Текст книги "Черное эхо"

– Только половинку.

– Я познакомилась с ним, когда мы оба работали в Вашингтоне. Я сейчас уже даже не помню, по какому поводу. Там он тоже был заместителем кого-то в Госдепе. Пару раз сходили вместе чего-то выпить. Вот и все. Через некоторое время он перевелся сюда. Когда встретил меня в лифте и узнал, что я тоже перевелась, начал названивать.

– Все время в ЦРУ, да? Или где-то близко?

– Более или менее. Так я предполагаю. Это не имеет значения, если он добудет то, что нам нужно.

– Более или менее. Я знал субчиков вроде него на войне. Сколько бы он нам сегодня ни сообщил, у него останется много больше. Такие субъекты… информация – их валюта. Они никогда не выдают ее сразу. Как он сказал, они ее структурируют. Тебя успеют убить, прежде чем они выдадут все целиком.

– Не могли бы мы сейчас помолчать?

– Конечно… Элли.

Босх провел остаток времени, куря и глазея на пустые стены. Этот тип не приложил больших усилий, чтобы сделать помещение похожим на кабинет. Не было ни флага в углу, ни даже портрета президента. Эрнст возвратился через двадцать минут, и к тому времени Босх уже курил свои вторые полсигареты. Когда помощник заместителя министра торговли и развития крупными шагами, но с пустыми руками подошел к своему столу, он первым делом сказал:

– Детектив, не могли бы вы не курить? Я нахожу это очень неприятным в закрытом помещении.

Босх загасил окурок о маленькое черное блюдечко на углу письменного стола.

– Извините, – сказал он. – Я увидел пепельницу. Я подумал…

– Это не пепельница, детектив, – неприязненно ответил Эрнст. – Это чашка для риса, которой три сотни лет. Я привез ее домой после того, как кончился мой срок пребывания во Вьетнаме.

– Вы там тоже были кем-то по торговле и развитию?

– Прости, Боб, ты узнал что-нибудь? – вмешалась Элинор. – Насчет имени.

Эрнсту потребовалось много времени, чтобы оторвать пристальный взгляд от Босха.

– Я узнал очень немногое, но то, что я все-таки узнал, может оказаться полезным. Этот человек, Бинь, прежде служил в сайгонской полиции. Капитаном… Босх, вы ветеран конфликта?

– Вы имеете в виду войну? Да.

– Разумеется, да, – сказал Эрнст. – Тогда скажите, говорит ли что-нибудь вам эта информация?

– Не слишком много. Основную часть своего мобилизационного срока я провел в полевых условиях. Мало что видел в Сайгоне, кроме разве американских баров и тату-салонов. Этот человек был капитаном полиции – должно ли это говорить мне что-нибудь?

– Полагаю, что нет. Так позвольте вам рассказать. В качестве капитана Бинь возглавлял в полицейском ведомстве отдел нравов.

Босх поразмыслил над этим.

– Что ж, он был, вероятно, так же коррумпирован, как и все остальное, имевшее отношение к той войне.

– Не думаю, что, проведя бо́льшую часть времени в полевых условиях, вы достаточно разбираетесь в положении вещей. В том, как работала система в Сайгоне. Не так ли? – заметил Эрнст.

– Так расскажите нам об этом. Судя по всему, это было по вашей части. По моей было постараться выжить.

Эрнст проигнорировал этот выпад. Он предпочел впредь игнорировать и самого Босха. Рассказывая далее, он обращался только к Элинор.

– На самом деле система была довольно простая, – сказал он. – Если вы занимались торговлей наркотиками либо человеческой плотью, игровым бизнесом или имели дело с любыми товарами черного рынка, от вас требовалась уплата местной пошлины – отстегивать небольшую долю в пользу заведения, так сказать. Эта дань отмазывала вас от местной полиции. Она практически гарантировала, что в ваш бизнес не будут вмешиваться – в определенных границах, конечно. Единственным предметом беспокойства при этом становилась военная полиция США. Конечно, их тоже можно было подмазать, полагаю. Такие слухи всегда ходили. Как бы то ни было, эта система действовала годами, с самого начала и вплоть до вывода американских войск, то есть, как я себе представляю, до тридцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят пятого года, когда пал Сайгон.

