Текст книги "Замок Горменгаст"

Глава шестьдесят пятая

Тита подгоняло (а отнюдь не замедляло его бег) чувство того, что он совершил акт величайшего неповиновения. Он чувствовал тяжелое дыхание возмездия на затылке. Он мог еще вернуться и поспеть к концу церемонии, но несмотря на то, что у него от волнения и бега безумно колотилось сердце, такая мысль даже не приходила ему в голову. Его гнало вперед видение странного создания, которое стояло у него перед глазами. Ему снова не удалось разглядеть лица этого летающего существа. Он не знал, умеет ли оно говорить. Но то, что в течение многих лет было фантазией, игрой воображения, воспоминанием о погруженных в мечтательный сон деревьях и мхе, о золотых желудях, о веточках, похрустывающих под ногой, перестало быть фантазией. Фантазия стала реальностью. И он бежал в душной ночи, надеясь еще раз повстречаться с этим созданием, повстречаться с фантазией, ставшей правдой.

Но долгий бег утомил его тело. Давящая духота лишала последних сил, и когда до холмов у подножия Горы Горменгаст оставалось не более мили, Тит рухнул на колени, а потом повалился на бок и остался лежать на земле, обливаясь потом. Затем он лег на живот, положив голову на скрещенные перед собой руки.

Но мозг его не отдыхал. Лежа с закрытыми глазами, Тит снова и снова вызывал в памяти воспоминания о том, как странное создание взлетало над покрытой плющом стеной и растворялось в ночи, он видел, как безумно красиво оно летело в воздухе, безо всяких усилий, с высокомерным видом, горделиво повернув голову – ах, почему он не видел его лица! – так совершенно сидящую на узких плечах. Воздушное видение тысячу раз проносилось перед его мысленным взором.

Тит лежал на земле, ворочался с боку на бок, а таинственное создание постоянно летало под его сомкнутыми веками, свободное, легкое, вытянув за собой ножки-камышинки.

А когда Тит услышал хриплый голос пушки, он вскочил на ноги, и тяжелое раскатистое эхо еще не стихло, а он, не разбирая дороги, уже бежал в том направлении, где в непроницаемой ночи вздымалась громада Горы. Тит знал, что один выстрел из пушки был сигналом особой опасности. Он знал, что выстрел этот означал, что его, Тита, исчезновение уже обнаружили. Но вряд ли его мать подозревает, что Тит своим исчезновением бросает Горменгасту вызов.

Когда пришел момент вытаскивать три выбранные скульптуры на балкон и выставлять их на обозрение толпы, Тита на месте уже не оказалось. К угнетающей духоте низко нависшим, зловещим тучам, к страху, вызываемому злодеем, прячущимся в коридорах Горменгаста и высматривающему новую жертву, к необъяснимому появлению таинственного существа, которое выхватило из огня и унесло деревянное изображение ворона, обреченное на сожжение, теперь прибавилось это новое невероятное оскорбление, нанесенное чести Замка, которое потрясло не только служителей церемонии, но и Резчиков.

Поначалу подумали, что молодой Герцог, не выдержав невыносимой духоты, ушел с балкона в соседнюю комнату, где потерял сознание. Такую мысль вслух высказал Поэт, который, испросив дозволения Графини, отправился на поиски Тита. Но нигде в ближайших помещениях бесчувственного тела Тита он не обнаружил. Проходили минуты, а Тит все не появлялся. Слуги отправленные на поиски, его не нашли. Напряжение и гнев толпы все возрастали, и чувствовалось, что может разразиться слепое насилие, которое, очевидно сдерживалось лишь изнурительной духотой, лишавшей всех сил.

События этой ночи разъедали устои Горменгаста как кислота, были затронуты и ослаблены самые основы жизни Замка.

В то время, когда вся энергия Горменгаста была направлена на поимку страшного врага, скрывающегося в его неизведанных глубинах, удар, нанесенный в самое сердце предательским бегством молодого Герцога, наследника каменного величия, наиболее яркого символа духа Горменгаста, произвел ошеломляющее, разрушающее впечатление.

* * *

Тит, это дитя судьбы, продолжал пробираться сквозь темноту, продирался сквозь кусты, перелезал через поваленные деревья, спотыкался о корни, но с упорством фанатика шел вперед.

