Текст книги "Великая Женская Любовь (сборник)"

– Все это постепенно утихало… Не зря говорят – время лечит… И ветка все так же стучала в окно, но это уже была просто ветка. И иконка просто стояла на полке. И однажды ночью я проснулась – а тишина стояла такая необыкновенная, словно я в душу свою попала, – и там, в тишине этой вопрос прозвучал: «Как я могла?..»

И дальше, словно поток какой-то открылся, вопросы просто понеслись, один за другим: «Как я могла мириться с тем, что меня не любят?» «Как я могла добиваться любви мужчины, который меня не ценил?» «Как я могла не заботиться о себе, не защищать себя от нелюбви этой, которая убивает все живое во мне?» «Как я могла такую боль себе причинить – и причинять раньше безумными Любовями своими, когда я все ради человека готова была сделать, а он – не ценил этого и не нуждался в этом?»

И хоть у меня ответов на эти вопросы еще не было, они меня словно пробудили. Это было похоже на то, когда человек долго спит в болезни своей, а потом вдруг раз – и проснулся. И – выздоровел.

Она проговорила это ровным голосом, как факт сообщила. И продолжила так же ровно, спокойно:

– С этого дня началось мое выздоровление, и вскоре я окончательно поправилась. И здоровая от любви этой – как вы ее назвали, жертвенной, – на жизнь свою смотрела, как сторонний наблюдатель. И такая переоценка ценностей во мне происходила – вы представить себе не можете. То, что казалось мне какой-то Великой Любовью, было просто поведением не умеющей себя ценить женщины, которая, как собака, всю жизнь любовь у кого-то выпрашивала.

Она остановилась, и я поняла, почувствовала, смотря на сомкнутые губы, на жесткий контур скул в этом сжатии, – что она растеряна, обижена – собой, на себя.

И я сказала ей как можно мягче и, подойдя, руку ей на плечо положила:

– Нет, Наташа, все не так. Не нужно все Любови ваши Великие на нет сводить, так жестоко отвергать их и упрощать. То, что вы говорите, – неправда…

Она вскинула на меня глаза, и видно было, как ловит она каждое слово, желая услышать что-то важное, что избавит ее от этих мучительных мыслей.

– Вы любили… Такая Любовь Великая и может быть только у большого человека. Да, вы ценность свою не осознавали, ценить себя не умели, заботиться о себе не умели. Но от этого величина ваша, величина любви вашей – не становилась маленькой…

– Да, только, получается, себя я не любила, – сказала она.

– Не любили, – согласилась я. – Именно поэтому так и поступали. Когда женщина себя мало любит – ей приходится много любить других…

– Это от недостатка любви к себе? – спросила она.

– Да, – просто ответила я. – Когда женщина себя любит, ценит, уважает, у нее нет такой потребности в любви, которая толкает ее – не к тому мужчине, на поиск доказательств, что ее стоит любить, на то, чтобы добиваться любви… В ней и так любви достаточно – собственной, по отношению к себе…

– Знаете, я себе, конечно, все это по-другому объясняла. Но отношения эти действительно показали, до какой степени я о себе не заботилась, как себя не уважала, если позволила так себя ради мужчины, его присутствия – опускать, унижать, делать себе больно… Они показали, до чего мое невнимание к себе, нелюбовь к себе довели – если осталась я наполненная болью, а не любовью и заново жить стала учиться без него, словно с ним весь смысл моей жизни исчез. А то, что я для себя должна быть самым главным смыслом жизни – я тогда и не думала.

– Потом – подумали? – спросила я. Нравились мне ее слова, выводы, глубина их.