Элинор кивнула, внимательно ожидая продолжения.

– Американское военное вмешательство длилось больше десяти лет, а до него было французское. Поэтому речь идет о многих годах интервенции.

– О миллионах, – подсказал Босх.

– О чем вы?

– Речь идет о миллионах долларов прибылей в виде взяток.

– Да, совершенно верно. Десятках миллионов, если сложить все годы.

– И какова роль во всем этом капитана Биня? – спросила Элинор.

– Видишь ли, – сказал Эрнст, – наша информация, касающаяся тех лет и событий, состоит в том, что вся коррупция в недрах сайгонской полиции организовалась и контролировалась одной триадой под названием «Дьявольская тройка». Или вы им платите, или не ведете бизнес. Вот так просто.

И вот по случайному совпадению – или, вернее, совсем не случайно – в сайгонской полиции состояли три капитана, чья, так сказать, подведомственная сфера точно совпадала со сферой деятельности этой триады. Один из этих капитанов возглавлял отдел нравов. Другой боролся с распространением наркотиков. Третий отвечал за полицейское патрулирование. По нашей информации, эти три капитана на самом деле и представляли собой ту триаду.

– Вы все время повторяете «по нашей информации». Это что, информация, касающаяся торговли и развития? Откуда она у вас?

Эрнст снова произвел движение, призванное упорядочить предметы на столе, а затем холодно посмотрел на Босха:

– Детектив, вы явились ко мне за информацией. Если вы хотите знать ее источник, тогда вы ошиблись адресом. Вы обратились не к тому человеку. Ваше право верить тому, что я говорю, или нет. Мне это совершенно безразлично.

Двое мужчин сцепились взглядами, но больше ничего сказано не было.

– Какова их дальнейшая судьба? – спросила Элинор. – Членов этой триады.

Эрнст оторвал взгляд от Босха и сказал:

– После того как в тысяча девятьсот семьдесят третьем году США вывели войска, источник доходов триады в значительной степени иссяк. Но, как в каждом ответственном бизнесе, они предвидели такой расклад и заранее подумали, чем компенсировать потерю. И по нашим тогдашним сведениям, они существенно сменили направление деятельности. В начале семидесятых они перешли от обеспечения защиты операций с наркотиками в Сайгоне к тому, что, по существу, сами стали составной частью этой системы. Используя свои политические и военные связи и, конечно же, полицейский нажим, они закрепились в качестве брокеров всего потока неочищенного героина, который поступал из горной местности и переправлялся в Соединенные Штаты.

– Но это длилось недолго, – вставил Босх.

– Разумеется. Когда в апреле тысяча девятьсот семьдесят пятого года Сайгон капитулировал, им пришлось выбираться. Они сколотили миллионы – по приблизительным оценкам, от пятнадцати до восемнадцати миллионов американских долларов каждый. В новом городе Хошимине это имело бы мало ценности. Да им было там и не выжить. Триаде пришлось уносить ноги, чтобы не попасть в руки расстрельных команд армии Северного Вьетнама. И уносить их вместе со своими деньгами…

– И как же они это проделали? – спросил Босх.

– Это были грязные деньги. Деньги, иметь которые ни один капитан вьетнамской полиции официально не имел ни права, ни возможности. На мой взгляд, деньги можно было бы перевести в Цюрих, но вы не должны забывать, что имеете дело с вьетнамским менталитетом. Менталитетом, родившимся из неразберихи и отсутствия доверия. Родившимся из войны. Эти люди привыкли не доверять банкам на своей родине. Кроме того, и денег-то уже не было.

– Как? – озадаченно спросила Элинор.

– Они их постоянно конвертировали. Вы представляете себе, как выглядят восемнадцать миллионов долларов? Они же, вероятно, займут целую комнату. Поэтому они нашли способ их спрессовать. Так, во всяком случае, мы полагаем.

– Драгоценные камни, – предположил Босх.

