Текст книги "Дома страха и лжи. Комплект из 3 книг"

46. Саймон

Я опускаю зеленую тетрадь на дно своей сумки, когда в мой кабинет входит Вики.

– Так я и думала, что найду тебя здесь, – говорит она.

– И нашла.

В руке у нее лэптоп; она несет его, будто учебник в школе.

– Я хочу показать тебе кое-что. Только не говори ничего, пока не досмотришь.

* * *

«А так твоя жена делает, Пол?» – спрашивает женщина на видео.

«Жена? Жена вообще ничего не делает. Лежит, как мешок с картошкой. Иногда мне пульс у нее приходится проверять».

– Так, хватит, – говорю я, нажимаю кнопку «стоп» и возвращаю лэптоп Вики. – Ты же обещала мне, что ничего не сделаешь.

– И сдержала обещание. Я ничего с этим не сделала. Он понятия не имеет, что его записывали. Решение за тобой, Саймон.

Я запускаю пальцы в волосы.

– Это Пол Саутерн? Отец Рейда?

– Он самый. Который деньгами выстилает своему тупице-сынку дорожку к профессорскому креслу.

– Ты должна была рассказать мне, что затеваешь, – говорю я.

– А ты сказал бы мне, что не надо так делать.

– Вот именно.

– Я, в общем-то, ничего еще и не сделала. Просто зарядила ружье. А спускать курок или нет – решай ты.

Я прячу лицо в ладонях. Я должен был догадаться, что она что-нибудь такое выкинет.

– Как я понимаю, нарыть что-нибудь на Комстока не удалось?

– Можно было, – Вики захлопывает крышку компьютера. – Но я подумала: если ты ответишь Комстоку прямо, то будешь иметь открытого врага на факультете. Тебе оно надо? Не лучше ли добраться до самого источника неприятностей, того, кому твой декан так старается угодить?

– И что, мы покажем Полу эту запись и потребуем, чтобы он поддержал не своего сына, а меня?

Она пожимает плечами:

– Именно.

– И что подумает декан? Когда отец Рейда вдруг скажет: «А знаете что? Я передумал. Пусть на повышение идет тот парень, как бишь его там?»

– Да какая разница, что он подумает? – возражает Вики. – Ты же знаешь, что свои денежки отец Рейда Саутерна заработал не собственным потом, кровью и слезами. Или не знаешь?

– Нет, не знаю.

– Он женился на деньгах. Его жена – наследница состояния и крупной компании. Управляет компанией теперь, конечно, Пол, но это формальность – он все равно отчитывается перед женой в каждом шаге. – Вики поглаживает крышку компьютера. – И как ты думаешь, что скажет его женушка, когда услышит, как муженек отзывается о ней, да еще в компании сам знаешь кого?

– Ей это не понравится. Не понравилось бы, если б она увидела эту запись. Но она не увидит.

– Конечно нет. Пол из-под себя выпрыгивать будет, лишь бы она не увидела.

Я смотрю на Вики, а она отвечает мне взглядом недовольного родителя. Это забавно. Ведь из нас двоих роль старшего обычно беру на себя я.

– Пол Саутерн ни в чем не виноват, – говорю я. – Он всего лишь пытается помочь сыну. За мой, правда, счет, но это же непреднамеренно… Нет, такого он не заслуживает.

– Да, не повезло Полу, а жаль… Он ведь такой отличный парень! – Фальшивая жизнерадостность на фоне исполненного едкой насмешки взгляда.

Вот одно из главных различий между мной и Вики. Когда мне делают гадость, я могу и ответить, но в целом обычно доверяю людям. А Вики всю жизнь использовали, в основном мужчины, и она привыкла считать, что все люди – гады и каждый заслуживает хорошего пинка, а обратное еще следует доказать. Вот и на Пола она смотрит именно так: он сам напросился, даже если лично нам ничего и не сделал.

– Ты всем позволяешь тебя толкать.

– Но документы-то я подал, помнишь? Так что будь добра, отдай мне хотя бы в этом должное.

– Я и отдаю. Только теперь декан закатает тебя в асфальт, так что готовься защищаться. Почему ты не позволяешь мне помочь?

Потому что я не хочу, чтобы в моей жизни появилась еще одна грязная тайна, которая может как-то отразиться на моей работе.