– Да. Наступил такой момент, когда я решила, что о себе заботиться должна, что я, со всеми моими чувствами, желаниями – очень-очень важная для меня и что я никогда больше любви добиваться не буду… Но это уже было позже, гораздо позже… А тогда… Я опять начала жить. И уже осмысленно что-то делать: любить сына, ходить на работу. Я начала оживать. И постепенно оживая, я поняла – Господи, да ничего же не произошло! Он всего-навсего ушел. Вернее, я всего-навсего ушла от него. И мои чувства как были со мной, так и остались. Все мои чувства к нему – это были мои чувства, это были не его чувства. Это была моя любовь, моя страсть, мое упоение. Все это было мое. Это не принадлежало ему. И оттого, что он ушел – ничего не произошло: все мое осталось со мной. Ушел только он.

Она оживилась, даже – засветилась как-то.

– Я это вдруг так четко поняла – что ничего не кончается, когда уходит любимый. Жизнь продолжается, потому что любовь остается в тебе: это твое чувство – оно не уходит вместе с человеком. Оно живет в тебе и ждет момента, чтобы еще раз проснуться. И пришла такая уверенность, что рано или поздно все мое обязательно откроется, опять покажется наружу, опять взорвется. И я обязательно снова испытаю эти чувства, я обязательно буду кого-то любить. Да, это будет другой человек, он будет не хуже и не лучше, он будет просто другой. Конечно, у него не будет такой улыбки, такого взгляда, таких рук, таких губ – у него будут другие руки, другие губы – и он будет замечательный. Он будет мой. И я буду любить его – так, как только я могу любить его. И я буду такой, какой только я могу быть с ним. Но это будет, понимаете, обязательно будет…

Она улыбнулась – светло, хорошей своей, доброй улыбкой:

– И когда это понимание пришло – я действительно успокоилась. Я начала жить какой-то тихой и спокойной жизнью, когда осознала, что все еще обязательно произойдет. Придет время, и все случится. Так же, как после осени обязательно наступает зима, а после зимы – весна, а потом лето, – так после своей зимы я понемножку оттаю и обязательно расцвету, и возникнет новый человек и новая любовь. Я начала готовиться к этому, я начала потихоньку открываться. Как маленький съежившийся цветочек начинает распускать листочки и открываться солнышку.

Прошло больше года, прежде чем я пришла ко всем этим выводам и смогла быть готовой к тому, чтобы просто полюбить и быть любимой и не завоевывать никого, не жертвовать ничем ради кого-то, не быть чьей-то рабыней, не быть зависимой от кого-то. Я больше не хотела любви в одни ворота, я хотела просто любить. Просто любить. И быть готовой встретить мужчину, который тоже хочет просто любить, который готов любить. И, знаете, я подумала однажды, что, если для всего этого понимания нужно было так пострадать в этих отношениях, – оно этого стоило, – сказала она. – Поэтому – спасибо волку, что покусал… Вернее, спасибо мне, что себя под зубы подставила…

– Вы больше не встречались с ним? – спросила я.

– Встречалась, – просто сказала она. – Однажды, несколько лет спустя, когда все это уже давно отболело и зажило, он позвонил мне. Будничным голосом – как будто мы расстались только вчера, – спросил, как у меня дела и чем занимается мой взрослый сын, что-то начал говорить о себе. Он стал начальником собственной фирмы, бизнес приносил доход. Это был разговор двух приятелей, двух приличных людей, которых ничего не связывает, но которые хорошо друг к другу относятся. Он пригласил меня прийти к нему на работу, у него были какие-то профессиональные вопросы. Но – это был предлог. Я четко понимала, что это был предлог.

– Что вы чувствовали после этого звонка? – спросила я.

– Да ничего, – ответила она. – Я понимала, что он чего-то хочет. Я слишком хорошо его знала. Он ничего и никогда не делал просто так. И я слишком хорошо знала его интонации. Он звонил вроде по делу – но разговаривал со мной, как мужчина, понимаете, – а не как бывший сотрудник… Знаете, удивительно, но у меня по этому поводу вообще не было никакого злорадства, как часто бывает у женщин: «Ara, прибежал обратно…» Я не знала, что произошло у него, но он вспомнил обо мне. И я поняла, что волк вышел на охоту, и теперь уже он охотился на меня, – но меня эта мысль вообще не тронула…

– Вы действительно очень изменились, – сказала я с уважением.

