Текст книги "Четырёхгорка"

Лес

У входа в лес стояла жаба. Нет, не стояла, а лежала или сидела и как будто охраняла вход. И он увидел её такой.

Странные чувства овладели им. В других обстоятельствах он бы просто рассмеялся, а тут даже не улыбалось.

Неужели это кто-то играет с ним, как бывало в жизни не раз? Но там всё происходило на бытовом уровне, какая-нибудь чушь кухонно-лестничная. А тут лес. И жаба умная на входе. Помаргивает редко, дышит часто – дёрг-дёрг своим подбородочком.

И он вошёл.

Травы зашелестели. Листья зашептались. Булькнула какая-то птица – и всё опять стихло.

И тут он вспомнил. Вспомнил, что ходил в этот лес с мамой за маслятами и белыми. Была здесь полянка белых, между канавами мелиораторов, через которые он любил перепрыгивать для тренировки – спортом тогда увлекался.

Тогда ещё ему показалось, что прыгать здесь не совсем уместно, но всё же прыгал – мышцы ног должны работать.

А сейчас кому он здесь нужен?

Пришёл сюда потому, что уже десятки лет грезил этим неказистым, запущенным, перекопанным леском.

Лес являлся ему во сне и наяву, в воспоминаниях и размышлениях, а он всё не мог понять зачем: удивлялся, игнорировал, обвиняя себя в мнительности.

Теперь он понял. Понял, что здесь им было лучше всего. Мать и сын. Сын и мать.

Она здесь живая. И он потом будет жить здесь. Это их территория. Здесь они и тогда никого не встречали. Они были одни в том времени.

Значит, в пространстве есть территория каждого: ты – и больше никого. Или – мы одни.

Вскрикнула птица, как камень, брошенный в воду.

Он её услышал. Он опять услышал зов облаков, давно им утраченный, услышал ветер и перемещение деревьев.

Время опять двинулось, заспешило. Пространство начало опять дышать, приобрело гулкость и определённость, как будто, придя в этот лес, он подзавёл свой… что?.. механизм?.. получил энергоподпитку?.. Опять не то…

Он глубоко вздохнул. Он понял, что это.

Это ангел-хранитель осенил его своим тёплым крылом. Это пролились чьи-то святые слёзы.

И сердце его стало мягче и душа добрее. Он схватился за спасительный белый свет и с трудом вытянул одну ногу из смертельного болота.

Новый адреналин
(Театралки)

Пьеса в картинках для двоих с мелочью

Картинка 1

Тамара и Нина выходят из супермаркета. В руках пакеты с продуктами.

– Ой, Томк, давай-ка присядем, отдохнём. У нас тут почти оазис для трудящихся: и тебе скамейки, и цветочки… Даже, вон, фонтан булькает. Ко мне приезжали родственники, так даже позавидовали. Мол, выйдешь из магазина – и дух перевести можно. После того, как с пустым кошельком выйдешь. И чеки проверить можно.

– Не говори, подруга! Правильно говоришь, я теперь тоже стараюсь чеки проверять. После того, как однажды мне две баночки икры красной пробили вместо одной. Взяла перед праздником. А они и рады. Люди берут много, глядишь, и проскочит.

– Да, точно. Я тут в Фэйсбуке прочитала, в ленте, что та же фигня и в Германии. Там одна взяла в числе прочего раскладушку типа шезлонга. Так ей тоже две пробили. Две раскладушки!.. Извините, фрау, мы ошиблись… А другая, из Голландии, тоже написала, что надувают. Только зазевайся. У меня такое впечатление, что всех торговых работников мира в одном профтехучилище готовят. Их теперь-то колледжами называют. В таком же Пушкин с Кюхельбекером учились. (Смеются.) Соберут на Гавайских островах каких-нибудь и семинар проведут, с психологами, с математиками разными… А тема семинара: «Надувательство – лучший бизнес».

– А можно тему назвать так: «Двойная бухгалтерия: новый адреналин».

– Зачем ехать на Гавайские острова адреналин получать? Посмотришь на цены, вон, в витрине выставлены, сразу получишь свою повышенную порцию. Ой, гляди, что это с парнем?

Молодой человек останавливается перед витриной, на которой указаны цены на продукты. Машет руками, бьёт с размаху пальцами по стеклу.

– Такой цены не может быть! И такой не может! Таких цен не должно быть вообще!

– Это, Томка, в подтверждение твоих слов – адреналин выходит. Надо бы парня успокоить.

