Текст книги "Слон Килиманджаро"

– Ужасное место! – пробормотал Слоун, отмахиваясь от москитов.

– Масаи называют его Найроби, – сообщил ему Каренджа.

– Найроби? И что сие означает?

– Место прохладной воды.

– Скорее место миллиона москитов, – пробурчал Слоун.

– Мы называем его место холодных болот, – добавил кикуйю.

– Вот это ближе к истине. – Слоун натянул на голову одеяло, укрываясь как от мерзких насекомых, так и от холодного ветра, дующего с равнины.

Ночь Слоун провел беспокойную, дважды вставал, чтобы подбросить дров в костер, мечтая о том, чтобы своими руками задушить гиену, пронзительный смех которой будил его всякий раз, когда он засыпал. Он облегченно вздохнул, когда наступило утро. Невыспавшийся, раздраженный, он приказал Карендже свернуть лагерь и продолжил преследование.

Полчаса они шли по следу, пока не поднялись на большое, пыльное плато, на котором пробежавшее стадо буйволов стерло все следы слона.

– Превосходно, – прорычал Слоун. Он огляделся. – Куда теперь? На юг, в Тзаво, на север, в Кикуйюленд, или вперед?

– Только не в Тзаво, бвана, – ответил Каренджа. – Очень сухо.

– Там, однако, много слонов.

– Малима Тембоз не любит своих сородичей. Всегда ходит один.

– Хорошо. Поворачиваем на север и ищем его след. Два часа они шагали на север, прежде чем Слоун пришел к выводу, что слон направился на юг или на восток.

– Я так не думаю, бвана, – возразил Каренджа. – Он почти что бог, поэтому идти ему к Киринияге, где живет Нгайи.

– Он всего лишь слон, Каренджа.

– Он – Малима Тембоз.

– Даже Малима Тембоз оставляет следы. Мы преследовали его три дня.

На это у Каренджи ответа не нашлось, и он промолчал.

– Давай вернемся назад и поищем там, где мы его потеряли.

– Ндио*88
  Да, хорошо (суахили ).


[Закрыть], бвана, – с неохотой согласился Каренджа. Они пошли назад, к плато, на котором буйволы затоптали следы слона. В какой-то момент у них на пути оказалось семейство львов, обгладывающих канну. Слоун решил обойти их стороной, через кустарник.

– Бвана! – внезапно воскликнул Каренджа, когда они углубились в кустарник и поравнялись с львами.

– Что такое?

Кикуйю указал на землю: две борозды, разнесенные на шесть футов.

Слоун нахмурился:

– Чего ему ломиться через кустарник, если можно пройти по траве?

– Он – Малима Тембоз, – в какой уж раз повторил Каренджа. – Шипы кустарника для него что лепестки цветов.

Они взяли след и через полмили обнаружили кучу слоновьего дерьма.

– Теплое, – объявил Каренджа, сунув в него два пальца.

– Сколько лежит?

– Может, десять минут. Может, пятнадцать. Может, двадцать.

– Будь я проклят! – пробормотал Слоун. – Этот сукин сын выслеживает нас!

– Он знает, что мы здесь, бвана. Мы очень шумели.

– И я знаю, что он здесь, – ответил Слоун, – так что мы квиты.

Каренджа подхватил пригоршню грязи и земли, растер в пыль, высыпал тонкой струйкой. Пыль отнесло к северу.

– Ветер на стороне Малима Тембоз, бвана.

– Тогда постараемся уравнять шансы.

Слоун повернул налево, кикуйю – за ним. Прошагав полмили, он повернул направо и двинулся дальше, не снижая скорости. Час спустя он решил, что обогнал слона, и повернул к зарослям кустарника, ища место для засады. Обосновавшись, он велел Каренджи забраться на ближайшее дерево, а сам загнал два патрона в свою двустволку.

Прошел час, другой, третий.

– Не видать его? – без особой надежды спросил Слоун.

– Хапана*99
  Нет (суахили ).


[Закрыть], бвана.

– Ты уверен?

– Его здесь нет.