Как и где он сможет найти дивное создание – у него не было ни малейшего представления. Он просто был уверен в том, что после восхода солнца, которое зальет своим светом дремучие леса и дикие склоны Горы Горменгаст, та сила, которая привела его сюда, обязательно поведет его и дальше, прямо к таинственному существу.

Но пришел момент, когда Тит оказался столь плотно окутанным тьмой, что дальнейшее продвижение стало невозможным. Он знал, что ушел достаточно далеко от Замка и что в тех местах, куда он забрался, его не найдут. Он также знал, что поисковые группы уже собираются и что возможно первые из них уже отправились в путь. Понимал Тит и то, что отвлечение хотя бы одного человека от внутренней охраны Замка было лишь на руку Щукволу – а на поиски Тита отправится ведь не один человек отправятся многие. Нет, такого ему уже не простят!

Титу было трудно решить, связывали ли неожиданное появление таинственного существа с таким же его, Тита, неожиданным исчезновением, но почти наверняка эти два события не считали простым совпадением. Титу было прекрасно известно, что побег с церемонии был величайшим грехом, но этот грех будет совершенно непростительным, если станет известно, кого бросился преследовать Тит. Никому из живущих в Замке категорически не дозволялось общаться с теми, кто жил за пределами его Стен, а что уже говорить о законном правителе Замка? А тут Герцог Горменгаста бросился разыскивать какое-то гадкое ночное существо, которое, как полагали, было перерождением незаконнорожденной девочки, жившей когда-то в поселении за Стенами! Тит знал, что не только для его матери, но и для самого ничтожного из слуг такое поведение молодого Герцога было недопустимым и отвратительным. Оно было хуже, чем бессовестное предательство. Отправиться на поиски этого существа – значит осквернить чистоту крови Герцогов Стонов!

Да, Тит знал все это. Но он ничего не мог с собой поделать. Если его поймают, он скажет, что приближающаяся гроза и невероятная духота оказали на него столь сильное и разрушительное воздействие, что он не осознавал, что делает. Вот и все. А изменить он ничего уже не мог. Он был во власти силы, более мощной, чем традиция. Если его поймают – ну что ж, значит, его поймают. Если его заключат в башню или выставят на общественное поругание – ну что ж, значит, он того заслуживает. Если его лишат наследственных прав – ну что ж, значит, так тому и быть, он сам виноват. Он нанес пощечину древнему богу традиции. Все это было так все это было так но когда он, окутанный ночной духотой, стал забываться сном, он вспоминал не о том оскорблении, которое он нанес матери, не об опасности, нависшей над Замком, не о своем предательстве, не о беспокойстве, которым из-за него охвачена сестра, а о таинственном создании, о неистовой дерзости, которое оно проявило, о той свободе, которой оно жило и к которой так стремился Тит, о мятежной поэтичности, легко и грациозно скользящей в воздухе, в этом создании Тит чувствовал мятежный дух, столь родственный его собственному духу.

Глава шестьдесят шестая

Тита разбудил первый могучий раскат грома. Темноту сменила вялая серость, которую посылал далекий, задушенный облаками восход солнца. И тот первый раскат грома был первым грозным оповещением о ливне, превратившемся в потоп.

С первых же мгновений, когда ливень обрушился на землю, стало ясно, что это не просто очередной, пусть и очень сильный, дождь. Первые же струи воды стали хлестать землю с невиданной, злобной силой.

Воздух, удушливый и вязкий, наполнился водой. Тит вскочил на ноги так, словно его подбросила пружина. В небе бурлили тучи и рокотал гром. Воронки смерчей открывались и закрывались как рты огромных небесных гиппопотамов.

Тит бросился бежать. Теперь в серой полутьме он уже мог кое-что различать вокруг себя. Возникающие на его пути очертания деревьев и больших камней заставляли бросаться из стороны в сторону – недостаток света позволял видеть не больше чем на несколько шагов вокруг.

Поначалу Тит хотел добраться до глубинной чащи леса, где деревья стояли столь близко друг к другу, что под их ветвями и кронами можно было найти укрытие от дождя, на том месте, где находился Тит, дождь с шипением пробивал листву редко стоящих деревьев.

Несмотря на то, что дождь с первых же мгновений был невероятно силен, чувствовалось отсутствие в нем какой бы то ни было спешки. Казалось, дождь располагает неисчерпаемыми запасами влаги и энергии собравшимися здесь со всего мира.