Потому что я подчинил свою жизнь тому, что сделали со мной другие, а еще своей неутолимой жажде сравнять счет, и пусть в своем внутреннем мире я и судья, и жюри присяжных, и обвинитель, но это, черт побери, мой внутренний мир, который не имеет никакого отношения к профессии.

Потому что главное, за что я люблю закон, – за его чистоту, честность и непрестанный поиск правды и справедливости.

Потому что я люблю учить, люблю готовить к работе главные орудия этого ремесла – острые умы, которым именно я демонстрирую великолепие закона в моменты его наивысшего торжества.

Потому что я ничем не хочу запятнать это.

Вот почему.

Большинство людей поднимут меня на смех, скажи я им хотя бы половину из этого. Большинство, но только не Вики. Она бы оценила. Но с ней мне и не надо ничего говорить. Она и так знает. Она понимает меня.

Я выхожу из своей задумчивости и поднимаю глаза. Вики стоит, приподняв руку, как будто хочет призвать к тишине, но еще не до конца решилась. Точно такой же жест был у нее и в тот раз, когда я увидел ее впервые. Это было на собрании SOS. Она тогда пришла впервые и сидела на заднем ряду – девушка в облегающем топе, шортах и бейсболке. Несколько человек уже рассказали свою историю, и вот тогда она и подняла руку, точно таким жестом, даже не до плеча, и я увидел ее ладонь. Мне показалось, что она и хочет, и не хочет, чтобы ее спросили.

– Шесть недель назад моя сестра совершила самоубийство, – сказала Вики. – Я тут слушала, слушала, и все говорят только про чувство вины. А я готова лопнуть от злости. Выходит, я одна такая?

Все захохотали, стали аплодировать ее смелости: похоже, всем стало легче от того, что среди нас нашелся человек, которой назвал своим именем то чувство, которое все испытывали, но о котором никто не осмеливался говорить. Вот тогда я и полюбил Вики. В тот момент я понял, что сделаю ради нее все что угодно.

– Ладно, – говорит она мне теперь. – Плохая была идея. Не будем больше о ней.

Другая причина, почему я люблю Вики, как ни странно, в том, что ей мало того, что я могу предложить. Любая женщина, которой приходилось бы делать такие ужасные вещи, какие делала Вики просто для того, чтобы выжить, была бы счастлива, найди она мужчину, который принял бы ее со всем ее прошлым, любил бы ее, уважал, заботился, готов был дать все, что она захочет. То есть делал бы все то, что делаю для нее я.

Но Вики этого мало, она требует большего. Она хочет влюбиться. Хочет пережить сказку наяву. А со мной, какие бы чувства она ко мне ни испытывала, так не получится.

Поэтому она от меня уйдет. Она никогда не говорила об этом прямым текстом, но я чувствую. Она уйдет в ноябре.

47
Четверг, 20 октября 2022 года

Сегодня ты встретила меня у дверей как всегда, но не подошла ко мне, а держалась поодаль, словно ожидая, что я скажу тебе.

– Я был у адвоката, – начал я.

Ты кивнула.

– Ты сказал Вики?

– Нет. Но скажу.

– Когда?

– Когда подам заявление. После третьего. Я не могу оставить Вики без денег, Лорен. Не могу так с ней поступить. И не буду.

Твое лицо оледенело.

– Понятно, – прошептала ты. Похоже, ты ничуть не удивилась.

– Тебе надо решить, – продолжал я, – можешь ли ты уважать мое решение. Надеюсь, что да. Потому что мое решение именно таково, и обсуждению оно не подлежит.

Мы ведь переживем это, верно? Со временем ты все поймешь. Сейчас ты должна была сказать: «Вот за это я и люблю тебя, Саймон. За то, что ты прежде заботишься о Вики, а потом подаешь на развод».

Но ты сказала: «Мне нужно время подумать. Дай мне выходные».

И это показалось мне плохим знаком.

48. Саймон

Вечер пятницы – самое время расслабиться дома, в кругу семьи, или выпустить пар за выпивкой в компании друзей. Но я сижу в своем кабинете в юридической школе, заканчиваю писать в блог о деле о перехвате информации из Девятого округа, которое рассматривается в Верховном суде Соединенных Штатов в эту сессию.