– Хорошо, – вздохнул Слоун. – Спускайся. Каренджа спустился с дерева. Слоун закинул винтовку за плечо. Его форма уже насквозь промокла от пота.

– Выходим из кустарника в траву. Полмили на восток – и кустарник остался позади. Почти сразу нашли они и след слона.

– Господи! – воскликнул Слоун. – Он прошел мимо нас, пока в кустах нас жрали эти чертовы москиты. Дьявольски умный слон!

– Он – Малима Тембоз – Каренджа кивнул, словно его бвана наконец-то понял, о чем он столько времени твердил.

След привел их на выжженный солнцем участок земли, на котором они не нашли ни дерева, ни травинки, ни газелей, зебр, импал или антилоп. Слоун поискал глазами термитник, нашел, направился к нему, забрался наверх, сунул руку в рюкзак, достал подзорную трубу, огляделся.

– Я его засек! – воскликнул он несколько мгновений спустя.

– Где? – спросил Каренджа.

Слоун указал на северо-восток.

– Вы уверены, что это Малима Тембоз?

– Он слишком далеко, и бивней я не разглядел, – ответил Слоун. – Но слон большой и идет один. Он спрыгнул с термитника.

– Ладно, он, видать, любит всякие игры, так что на этот раз попробуем его перехитрить. Видишь рощу деревьев в шести милях отсюда?

– Ндио, бвана, – кивнул Каренджа.

– Если он думает, что мы еще идем за ним, он заляжет там и будет нас дожидаться.

– Он не лев, чтобы лежать в засаде, – заметил Каренджа.

– Он и не из тех слонов, за которыми мне приходилось охотиться. Он знает, что его преследуют. Он знает, что в траве он наиболее уязвим. Поверь мне, он пойдет к деревьям. – Слоун стряхнул со лба пот. – Ты пойдешь направо и обогнешь рощу. Если он пройдет ее насквозь, я хочу знать, куда он направился.

– А вы, господин?

– Я пойду прямо к роще. В четырех милях впереди и, может, на милю левее водопой. Если он остановится, чтобы напиться и устроить себе грязевую ванну, я, возможно, сумею добраться до рощи быстрее.

– А если он не остановится?

– Пойду следом за ним. Дай мне знать криком, если увидишь, что он выходит из рощи. Каренджа поднял руку.

– Квахери*1010
  Прощай (суахили ).


[Закрыть], бвана.

– Что значит прощай? Мы увидимся через два часа.

– Ндио, бвана. – В голосе кикуйю не слышалось уверенности. И он побежал к роще.

Слоун оглядел равнину в надежде увидеть громадную фигуру слона, глотнул воды из фляжки и зашагал вперед.

Газели и импалы разбегались при его приближении, и он сбавил шаг, не желая предупреждать слона. Он уже порадовался, что так легко пересек равнину, когда напоролся на носорога.

Тот зафыркал и стал обегать его кругом, пока не оказался с подветренной стороны. Слоун снял винтовку с плеча, надеясь, однако, что стрелять все-таки не придется. Уж очень не хотелось выдавать себя слону.

Носорог остановился в шестидесяти ярдах, начал бить землю копытом и яростно зафыркал. Пробежал двадцать ярдов, резко повернул под прямым углом.

Слоун стоял не шевелясь, а носорог тем временем вернулся в исходную точку: похоже, ему не давал покоя запах человека. Вновь ринулся в атаку, но свернул в сторону, пробежав те же двадцать ярдов. А потом яростно потряс головой и унесся прочь.

Слоун постоял еще с минуту, желая убедиться, что носорог не вернется, потом опять двинулся к роще. Заметил, что животных становится все меньше, возможно, потому, что в роще могли обитать хищники. Он поискал на земле следы слона, ничего не обнаружил, начал забирать влево, еще надеясь, что сможет перехватить его на открытой местности.

Он прошел треть периметра рощи, когда услышал крик Каренджи:

– Бвана, он вернулся под деревья!

– Вернулся? – пробурчал Слоун. – Как он сумел туда вернуться, не попавшись мне на глаза?

Он проверил, заряжена ли двустволка, зажал два дополнительных патрона в левой руке и вошел в рощу, диаметр которой, по его расчетам, не превышал двухсот ярдов.

