Текст книги "Великая Женская Любовь (сборник)"
Автор книги: Маруся Светлова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Великая любовь № 2
Она зашла в кабинет уже смелее – две предыдущие встречи придали ей уверенности. Но, заняв свое место – кресло, стоящее у окна, – она спросила с сомнением:
– Это ничего, что я вам все просто рассказываю?
И я, удивленная этим внезапным вопросом, сказала:
– Но вам ведь хочется это рассказать, вам важно все это рассказать.
– Да, но… – замялась она, – я все просто рассказываю, рассказываю, вспоминаю, но вы же…
Она остановилась, окончательно смутившись.
– И что же я? – с интересом спросила я, подталкивая ее к ответу.
– Но вы же чего-то делать с человеком должны, какой вам смысл меня просто слушать?
– А с вами надо что-то делать? – улыбнулась я.
– Да нет, – облегченно вздохнула она, отпуская чувство неловкости. – Я просто раньше думала, что психологи что-то с человеком делают, ну, как-то меняют его…. Приходит он, а они – раз! – и как-то его меняют, улучшают, что ли…
Я рассмеялась – так это было по-детски наивно.
– Да нет, – сказала я, – немного все по-другому происходит. Делать я с вами что-то могу только по вашему запросу и только с вашим участием. А ваш запрос на настоящий момент – говорить, осознавать, на вопросы свои отвечать. И, если честно, – опять засмеялась я, – не очень-то я вам и нужна: на вопросы свои вы сами даете ответы. Вам просто собеседник нужен, с которым вы советуетесь и легче размышляете. Но весь процесс осознания идет у вас внутри. Так что мне делать с вами ничего не надо – по крайней мере пока вы не обратитесь за конкретной помощью.
– Вот оно как… А я думала, что психолог – как врач. Только он душу лечит…
– Да, так и есть, – согласилась я. – Но лечить он ее может только с согласия человека – если тот сам этого желает и сам в этом участвует. Только так психолог, как вы выразились, «улучшить» его может. А иначе, – я улыбнулась, – к психологам бы только и делали что водили детей, родителей, мужей, жен, – которых улучшить надо, но которые этого не желают и принимать участия в этом не хотят. Так что не переживайте – говорите, рассказывайте. Слушать, слышать – это тоже моя задача. Я не вправе «улучшать» кого бы то ни было по собственному желанию. Тем более, – улыбнулась я, – вас и улучшать-то не надо.
Она улыбнулась в ответ. И, помолчав мгновение, спросила (что она могла еще сделать?):
– Куда исчезает то, что казалось единственным, самым главным, на всю жизнь? Как так получается, что то, что мы считали самым важным, необходимым, правильным, оказалось – иллюзией, в мгновение растаявшей дымкой? – И неожиданно задала другой вопрос, словно мгновенно забыла о первом: – Почему любят красавцев? – спросила она, и сама ответила: – Красивая внешность, плюс играющие гормоны – вот вам и вся формула любви…
– Добавьте сюда еще желание любить, – мягко сказала я.
– Да. Желание любить… Это мне знакомо. Это я очень даже хорошо понимаю – желание любить… – она погрустнела, словно вспомнила что-то тяжелое, печальное. Потом вздохнула глубоко, и, словно отбросив это воспоминание, сказала с улыбкой: – Представьте себе пятнадцатилетнюю девочку, которую красавец мальчик сажает на велосипед и везет… Для этого она должна сесть на раму, попав в кольцо его рук, которые держат руль, и в поездке она ощущает его тело, прижимающееся к ее спине. Прижимающееся тесно, сильно, когда он, набирая скорость, жмет на педали, всем телом создавая ускорение. И его голова – рядом, касается твоей головы. И ты слышишь его дыхание, и кажется, что это длится бесконечно…
Она произносила это быстро, словно сама ускорялась в этом рассказе, не замечая, что стала говорить не о какой-то девочке – а о себе. И продолжала, уже – о себе:
– Даже короткая пятиминутная поездка в ближайший магазин, куда нас отправляли родители, становилась долгим чувственным танцем двух тел, где его колени касаются твоих ног, его грудь прижимается к твоей спине. А губы, едва касаясь твоего уха, говорят: «Держись крепче, сейчас быстрее поедем!»
Она уселась удобнее и погрузилась в себя. Мне уже было знакомо такое ее состояние, я знала – сейчас начнется рассказ.