Дома меня никто не ждет: Вики на все выходные уехала в Элм-Гроув, к племянницам. На часах уже сильно позже восьми вечера, когда я начинаю готовиться к своему ставшему уже привычным забегу от юридической школы до Викер-парка. Точнее, до переулка позади бара «Вива Медитеррейниа». Тому самому, куда выходят окна кондоминиума Кристиана.

Свои синие джинсы и неизменную рубашку на пуговицах я оставляю на вешалке на двери кабинета, а сам надеваю спортивные брюки, кроссовки, водолазку и лыжную шапочку. Температура в последние дни едва переваливает за сорок[39]39
  По Фаренгейту; 4–5 градусов Цельсия.


[Закрыть], самое то для бега. Зато вечерние потемки немного мешают, особенно когда приходится лавировать в толпе на оживленной улице.

В патио бара почти пусто, хотя там работают обогревательные лампы – после ковида город позволяет ресторанам обслуживать посетителей на открытом воздухе даже поздней осенью. Однако желающих бросать вызов стихиям не так уж много – человек пять-шесть в толстых куртках сидят за столиками и пьют коктейли.

Обычно я стараюсь добежать до переулка к восьми, когда мы обмениваемся сообщениями. Но сегодня пятница, а в пятницу и по выходным мы не переписываемся, так что я здесь не за этим.

Нет, сегодня я хочу взглянуть на место, где живет Кристиан.

Перед фасадом его дома на Винчестер есть изгородь, но не серьезная, а так, чтобы собаки с улицы не забегали. Парадное крыльцо ведет к двери, солидной такой, с домофоном. В боковом проулке – гаражи. Гараж Кристиана – третий от входа, сразу под его студией. Вход в его гараж, как и в гаражи почти всех его соседей, преграждает автоматическая дверь, на удивление надежная.

И все-таки входить лучше всего именно здесь. Меньше риска, что тебя увидят, – в переулке почти нет света. А если воспользоваться гаражной дверью, пока хозяин потягивает коктейли в патио бара «Вива Медитеррейниа», то вокруг совсем никого не будет.

Именно так к нему входит Вики. Не поднимается по парадному крыльцу и не звонит в домофон у всех на виду, не идет по лестнице, где всегда можно нарваться на соседей, а прямо из темного гаража прошмыгивает в квартиру.

Чем же сегодня вечером занят ты, Кристиан, пока Вики в отъезде? Может, выпиваешь и прожигаешь жизнь где-нибудь со своим приятелем Гевином?

Не возражаешь, если я загляну к тебе в квартиру?

Хотя нет. Не сегодня. Может, попозже когда-нибудь…

49. Вики

– Хорошо, что ты приехала. Они любят, когда ты у нас. – Адам протягивает мне бокал пино. Мы сидим и смотрим, как Мейси и Мария, Эм-энд-Эмс, играют друг против друга в баскетбол на подъездной дорожке.

– Мне тоже у вас нравится. – Я застегиваю куртку до самого подбородка. Было бы здесь еще потеплее…

– Еще не передумала переезжать к нам?

– Если вы не передумали, то и я нет. Планирую в ноябре, в районе Дня благодарения.

Я смотрю на Адама. Ему нет еще сорока, но на висках уже проглядывает седина. Адам Тремонт, истинный американец, пышноволосый, улыбчивый и добродушный, с детства не знавший, каково это – жить без денег, из тех, у кого жизнь идет как по маслу. Он и моя сестра Моника были Идеальной Парой, Барби и Кеном, красивыми и харизматичными, излучали энергию и позитивные вибрации. Помню, как, глядя на них, я попеременно то ощущала тошноту от такой идиллической картинки, то начинала умирать от зависти к сестре и ее везению.

Адам встретил Монику в колледже – и сразу вскружил ей голову, в хорошем смысле. Адам вообще всегда был хорошим.

– Вчера, – вдруг говорит он, – Мейси спросила меня, похожа ли она на маму.

– Похожа, – уверенно отвечаю я. – Хотя Мария больше. В детстве она походила на тебя. А сейчас посмотри на ее лицо – вылитая Моника.

– Вижу. Иногда мне даже страшно становится…

Вот и мне тоже. Страшно видеть, как сестра все больше и больше проявляется в облике своих дочерей – женщина, которой я не помогла вовремя…

Я подталкиваю зятя локтем.

– Ну а ты – так и будешь один вековать?

– Хм. – Он допивает вино и качает головой. – Ты про свидания?

– Про них.

– Ну… было у меня… целых два. Ничего серьезного.