Углубившись на двадцать футов, остановился, прислушиваясь к характерным звукам: урчанию в животе слона, треску веток под ногами, по которым он мог бы определить местоположение животного. Он ничего не услышал и прошел еще двадцать футов. Опять остановился, но до его ушей доносился лишь щебет птиц да стрекотание насекомых.

Он уж хотел позвать Каренджу, спросить, не покинул ли слон рощу, но не решился выдать свое местонахождение, а потому двинулся в глубь рощи. Видимость не превышала десяти футов, часто даже пяти, и внезапно до него дошло, что только идиот может выслеживать Малима Тембоз в такой густой растительности. Он быстренько ретировался и облегченно вздохнул, выйдя на опушку.

Отойдя от рощи на пятьдесят ярдов, Слоун крикнул:

– Он все еще в роще?

– Ндио, бвана.

– Подожди десять минут, чтобы он забыл, где я стою, и начинай шуметь со своей стороны. Может, мы испугаем его и он выбежит на меня.

– Он не боится шума, бвана! – донеслось с другой стороны рощи.

– Все равно пошуми!

Каренджа не ответил, но через пятнадцать минут начал ломать ветки и орать во все горло. Слоун присел на одно калено, сжал винтовку, не отрывая взгляда от рощи, готовый выстрелить по выбегающему из нее слону.

Но стрелять не пришлось.

Десять минут спустя шум стих, а еще через полчаса Каренджа обогнул рощу и направился к Слоуну.

– Зачем ты пришел? – спросил охотник.

– Я подумал, что вы уже мертвы, бвана, потому что не слышал выстрелов, – ответил Каренджа. – Вот я и пришел, чтобы отвезти ваше тело миссионерам.

– Благодарю. – Голос Слоуна сочился сарказмом.

– Мне и дальше ломать ветки, бвана? Слоун покачал головой:

– Толку от этого нет.

– Так что же нам делать?

– Ждать. – Он похлопал по фляжке. – Воды у нас больше, чем у него. Водопой в миле от рощи. Рано или поздно ему придется выйти.

– Рано или поздно человек должен поспать.

– Ты у нас оптимист.

– Мне возвращаться на другую сторону рощи, бвана?

– Да, пожалуй. А вот это возьми с собой. – Он протянул Карендже подзорную трубу. – На случай, если он ушел, пока ты торчишь здесь.

Каренджа взял трубу и бегом помчался вокруг рощи. Слоун развязал рюкзак, достал кусок провяленного мяса, положил в рот, начал жевать. День сменился сумерками, сумерки – ночью, а слон все прятался в роще.

Наконец Слоун решил, что в такой темноте уже ничего не разглядишь, и разжег большой костер, чтобы отгонять хищников. Сидел он, привалившись спиной к рюкзаку, положив винтовку на колени.

Где-то рыкнул лев. В полумиле к западу заржали зебры. Рев леопарда заглушил предсмертный вскрик антилопы. Все стихло.

Слоун интуитивно поднял голову и увидел, как на него, молчаливый, как ночь, несется Малима Тембоз.

Охотник вскинул винтовку к плечу и уставился на громадного зверя. Его гигантские уши заслонили луну, земля дрожала при каждом его шаге, бивни, казалось, уходили в вечность.

– Ты такой, как о тебе говорили! – с благоговейным трепетом прошептал Слоун.

В последний момент он все-таки выстрелил. Пуля взбила облачко пыли на голове слона, но не остановила его, даже не замедлила его бег. Еще нажимая на спусковой крючок, Слоун знал, что так оно и будет.

Он все смотрел на слона, когда толстенный хобот и сверкающие бивни нависли над ним. «Вот зрелище, ради которого стоит жить», – подумал он.

На том его жизнь и оборвалась.

Спустя несколько минут Каренджа нашел то, что осталось от его бвана. Дождался утра, похоронил разодранную серую форму, поставил на могиле крест (он видел, как белые хоронят своих мертвых), на который и повесил видавший виды стетсон Слоуна.