– Да, – просто сказала она. – Он мне помог в этом, за что я ему благодарна… Но – больше я не нуждалась в нем…

Она улыбнулась и сказала:

– Да, точно, я изменилась… тогда, в пору наших отношений, получив такое приглашение – я помчалась бы к нему на всех парах… Но сейчас – я могла не ехать на эту встречу, я с легкостью могла от нее отказаться. Но в какой-то момент я подумала: «Я что, его боюсь? Или я себя боюсь?» Я поняла, что если буду избегать этой встречи, то признаюсь этим, что он что-то для меня значит. Я поехала, чтобы убедиться: его больше нет в моей жизни…

Она посмотрела на меня с улыбкой и продолжила:

– Мы сидели в его кабинете. Он немного изменился: в нем появилось больше лоска, больше дороговизны в одежде, больше ухоженности. У него была жена – та женщина, которую он любил тогда, когда не любил меня, – он ее получил. Но он был несчастен – я это почувствовала сразу, не зря я так сильно его когда-то любила…

Мы говорили о делах, о жизни, как приятели, которые недавно расстались. Не знаю, может быть, я приняла его правила игры, но у меня не было никакого желания быть с ним открытой или близкой. Он был хищником, и я понимала, что очень умным хищником. Он не зря пригласил меня на работу. Он хотел, не показав своих истинных намерений, прозондировать почву – та ли я, что была, готова ли я повторить то, что было между нами. Я поняла это, почувствовала, что ему нужны те же отношения. Несмотря на всю его внешнюю лощеность и успешность, я это почувствовала – слишком хорошо я его знала…

По тому, как он сдержанно рассказывал о семье, и по тому звонку, который произошел в моем присутствии (его интонация в беседе с женой говорила сама за себя), – было понятно: его жизнь в семье не заладилась. Там не было любви. Там были такие же закрытые и жесткие отношения, которые мог построить только он. Ему не хватало любви, тепла – именно поэтому он вспомнил обо мне. Ему хотелось получать то, что я давала ему раньше.

Она остановилась, посмотрела на меня с мягкой улыбкой и сказала:

– Знаете, я вот что вспомнила. Однажды, когда мы еще встречались и я любила его Великой Любовью, я сказала ему:

– Дорогой мой, ты думаешь, когда ты будешь стариком, ты станешь рассказывать сидящим у твоего кресла внукам о своих успехах в бизнесе, о деньгах, которые ты делал?.. Нет, любимый, ты будешь, подводя итог своей жизни, – вспоминать меня. Ты будешь вспоминать, как я любила тебя, потому что так, как я любила тебя, тебя никто больше не будет любить…

Он вспомнил о моих словах, он уже вспомнил – и ему захотелось такой любви, это было мне ясно. Только я этого уже не хотела. Я уже была другой.

– Давай еще встретимся, – сказал он мне на прощанье. – Пообщаемся в более неформальной обстановке – нам есть что вспомнить.

– Да, – сказала я, – может быть, когда-нибудь… Звони.

Но я не собиралась с ним встречаться. Я не собиралась ему еще что-то давать. Все свое он уже получил – тогда, когда я любила его, – и он это не ценил. Но больше у меня для него ничего не было.