Тит, спотыкаясь, обливаемый потоками дождевой воды, низвергающимися на открытые пространства прямо с небес или разбрызгивающимися от ударов в листву над головой, перебегал от дерева к дереву. Вспышка молнии, выпрыгнувшей из туч, высветила все вокруг, и на пару мгновений в мире все казалось сделанным из мокрой стали.

Взгляд Тита заметался по высвеченной молнией местности, и прежде чем все вокруг снова погасло и погрузилось в темноту, казавшуюся непроглядной после яркого света, он успел заметить две одинаковые сосны, стоявшие рядышком на пригорке, образованном массивными валунами. Узнать это место было довольно легко – одна из сосен когда-то была сломана ураганом и теперь покоилась в объятиях соседки.

Тит никогда не подходил к ним близко, никогда не взбирался по валунам, никогда не стоял в их тени, никогда не слушал поскрипывание ветвей и шелест хвои этих сосен, но тем не менее они были ему хорошо знакомы. Несколько лет назад каждый раз, когда он выбирался из подземного туннеля, по которому проходил от Безжизненных Залов к месту на поверхности земли, находившемуся на расстоянии не больше мили от пещеры Флэя, он видел эти сосны.

И теперь, когда при вспышке молнии он увидел их снова, сердце его затрепетало от радости. Но когда вернулась темнота, усугубленная дождем, Тит понял, что добраться до входа в туннель будет далеко не просто, даже имея такой ориентир, как сосны – он вышел к ним со стороны, ему не знакомой.

Как бы там ни было, Тит решил идти по направлению к соснам, надеясь, что, как ни слаб свет, он будет постоянно усиливаться и это поможет ему в конце концов отыскать путь ко входу в туннель. Раздумывать над тем, что это может представить непреодолимые трудности, было бессмысленно, и поэтому Тит решительно направился в ту сторону. Идти пришлось по густой траве, уже почти полностью залитой водой, в которую Тит погружался по щиколотки. Жидкая грязь струйками брызгала в стороны при каждом шаге. Дождь уже низвергался не тонкими проволочными струйками, не просто водяными канатами, а потоками, как из неисчислимого множества полностью открытых кранов. И несмотря на это, духота спала лишь незначительно. Однако теплая дождевая вода, множеством молоточков стучавшая по Титу и облизывающая его тело, несла небольшое облегчение.

Пройдя по участку земли, заросшему травой, перебравшись через россыпи камней, обходя быстро образовывающиеся озерца и ямы, оставшиеся на месте древних серебряных рудников, миновав рощицу деревьев – Титу не доводилось еще пересекать более неприветливой местности, – он добрался наконец до группы гигантских камней, торчащих из земли.

К этому времени свету удалось просочиться сквозь покров черных туч насыщенных водой, и когда Тит взобрался на самый большой камень, он увидел свои две сосны, но не справа, где, как он предполагал, они должны были находиться, а прямо перед собой.

Но теперь он увидел также и то, что подходить к ним поближе уже не нужно. С камня, на котором он стоял, открывался широкий вид. К востоку от него на расстоянии не более мили он увидел речушку, которую когда-то дамбой перегородил Флэй. От нее было рукой подать до пещеры, в которой провел многие годы этот изгнанник. К маленькой речке террасами спускался склон, поросший деревьями и другой всевозможной растительностью. И Тит решил не шарить глазами по открывавшейся ему местности в поисках того места, где был вход в туннель.

По мере того как светлело, дождь, до сих пор падавший стеной, сквозь которую трудно было что-то разобрать, несколько ослаб. Нет, дождь вовсе не собирался угомониться совершено, тучи отнюдь не исчерпали запасы воды. Нет, просто гроза убрала свои когти в черные подушечки туч – так когти втягивает хищник, чтобы немного поиграть с жертвой и насладиться умением управлять собственными мускулами.

Итак, дождь, хотя несколько ослабев, продолжал изливаться на землю. Однако Тит уже не чувствовал его, казалось, он всегда жил в воде.

Тит сел на камень, он был, как муха, заключенная в янтаре, погружен в серое дождливое утро. Вокруг него от сильных ударов капель дождя по плоской поверхности камня взлетали фонтанчики воды, вода покрывала бока камня тонким сверкающим покрывалом.