Потом он вернулся в свою деревню, заплатил большой штраф, наложенный на него вождем, купил жену и остаток лет пас коз, ибо человеку, охотившемуся на Малима Тембоз, не пристало искать более слабых соперников.

СЕДЬМАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6303 г. Г.Э.)

– Дункан… ты когда-нибудь спишь дома? Просыпайся! Я что-то промычал, стал стягивать одеяло с головы и только тут понял, что никакого одеяла нет и в помине, а я заснул в кабинете.

– Дункан!

Я сел, протирая глаза.

– Который час?

– Половина восьмого. – Хильда стояла у моей кушетки, решительно сложив руки на груди.

– Наверное, у тебя нет желания зайти ко мне через час?

– Нет. А теперь поднимайся. Тебе сразу полегчает. Я с трудом поднялся. Спина затекла, болела правая нога, во рту стояла горечь.

– Ты не права.

– В каком смысле?

– Мне стало хуже.

9 М. Резких – Тогда для разнообразия начни спать в собственной постели. – Она не сводила с меня глаз. – Дункан, я полночи не спала, гадая, увижу ли я тебя этим утром живым. Даю тебе две минуты, чтобы прийти в себя, а потом ты расскажешь мне все, что произошло ночью.

– Слон его убил.

– О ком ты?

– О Ганнибале Слоуне. Первом белом человеке, который увидел Слона Килиманджаро.

– Мне без разницы, что ты узнал от компьютера, – бросила она. – Я хочу знать, что произошло между тобой и Мандакой!

– А-а-а. – Я попытался сосредоточиться. – Ночью компьютер нашел еще три эпизода, связанных с бивнями.

– Так ты приблизился к бивням? Я покачал головой.

– К бивням – нет.

– Тогда к чему?

– К причине.

– Слушай, давай позавтракаем. Выглядишь ты ужасно и несешь какую-то чушь.

– Благодарю. – Я вновь уселся на кушетку. – Почему бы тебе действительно не прийти в девять?

– Компьютер, – приказала она, – прибавь света. Мгновенно одна стена стала прозрачной и утреннее солнце залило кабинет.

– Хорошо! – Я закрыл глаза. – Давай позавтракаем! Только прекрати это безобразие!

– Пятьдесят процентов затенения, – приказала Хильда, и я смог открыть глаза.

– Чего ты так надо мной издеваешься? – Я поднялся. – Я спал только три часа.

– Извинюсь позже. – Она подошла к двери, приказала ей открыться.

– Куда идем, на второй или девятнадцатый? – спросил я, пробежавшись пальцем по волосам и пытаясь вспомнить, куда я дел расческу.

– На девятнадцатый, – ответила она. – Незачем подчиненным видеть тебя в таком виде.

Воздушный лифт поднял нас в столовую для руководящего состава, по существу, кафетерий с несколькими столиками. Мы выбрали тот, что стоял в дальнем углу, сели. Взглянув на голографическое меню, я ограничился пирожным и кофе. Хильда, привыкшая к плотному завтраку, заказала по полной программе.

Допрос она продолжила, как только подносы с едой опустились на наш столик.

– Ты уже проснулся? Я кивнул.

– Тогда я хочу получить полный отчет.

– Хильда, ты даже представить не сможешь, какая у него квартира. Я за всю жизнь не видел ничего подобного.

– Его квартира? – переспросила она. – Вроде бы я застала вас в твоей квартире.

– Ему она не понравилась. Не чувствуется присутствия хозяина.

– Тут он попал в точку, – кивнула она. – А теперь давай с самого начала.

– Начала?

– Расскажи, что случилось в «Древних временах», каким образом он оказался в твоей квартире.

Я рассказал ей обо всем, включая мое посещение необыкновенного жилища Мандаки. Мой рассказ закончился аккурат, когда она все съела.

– Знаешь, у меня такое ощущение, что он тебе очень нравится, – заметила она, обдумав мои слова. Я покачал головой:

– Я слишком мало его знаю, чтобы он мне понравился. Но я ему сочувствую.

– Почему?

Я пожал плечами:

– Потому что он хотел бы быть другим.