– Тут, похоже, не успокаивать придётся, а умиротворять…

К парню подходят трое сверстников.

– Безобразие!

– Какое безобразие, блин!

– Обижают мальчика!

– Надо ему помочь!

То толкают парня, то обнимают, то трясут за плечи, заглядывают в глаза.

– Правильно, друг!

– Давай, бей витрину! Надо справедливость восстанавливать.

– Долой витрины!

– Давай, разнесём здесь всё!

– Чтоб этим гадам мало не показалось!

– Эй, оставьте парня, не видите – не в себе он!

– Ой, да тут красавицы нас заждались.

– Сумочки у них стильные…

– А сами-то как хороши! Вот эта, Сеня, тебе в невесты годится.

– Не-е, эта тебе. А мне вон та больше ндравицца, в платочке. Клёвая.

– Шли бы вы своей дорогой! Свалились на наши головы. Откуда вы такие взялись-то?

– А мы с Украины! Приехали с вами нашим счастьем поделиться!

– А тебе, мальчик, которая больше по вкусу? Выбирай!

Подталкивают парня к сидящим женщинам. Тот сопротивляется.

Тут подходит мрачный здоровый мужчина. Он только что вышел из супермаркета с рюкзаком. Не говоря ни слова, берёт под локоть парня, стучавшего по витрине. Уводит. Потом останавливается, поворачивается, оглядывает компанию. Молодые люди тихо схлынули. Мужчина, обращаясь к парню:

– Чего ушёл-то? Я один продукты должен таскать?

– Не могу я смотреть на это… Ведь маме деньги нужны на операцию…

– Не ссы. Выкрутимся. Найдём. (Уходят.)

– Ой, и напугала ты меня, Тома… И чего полезла? Они ж могли… не знаю, что с нами сделать.

– Знаю я эту публику. Да и ни с какой они не с Украины… Я каждый год туда езжу, к сестре. Обычная шпана начинающая, вонючая. Они и там, и здесь одинаковые, такие же майданутые.

– Да уж… Давай-ка пойдём отсюда подобру-поздорову…

– Пошли. Наверно, день сегодня такой.

– Точно! Я же вчера гороскоп слышала на сегодня. Там сказано: близнецам желательно из дома сегодня не выходить. Мы же с тобой близнецы.

– Близнецы-то мы близнецы. Только не по гороскопу, а по судьбе. Вот звёзды бы из твоей головы повытрясти, хотя бы пару десятков созвездий. Глядишь, и жёлтый карлик в глазах бы проклюнулся… Помнишь, наверно, ещё, что астрономы так солнышко наше называют.

– Какая ты, Тома, жестокая всё-таки! Раньше ты такой только на генеральной репетиции бывала.

– Да что ты, Ниночка! Ну извини меня! Это я просто… с перепугу.

– А ты тоже испугалась? Правда?

– Ой, да ещё как! Ведь получала уже по шапке. И не раз. Только не могу я видеть такую пакость. Вечно лезу…

Разбирают сумки и пакеты. Расходятся.

– А ты заходи ко мне в пятницу. Наши вернутся поздно, а по «Культуре» будут показывать запись мхатовского спектакля, вместе и посмотрим…

Картинка 2

– Вот. Пришла, можно сказать, по первому зову. Ой, подруга… А что это с тобой. Ты будто не в себе.

– Да как тебе сказать… Ты видела входную дверь?

– Конечно. И даже входила в неё. Дверь как дверь. Только загаженная какая-то. Таких дверей в городе пруд пруди – ободранных да в надписях разных…

– Я тоже долго относилась к этому так же: мол, много таких. А потом позвонила в контору: то ли ЖКХ, то ли СМУ, то ли ЭУ, то ли АУ. Не упомнишь, как и называется, меняются, как времена года. Позвонила, говорю: чего это дворник ни лестницу не моет, ни дверь входную? Да и лампочку над дверью хоть бы заменили – вечером и цифр домофона не видно. Тут диспетчер всё подробно внёс в свой компьютер, слышно было, как по клавишам колотит. Заколотил, номера заявок продиктовал. Говорит, будет сделано. Ждите. И правда: лампочку через две недели ввернули, ещё через неделю лестницу помыли. А во время мытья лестницы дворник позвонила, спрашивает – а по-русски-то плохо разговоривает, – вот, мол, эти коробки картонные можно выносить или нельзя? Отвечаю, что нельзя, это соседи холодильник купили, говорят: пока гарантия у холодильника не кончилась, пусть стоят. А гарантия-то целых два года…

– И будут два года держать этот хлам на площадке?