– Это была быстрая любовь, – сказала она, усмехнувшись, – как эта поездка, после чего все и закрутилось. Все быстро началось. Все быстро закончилось. Но успело разрушить все, что было до этого, – произнесла она, покачав головой, и продолжила: – Он просто появился, и появление это мгновенно вывело меня из старой любви в новую, словно прежняя любовь в одно мгновение обесценилась, исчезла, растаяла, словно за ней дверь закрылась…
Мне нравилось, как она говорила. И я, уже не в первый раз отмечая про себя ее легкий стиль, образную речь, не смогла не сказать:
– Вы очень хорошо рассказываете… Очень ярко передаете словами ощущения… Вы пробовали писать?
И она, мгновенно покрывшись румянцем, опять став по-детски стеснительной, утвердительно кивнула:
– Я пробовала… Знаете, было несколько раз такое настроение… Романтичное, что ли, сентиментальное, когда появляется что-то такое в груди, что просто необходимо выпустить… И я – писала… Что-то вроде описания этого. Просто как зарисовка, как образ. И стихи писала…
– Думаю, вы писали хорошие зарисовки и стихи, – сказала я мягко. – Я просто уверена в этом…
Она опять покраснела, головой покачала и сказала сдержанно:
– Я… Если хотите, я… Я могу показать вам несколько стихотворений, которые я писала, когда любила…
– Хочу, – просто ответила я.
И она вдруг встрепенулась, словно осознала, что согласилась что-то свое, спрятанное, открыть. И замкнулась на мгновение.
А я сказала мирно, тихо:
– Если вы захотите… Когда вы захотите – вы мне покажете свои произведения… Я буду рада с ними познакомиться… Если вы не против…
– Хорошо, – просто сказала она и выдохнула, словно облегчение испытала оттого, что не должна делать то, к чему пока не готова.
А я – в который раз за все время нашего общения, – поразилась тонкости ее, тонкости чувств, ранимости. Подумала: «Какая же она, эта Наташа Иванова?» – и остановилась, подбирая нужное слово… «Она… Она – чувствующая, – ответила я себе мысленно, – честно чувствующая, честно отражающая. И каждый вопрос ее, каждый ответ – словно она струну в себе трогает и слушает себя – как она звучит?..» И – нравилось мне это в ней – чистота ее чувств, честность, которая в вопросах ее слышалась. И в ответах тоже…
– Сначала мы и общались-то немного – несколько минут езды на велосипеде и – за столом, вместе с родителями. Было еще несколько мгновений – пары фраз, которыми молодые люди обмениваются при знакомстве… Но – начало было положено, начало чего-то нового, другого – но такого сильного, что даже всю мою любовь к мальчику тому отодвинуло на задний план. И пока он, отправленный родителями на каникулы в деревню к родственникам, отсутствовал – со мной все это и приключилось.
Она замолчала, улыбнулась каким-то своим мыслям, и продолжила:
– На другой день мы вновь поехали на велосипеде, ехали уже долго – родители отправили нас к бабушке, отвезти ей гостинцы от его родителей. И я, придерживая рукой пакет, лежащий на моих коленях, старалась сидеть прямо, а оттого еще сильнее чувствовала его тело. И, казалось, он сильнее прижимался ко мне, иногда сжимая кольцо своих рук вокруг моего тела… А я потом ночь не спала, думая о нем, вспоминая прикосновение его груди к моей спине, его дыхание, его щеку рядом с моими волосами. Я лежала и думала, думала, думала – неужели это случилось? И неужели он тоже чувствует это? Я сомневалась и верила одновременно, что прикосновения эти не случайны, что он тоже чувствует это влечение ко мне. И поверьте – она посмотрела на меня с лукавством – вот поверьте, я этого нового мальчика ночью все вспоминала, а о том, о любви моей первой великой – и не вспомнила. Я его, как говорится, как и звать забыла. Словно его никогда и не было. Как корова языком слизала всё – все мои переживания, все мои клятвы… И влюбленность эта набирала обороты – такие чувства появлялись сильные, так влекло меня к нему… И – понесло-о-о-сь… – протянула она, и в том, как сказала она это слово, чувствовался поток, движение, непреодолимое, естественное, против которого – что сделать можно?
Она сидела молча – и тихонько, почти незаметно, головой покачивала. И проговорила с улыбкой, светлой, одухотворенной:
– Поверьте, мне стало казаться, что все, что было до него, – это была не любовь, и даже не влюбленность детская в одноклассника, а глупая детская блажь. А тут – настоящие чувства!
– Удивительно, – сказала я. Только это я и могла сказать. Еще вчера в ее рассказе было столько страсти, столько чувств, столько любви, а сегодня – «детская блажь». – Что же в этом новом мальчике было такого, что он все перечеркнул? – спросила я.