Тринадцатилетняя Мария блокирует бросок Мейси, которая младше на три года. Мейси жалуется – так нечестно, Мария выше и старше.

– Знаешь, они тебя поймут, – говорю я. – Сначала, конечно, будет немного неловко, но они привыкнут.

– Не уверен, что я сам привыкну. Все эти онлайн-свидания – это же просто для чокнутых. Мне не нравится. Если у меня и будет еще что-то в таком духе, то только по старинке, как раньше.

– Ты парень красивый, успешный. Думаю, у тебя еще все сложится.

– Я уже в этом не уверен – ни в том, ни в другом.

Эти слова привлекают мое внимание, и я делаю глоток вина, чтобы подумать. Родители Адама открыли в свое время сеть микропивоварен, и дела у них шли хорошо. Адам, единственный ребенок, унаследовал семейное предприятие лет десять тому назад и тоже ни на что не жаловался, пока ковид не нанес его бизнесу сокрушительный удар.

– Рестораны только-только выходят на доковидные уровни, – говорит он. – Хорошо, что мы занялись розничными продажами еще до пандемии, это нас спасло. Уж что-что, а покупать спиртное люди даже под страхом смерти не перестали.

– С деньгами все еще туго? – спрашиваю я так, словно и не думаю ничего выспрашивать, а просто поддерживаю разговор.

– Да, туговато. На той неделе закрылась еще одна пивоварня.

– Я не знала… Мне жаль.

Адам горько усмехается:

– Будь Моника сейчас здесь, она велела бы мне смотреть вперед, а не оглядываться на прошлое.

Точно, она была такая. И я рада, что Адам запомнил ее такой, потому что это была та Моника, которую он встретил в колледже, та Моника, в которую он влюбился, и та Моника, которая родила ему детей. Но не та, которая повредила себе спину, подсела на оксиконтин и сама не заметила, когда пересекла ту черту, за которой ее потребность в оксиконтине как средстве от болей переросла в потребность в оксиконтине как таковом; не та, которая совершила немыслимое – немыслимое для прежней Моники, по крайней мере, – бросила семью и ушла к мужчине, который был более чем счастлив, снабжая ее болеутоляющим опиатом.

В то время именно я была единственным доверенным лицом Моники – если так можно называть человека, которому, в отличие от всех остальных, она дозволяла хотя бы краешком глаза заглянуть в ту бездну, куда уже затягивал ее наркотик, постепенно выдавливая из ее жизни все остальное. Может, сестра и доверяла мне потому, что я сама была неудачницей, черной овцой нашего семейства, и ей было не так стыдно передо мной, как перед Адамом. Да и расстояние между нами было куда больше – триста миль, так что общались мы по телефону. Поэтому я, кстати, и не поняла, насколько далеко у нее все зашло, – ведь я же не видела, какой она стала…

А может, это я только оправдываю себя. Я, младшая оторва-сестра, пыталась уговорить ее издалека, строчила ей эсэмэски. Но ведь она – первая красавица школы, королева выпускного бала, которая поступила в колледж, вышла за богатого и красивого парня и родила ему двух детей, – разве могла она принимать всерьез мои советы? Кто я была такая – неудачница, которую выгнали из школы и которая в жизни не приняла ни одного нормального решения?

И все же я понимала, что Моника свернула не туда, что наркотик лишает ее здравого смысла. Я понимала, что кто-то должен серьезно поговорить с ней, объяснить ей, что происходит.

Сделала ли я все, что могла? Или в глубине души наслаждалась, видя, как мисс Безупречность наконец-то сверзилась со своего пьедестала?

– Тебе нужны деньги, Адам? – спрашиваю я его в лоб.

– А ты что, предлагаешь? – Это вполне в его духе – перевести разговор в шутку. – Ничего, мы справимся. Придется, конечно, немного поприжаться. Может быть, даже закроем еще сколько-то пивоварен… Девочки, холодает! Заканчивайте игру!

Мейси протестующе воет – старшая сестра ведет в счете, и младшей совсем не хочется уходить спать проигравшей.

– Ну, еще чуть-чуть, – канючит она.

Адам, видимо, на это и рассчитывал. С этими девчонками все время приходится торговаться, приказов они не понимают – любое распоряжение для них лишь повод для переговоров. А для самого Адама это повод сменить тему.