Он все понял – по моему равнодушному виду, по интонации. По тому, как я спокойно, безразлично с ним попрощалась. Он все понял. И он даже не смог скрыть своего удивления. Он знал меня женщиной, которая вымаливала его любовь, которая дорожила им больше, чем собой. Но я уже была другая, я не согласилась бы уже ни на что, кроме взаимной любви. А что он мне мог предложить – случайные встречи? Это я от него уже получала… Он не позвонил мне. Он был умным человеком. Он мне не позвонил, – сказала она. Сказала с одобрением, даже с почтением. – И я его уважаю за это. Не зря я его все-таки любила…

А я после встречи этой еще отчетливей поняла – как хочу я любить, как хочу быть любимой. Но, знаете, какой вопрос во мне зазвучал после нашей встречи… – И она торопливо, словно вопрос ее этот и сейчас мучил, произнесла: – Почему люди не любят тех, кто их любит? Так же – преданно, всем сердцем. Почему так случается? – повторила она. Она спросила уже это неторопливо и удобно уселась в кресле, словно чувствуя, что ответ на этот вопрос может занять много времени.

Я посмотрела на нее – сдержанную, очень внимательную, словно готовую к какому-то важному ответу. Она была такой спокойной, невозмутимой, словно не было только что этой исповеди, словно не изливала она свои чувства, боль и страдания. И – как будто вопрос этот и не относился к нашему разговору.

Вопрос этот для меня, с одной стороны, был закономерным: столько раз попадала она в эту ситуацию – любя своей Великой Любовью – и не получая в ответ взаимности. И в то же время – меня удивил этот вопрос.

– Вы уже задавали его, – сказала я с улыбкой. – После рассказа о предыдущей вашей Великой Любви.

– Задавала, – ответила она, – и он многое мне объяснил: я нечто важное тогда поняла, увидела. Но…

– Вопрос остался? – спросила я.

Она сидела молча, прислушиваясь к себе. Потом сказала задумчиво:

– Мне кажется, что до конца я на этот вопрос ответила… Что осталось что-то еще за гранью моего понимания – например, отчего же люди не любят тех, кто их уже любит? Так несправедливо это – не отвечать на такую любовь, не отдать ее взамен так же щедро, от всего сердца, как делает это другой человек, – сказала она. И в этих словах ее уже были видны чувства. Словно разрешила она себе открыться, показать, что помнит и о вчерашнем разговоре, о слезах своих, о своей боли.

– Почему? – повторила она с детской пытливостью и посмотрела на меня, как смотрит ребенок, ожидающий ответа на свои многочисленные «почему».

– Может, потому что в их сердце нет столько любви, – сказала я. – Может, потому что не умея любить себя – не умеют любить и других. И – нечем им любить, понимаете… Если человек сам себя не любит, он любовью не наполнен. Нет в нем главной любви – к самому себе… Поэтому – пуст он, а пустой человек – чем делиться может? Поэтому и ищет он любовь в ком-то другом, ждет ее от кого-то…

Она молчала, словно обдумывая сказанное мной, и, поразмыслив немного, сказала озадаченно:

– Знаете, я вот сейчас после ваших слов иначе на ту ситуацию, на любовь мою больную посмотрела… И думаю, вы правы: если человек себя не любит – трудно ему других любить. А мужчина тот вряд ли себя любил. Был он жестким – и с другими, и с собой, недоволен был тем, что не достигает чего-то… Странно это, – она посмотрела на меня с улыбкой – сдержанной, скорее даже удивленной. – Для меня он тогда был – Бог, а на самом деле – обычный же человек, с недовольствами своими, с амбициями, которые росли, а он не успевал им соответствовать… Да, себя он вряд ли любил. И точно – как других можно любить, если самого себя любить не можешь. Она замолчала, задумалась, потом – головой тряхнула и сказала:

– Но я ведь себя тоже не любила, я это сейчас ясно увидела… Да и тогда я уже понимала, что если бы любила себя – не позволила так самой себя мучить… Но…

Она посмотрела на меня – смущенно – и произнесла, словно бы стесняясь вопроса:

– Но это так странно – любить себя… Это вроде даже как-то…

Она замолчала, подбирая слова, и я с улыбкой подсказала ей:

– Неприлично? Нескромно?