Что он, Тит, делает здесь, сидя на камне, промокший до нитки? Что занесло его в ливень так далеко от дома? И почему ему ни чуточки не страшно? Почему его не терзают угрызения совести?

Тит, скрючившись, подтянул колени под подбородок, обхватил ноги – маленький живой комочек, один, под безграничным континентом туч, извергающих воду.

Тит прекрасно осознавал, что не грезит, но избавиться от ощущения, что все это происходит не во сне, было очень трудно. Главная реальность была заключена в нем самом – он жаждал испытать ужас того, что он уже называл любовью. Тит уже слышал и читал о любви, которая бывает между мужчиной и женщиной, он догадывался о том, что это такое, и хотя он сам ранее ничего подобного не испытывал, он многое знал. Что, если не любовь, могло вынудить его вести себя так странно?

Да, голова того замечательного создания была повернута в сторону так, что он не видел лица! Но как оно – или она? – летело! А Горменгаст убеждал, что красота – это нечто совсем другое, что поступок Тита – величайший грех, преступление против предков, величайшая самонадеянность, вызов, брошенный традиции, невероятная наглость! Неужели Горменгаст значил для него меньше, чем какое-то гибкое летающее создание, странная девочка леса?

Но для Тита она означала не просто живое воплощение абстрактного слова «СВОБОДА», не это так будоражило Тита, не умозрительное восхищение заставляло его трепетать, когда он думал о ней. Он жаждал коснуться ее, коснуться этих грациозных, вытянутых в полете рук и ног. Она была для него ожившей фантазией, она была воплощением свободы, но при этом еще и чем-то другим, она дышала, жила, манила своей таинственностью. И если бы она была феей, тигрицей, бабочкой, рыбой или просто птицей с крыльями, то и тогда она была бы столь же отличной от Тита, как и в своем нынешнем обличье. Эта мысль заставляла Тита вздрагивать. Тита привлекало полное, неустранимое различие между ним и таинственным существом, загадочной девочкой леса, различие, а не какая-либо схожесть, подобие, общность или надежда найти какую-то сродственность. Главное для Тита было – несхожесть…

Тит все так же сидел на камне, все так же срывался дождь с низких туч, летел сквозь теплый воздух, занавешивая своими струями все вокруг. На западе огромное размытое пятно подсказывало, где Гора Горменгаст; казалось, вертикальные полосы дождя замыкают гору в решетку.

Тит спустился с камня и, едва ступив на землю, почувствовал, как его охватывает страх. За короткое время слишком многое произошло с ним. Тит думал о пещере Флэя, а потом стал вспоминать самого Флэя; Тит мысленным взором увидел Флэя, лежащего на полу с ножом в груди, страшную комнату, в которой рядышком лежали останки его теток, Коры и Клариссы: сквозь пелену дождя Титу виделось красно-белое лицо Щуквола, как маска исполнителя, танцующего танец смерти; этот образ то разрастался, то сжимался… Тит бежал и в ужасе оглядывался, всматривался в дождь – не появится ли Щуквол и в самом деле?

До пещеры Флэя добираться пришлось довольно долго. Даже если бы не лил такой ливень, Тит все равно изменил бы свое первоначальное решение и отправился бы вместо туннеля в пещеру Флэя, которую воспринимал как некое центральное место среди всей этой дикой природы, место, к которому можно всегда вернуться.

Но когда Тит наконец добрался до пещеры, он вошел далеко не сразу. Он в нерешительности стоял перед входом. Вход зиял пустотой. Титу казалось, что что-то поменялось с той – уже давней – поры, когда он был здесь в последний раз. Чувствовалось, что пещера давно заброшена. Над входом ввысь уходила скала, на поверхности которой хорошо были видны слои камня; скала заросла папоротником, мелкими кустами и даже деревьями, которые торчали из нее под фантастическими углами.

Тит поднял голову и посмотрел вверх, туда, где верхнюю часть скалы обнимали низко стелющиеся тучи, а потом снова перевел взгляд на зияющий вход в пещеру. Тит слегка наклонил голову, словно приготовился сразиться с кем бы то ни было, кто мог прятаться там, в темноте. Его мокрые волосы, казавшиеся черными, плотно прилегали к голове и прядями липли к лицу.