– Бриллианты, – уточнил Эрнст. – Говорят, что настоящие, качественные бриллианты стоимостью восемнадцать миллионов долларов легко поместятся в двух обувных коробках.

– А также в сейфовой ячейке банковского хранилища, – добавил Босх.

– Вполне возможно, но прошу вас! Я не хочу знать того, чего мне знать не нужно.

– Одним из этих капитанов был Бинь, – сказал Босх. – А кто были остальные двое?

– Как мне сказали, еще одного звали Ван Нгуен. И он считается погибшим. Известно, что он так и остался во Вьетнаме. Погиб от рук двух других или расстрелян северовьетнамцами. Но главное, что он не покидал пределов страны. Это было подтверждено нашими агентами в Хошимине после капитуляции. Двум другим это удалось. Они прибыли сюда, получив пропуск, – полагаю, с помощью своих связей и денег. Тут уж я вам не помощник… Один из них был Бинь, которого вы, похоже, нашли, а второго звали Нгуен Тран. Он приехал с Бинем. Куда они отправились потом и чем здесь занимались – в этом я не могу вам помочь. Прошло пятнадцать лет. Как только они въехали сюда, они перестали быть в сфере нашего интереса.

– Почему вы позволили им въехать?

– Кто сказал, что мы позволили? Вы должны понять, детектив Босх, что значительная часть этих сведений была сведена воедино уже постфактум.

Эрнст поднялся с места. Это была вся информация, которую он отструктурировал для них на сегодняшний день.

Босх не хотел идти обратно в Бюро. Полученные от Эрнста сведения подействовали на его кровь, как амфетамин. Ему хотелось пройтись. Поговорить, побушевать, излить обуревавшие его чувства. Когда вошли в лифт, он нажал кнопку вестибюля и сказал Элинор, что они идут на улицу. Рабочие помещения ФБР сейчас казались ему тюрьмой. Он нуждался в большем пространстве.

В любом расследовании Босху всегда казалось, что информация должна поступать медленно, но верно – подобно тому, как песок медленно, но верно натекает сквозь узкую перемычку песочных часов. В какой-то момент в нижней части оказывается больше. И после этого песок в верхней половине как будто начинает двигаться быстрее, пока весь сразу, каскадом, не устремится в узкое отверстие.

Именно в этой точке расследования они находились сейчас с делом Медоуза, с делом об ограблении, со всей этой историей. Разрозненные факты начинали складываться в картину.

Через главный вестибюль они вышли из здания на зеленую лужайку, где на полукруглой площадке возносились девять флагштоков и восемь разных флагов плюс флаг штата Калифорния лениво полоскались на ветру. В этот день здесь не было никаких пикетчиков. Было тепло и не по сезону душно.

– Нам обязательно говорить о деле именно здесь? – спросила Элинор. – Я бы с бо́льшим удовольствием осталась наверху, где у нас под рукой были бы телефоны. Ты мог бы выпить кофе.

– Я хочу покурить.

Они двинулись в северном направлении, к бульвару Уилшир.

– Представь себе. Идет семьдесят пятый год. Сайгон вот-вот падет к чертовой матери. Капитан полиции Бинь платит неким людям, чтобы те вывезли его из страны вместе с принадлежащей ему долей бриллиантов. Кому он заплатил – мы не знаем. Но мы точно знаем, что он обеспечил к себе постоянное отношение как к высокопоставленной персоне. Большинство людей спасаются по морю, бегут на судах и лодках – а он летит. Всего четыре дня ему понадобилось, чтобы добраться от Сайгона до Штатов. Его сопровождает американский военный советник на гражданской службе, для того чтобы помочь уладить все формальности. Это Медоуз. Он…

– Возможно, сопровождает, – уточнила она. – Ты пропустил слово «возможно».