– Таким, как ты?

– Только не я. Я сознательно выбрал образ жизни, который он ненавидит. – Я посмотрел на Хильду, улыбнулся. – Он предпочел бы оказаться на твоем месте.

– Не поняла.

– Больше всего на свете ему хотелось бы иметь работу, семью, жить, как все, В детстве он не играл с детьми, на него давит осознание того, что он – последний в своем племени и обязан тратить свои деньги и, возможно, отдать жизнь ради бивней слона, который умер семь тысячелетий тому назад. – Я задумался, глядя в окно. – Да, я думаю, он бы с радостью жил, как ты.

– Тогда почему он не пытается вернуться к нормальной жизни?

– Я же тебе говорил, он не может жениться.

– Миллиарды людей не связывают себя семейными узами, однако ведут нормальный образ жизни. Большинство из них даже значится в архивах Содружества.

– Я тебе все объяснил.

– Да уж, у него на все находится объяснение, – кивнула она – Умеет он убеждать, раз ты ему поверил.

– Ты не была в его квартире, – напомнил я. – Не видела, как он живет.

– А вот ты был. И по-прежнему думаешь, что вы выбрали один образ жизни.

– Да.

– Но он живет в дорогом пентхаусе, который превратил в первобытную хижину, а ты – в обычной квартире, причем даже под страхом смерти не сможешь сказать, какого цвета стены в твоих комнатах. Он путешествует по галактике, ты – не выходишь из своего кабинета. Он ищет общения, ты его сторонишься. Он нанимает человека, который разыщет ему бивни, чтобы самому не терять на это время, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме этих бивней. И, однако, ты убежден, что ваши жизни идентичны. Повторяю: язычок у него что надо, раз ему удалось убедить тебя в этом.

– В главном наши жизни одинаковы, – упорствовал я.

– Они отличаются как день и ночь.

– Незначительное отличие лишь в том, что он несчастлив в своей жизни, а я ею наслаждаюсь.

Она хотела что-то сказать, передумала, заказала пирожное, какое-то время разглядывала свои ногти, потом посмотрела на меня.

– Хорошо, Дункан. Ты провел с ним несколько часов, он, не знаю уж каким образом, сумел тебе понравиться, ты увидел, где и как он живет. Можешь ты теперь сказать, почему он готов заплатить миллионы кредиток, даже убить ради того, чтобы заполучить бивни?

– Я представляю себе, в чем причина, но точного ответа у меня пока нет, – уклончиво ответил я.

– Нельзя ли попроще? – спросила она, когда тарелочка с пирожным опустилась на стол.

– Желание заполучить бивни напрямую связано с тем, что он – масаи. Более того, бивни нужны ему позарез именно потому, что он – последний из масаи.

– А что он собирается с ними делать?

– По его фразам я понял следующее: что-то надо сделать с бивнями или с помощью бивней, и сделать это что-то должен масаи. То есть Мандака, поскольку других масаи не осталось.

– Это какая-то белиберда. Что-то надо сделать, должно сделать, нельзя не сделать. – Она уставилась на меня.

– Тут ты права, – с неохотой признал я. – Просто я еще не нашел ответ. Но я знаю, что он есть!

– Что должно сделать… и почему?

Я пожал плечами:

– Пока не знаю.

– А ты его спрашивал?

– И не раз, – раздраженно ответил я:

– И что?

– Ответа я не получил. Слышал от него лишь одно:

«Вы подумаете, что я сумасшедший, если я вам скажу». Ехидная улыбка заиграла на ее губах.

– Как раз ты так не подумаешь, Дункан. Я могу подумать, что он сумасшедший, кто-то еще, но только не ты. Для тебя он по-прежнему будет одной из головоломок, которые ты так любишь решать.

Я промолчал, играя с пустой чашкой из-под кофе.

– Так что, Дункан, – она тяжело вздохнула, – ты считаешь его сумасшедшим?

– Нет.

– Но у тебя сформировалась хоть какая-то версия? Чем обусловлено его стремление заполучить бивни?

– Одно я знаю наверняка: он ищет бивни потому, что он – масаи.