Он тяжело вздыхает:

– Надо же, как жизнь поворачивается… Тебе кажется, что у тебя все схвачено, все рассчитано на несколько шагов вперед, все идет по плану, и вдруг… – Он щелкает пальцами. – Все, во что ты верил, все, на что полагался, – раз, и нету.

– Ага.

– Только мы… начали приходить в себя после Моники… Тот год, когда она сначала сбежала и мне приходилось снова и снова объяснять девочкам, что это не из-за них, а из-за наркотиков, а потом умерла, и всякая надежда на ее возвращение…

– Я знаю.

– И только мы начали выползать из всего этого, из этих двух самых страшных лет моей жизни, как на тебе: ковид. Половина моих пивоварен уже закрыта, и сколько еще придется закрыть, кто знает…

Я стискиваю его руку.

– Тише, они услышат…

Адам смотрит на дочек, но те не обращают на нас никакого внимания, продолжая резаться в некое подобие баскетбола на парковке у дома.

– Ой, прости. Знаешь, бо́льшую часть времени я не такой. Только иногда позволяю себе поныть немного, особенно после пары стаканчиков вот этого, – говорит он, приподнимая бокал. – Вот тогда все и накатывает снова.

– Ты имеешь полное право на свои чувства. К тому же все это пройдет, все будет хорошо…

Он улыбается мне:

– Ты тоже советуешь мне смотреть только вперед, да?

Точно. Как всегда говорила Моника: смотреть надо вперед, а не назад.

Хотя назад оглядываться тоже иногда надо.

50. День после Хэллоуина. Джейн

– Не знаю, следует ли мне говорить об этом, но… Лорен и Конрад разводились. – Шари Роу откидывается на спинку стула в комнате для опросов свидетелей и смотрит на них, ожидая их реакции. Она – последняя из ближайших подруг Лорен, живущих в городе, которых Джейн Бёрк и Энди Тейт опросили за сегодня.

– Мы знаем, – отвечает Джейн. – Как Лорен чувствовала себя по этому поводу?

– Ну, это, конечно, не самое счастливое время, но… – Шари тридцать шесть лет, она разведена, работает учительницей в одной из центральных школ города. Гламурная, самоуверенная, одна из тех женщин, с которыми Джейн никогда не ощущала родства, но все подруги Лорен были именно такими. Вся страничка Лорен в «Фейсбуке» полна фото этих женщин в клубах, за поздними завтраками на уикендах, на занятиях йогой, в спокойные моменты «киновечеров».

– Что – но?

– Я бы сказала, что Лорен была готова перевернуть страницу. С Конрадом у них уже давно стало плохо. Так что никто из нас не удивился. Но роман… Она никогда ничего такого не говорила.

– А вы этого ждали? То есть вы полагаете, что она обязательно сказала бы вам?

Шари задумывается.

– У всех есть свои секреты, верно? Но мы в нашем дружеском кружке всегда были довольно откровенны друг с другом. Что мы только не обсуждали! И всегда прикрывали друг другу спину. Так что скажу одно – если б она захотела закрутить роман, от желающих не было бы отбоя.

– Она привлекала мужчин?

– О да, каждый раз когда мы выходили – все вместе, конечно. Она снова начала выходить с нами в этом году, когда у них с Конрадом все стало совсем плохо. Мужчины так и вились вокруг нее. Да вы сами на нее посмотрите… – Тут она застывает, глаза затуманиваются – вспомнила, что уже никто и никогда не сможет снова посмотреть на Лорен. – Думаете, у нее был роман и тот парень… убил ее?

– Мы проверяем все версии, – говорит Тейт, которому опросы привлекательных подружек Лорен Бетанкур доставляют видимое удовольствие.

– Мне кажется… – Шари наклоняет голову, – по-моему, она не могла дождаться, когда снова вырвется на свободу. Говорила, что ей не хватает секса. А я по своему опыту знаю – если с браком что-то не так, первым страдает секс.

– Вот как? – Джейн старается скрыть свой интерес. – И когда Лорен говорила, что ей не хватает секса?

– О, в самый последний раз, когда мы выходили все вместе.

– В прошлый четверг, двадцать седьмого октября? – Именно в тот день все шесть подружек ходили в танцевальный бар на Ривер-Норт.

– Верно. Господи, всего неделя прошла… Я все еще не могу… не могу поверить, что ее больше нет. – Женщина мотает головой, смаргивая слезы.