– Мы сейчас не в суде. Я буду излагать так, как я это вижу, хорошо? Потом, если моя версия тебе не понравится, ты расскажешь по-другому. – Она подняла руки, показывая, что сдается, и Босх продолжил: – Итак, Медоуз и Бинь вместе. На дворе семьдесят пятый год. Медоуз исполняет функции кого-то вроде телохранителя при беженце. Понимаешь, он ведь тоже оттуда уезжает. Он мог знать, а мог не знать Биня по своей предыдущей деятельности, связанной с оборотом и распространением героина. Есть вероятность, что знал. Вполне возможно, что он вообще все время работал на Биня. Сейчас он опять-таки может знать, а может и нет, что́ именно Бинь везет с собой в Штаты. Не исключено, что, по крайней мере, догадывается.

Босх замолчал, чтобы привести в порядок мысли, и Элинор нехотя подхватила нить:

– Бинь забирает с собой важную черту своей вьетнамской ментальности – неприязнь к банкам и банкирам. У него есть и еще одна проблема. Его деньги не кошерные. Его доходы нигде не задекларированы, официально они не существуют, и он не имеет права ими владеть. Он не может положить их в банк обычным путем, потому что тогда тайна всплывет и ему придется держать ответ. Поэтому он хранит свое немалое состояние самым удобным, после банковского вложения, способом – в сейфе банковского хранилища. А куда мы идем?

Босх не ответил: он был слишком поглощен своими мыслями. Сейчас спутники находились на бульваре Уилшир. Когда на светофоре зажегся зеленый, они вместе с потоком людей двинулись через дорогу. Оказавшись на другой стороне улицы, повернули на запад и двинулись вдоль живой изгороди, окаймлявшей ветеранское кладбище. Босх снова перехватил инициативу:

– Итак, Бинь помещает свою долю добычи в сейф. Теперь он в качестве беженца начинает воплощать великую американскую мечту. Правда, он богатый беженец. А тем временем возвратившийся оттуда же, с войны, Медоуз не может вписаться в мирную жизнь, не может найти свое место. Он не в силах преодолеть старые привычки и начинает заниматься кражами со взломом. Но здесь все не так просто, как в Сайгоне. Он попадается, проводит некоторое время в заключении. Выходит на свободу, вновь попадает в тюрьму, снова выходит, затем помаленьку переключается на более серьезные преступления и за пару банковских ограблений мотает сроки уже по федеральным тюрьмам.

В живой изгороди открылся проход, за которым шла вымощенная кирпичом дорожка. Босх свернул на нее, и теперь они оба стояли и смотрели на раскинувшееся перед ними пространство кладбища, на ряды надгробий с высеченными надписями. Отполированные и выскобленные непогодой, они белели среди моря травы. Высокая живая изгородь отгораживала это место от уличного шума. Неожиданно сделалось очень тихо.

– Здесь как в парке, – сказал Босх.

– Это кладбище, – прошептала Элинор. – Пойдем отсюда.

– Тебе вовсе не обязательно шептать. Давай пройдемся вокруг. Здесь тихо.

Элинор помедлила в нерешительности, затем все-таки направилась за ним по мощенной кирпичом дорожке, проходящей под раскидистым дубом, который осенял могилы павших в Первую мировую. Она снова подхватила эстафету:

– Итак, Медоуз отбывает срок в Терминал-Айленде. Каким-то образом он прослышал об этой реабилитационной программе для ветеранов Вьетнама – о «Чарли компани». О бывшем боевом полковнике, который ныне сделался кем-то вроде церковного проповедника и заправляет этой общиной. Заручившись его поддержкой, Медоуз досрочно выходит из Терминал-Айленда и уже в «Чарли компани» сходится с двумя старыми сослуживцами – по крайней мере, так мы предполагаем, – с Дельгадо и Франклином. Правда, для того, чтобы с ними сговориться, в его распоряжении имеется только один день – когда все трое находились там одновременно. Только один день. Ты хочешь убедить меня, что они разработали это предприятие за день?

– Не знаю, – ответил Босх. – Могли бы, конечно, но я сомневаюсь. Должно быть, оно было спланировано позднее, а не тогда, когда они после длительного перерыва встретились на этой ферме. Важно то, что они вместе или в близком соседстве пребывали в семьдесят пятом году в Сайгоне. Затем их пути вновь пересеклись в «Чарли компани». После этого Медоуз выходит на свободу, для отвода глаз работает на каких-то легальных местах – до тех пор, пока не заканчивается его испытательный срок. После чего увольняется и исчезает из виду.

