташа, – сказал он мне при следующей встрече. – Вы удивительная женщина, общаться с вами – большая радость. Вы умны, понимаете меня с полуслова, с вами легко и интересно… Но…

Он не закончил фразу, но окончание ее было понятно – «не более того»… Его вполне устраивали наши чистые душевные гармоничные отношения – отношения, вставленные в рамки дружбы. Но – устраивало ли это меня?

Вот тут до меня, как говорится и дошло, что это – все. Что мы действительно можем быть только хорошими друзьями – да и друзья из нас не получатся, я это тоже очень быстро поняла. Потому что когда мужчина так любви боится – он с женщиной и дружить не может. Он просто старается, пусть и неосознанно, – убежать, закрыться, спрятаться от нее.

Именно это и произошло. Он исчез. Он, который звонил по несколько раз на дню, – опять исчез на несколько дней. Потом – позвонил, как-то неловко объяснил свое отсутствие, пригласил погулять, подчеркнув – просто погулять.

И когда мы вместе шли через парк, молча, в тишине, я почувствовала вдруг, что больше не слышу его мыслей, что он больше не открыт мне. И, расставаясь около дома, он не смотрел мне в глаза, словно отрезая меня от себя. И впервые, придя домой после встречи с ним, – я не испытала покоя. Я почувствовала внутри пустоту. Такую знакомую мне пустоту…

Она остановилась, потом, посмотрев мне глубоко в глаза, сказала тихо:

– Это знаете, как больно – когда ты любишь, когда ты нашла то самое, свое, когда внутри – тишина, покой – такие глубокие, как будто ты нашла то, что всю жизнь искала. Как будто все, наконец, сбылось…

Она помолчала и сказала опять как-то по-детски обиженно:

– Это знаете, как больно – когда все это оказывается неправдой?

Она замолчала. Взгляд ее стал жестче, губы – сжались, и она словно на время окаменела. И я уже в который раз, говоря о ее Великих Любовях, сказала:

– Это была правда!.. Все, что вы рассказываете – тишина эта, глубокий покой, встреча с вашим мужчиной, – все это было правдой, – тихо, как можно мягче сказала я. – Просто иногда люди не готовы к любви. Еще не готовы. Или – уже не готовы, – сказала я.

– Да, верно, к любви надо быть готовой, это я точно знаю… Ее надо хотеть, ей надо открыться. Ее нельзя бояться… А он ее боялся…

Она опять замолчала. И взгляд ее снова устремился в окно: она смотрела на парк, на желтеющее деревья, и был в ее глазах какой-то поиск, как будто думала она в этот момент о чем-то важном, ответ какой-то хотела найти…

– Да чего же они все любви боятся?! – сказала она, наконец, с горечью. – Чего же они все бегут от любви, как от болезни?! Чего же они слабые такие?! Почему они все так боятся ее, любви?

– Потому что нуждаются в ней, но не хотят в этом признаться.

Она подняла на меня глаза и спросила удивленно:

– Нуждаются?

– Да. Любой психолог вам скажет, что мужчины – мальчики, которыми они внутри до сих пор являются, – недолюблены, не наполнены родительской любовью. Их рано перестают любить, восхищаться ими, носить их на руках – они же будущие мужчины… Вот они, такие, и нуждаются потом в том, чтобы их любили, и боятся этого – боятся зависеть от любви, боятся показать свою зависимость. Боятся проявить ее…

– Дураки, – произнесла она, покачав головой.

– Дураки, – согласилась я, сама не ожидая от себя такой оценки.

– Только потому, что их недолюбили, что им любовь эта – позарез нужна – они это показаться боятся? – спросила она с негодованием.

– Может, еще потому, что свободу потерять не хотят, потому что близости настоящей боятся, в которой ты – как на ладони, безо всяких прикрас.

Я помолчала, потом добавила:

– И – сдаться боятся. Все сдаться боятся….

– Сдаться? – живо спросила она. Видно было, что слово это ее удивило. – Сдаться? – переспросила она. – Странно это звучит, словно есть враг какой-то, которому сдаться надо. Но любовь – разве враг?

– Любовь – не враг, и жизнь – не враг, – сказала я. – Но отдаться ей, сдаться ей, остановить свой выбор на определенном человеке – это будто сдаться, признаться: мол, все, я прибыл в пункт назначения, я уже обрел самое важное – любовь, любимого человека. И как страшно это иногда сделать – признать это. Как страшно ошибиться, остановиться, когда там, вдалеке, маячат другие люди, другие отношения. И вдруг – там слаще, там лучше?! Там, а не здесь… Вот и бегут люди от любви реальной, уже существующей, настоящей – куда-то, в иллюзию возможности, в иллюзию других чувств, которые дадут другие люди…

Я замолчала. И она молчала, смотрела на меня, смотрела прямо в глаза, и контакт этот – глаза в глаза – был открытым, глубоким, сильным, словно смотрела она внутрь меня, и оттуда, изнутри, узнать хотела, понять хотела…

– И так – все? – спросила она тихо.

И я ответила, тоже тихо:

– Большинство. Большинство людей любви боятся, реальности боятся, жизни боятся. Боятся что-то не получить – теряя при этом все здесь, сейчас, где их жизнь протекает.

– Я знаю это чувство, – сказала она тихо, – когда любовь приходит, чувства приходят, и ты уже в них, уже любишь, уже погружена в человека этого, в ощущения свои – и вдруг сомнение возникает: а тот ли он, а надо ли все это? А если ты с ним останешься, может – что-то важное, свое упустишь? Да, были такие чувства, не раз… Но я же – сдавалась, я же оставалась в своей любви, шла в нее – вся, смело…

– Потому что вы – смелая, – улыбнулась я. – Потому что вы – женщина, настоящая женщина, для любви созданная, для нее живущая.

Она посмотрела на меня с недоверием, потом улыбнулась, мягко головой покачав.

– Ну вы скажете… Вас послушать, так я – какая-то особенная… А я обычная, как все.

– Наташа Иванова, – добавила я с улыбкой.

– Да, – улыбнулась она в ответ. – Наташа Иванова. Просто – Наташа Иванова, которая всю жизнь любить хочет, любит, но с переменным успехом, – она снова улыбнулась, только уже грустно…

– Вы не просто Наташа Иванова, которая всю жизнь любить хочет. Вы – смелая Наташа Иванова…

Она улыбнулась, но сказала с негодованием в голосе:

– Так это странно, что люди любить боятся… Так это – неправильно… не должно так быть!

Я улыбнулась ее негодованию и сказала мягко:

– Возможно… Но люди часто боятся любви, может, просто – не знают они, что с любовью этой делать… Может, в их жизни была какая-то большая любовь, которая все еще живет в их сердце… Может, они устали от неудачных отношений… Может – не хотят ответственности…

– Но ведь я – я сколько раз эту больную любовь переживала?! Сколько раз больно мне было, сколько раз я была в отчаянии, и все равно – любить хотела, все равно о любви мечтала, любви ждала…