– Будут. Ребята стойкие. Так вот, сверкнула дворник чёрными своими глазками, ничего больше не сказала. А дверь так и не отмыла. Я ещё два или три раза звонила. Чего, спрашиваю, не отмывает? Пообещали: ждите. Не моет. Я опять вчера позвонила. А сегодня надпись рядом с дверью, уже на стенке появилась: «Акбар. Я тебя убьо».

– Думаешь, она грозится?

– Думаю, она. Кто ещё из местных напишет «убьо» через О?

– Чепуха какая-то, но страшновато, Тома… А может, это кому-то другому угрожают?

– Может быть. Но, знаешь, неприятно как-то… А слова эти на нашей стороне написаны, слева от двери, где наша квартира.

– Ну ты больше-то пока не звонишь в контору?

– Пока не звоню. Но противно. А всего-то просила чистоту поддерживать. Такая вот пакость.

– Начальство бы это провести вдоль всех дверей, как сквозь строй, чтобы видели, что где написано. А лестницу-то она моет теперь?

– Нет, не моет больше. Только раз вымыла. И надпись не стирает.

– Значит, она написала.

– Может быть.

Телефонный звонок. Тамара берёт трубку.

– Да, сынок. Сейчас найду. Вспоминаю. Я записала его телефон и положила на твой стол. Я сидела у компьютера. Вот. Ой, что-то не то… Написано: Борис Годунов и Василий Шуйский, стр. 53. Думаю, это не они звонили… Господи, да я же в карман кофты засунула. Записывай: 9215036248, Маргеналий Борисович. Интересное какое имя. Хорошо, Коленька, буду ждать.

– Тамара, так что ты будешь делать с дворничихой?

– Да ну её к черту! А то не засну сегодня.

– Ладно. Не будем… А я тут сама расстроилась. Слушай, Томка, а что такое случилось с театром?

– Что случилось?!

– Что-что… Случилось такое… Прямо беда какая-то!.. Вот мы были на той неделе в театре. Были?

– Ну, были. Ты меня пугаешь.

– Ты ничего не заметила?

– Заметила, конечно. Публика хорошо одетая, я бы даже сказала, шикарно одетая. Расфуфыренная, можно сказать. Не то что в говённые девяностые. Тогда шаромыжная была публика.

– Ну ты, Тамарка, даёшь. Ты подумай как следует. Напряги свою умную голову. Включи свою актёрскую память.

– Скажешь тоже, память. Дырки в памяти сплошные. В одно ухо влетает, а…

– …в другое вытекает.

– Нет, Нинка… Если бы только в другое. Во все дырки. (Пауза.)

(Смеются заливисто.)

– А про что мы разговаривали?

– А про память.

– А-а, да-да. И про дырки… А ещё про что?..

– Да иди ты!..

…………………………….

(Смеются ещё веселей.)

– Про театр говорили. Про что нам теперь ещё разговаривать? А ты думала, только про внуков можно?.. (С сомнением смотрит на подругу.) Я ж тебя спросила, что случилось. Не с внучкой. С театром!..

– Ой, да я совсем уже… Ну и кто в чём ходит в театр?

– Да не в этом дело, Тамарка! Помнишь, когда мы ходили раньше в театр, со сцены-то в зале, сама знаешь, ничего не разглядеть было. А в фойе полно было старушек. И такие они все были благообразные, ухоженные. Умные. А где они теперь? Нету!

– Дорого, наверно, стало.

– Ну а нам не дорого?

– Дороговато.

– Но мы-то ходим.

– Ходим.

– Подумай, Тамара, ещё.

– Наверно, потому, что много пошлости на сцене теперь.

– Эх ты-ы! Пошлее другое: это же мы их место теперь заняли! Мы – эти ухоженные и умные старушки и есть!

– Да-а. И верно…

Задумались. Пригорюнились. Потом посмотрели друг на друга. Опять расхохотались.

– Во! Именно – умные и ухоженные.

– Да. И не дуры.

– А что, умные и не дуры – не одно и то же?

– Конечно, не одно. Ты разве мало видела умных дур? Вспомни Антонину, например?

– Что ж ты хочешь… Она красивая была.