– Вплоть до…

– До ограбления Уэстлендского банка. Преступники делают подкоп, поочередно вскрывают ячейки, пока не обнаруживают ячейку Биня. Или, вполне вероятно, они уже знают, которая ячейка его. Должно быть, они следили за ним, планировали ограбление и выяснили, где он хранит оставшиеся бриллианты. Нам нужно опять обратиться к документации депозитария и проверить, не бывал ли Фредерик Б. Рисли там в один день с Бинем. Держу пари, мы обнаружим, что бывал. Он увидел, какая ячейка принадлежала Биню, потому что оказался с ним в хранилище в одно и то же время. Затем, проникнув в подвал, они вскрывают его ячейку, а заодно и множество других, забрав их содержимое для маскировки. Гениальность замысла состояла в том, что они знали: Бинь не станет заявлять о похищенном имуществе, потому что легально это имущество не существует. О гениальности свидетельствовало и то, что они забрали кучу постороннего барахла, чтобы прикрыть свою истинную цель – бриллианты.

– Идеальное преступление, – задумчиво проговорила она. – И оно было таковым, пока Медоуз не заложил браслет с нефритовыми дельфинами. Этим он накликал себе смерть. Что опять возвращает нас к вопросу, которым мы задавались несколько дней назад. Зачем он это сделал? И еще одна странность: почему, если Медоуз был участником грабежа, он продолжал жить в такой дыре? Он ведь был богатым человеком, а вел себя как босяк.

Босх некоторое время шел в молчании. Это был вопрос, ответ на который он пытался сформулировать с середины их аудиенции у Эрнста. Он подумал о снимаемой Медоузом квартире. Она была арендована сроком на одиннадцать месяцев, за которые было уплачено вперед. Будь он жив, то должен был бы съехать как раз на следующей неделе. К концу их прогулки по саду надгробий все наконец встало на свои места. Больше песка в верхней половине часов не оставалось. Босх наконец заговорил:

– Потому что идеальное преступление было доведено только до половины. Заложив в ломбард браслет, он слишком рано проболтался, он подвел своих соучастников. Поэтому ему надлежало сойти со сцены, а им надлежало убрать с глаз браслет.

Она остановилась и посмотрела на него. Они стояли на подъездной дорожке в том секторе кладбища, где были захоронены погибшие во Второй мировой войне. Босх заметил, что корни второго старого дуба кое-где повредили ровный строй выбеленных дождем и солнцем надгробий. Покосившиеся белые камни напоминали кривые зубы, ожидающие ортодонта.

– Объясни мне, что ты только что сказал, – попросила Элинор.

– Эти люди вскрыли множество сейфов для того, чтобы скрыть тот факт, что в действительности охотились только за сейфом Биня. Это понятно?

Она кивнула. Они по-прежнему не трогались с места.

– Хорошо. Значит, для того, чтобы не выдать своей истинной цели, что им надо было сделать? Избавиться от содержимого всех остальных ячеек, так чтобы это имущество никогда не обнаружилось. Я говорю не об укрывании краденого. Я имею в виду: избавиться по-настоящему – уничтожить, утопить, закопать навсегда в таком месте, где это никто никогда не обнаружит. Потому что в ту самую минуту, когда объявится некое украшение, или какие-то старые монеты, или паевой сертификат, у полиции в руках окажется ниточка и она начнет искать.

– Значит, ты думаешь, Медоуза убили, потому что он заложил браслет? – спросила она.

– Не только. Через все это дело проходят и другие течения. Если Медоуз получил свою долю бриллиантов Биня, то зачем ему вообще понадобилось возиться с браслетом стоимостью несколько сот баксов? Почему он вел такую нищенскую жизнь? Это бессмыслица.

– Я за тобой не поспеваю, Гарри.