– Да, именно так… Наверное, именно так я к этому и отношусь… Относилась, – поправила она себя. – Потому что то, что вы сейчас сказали, – очень ведь похоже на правду… Я не знаю, как насчет любви к себе – как она человека наполняет… Но вот точно: когда сама себя не любишь – это тебя не наполняет любовью, это тебя… уничтожает… И если ты где-то поступаешь неправильно – и при этом не любишь себя за это – то все еще усугубляется…

Она опять остановилась, замолчала в размышлениях своих и снова добавила:

– Знала я одну женщину, которая точно себя не любила – со стороны это ведь очень видно… И, знаете, она точно так же и никого вокруг не любила. Наверное, ей и правда любить было нечем. Как она делиться могла любовью – когда в ней ее не было? И, наверное, так и есть: люди, которые себя не любят, – и других любить не умеют… А вот занятно, право слово, – проговорила она вдруг весело, – я ведь никогда об этом не думала – люблю я себя, не люблю… Мне как-то вроде не до этого всегда было…

– Потому что вы все время кого-то другого любили, – улыбнулась я. – Где уж вам задумываться о том, любите ли вы себя… Но, судя по тому, как вы каждый раз любите – сильно, страстно, полностью отдаваясь любви, – есть в вас она, любовь… Есть чем делиться…

Она посмотрела мне прямо в глаза. И взгляд не отводила, словно желая увидеть, что у меня там, внутри, словно всматривалась – так ли я на самом деле все это вижу.

– Вы думаете, что я любовью полна? – спросила она меня тихо, задумчиво.

– Вы – полны…

– Я просто жизнь люблю, – сказала она неожиданно просто. – Себя – вряд ли… И я, если сказать так можно, – любить люблю…

Она улыбнулась, словно прислушиваясь к себе, повторила:

– Я любить люблю… А ведь точно, я так люблю любить, я без любви, без состояния этого, когда любишь, – умираю, мертвой становлюсь.

– Все люди без любви мертвыми становятся, – сказала я. – А люди вообще редко полны любовью…

И она, словно ей неловко было о себе говорить, подхватила живо, с интересом:

– Чем же они тогда полны, если не любовью?

– Чем-то другим: мыслями, планами, делами, мечтами, – умом, одним словом. А там, где ум существует, чувствам места нет. Тут, как говорится, либо одно, либо другое… Такие люди (а это могут быть и мужчины, и женщины) – активные, деятельные, успешные или стремящиеся к успеху – вообще мало чувствуют, а иногда – просто бесчувственны: не до чувств им, некогда чувствам давать волю. Они где-то далеко, оторваны от жизни – от реальной жизни, с ее чувствами, страстью, радостью, наслаждением, счастьем. Они – в деятельности, в бизнесе, в карьере. И хоть и кажется им это жизнью – настоящая жизнь мимо проходит. Поэтому и любовь не проживают глубоко, не осознают ее ценность, ее дар. Поэтому и ответить на нее не могут.

– Жаль… Жаль мне таких людей… – сказала она, головой качая горестно, – знаю я их, видела много таких…

– Таких большинство, – сказала я. Сказала ровно, не горестно – для меня это был просто факт, существующее положение вещей.

– Знала я одну женщину, – сказала она уже знакомую фразу, – которая вот так вот, как вы говорите, полна была всего, планов, целей, все чего-то достигала, все чего-то планировала, как заведенная жила. И я все спрашивала, когда же она наконец замуж выйдет, ведь время-то женское уходит… А она мне все говорила – некогда, мол… Действительно получается, что если ты работой полон, делами – куда уж тебе до любви… Она где-то в череде планов этих вообще на последнем месте оказывается… Да, – встрепенулась она, – грустно это, что так получается… Что люди ценить любовь перестали… Что любить не могут… Грустно это…

– Но вам-то чего грустить? – улыбнулась я. – Вас это не касается…

– Меня? Не касается? – проговорила она удивленно. – А почему меня не касается?