– Он был другим, – сказала она многозначительно и пояснила: – Понимаете, он был другим – не таким, как мои одноклассники, как тот мой мальчик. И дело не в том, что он был старше, что он уже закончил школу… Он был другим, понимаете, другим – интересным, свободным, каким-то другим…
Она опять уселась поудобнее, словно готовясь к долгому рассказу, и продолжила:
– Он свободно, уверенно говорил, он имел на все свое мнение, часто вступал в разговор взрослых, наравне с ними. Он был веселым, часто шутил, радовался мелочам. Он был смелым – в моем восприятии: красиво и уверенно нырял с крутого обрыва, смело встал на водные лыжи, хотя до этого ни разу на них не катался, – и поехал! И вообще – он отлично плавал… Вы представляете, – оживленно сказала она, – как мне, девочке той, нравился он, как нравилось все, что он делал, что говорил. Я влюбилась. То есть – я полюбила, поправила она себя. То есть я думала, что полюбила, еще раз поправила она себя.
– Вы теперь думаете, что не любили его? – спросила я.
– Я любила его, любила! Если под любовью понимаются чувства – то я любила! Я так его любила!.. Господи, как я его любила! Всего его, рубашку его, в которой он приходил, руки его, в которых он чашку держал, – я его всего любила!..
Погруженная в воспоминания, она смотрела словно не на меня, а сквозь меня и продолжала рассказывать.
– Весь день проходил в мыслях о нем, в ожидании его прихода… Его родители были институтскими друзьями моих родителей. Они переехали жить в наш город, поэтому мальчик этот так неожиданно появился в моей жизни. Он с родителями приходил к нам в гости раз в неделю, да на выходные мы двумя семьями выбирались на реку – уезжали на остров, где был дикий пляж. Мы жили в небольшом городе, на Волге, и летом часто выбирались на природу. И для меня это были благословенные дни – пока родители наши раскладывали вещи, или были увлечены долгими разговорами за накрытым столом (в виде расстеленной на траве скатерти), мы с ним оказывались предоставлены самим себе, и друг другу. И мы – часами купались, потом – лежали рядом, соприкасаясь руками, и он что-то рассказывал, он все время что-то рассказывал: о своей жизни в другом городе, об отце – которым, чувствовалось, он гордился, – о плавании, тренировках, спортивных лагерях, в которых бывал, о книгах, которые читал. А я – слушала его, смотрела на него, впитывая все: и слова его, и жесты, и выражения лица… Надо ли говорить, что все книги, о которых он говорил, я на другой же день искала в библиотеке, и все, что находила, – читала жадно, быстро, чтобы при следующей встрече сказать ему, что прочла их, что мне было интересно…
Она вдруг замолчала. Посмотрела на меня с какой-то непонятной мне грустью и сказала:
– Вы знаете, вот я вам сейчас рассказываю о Любви этой моей, Великой – которая, как мне казалось, на всю жизнь, – и даже вспомнить не могу, не вспоминаю (наверное, потому что нечего вспомнить) ни единого его знака внимания ко мне, ни одного признания. Он просто был рядом со мной, такой, какой есть. И я для него, скорее всего, была просто дочка друзей его родителей. Все это были мои, только мои чувства…
Она проговорила это спокойно, но, покачав головой, продолжила с удивлением:
– Так необычно мне это сейчас осознавать… Господи, мама дорогая, – вся моя Любовь Великая к нему – была только моей, с одной только моей стороны. Это, как говорится, и ежу понятно. Но тогда мне казалось, что он тоже обязательно-обязательно это почувствует, уже чувствует, что не просто это прикосновение наших рук, когда мы рядом на песке лежали, или когда он меня играючи на руки брал и в воду бросал… Да, – грустно сказала она, – получается, что он меня вообще не любил и любить не собирался. Ведь любовь-то эта быстрая и длилась всего два месяца. Да и то в этих двух месяцах и двух недель полных наших встреч не наберется.
– Может, вы сейчас строги к нему, – улыбнулась я. – Думаю, не мог он ничего не чувствовать…
– Чувствовать мог, – согласилась она. – Думаю, это все чувствуют – когда в тебя кто-то влюбляется, любит. Но – проявлять свои чувства – это другое…
Она вздохнула, поднялась, встала у окна. И, глядя куда-то вдаль, сказала:
– Я сейчас это, с высоты моего возраста, очень хорошо понимаю: мужчина, если влюбляется или любит, даже за такое короткое время успевает и знаки подать, и действия совершить, и чувства проявить. А там – любила я. Только я. Но я – любила… – сказала она торжественно, и тут же добавила:
– Вот и вся любовь!