– Я сам не поспеваю. Но давай попробуем. Представим себе, что злоумышленники знали местонахождение Биня и другого капитана, Нгуен Трана, а также то, где они припрятали вывезенные из Сайгона бриллианты. Представим себе, что это были два разных банка и в каждом из них бриллианты лежали в сейфе. И представим, что преступники задумали ограбить и тот и другой. Они начали с банка, где хранил свои ценности Бинь. А сейчас собираются взяться за банк Трана.

Уиш кивнула, показывая, что следит за его мыслью. Босх почувствовал, как в нем нарастает воодушевление.

– Ладно. Но для планирования таких вещей требуется время – надо выработать стратегию, спланировать ограбление на то время, когда банк закрыт три дня кряду, чтобы вскрыть достаточное количество сейфов для прикрытия. А кроме того, нужно время, чтобы прокопать туннель.

Он забыл закурить. Теперь он понял это и сунул сигарету в рот, но продолжал говорить, не зажигая:

– Ты понимаешь?

Уиш кивнула. Он закурил.

– Хорошо, тогда каков был бы оптимальный следующий шаг – после того, как вы взяли первый банк, но еще не успели взять второй? Залечь на дно и не выдавать себя ни шорохом. Одновременно избавиться от всего, что было захвачено для маскировки из других ячеек. Ничего не оставляя у себя. Вы не можете позволить себе пользоваться краденым, потому что это может привлечь внимание и загубить второй проект. При этом, скорее всего, у Биня есть свои агенты, которые тоже занимаются поиском пропавших камней. Я о том, что на протяжении всех этих лет он, несомненно, понемногу обращал бриллианты в деньги и, очевидно, был знаком с сетью скупщиков. Поэтому грабителям необходимо было следить также и за ним.

– Итак, Медоуз нарушил их правила, – сказала Элинор. – Он заложил браслет. Его сообщники узнали об этом и с ним разделались. Потом взломали ломбард и выкрали браслет. – Она покачала головой, восхищаясь замыслом. – Если бы не это, преступление было бы идеальным.

Босх кивнул. Они посмотрели друг на друга, потом обвели взглядом зеленое пространство кладбища. Босх бросил окурок и затушил ботинком. Так же одновременно они подняли глаза на холм и увидели выросшие черные крылья Мемориала ветеранов Вьетнама.

– Что там происходит? – спросила она.

– Не знаю. Кажется, это точная копия Мемориала ветеранов Вьетнама. Уменьшенная в два раза. Искусственный мрамор. Я думаю, ее возят по всей стране – на тот случай, если кто-то не имеет возможности съездить в Вашингтон, увидеть оригинал.

У Элинор резко перехватило дыхание. Она повернулась к нему:

– Гарри, на этот понедельник приходится День памяти павших.

– Я знаю. Банки закрываются на два дня, некоторые – даже на три. Мы должны найти Трана.

Она повернулась и зашагала обратно. Босх бросил последний взгляд на мемориал. Длинные плиты искусственного мрамора со всеми выгравированными на них именами были вделаны в склон горы. Человек в серой униформе подметал перед ними дорожку. Тут же лежала кучка фиолетовых цветов от палисандрового дерева.

Гарри и Элинор молчали, пока не вышли за пределы кладбища и по бульвару Уилшир не зашагали к Федерал-билдинг. Тогда она задала вопрос, который Босх и без того всячески вертел в голове, но так и не находил подходящего ответа.

– Почему сейчас? Почему так долго? Ведь прошло пятнадцать лет.

– Я не знаю. Просто настало подходящее время. Просто время от времени люди, вещи, невидимые силы сходятся вместе неизвестно почему. Так я думаю. Кто знает? Может, Медоуз напрочь забыл о Бине, а однажды повстречал на улице, и вся эта история всплыла у него в памяти. Идеальный план… Может, это был даже не его, а чей-то еще план или он родился в тот день, когда все трое оказались вместе в «Чарли компани». Никогда не узнать ответа на все эти «почему?». На самом деле тут важны только «как?» и «кто?».