Она всмотрелась в меня.

– Тогда почему меня не покидает ощущение, что ты знаешь больше того, что говоришь?

– Я подозреваю больше того, что говорю. Но изложил тебе все, что знаю.

– Так почему этот слон интересует именно масаи, а не кикуйю или зулусов?

– Зулусы жили далеко на юге.

– Я привела неудачный пример, – раздраженно бросила она. – В племенах я разбираюсь гораздо хуже тебя. Уточняю вопрос: почему этим слоном интересуются масаи, а не другие племена?

– Не знаю.

– Слона убили масаи?

– Вероятно, нет. Доподлинно это никому не известно.

– Тогда почему просто не сказать: нет?

– Масаи не охотились, чтобы добывать пропитание, и не торговали слоновой костью: у них не было причин убивать его. – Я помолчал. – Опять же, из того, что я узнал о нем этим утром, обнаженный воин с копьем не смог бы свалить его на землю.

– Если масаи его не убивали, почему же они претендуют на бивни? Кто-то из масаи покупал их на аукционе?

– Насколько мне известно, на Земле бивни масаи не принадлежали. На аукцион их выставил араб, купили их европейцы. Британский музей передал их правительству Кении, они оставались в музее Найроби до начала Галактической эры, да и потом я не смог найти в череде их владельцев хоть одного масаи, пока в восемнадцатом столетии Галактической эры они не оказались у Масаи Лайбона.

– Тогда зачем масаи заявляют, что бивни принадлежат им?

– У меня такое ощущение, что заявляют они другое: бивни нужны им больше, чем кому бы то ни было.

– Мы вернулись к тому, с чего начали, – вздохнула Хильда. – Я спрошу тебя, зачем они мне нужны, ты ответишь, что не знаешь, хотя у тебя есть кое-какие мысли, но поделиться ими со мной ты не готов. Я права?

Я кивнул:

– Да. Еще кофе?

– До чего же иной раз с тобой трудно, Дункан!

– Я этого не хотел.

– Два дня, Дункан! – Ее пухлый пальчик нацелился мне в грудь. – У тебя осталось два дня.

– А потом мы должны вновь обсудить сложившуюся ситуацию, – напомнил я.

– Нечего нам будет обсуждать, если ты не найдешь более правдоподобных ответов.

– Если я найду ответы, дополнительного времени мне не потребуется.

– Тогда тебе лучше их найти, потому что, по моему разумению, ты не приблизился к бивням ни на шаг.

Я вернулся в кабинет, подошел к раковине, умылся, решил, что пора и побриться.

– Компьютер?

– Да, Дункан Роджас?

– Как идет поиск бивней?

– Не нашел их следов после того, как Таити Бено похитила их с Винокса IV.

– Хочу попросить тебя об одной услуге.

– Слушаю.

– Пока я бреюсь, подготовь мне краткую историческую справку по масаи начиная с тысяча восемьсот девяносто восьмого года Нашей эры.

– Вы должны выразиться более точно. Я нахмурился:

– Тебе нужна конкретная дата в тысяча восемьсот девяносто восьмом году?

– Я хотел бы получить уточнение термина «краткая», – ответил компьютер.

– Не более пятисот слов.

– Приступаю. Исполнено.

– Я еще не побрился.

– жду…

Несколько секунд спустя я сел за стал.

– Компьютер, я готов.

– В тысяча восемьсот девяносто восьмом году племя масаи насчитывало двадцать пять тысяч человек. Ему принадлежала большая часть Рифтовой долины, а также практически весь юг Кении, включая Тзаво, Амбосели и Масаи Мара, и северные регионы Танганьики: плато Серенгети, гора Килиманджаро и кратер Нгоронгоро. В Восточной и Центральной Африке они считались самыми умелыми воинами, по репутации сравнимыми (до прямых стычек дело не доходило) с зулусами Южной Африки.

К тысяча девятьсот десятому году британцы ввели законы, лишившие масаи их былого могущества и привычного образа жизни Масаи запретили носить копья и даже щиты, они больше не могли нападать на другие племена. К тысяча девятьсот сороковому году их лишили даже традиционного обряда посвящения в мужчины, когда юноши с одним копьем выходили против львов.