Она произнесла это бодро, но чувствовалось, что грустно ей от всей этой истории. И она опять задала вопрос, который звучал в ее устах уже привычно:
– Ну почему, почему люди могут вот так – любовь себе придумать? Просто – на пустом месте? Ведь из ничего любовь эта была сделана…
– Красивое тело плюс игра гормонов плюс желание любить, – напомнила я ее формулу.
– Да. Вот уж точно, не поспоришь… Хотя нет, поспорю. Дело не в красоте его. Хотя, конечно, был он и хорошо сложен, и красив: смуглый, светловолосый – девчонки на пляже на него заглядывались. Дело не в красоте, не только в красоте. Он был другим, понимаете, другим – этим он меня взял. Красивое тело его я потом рассмотрела, сначала я увидела то, что он – другой…
– Значит, для вас это было главным – другое в нем, новое для вас?
– Да… И, конечно, желание любить… Вот это желание любить всю мою любовь на пустом месте и построило. Все себе сама напридумывала, красивую картинку нарисовала и сама в нее поверила. И любила – Великой Любовью… – произнесла она, подчеркивая эти слова.
– Так делает большинство людей… Большинство женщин, – сказала я.
– Почему? – задала она свой любимый вопрос.
– Потому что желание любить заставляет их искать любовь, творить ее, как вы говорите, на пустом месте. Еще Стендаль писал, что люди, желая любить, ищут в окружающих какой-то посыл, знак, который говорит, что они тоже человеку небезразличны. И на этом – как на маленьком кристаллике соли – вырастает целый кристалл любви…
– Да. Это верно, именно так у меня и было… Я ведь после каждой новой встречи такие кристаллы сама выстраивала… Думала, что вот он не случайно ко мне прикоснулся… И что не просто так он на меня смотрел… И казалось мне – правда, казалось, – что он это намеренно сделал, конечно же, намеренно. И уже видела я в этом какое-то проявление его чувств, пока еще скрытое, осторожное… Бедная девочка, бедная выдумщица, – сказала она со вздохом и головой покачала, жалея ту девочку, которой была.
– Почему же бедная? – не согласилась я. – Возможно, все ваши выводы были основаны на желании видеть то, чего на самом деле не было. Но чувства ваши – были настоящими, живыми. Многие люди позавидовали бы вам, испытавшей такие чувства, пусть и основанные только на своем желании любить…
– Да, – усмехнулась она, – чувства были настоящие… И желание любить было настоящее. И, как говорится, – было бы желание…
Она опять замолчала, улыбаясь чему-то своему. Улыбалась кротко, мягко, словно примиряясь со своей Великой Любовью, оказавшейся выдумкой.
– 0-xo-xo, – сказала она неожиданно певуче и рассмеялась. И я рассмеялась, так неожиданно и смешно у нее это получилось. – Сколько раз меня это мое желание любить в любовь закидывало! Сколько раз мне так хотелось любить, что я – начинала любить. Может, не того, не своего, но – так любить хотелось! – Она замолчала. И продолжала некоторое время молчать, сидя в кресле. А потом сказала неожиданно: – Вот так я, быстро полюбив его, быстро и перестала любить.
Я даже не успела ничего спросить – так опять удивила она меня этим резким переходом. А она продолжила, словно говоря уже о чем-то скучном, неинтересном:
– Всего два месяца длилась эта моя сумасшедшая любовь, два летних месяца, шестьдесят дней каких-то – но каждый день, вы понимаете, каждый день был пропитан им, особенно в этих поездках на острова. Представляете, сколько времени, возможностей было – быть с ним, говорить с ним, смотреть на него, плавать вместе, загорать, лежа рядом на песке под палящим солнцем. И родители…
Она остановилась, потом сказала с удивлением:
– Это просто поразительно, а родители наши ничего не замечали. И мои родители – опять! – ничего не заметили! И как можно было ничего не заметить?! – сказала она потрясенно. Ладно – его родители ничего не замечали, но мои-то, уже знакомые с моей влюбленностью, с моими чувствами, как могли не увидеть, что я опять – вся горю?!