– Красивая – и не дура? Кто ж тебе поверит?.. А как умно устраивалась…

– Да ну тебя. Нашла кого вспоминать. Кстати, насчёт дур. Слушай, Нинка, а неужели мы похожи на этих, которых два мужика по телевизору изображали, помнишь, на всех праздничных концертах? Повяжут платочки и начинают кривляться, своё гендерное превосходство являть. Сами козлы козлами, а изображают…

– Верно, Томк. Напялили кофты, рожи идиотские корчат. А может, они голубые?

– Поди определи тут… Иных за километр учуешь. А про этих сказать не могу. Экран искажает. Какая-то помеха идёт.

– Хотя бывает смешно.

– Конечно, смешно. Ещё бы! Мужики в юбках, в платочках старух представляют кривляющихся. Смешно, аж транссексуальные колики пошли! Так и мы сможем, если напялить пиджаки и кепки или шляпы мужские.

– Можно и в бейсбольных. Унисексуально!

– Нет уж, подожди, подруженька… Давай-ка и мы нарядимся и попробуем кое-что изобразить. Небось не разучились.

– Ой, да, я вижу, режиссёр в тебе проснулся! Тьфу ты! Опять мужик всплыл… Как утопленник, только с запозданием… лет на двадцать.

– И не говори, Томка. Опять приехали. Ум ужиков разговоры всегда бабами заканчиваются. А у нас, выходит, мужиками. И в сё же проснулись во мне (гладит живот) не один, а сразу два мужика – и режиссёр, и драматург. Можно я пороюсь тут у тебя? Ведь для дела! (Достаёт из шкафа мужской пиджак, находит шляпу, примеряет. Тамара её было останавливает. Но Нина делает стильную стойку.) И ведьма! Нет, волшебник! Ремарка: Смех в зале.

Тамара в это время тоже, сначала неуверенно, а потом с азартом прибарахляется и тоже делает перед зеркалом эффектное па. Она в бейсболке на голове. Обе приглаживают обновки, привыкают.

– О-о! Хороши.

– Так хороши.

– И так.

(Заливаются смехом.)

– Одним словом, театр двух актрис.

– В отставке.

– И с персональной пенсией.

– У тебя сколько?

– У меня девять.

– А у меня десять!

– У, буржуйка!

– Сама быдло!

– Зато ухоженное и умное!

– Вот за такое лицедейство и платят.

– Хорошо, что 9 и 10 тысяч, а не лет!

– Будем точны: Театр двух мужи́чек.

Встают рядом. Смотрят в зеркало. Поют:

 
– За рекой, за лесом, солнышко садится,
Что-то мне, подружки (мужи́чки), дома не сидится…
 

– Кого мы изображать-то будем?

– А давай Валеру Селюнина и Валю Дударова.

– Давай. Только надо ещё двое усов и бороду сочинить.

– А давай-ка мы без волосяного покрова обойдёмся.

– Нет, покров как раз необходим. Для убедительности. И для окончательного подтверждения их достоинств.

Картинка 3

Прихорашиваются. Тамара достаёт бутылку водки.

– Настоящая?

– А ты думала… Держу только настоящий продукт.

– Томка! Мы ж с тобой назюзюкаемся. А мне ещё домой переться, в Петергоф.

– Ну а как мы войдём в роли, не узнав, как хорошие темы для разговора мужские языки развязывают? Один раз проверим и запомним ощущения. Забыла, что ли, как надо над ролью работать!

– Ладно тебе придумывать. Будто я пьяной тебя никогда не видела.

– Одно дело видеть в женском обличии, а другое дело – в мужском. Ты ведь, в роли травести никогда не выпивала?

– Как можно, на сцену ж выходить!

– Вот я и говорю: наливай! Это тренинг, запоминай.

Режут хлеб, готовят закуску. Наливают.

– Ну, поехали. Со свиданьицем.

– Ух! Надо же, как всегда, горькая… Слу-ушай, Томк, а ведь теперь не рекомендуется на сцене ругаться матом и выпивать.

– Да?! А онанизмом заниматься тоже не рекомендуется?! Ты вспомни, что мы в прошлом сентябре смотрели. Хоть и ушли со второго акта, но ведь видели.

– Да, такая гадость… Хотя за это сейчас и государственную премию присудить могут.

– Ладно, давай ещё по одной и остановимся. То есть приступим к действию.

– Валера, а ты смотрел вчера «Зенит»?

– Смотрел. Но кусочками. Видел, как второй гол забили. Но купил сегодня «Спортэкспресс», а там пишут, что Халк с Данни поругался. Из-за того, что тот пас плохой дал. Говорит, что техника у Данни хромает.