Джейн украдкой бросает взгляд на Энди – у того пляшут брови.

* * *

– Ну, что там у нас из последнего? – говорит шеф, с хрустом разгибая спину. Девять вечера давно минуло, но никто, похоже, и не думает идти домой.

– Так, во-первых, телефоны, – начинает Джейн.

– Мы отследили телеком провайдера того телефона, которым пользовалась Лорен, и того телефона, с которым она переписывалась, – говорит Энди Тейт. – Оказалось, он один и тот же. Мы пытались отследить второй телефон при помощи csli в реальном времени, но не смогли его засечь.

– Его телефон наверняка выключен, – говорит шеф.

– Да, его телефон выключен. Поэтому и сигнала нет.

– Может, лежит вместе с хозяином на дне реки…

Джейн приподнимает плечо. Версия самоубийства не вызывает у нее особого доверия. Конечно, последняя эсэмэска – Я иду к тебе. Надеюсь, там ты примешь меня и позволишь любить тебя так, как ты не хотела быть любимой здесь – недвусмысленно указывает на его намерение лишить себя жизни. Но говорить о самоубийстве – это одно, а совершить его на самом деле – совсем другое.

– Хронологическая расшифровка будет готова дня через два, – говорит она.

– Хорошо. Еще что-нибудь?

– Подруги Лорен, – говорит Джейн. – Их пятеро, нам удалось поговорить со всеми. И все сообщают одно и то же. Лорен разводилась с Конрадом, то есть проходила через тот момент, когда ты не знаешь, что будет дальше с твоей жизнью. Но она спешила сделать новый шаг. И еще, совсем недавно, в прошлый четверг, когда Лорен с подругами ходила в город на танцы, она сказала им, что ей «не хватает секса».

– Ей не хватало секса?

– Ага, – говорит Энди Тейт. – Читаешь эти эсэмэсочки, и кажется, что она и ее дружок трахались так, что у обоих глаза на лоб лезли. А на самом деле она не говорила ни о нем, ни о том, что у нее роман, вообще ни о чем таком, и, самое главное, не говорила ничего своим подружкам. Они убеждены, что Лорен была верна Конраду.

– Так что добавьте это к тому, что мы уже выяснили, – продолжает Джейн. – Женщина скрывает свою интрижку от ближайших подруг. Она врет своему бойфренду в эсэмэсках – по крайней мере, в той, где говорит ему, что Конрад спит с ней и храпит, в то время как мы выяснили, что он уже не жил тогда дома.

– Короче, она никому не раскрывала свои карты, – говорит шеф и делает гримасу. – Похоже, у этой женщины был план.

Джейн кивает:

– Да уж. Тайная жизнь Лорен Бетанкур становится все интереснее и интереснее…

* * *

Выйдя из кабинета шефа, Джейн и Энди встречают сержанта Мэтью Муни, который решительно направляется к ним с какой-то бумагой в руке.

– Привет, Мэтт.

– Вы хотели информацию по жертве.

– Да. Что, у Лорен были приводы?

– Не совсем, но кое-что все-таки было. Взгляните-ка вот сюда…

Джейн берет у него бумагу и видит пэдээфную копию старого полицейского отчета. Она читает, а Энди Тейт заглядывает ей через плечо.

– Черт меня побери, – шепчет Джейн.

– У этой истории может оказаться продолжение, – говорит Энди. – Хотя дело давнее… Кто знает, может, этот парень давно переехал и живет где-нибудь в другом месте?

– Не переехал, – отвечает Джейн. – По крайней мере, в последний раз я видела его именно здесь.

– В последний раз… ты что, знакома с ним, Джейни?

Джейн поднимает глаза к потолку.

– Ну, не то чтобы прямо знакома… Выпуск две тысячи третьего года, «Грейс консолидейтед». Он говорил торжественную прощальную речь от нашего класса. Тихий такой парень, скромный, необщительный… Да, еще он хорошо бегал – отлично даже. Пять лет тому назад у нас была встреча одноклассников, я там была, видела его, но мы с ним и пары слов друг другу не сказали.

Энди берет из рук Джейн отчет и снова пробегает его глазами сверху донизу.

– Что ж, сержант Бёрк, похоже, вскоре тебе предстоит внеочередная встреча с бывшим одноклассником. Саймоном Добиасом.