Когда Кения обрела независимость, численность масаи увеличилась до двухсот пятидесяти тысяч, но их было гораздо меньше, чем кикуйю, луо или вакамба. Они продолжали пасти скот, отставая от других племен по уровню грамотности, продолжительности жизни, экономической мощи.

К две тысячи десятому году государства Кения и Танзания экспроприировали их земли. К две тысячи пятидесятому году их осталось тридцать тысяч. К две тысячи девяносто третьему году Нашей эры они уже не говорили на собственном языке, известном как Маа, поголовно перейдя на суахили. С началом Галактической эры и колонизацией Новой Кении ни один масаи не занимал ответственного поста в государственных структурах Кении или Танзании. В эпоху космических путешествий ничего значительного это племя не совершило.

– Очень печальная история.

– Моя программа не рассчитана на эмоциональные оценки.

– Я знаю, – автоматически ответил я, погруженный в свои мысли. Наконец вновь посмотрел на кристалл.

– Компьютер?

– Слушаю. – Кристалл ярко вспыхнул.

– Ты можешь проанализировать ситуацию в Восточной Африке, сложившуюся к тысяча восемьсот девяносто восьмому году?

– Проанализировать в каком аспекте?

– Я хочу, чтобы ты дал оценку взаимоотношениям племен, скажем, в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, и подсчитал вероятность того, что влияние масаи сойдет на нет.

– Приступаю…

Я заказал чашку кофе, потом решил, что за последние двадцать четыре часа уже перепил кофе, поэтому отменил заказ, отдав предпочтение стакану сока. Компьютер ожил до того, как я его получил.

– Исходя изданных, имеющихся на тысяча восемьсот девяносто седьмой год, включая и его, вероятность изложенной выше истории масаи составляет один и сорок три сотых процента.

– Теперь рассчитай вероятность, взяв за точку отсчета тысяча девятьсот десятый год Нашей эры.

– Приступаю… Пятьдесят один и двадцать три сотых процента.

– Еще раз, отталкиваясь от тысяча девятьсот пятидесятого года.

– Приступаю… Девяносто три и семьдесят восемь сотых процента.

– Спасибо, компьютер. – Я пригубил фруктовый сок.

Внезапно передо мной возник образ Хильды.

– Я контролировала твой диалог с компьютером, Дункан.

– Кто тебе разрешил? – спросил я.

– Мне не требуется разрешения, я – руководитель департамента безопасности. И хотя я на тебя злюсь, твои вопросы очень заинтересовали меня. Позволишь предугадать твой следующий вопрос.

– Почему нет?

– Компьютер, я выдвигаю следующую гипотезу: потеря масаи власти и главенства среди прочих племен является прямым результатом смерти Слона Килиманджаро в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. – Она помолчала. – Проанализируй, пожалуйста.

– Приступаю… Вероятность вашей гипотезы равна тридцати четырем десятитысячным процента.

– Очень интересно, – прокомментировал я.

– Что ж тут интересного? – спросила она. – Ты ошибся. – В ее голосе слышалось разочарование. – Знаешь, ты наполовину убедил меня, что тут есть какая-то связь.

– Есть.

– Но компьютер дал тебе тридцать четыре десятитысячных процента. Это не вдохновляет.

– Ты не права. Исходя из имеющейся информации я ожидал нулевую вероятность.

– Правда? Я кивнул:

– О связи масаи и слона ничего не известно. Вроде бы он никак не мог повлиять на будущее племени.

– Но вроде бы повлиял.

– Это всего лишь предположения, а компьютер оценивает только факты.

– Тогда спроси его, почему результат отличается от нуля.

– Спрошу. Я пытаюсь найти оптимальную формулировку вопроса. – Она помолчала, чтобы не мешать мне думать. Наконец я определился со словами:

– Компьютер, какие факторы изменили вероятность влияния Слона Килиманджаро на будущее масаи с нуля на тридцать четыре десятитысячных процента?

– Показания с чужих слов, касающихся некоторых заявлений Сендейо.