– Так и сказал? Не может быть… Ведь у Данни техника ого-го…

– Это Халк придирается. Наверно, хочет из «Зенита» уйти. Платят-то хорошо, а замёрз, видимо. Бразилец… Даже руку тренеру после замены не пожал.

– А мне-то моя бывшая, когда захожу к ним и включаю ящик, говорит, что лучше бы языком молол, чем залезать в эту тару телевизионную. Говорит, что у японца одного, кажется, как это… Кобы Абы есть роман, в котором человек носит на себе ящик. Залез головой в ящик и носит. По городу ходит и вообще везде. И живёт в нём.

– Нет, наверно, это был не японец. У японцев фантазия плохая. Это скорее всего грузин был. Те любят придумывать, песни распевать… И Коба – имя грузинское. Наверно, это грузин придумал.

Чокаются, пьют.

– Нет, ты тут не спорь. Моя бывшая лучше тебя знает. Тут она не врёт. Что денег мало даю – врёт. Отдаю точно, сколько по закону положено – треть зарплаты.

– Надо будет взять почитать. Как говоришь? Кабы Аба?

– Как-то так. Может, Кааба Аба.

– Я ей позвоню, уточню.

– Не надо звонить!

– А как же я узнаю?

– Не надо звонить. Спросишь в библиотеке. Они догадаются, найдут.

– В библиотеку идти надо. А твоя бы дала… Почитал бы.

– Я тебе дам «дала». Могу прямо сейчас.

– Да ладно ты. Интеллигентный человек. Электриком работал. Поговорить уж нельзя.

– Нельзя. Наливай лучше.

Пьют, не чокаясь.

– Не могу больше, Нинка!

– Чего ты?

– Сейчас же до мордобоя дойдёт!

– Дойдёт.

– Нам-то что с тобой до их разборок?!

– Ну тогда, давай сыграем попутчиков по автобусу.

– И пить больше не будем. А то завтра голова будет раскалываться.

– А главное, лицедейство под градусом – это хулиганство. Не забыла уроков нашего Великого?

– Забудешь тут. Он же меня чуть не выпер с третьего курса.

– Ой, а я забыла. За что?

– А я на своём видении настаивала в «Волках и овцах» Островского.

– О-о, да, он точно был волком. Терпеть не мог возражений.

– Ладно, давай теперь попутчиками в автобусе прикинемся.

– Следующая остановка «Дворец спорта».

– А вы не скажете, сколько остановок до «Пролетарской»?

– О, вам ещё пилить и пилить. Минут двадцать пять. Вздремнуть ещё можете.

– Спасибо. А откуда народ-то валит?

– Да с хоккея. СКА играл с московским «Динамо». Задавили их, молодцы!

– Меня это мало волнует. Побывал как-то, давненько это было, на встрече со знаменитым армейцем Трутовым. Спрашиваю: а кто из тренеров, на ваш взгляд, наиболее достойный человек? Улыбнулся он, отвечает так как-то, знаете, зло и нехотя, что, мол, все они кровопийцы. И умер Трутов рано, в 52 года. Правда, говорят, от цирроза печени. Но с тех пор перестал я спортом интересоваться. Как отрезало. Бывает такое: прилетят 2–3 слова – и изменят жизнь.

– Что-то вы не то говорите. Спорт многих спас от влияния улицы. От тюрьмы спас.

– И поотвинчивал головы многим и загубил перегрузками. А потом от пьянки они погибли. Ведь когда пик жизни позади, позади и слава, и деньги, а маститыми тренерами становятся единицы, чем человеку заняться, чтобы всё это забыть?

– Вы ведёте вредную агитацию. Как будто не знаете, как счастлив был народ, когда Олимпиаду заслужили и выиграли.

– Вот именно – заслужили. Поползали на брюхе, чтобы получить Олимпиаду, а теперь гордятся, потом чуть бойкот её не получили. И на что деньги ухлопали…

– Слушай, попутчик, ты чего-то не то говоришь. Из болота, что ли, всплыл: всё ему не так, все в стране сволочи…

– А что здесь хорошего? Вон толпа вывалила. Идут счастливые, кричалки кричат, смотреть тошно.

Слышится кричалка: «Наш СКА готов для броска! Динамо – СКАтертью дорожка!»

– Ишь ты, какой заводной… Ты бы лучше вышел по-хорошему пораньше, а то ненароком… здесь вон фанов-то много едет, заметил, как прислушиваются? Всякое бывает…

– Нинка, так не пойдёт… опять разборка. Что же это нас так тянет на неё! Ужас какой-то! Чуть что – идёт на скандал.