Она замолчала, потом произнесла уже спокойно, просто констатируя:
– Могли… и ничегошеньки не видели… Один раз только мама моя заподозрила неладное – а может, просто материнское сердце подсказало, что что-то между нами может быть. Это произошло, когда он предложил мне сплавать на небольшой островок, который был рядом с тем островом, на котором мы отдыхали. Островок этот находился в метрах ста от нашего, доплыть туда было сущим пустяком, взрослые это делали не раз, и мы тоже решили сплавать. И как же забилось мое сердце, когда я поняла: мы поплывем вдвоем, мы на какое-то время будем одни на этом островке. И сама мысль, что мы будем вдвоем, отрезанные от взрослых водой, зарослями прибрежных камышей, – взволновала меня. У меня просто ноги подкашивались, когда я, получив разрешение папы сплавать на тот остров, пошла к воде, чувствуя, что он, которому разрешение такое не нужно – он был взрослым парнем, прекрасно плававшим, – идет рядом… Вот тут мама вдруг вскочила и сказала: «Нет, не надо тебе туда плавать!» Вот это был облом! – сказала она неожиданно весело. Мальчик этот поплыл, а я, сидя на берегу, смотрела, как красиво он плывет, загребая воду сильными руками. И, казалось, вся жизнь моя в тот момент остановилась, словно это был наш последний шанс побыть наедине. И я сидела на песке под солнечными лучами и ненавидела маму, которая нас разлучила…
Она остановилась, потом продолжила уже спокойно: – А потом… Лето кончилось, началась учеба… Я пошла в девятый класс, он – на первый курс института. И первые дни осени, в начале учебы, я еще в панике думала: как же теперь? как же мы встречаться будем? как же моя любовь? – и поправляла себя: наша любовь! Но и сама осень, и учеба, и новые события – переезд в новую квартиру, ближе к институту, в котором работал папа, – поглотили все: и мои чувства, и страхи, и вопросы… И все это – мои чувства, переживания – словно отрезало. Словно вместе с летом закончилась вся моя Великая Любовь…
Она замолчала. И сидела молча. И я ждала, уже привыкшая к ее такому долгому молчанию. Ждала вопроса. И он прозвучал:
– Почему… Почему любовь исчезает? Куда она исчезает?
– Вы уже спрашивали об этом, – улыбнулась я.
– Только ответа до сих пор не нашла, – сказала она. – До сих пор не знаю и не понимаю, как то, что казалось всем, – становится ничем?! Куда исчезают эти чувства, куда девается эта Великая Любовь?
Она посмотрела на меня вопросительно, но я не спешила отвечать. Я знала – она ответит сама. И она ответила:
– Наверное, потому и исчезает, что никакой Великой Любви и не было. Была иллюзия любви, ее видимость, и – все то же желание любви, которая на самом деле не случилась. Потому все так легко и исчезает, рассеивается как дымка…
Она посмотрела на меня, словно искала во мне подтверждения этой мысли, но я не успела ничего сказать, как она опять продолжила:
– Получается, что я и не любила вовсе, – с удивлением сказала она, и опять на меня посмотрела вопросительно.
И я ответила то, что чувствовала:
– Нет, думаю, вы любили! И одноклассника своего, и этого парня вы любили! Если говорить о любви как о чувствах, которые вы испытывали к человеку, – вы любили! Но вот отношения ваши с этими мальчиками сложиться не могли – настоящая любовь была только с одной стороны. Потому они и не складывались в какой-то союз, в продолжение… Но вы любили, Наташа, – сильно, страстно, как не каждый человек любить может…
– Ну ладно, – вздохнула она с облегчением, – любила так любила… – И посмотрела на меня с улыбкой: – Мне так больше нравится думать. А то получается, что я действительно бестолковая какая-то – Наташа Иванова одним словом, – иронично произнесла она.
– Зря вы себя недооцениваете, Наташа, – серьезно сказала я. – Вы прекрасная женщина, умеющая любить и отдающаяся любви. То, что вы по молодости, по неопытности – с вашим желанием любить – не те объекты для любви выбирали, вас не делает бестолковой… – Она слушала меня молча, зардевшись, как девочка. – Впрочем, я не права, – улыбнулась я. – Вы выбирали тех, кто был вам необходим. Каждый ваш мальчик был нужен вам – нужен в тот момент жизни… Так что – с вами все в порядке, – улыбнулась я.
И она улыбнулась:
– Приятно слышать…
И поднялась, заторопилась, словно засмущалась от моих слов.
– Я пойду, – сказала она. – Я завтра зайду… У меня еще столько этих любовей было, и столько вопросов по ним осталось – будет о чем поговорить…
И вышла из кабинета, мягко закрыв за собой дверь. А я подумала:
– Ну, ничего себе – «просто Наташа Иванова»…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.