Печальный вид, который имел вход, несколько пригасил волнение от возвращения к этому месту через столько лет. Заглядывая вовнутрь, Тит видел сухой темный проход, который вел в обширную пещеру.

Если бы кто-то увидел Тита, стоящего вот там, колеблющегося, совершенно вымокшего, он бы наверняка заметил, насколько Тит изменился за последние несколько месяцев. Его глаза были все так же чисты, как вода горного источника, но теперь над бровями постоянно пролегала морщина; вокруг глаз образовались гнезда едва заметных, тоненьких морщинок; хотя общие пропорции лица позволили бы определить, что Тит еще совсем молод, что ему нет и двадцати лет, однако суровое выражение, постоянно присутствующее на его лице, и морщины могли создать впечатление, что он гораздо старше.

Тит вплотную подошел ко входу. Дождь, льющийся ему на голову, столь плотно пригладил его волосы к черепу, что полностью просматривались все детали его строения. Черты его лица, взятые по отдельности – довольно тяжелые скулы, слегка приплюснутый нос, широкий рот, – нельзя было бы назвать красивыми. Но собравшись вместе в овале его лица, они образовывали некую простую гармонию, необычную и даже приятную для взгляда.

Нахмурившись – это очень старило его, но он надевал эту маску угрюмости всегда, когда надо было скрыть свои истинные чувства – Тит наконец решился зайти вовнутрь. Едва он сделал первые шаги, как почувствовал, что какой-то груз спал с его плеч и головы – он настолько уже успел привыкнуть к давлению дождя, что понял его силу лишь когда оно прекратилось.

Его тут же охватила сильная усталость, и он понял, что больше всего на свете ему сейчас хочется отоспаться в сухом месте. В пещере было тепло – дождь, несмотря на всю свою силу, не принес заметного облегчения от духоты. Титу хотелось поскорее лечь, испытывая замечательную легкость, возникшую после того, как прекратилось давление струй дождя, и спать, спать вечно.

Оказавшись внутри пещеры, Тит уже не ощущал меланхолической атмосферы заброшенности, царившей у входа. Возможно, он был слишком изможден, все его чувства притупились и он уже не ощущал таких тонкостей.

Когда Тит добрался до главного помещения пещеры, просторного, с естественными каменными полками, заросшего глубоким ковром папоротников, он почувствовал, что глаза его закрываются сами собой. Тит не обратил внимания на нескольких небольших зверюшек, поселившихся здесь и теперь внимательно следящих за ним с каменных полок и из густого папоротника своими блестящими глазами.

Тит уже в полусне стащил с себя мокрую, приставшую к телу одежду, спотыкаясь, забрался в самый темный угол, улегся в роскошные папоротники и тут же заснул.

Глава шестьдесят седьмая

Пока Тит спал, к небольшим зверькам, жившим в пещере, присоединились забежавшая сюда случайно совершенно промокшая лиса и несколько птиц, рассевшихся на выступах камня поближе к потолку. Тита в его темном углу, да еще заслоненного папоротниками, совершенно не было видно. Сон его был так глубок, что, когда снова заполыхали молнии, озарявшие своими вспышками вход в пещеру, это его нисколько не потревожило. Не потревожил его и гром, хотя он гремел все ближе и все громче. Когда могучие раскаты стали раздаваться совсем близко и, казалось, сотрясали скалу, Тит заворочался во сне. День стал клониться к вечеру. И снова быстро начала собираться темнота.

Рев и шипение ливня постоянно усиливались, и шум падения дождевых струй на камень вокруг входа заглушал все раскаты грома, кроме самых мощных. В пещеру забрался заяц и уселся недалеко от входа, поглядывая на лису. Несмотря на то, что пещера была наполнена шумом свирепого ливня, казалось, что в ней царит особая тишина, тишина среди шума, тишина покоя, ибо в пещере ничто не двигалось.

Когда следующая вспышка молнии сорвала со всего вокруг черный покров, обнажив все мельчайшие подробности, ее отсветы забежали в пещеру, вырвав из темноты неподвижно сидящих птиц и зверьков, которые казались вырезанными из камня, их тени помчались по стенам, растягиваясь и снова сокращаясь, словно резиновые. Тит опять заворочался под сенью больших листьев папоротника, прикрывавших его от металлического света. Он не проснулся и поэтому не увидел, что у входа в пещеру стояло таинственное создание, летающая девочка, «Оно».