– Кто такой Сендейо?

– Один из вождей масаи, брат Ленаны, верховного вождя масаи в тысяча восемьсот девяносто восьмом году Нашей эры.

– И что заявлял Сендейо?

– Не имею достаточной информации.

– Если ты не знаешь, о чем он говорил, почему его слова повлияли на твои расчеты?

– Для изменения вероятности с нуля до тридцати четырех десятитысячных процента достаточно того, что он был одним из вождей масаи и упоминал о Слоне Килиманджаро.

– Спасибо. – Я повернулся к Хильде. – Я ошибся. – Тяжелый вздох. – Я и представить себе не мог, что простое упоминание о слоне может повлиять на величину вероятности.

– Возможно, ты ошибся, – согласилась Хильда. – Однако возникает другой вопрос. Компьютер?

– Слушаю?

– Как я понимаю, ты не нашел сведений, доказывающих причастность масаи к смерти Слона Килиманджаро. Это так?

– Так.

– Откуда же Сендейо узнал о смерти слона… и вообще о его существовании?

– Не имею достаточной информации. Хильда посмотрела на меня.

– Не знаю, куда приведут нас наши вопросы, но картина получается интересная.

– Очень интересная, – согласился я.

В последующие тридцать минут интерес этот заметно поугас, потому что я не смог заставить компьютер выявить связь между Сендейо и/или масаи и слоном. Вождь, возможно, лишь раз помянул слона, источник информации услышал об этом с чужих слов, так что его показания могли не соответствовать действительности, однако это единственное упоминание повлияло на расчеты компьютера. Но другая информация отсутствовала, не выдвигал компьютер и своих версий, ссылаясь на недостаточность имеющейся у него информации.

Цепь моих вопросов прервала Хильда.

– Мы открываемся через двадцать минут. Мне пора заняться делами.

– Хорошо.

– Дай мне знать, если что-нибудь найдешь.

– Обязательно.

Ее образ исчез, а я сосредоточился на компьютере, не зная, с какой стороны подступиться к проблеме. Чтобы потянуть время, я спросил, не обнаружил ли он бивни. Компьютер ответил, что не может установить их местонахождение после того, как Таити Бено выкрала их у Летящих-в-ночи.

Идеи мои иссякли, но мне ужасно не хотелось прерывать допрос компьютера, имея в своем распоряжении еще пятнадцать минут, поскольку вновь коснуться интересующего меня предмета я мог лишь через десять часов, после закрытия «Брэкстона».

– Пожалуйста, воссоздай голограмму бивней, – попросил я в надежде, что меня осенит блестящая идея, если я буду видеть их перед собой.

– Исполнено, – ответил компьютер, и передо мной возникли бивни.

Как всегда, я не мог оторвать от них глаз, но в голову не лезло ничего путного. Я не знал, какие вопросы надо задать компьютеру, чтобы он нашел-таки связь между ними и Сендейо или масаи. Я откинулся на спинку кресла, положил ноги на стол, вздохнул.

– Они выглядят такими чистенькими, несмотря на всю кровь, которые они несут на себе.

– Это же удлиненные коренные зубы, – поправил меня компьютер. – На них нет крови, Дункан Роджас.

– Это метафора, – ответил я. – Я хотел сказать, что из-за них погибло много людей.

– По имеющейся у меня информации шесть тысяч девятьсот восемьдесят два человека, – уточнил компьютер.

– Тут какая-то ошибка, – возразил я. – Погиб Главнокомандующий, его сын, Ганнибал Слоун, Тумо из племени лумбва, Эстер Камау. Мы не знаем, стали ли бивни причиной смерти Железной герцогини и Таити Бено.

– Я не учитывал в моих расчетах Железную герцогиню или Таити Бено.

– Откуда же такие цифры?

– В восемьсот восемьдесят втором году Галактической эры бивни послужили причиной войны.

– Войны? – удивился я.

– Боевых действий между двумя мирами, – ответил компьютер. – Такие действия определяются мною как война.

– И воевали из-за бивней?

– Совершенно верно.

– Расскажи мне об этом, – попросил я.

– Приступаю…