– Знаешь, Гарри, если они сейчас где-то под землей, роют новый туннель, тогда у нас меньше двух дней для того, чтобы его найти. Надо отправить несколько групп в систему коммуникаций и искать их.

Он подумал, что отправлять опергруппу в городские подземные сети, чтобы отыскать вход в воровской туннель, было бы проектом из области фантастики. Она сама говорила, что под одним только Лос-Анджелесом проходит более полутора тысяч миль туннелей. Можно не отыскать подкоп даже за месяц. Ключом к загадке должен стать Тран. Выйти на третьего капитана, а через него выйти на его банк. Там и надо искать грабителей и бандитов. Они же убийцы Билли Медоуза. А также убийцы Шарки.

– Как ты думаешь, Бинь выдаст нам Трана? – спросил он.

– Он не заявил о пропаже имущества, так что вряд ли он тот человек, который станет рассказывать о Тране.

– Верно. Я думаю, прежде нам надо попытаться найти его самим. Пусть Бинь станет нашей последней надеждой, на крайний случай.

– Я пойду запущу компьютер.

– Правильно.

Фэбээровский компьютер и те ресурсы, к которым он имел доступ, не обнаружили местонахождения Нгуен Трана. Босх и Уиш не нашли упоминаний о нем ни в архивах Управления автомобильного транспорта, ни службы иммиграции и натурализации, ни службы социального обеспечения, ни в анналах информационно-поисковой службы. Не помогла и база данных окружного архива Лос-Анджелеса о смененных именах, не было никакого следа в архивах Департамента водо– и электроснабжения, а также в списках избирателей и лиц, облагаемых налогом с недвижимого имущества. Босх позвонил Гектору Виллабоне и получил подтверждение, что Тран въехал в США в тот же самый день, что и Бинь, но дальнейший след терялся. После трех часов вглядывания в янтарные буквы дисплея Элинор выключила компьютер.

– Ровно ничего, – сказала она. – Он живет под другим именем. Но он не менял его легально – во всяком случае, в этом округе. Ни в каких списках этого человека нет.

Они сидели подавленные и молчаливые. Босх допил последний глоток кофе из пластиковой чашки. Шел уже шестой час, и помещение опергруппы вновь опустело. Рурк тоже ушел домой – после того, как его проинформировали о последних продвижениях в расследовании и было принято решение никого не отправлять в подземные сети.

– Вы себе представляете, сколько миль подземных каналов существует в Лос-Анджелесе? – спросил он. – Это все равно как система шоссейных дорог. Эти ребята, если они действительно находятся там, могут быть где угодно. Мы будем тыкаться впотьмах. Они обладают заведомым преимуществом, и кто-то из наших может пострадать.

Босх и Уиш понимали, что он прав. Они не стали спорить и налегли на поиски Трана. И вот потерпели фиаско.

– Итак, мы идем к Биню, – допив кофе, сказал Босх.

– Ты думаешь, он станет сотрудничать? – усомнилась она. – Он поймет, что если нам нужен Тран, значит мы знаем об их прошлом. О бриллиантах.

– Я не знаю, как он поступит. Завтра я иду к нему. Ты хочешь есть?

– Мы завтра идем к нему, – поправила она, улыбнувшись. – Да, хочу. Пойдем отсюда.

Они поели в гриль-баре на Бродвее, в Санта-Монике. Место выбрала Элинор, и поскольку оно было недалеко от ее дома, настроение у Босха было приподнятое, и одновременно он испытывал душевный покой. В углу зала, на деревянных подмостках, играло джазовое трио, но кирпичные стены заведения приглушали звук и делали его практически фоновым. После ужина Гарри и Элинор сидели в уютном молчании, крутя в руках чашки с эспрессо. Между ними присутствовала какая-то задушевность, которую Босх чувствовал, но не мог себе объяснить. Он совершенно не знал эту женщину с непроницаемыми карими глазами, сидевшую сейчас напротив него. Он хотел бы знать, что она думает. Да, они занимались любовью, но он хотел быть влюбленным. Он хотел ее.

Элинор же, похоже всегда знающая, что творится у него в голове, спросила:

– Ты идешь ко мне сегодня?