– Давай ещё одну мизансцену пройдём. Сканируем мужиков в очереди.

– Вы, девушка, наверно, любите что-нибудь сладкое с чаем вкушать. У вас такой вид цветущий. С кофе? Тем более. Это хорошо, я ведь тоже кофе люблю чёрный.

Подходит торопящийся покупатель.

– Девушка, а есть у вас «Бурмэйл», чёрная пачка?

– А вы не видите, что я разговариваю с девушкой?

– Так вы же разговариваете, а я покупаю.

– Что значит разговариваете? Что это вы так неуважительно: раз-го-ва-риваете?.. Да, разговариваю. И покупаю. Может, я девушку покупаю. Вместе с киоском.

– Девушка, дайте, пожалуйста, пачку, и я отчалю. Оставлю вас одних на этом торговом причале…

– Томка, они опять скандалят. Ведь всё к драке идёт!

– Да, подруга, что-то у нас сегодня день скандальный. Всё какой-то Фрейд лезет и лезет. Того гляди и мы с тобой поцапаемся. Это из-за этих, которые к нам привязались, у магазина.

– Знаешь, Томка, я тут смотрела передачу про одно животное, которое в Мексике живёт. Водяная такая тварь. Так вот, когда вода пересыхает, это животное превращается в другое животное, с другими признаками. И бегает уже по суше, как ни в чём не бывало. Учёные говорят, это оно при форсмажорных обстоятельствах проходит стадию выхода из куколки и становится взрослым животным. Наверно, и мужики так. Если война – они становятся взрослыми особями. Если нет войны, они или дерутся или матерятся, чтобы выйти из стадии куколки. Ну, когда не получается инициация, взросление то есть, предаются эпатажу, входят во все тяжкие. Иногда так и не выходят из этого состояния куколки до конца жизни. И ничего тут не поделаешь. Ничего не изменишь.

Тамара долго смотрит на подругу.

– Нин, ты что, философом стала после этих сцен? Эти перевоплощения не очень вредны для тебя? Справишься? (Щупает подруге лоб.)

– Ой, да ладно тебе смеяться, лучше дослушай.

– Просто я боюсь теперь за мужчин. Ты их сейчас приговоришь и к стенке – и из автомата, и в расход. Дети и внуки наши плакать начнут.

– Нет, дослушай, пожалуйста, подруга, а то забуду… Так ведь не все же они такие куколки. Некоторые говорят, что не куколки это вовсе, а пассионарии, их не больше шести процентов, они всем на земле вертят. На них всё и держится.

– Пожалуй, тут я с тобой соглашусь. Остальные ни пришей ни пристегни: кто с бутылкой, кто со спортом, кто первенство в семье всю жизнь доказывает, кто на рыбалку да в леса сбегает. А некоторые ещё подальше: всю жизнь вокруг земного шара гоняют – то на лошадях, то под парусом, то на собаках, то на воздушных шарах.

– Для таких, наверно, и войны локальные устраивают.

– А вот когда в космос массовые полёты начнутся – валом повалят туда. Зато там сразу вылупятся из куколок. Но здесь станет спокойней. А может, и скучней.

– Я вот удивляюсь, что у нас опыт какой-то негативный, с мужиками-то. Хотя у тебя, вроде, всё нормально было.

– Да ладно тебе… Просто это ещё одно подтверждение того, что актёру лучше не пить на работе. А у нас с тобой вроде как работа опять начинается. (Пауза.) Высидели мы сегодня кое-что… Что ж, назвалась груздем – полезай в кузов: записывай-ка давай всё и выдавай драму. Но лучше комедию. И с продолжением. Вернёмся на сцену, как спортсмены после тяжёлой травмы.

– Ой, а чего я-то опять?.. Давай лучше ты.

– Струсила, что ли? А кто живот себе гладил, говорил, что драматург и режиссёр проснулись? А?!

– Так страшно же!.. Ну ладно, попробую. А в режиссёры всё-таки, давай Наташку позовём.

– Пожалуй… Она и подтянет опять нас до уровня звёзд. Только бороду не забудь снять, а то так в ней и укатишь. Заметут как террористку.

– Ты, правда, поверила в меня, Тома?

– А что мне остаётся делать?!

– Тогда я побежала в драматурги! Жди инструкций.

Быстро собирается. Уходит. Тамара начинает убирать вещи. Задумывается. Долго держит в руках пиджак. Потом садится, прижимает его к лицу. Горько плачет.