– Да хотя бы потому, что вы не раз уже сказали: «Знала я одну женщину…» Вы про других женщин рассказываете, не свои примеры из жизни приводите. Потому что в вашей жизни все по-другому. Вы любите. Вы вся любви отдаетесь.

– Я-то отдаюсь, а они…

– И они отдаются – насколько могут, – мягко сказала я. – Или – насколько им позволяют отдавать, делиться.

– Это как? – вскинула голову она. – Им что, кто-то не дает этого делать? – возмущенно сказала она.

Я улыбнулась ее горячности и сказала опять как можно мягче:

– Нет, но, думаю, многие люди делились бы своей любовью, отдавали ее взамен, если бы могли отдать – а для этого нужно, чтобы ее брали те, кому она адресована.

– А разве они не берут? – удивилась она.

– Очень часто – не берут…

– Быть такого не может! – возразила она и головой тряхнула. – Разве я бы не приняла любовь, отданную мне взамен моей?

– Вы?.. – задумалась я. – Возможно, вы и не взяли бы, – сказала я.

И она отреагировала живо, быстро и возмущенно:

– Я бы – и не взяла?! Да я только и хотела, чтобы меня любили, чтобы чувствовать взаимность, чтобы мне тоже любовь отдавали, как вы говорите.

– Да, конечно, именно этого вы и хотели, – успокоила я ее, – но только – было ли в вас место для любви другого человека? Была ли пауза в вашей любви, чтобы другой человек мог проникнуть туда со своей? Был ли, если можно так сказать, – «пробел» в вашей любви, куда другой человек мог втиснуться со своей? Если вы его так сильно, страстно всегда любили: звонили, заботились, думали о нем, ухаживали за ним, подстраивались под него, – то куда ему «втиснуться» со своей любовью, даже если бы она была, – если в вас для нее нет места? Если вы – везде! Если вы своей любовью его заливаете?!

Я замолчала, видя, как меняется ее лицо от моих слов. Потом улыбнулась ей ободряюще. И она в ответ сказала медленно, задумчиво:

– Я, знаете, никогда об этом так не думала. Я просто любила – всегда, как вы сами говорите, – потоком, Великой Любовью… Мне в голову не приходило, что она «залить» может…

– Может, – сказала я. – Еще как может. Многие люди на себе испытали, каково это: когда тебя с головой любовью заливают, все чувства при этом потушив – и реальные, и возможные. Ведь если человека так любят, что ему и места нет с его чувствами, – так зачем тогда вообще его чувства?! У человека полностью пропадает желание взамен любовь отдавать, раз и без этого можно. И кажется, что тот, кто заливает его любовью – в чужой любви и не нуждается. Раз он продолжает любить – потоком, когда в ответ ничего не получает, значит, ему это и не нужно. Значит, можно и без этого обойтись. Ну вот пусть и обходится.

– Да, вот это поворот… – сказала она задумчиво. Значит, я своей Любовью Великой сама не давала им возможности мне взаимностью отвечать?

– Отчасти… – сказала я.

– Почему – отчасти?

– Потому что те мужчины, которые не отвечали вам взаимностью по многим причинам – и не хотели отвечать. Но если бы и хотели, то не смогли бы «втиснуться» со своей любовью в ваш поток.

– Если бы захотели – втиснулись бы, – сказала она вдруг упрямо, как ребенок, который на своем стоит.

– Да, точно! – поддержала ее я. – Если человек любит, особенно сильно, ярко, как вы, – он вольется своей любовью. Найдет и возможность, и время, и место, чтобы свою любовь выразить. Ваш поток приостановит, чтобы успеть сказать о своей любви, отдать ее. Но это – если он любит. Если хочет ее проявить.

– Да, с чего начали – к тому и пришли, – сказала она печально. – Просто они не любили так, как я. Один – как вы говорите – был наполнен чем угодно, только не любовью. Другой – любил, любил сильно, но не меня… – она грустно улыбнулась.