Льюис и Кларк находились через дорогу, на втором этаже парковочного гаража, чуть дальше от заведения «Бар и гриль», на Бродвее. Льюис был не в машине, а стоял, скрючившись у ограждения, ведя наблюдение сквозь объектив фотокамеры. Камера с далеко выдвинутым телескопическим объективом была установлена на треноге и нацелена на парадную дверь ресторанчика, в сотне ярдов от них. Льюис надеялся, что света от ламп над дверью, где стоял швейцар, будет довольно. В камеру была заряжена высокочувствительная пленка, но мигающая красная точка на видоискателе говорила о том, что снимать темно. Света отчаянно не хватало. Он решил, что все равно попытается снять – с треноги, с максимальной выдержкой.

– У тебя ничего не выйдет, – сказал стоявший у него за спиной Кларк. – При таком освещении.

– Не мешай мне выполнять мою работу. Не выйдет, так не выйдет. Кому какое дело?

– Ирвингу.

– Да хрен с ним! Он сам талдычит, что ему нужно больше документальных подтверждений. Вот пусть и получает. Я пытаюсь сделать только то, что требует от нас этот человек.

– Нам лучше попробовать спуститься поближе, вон к тому магазину деликатесов.

Кларк захлопнул рот и обернулся на звук шагов. Льюис по-прежнему стоял, прильнув глазом к фотокамере. Он был целиком поглощен этим занятием, ожидая, когда можно будет сделать снимок дверей ресторана. Шаги принадлежали мужчине в синей форме охранника.

– Могу я спросить, парни, что вы здесь делаете? – спросил страж.

Кларк предъявил ему свои полицейские регалии.

– Мы на службе, – сказал он.

Молодой чернокожий охранник подошел поближе взглянуть на значок и удостоверение и поднял руку, чтобы поднести их ближе к глазам. Кларк резко выдернул их у него из-под носа:

– Не трожь, приятель! Никому не дозволяется трогать мой значок.

– Там написано: «Управление полиции Лос-Анджелеса». А вы ведете слежку в Санта-Монике. Полиция Санта-Моники знает, что вы здесь работаете?

Кларк резко обернулся. Видя, что охранник все равно не уходит, он обратился к нему со словами:

– Сынок, тебе что здесь надо?

– В этом гараже мой пост, детектив Кларк. Я могу в нем находиться где захочу.

– С таким же успехом можешь валить отсюда на фиг! А то я…

Кларк услышал, как щелкнул затвор фотообъектива и звук автоматической перемотки. Он повернулся к Льюису, который выпрямился с ликующей улыбкой:

– Я сделал это! Снимок с ручной выдержкой!

Они снялись с места. Льюис сложил раздвижные подставки треноги и быстро забрался на пассажирское сиденье «каприса», которым они заменили свой черный «плимут».

– До встречи, браток! – садясь за баранку, бросил Кларк охраннику.

Машина резко подала назад, вынуждая охранника отпрыгнуть. Кларк, улыбаясь, посмотрел в зеркало заднего вида и выехал на пандус. Он увидел, как охранник говорит что-то по ручной рации.

– Болтай себе, приятель, – сказал он.

Машина СВР подъехала к будке на выезде из гаража. Кларк вручил человеку в будке парковочный жетон и два доллара. Тот взял все это, но не поднял черно-белую трубу, служившую в качестве шлагбаума.

– Бенсон велел вас задержать, парни, – сказал человек в будке.

– Что? Какой еще Бенсон, блин?

– Охранник. Он велел задержать вас на минутку.

Как раз в этот момент детективы из СВР увидели, что Босх и Уиш проехали мимо гаража, держа путь на Четвертую улицу. Они их упустят! Кларк сунул под нос сторожу вытянутую руку с полицейским значком:

– Мы на службе! Открывай свои чертовы ворота! Быстро!

– Он сейчас подойдет. Я должен делать, что он мне приказывает. А то потеряю работу.

– Открывай ворота, а то потеряешь их, дубина! – заревел Кларк.