– Но вы им не помогали их чувства ощущать, проявлять (ведь бывали же они у них – вы сами рассказывали), не помогали их чувствам расти – своей любовью все вокруг заполняя.

– Да… Похоже. Похоже – так все и было, – сказала она примирительно. И тут же спросила с каким-то волнением в голосе: – Так что же мне – не любить их так, не заливать любовью, не отдавать ее всю, щедро – как чувствую?

– Любить, – рассмеялась я. – Конечно, любить! Вы же не сможете иначе! Вы так любите! Вы всегда так любили и всегда так любить будете – своей Великой Любовью. Просто, – я улыбнулась, – отдыхайте иногда, Любовь свою Великую переносите с человека этого на жизнь свою: на работу, на увлечения свои – на цветы или путешествия, на вышивание или танцы… Дайте человеку дышать, дайте ему пространство, дайте ему возможность побыть без вас, без вашего потока любви, чтобы он мог оценить любовь эту, чтоб почувствовал, чтобы сам чувствовал…

– Я подумаю об этом, – тихо проговорила она.

– Подумайте, – мягко сказала я ей. – И, знаете, о чем еще подумайте, – о том, что можно поток этой любви еще и на себя направить. На себя – которую тоже любить нужно. И если бы вы научились потоком этим не только мужчин заливать, но и себя, которая в любви ой как нуждается, – вы сразу бы две задачи выполнили: и мужчинам пространство для их любви создали, и себя наполнили. И почувствовали бы себя любимой – независимо от того, как мужчина к вам относится…

Она молчала. Молчала долго, не глядя на меня, словно внутрь себя глядела и слушала – что там. Потом, подняв на меня глаза, глядя спокойным, глубоким взглядом, проговорила:

– Это очень важно – то, что вы сказали… Я подумаю об этом…

– Подумайте, – улыбнулась я. – Я уверена, вы уже давно осознали – насколько важно себя любить, ценить и уважать. И, может, вы себя еще по-настоящему не любите, но вы уже наверняка на пути к этому.

Она зарумянилась вдруг опять, как девочка, и, словно смущенная моими словами, сказала:

– Я, конечно, не сразу все это так красиво сформулировать для себя смогла, как вы сейчас говорите… Но уже тогда, выздоравливая от моей великой жертвенной любви, – последние слова она произнесла с иронией, – чувствовала, что любить себя тоже обязательно нужно. И что Любовь эта моя Великая – во мне…

– В вас, – подтвердила я.

Она молчала. Потом произнесла:

– В общем, много я тогда поняла, после отношений этих – болезненных… И выздоравливала долго, но… в какой-то момент точно поняла, что я любить еще обязательно буду – что просто не может такого быть, чтобы я того человека не встретила, кому любовь свою отдать захочу…

Она посмотрела на меня, улыбнулась – оживленно, даже с каким-то озорством – и сказала:

– Знаете, я жила и просто ждала – когда полюблю. Когда любовь, что живет во мне, – проявится, начнет жить – для того самого единственного человека… И однажды он возник в моей жизни… – сказала она так просто, что я не успела отреагировать на эти слова, как она уже продолжила: – Он просто возник, и все стало сбываться так, как я и мечтала…

И после слов ее – я почувствовала радость, такую удивительную радость, как будто сама так давно ждала, когда же Любовь эта Великая с ней все же случится – и вот, оказывается, случилась-таки! И я не успела никак выразить свои эмоции, что-то сказать в ответ на ее слова, как она проговорила:

– Но об этом – в другой раз…

И улыбнулась – светло, как могла улыбаться «просто Наташа Иванова». И вышла из кабинета. А я осталась, чувствуя, как улыбаюсь, словно она зажгла меня своей улыбкой.

– «Он возник… И все стало сбываться…» Хорошо-то как! – подумала я, предвкушая завтрашнюю встречу, и ее «хеппи-энд», – на мгновение забыв, что я имею дело с Наташей Ивановой – противоречивой, неожиданной Наташей Ивановой…