Текст книги "Искажения"

Квартира желтого налета

За дверью в скромных размеров комнату послышался неприятный звук. Как будто зашуршала летучая мышь.

Мгновение спустя неприятный звук повторился. Вслед за звуком дверь приоткрылась, в скромных размеров комнату вошел человек. Вошедший человек неуверенно замер у двери, предоставив себя, как скульптуру, к обозрению.

Полнота Вошедшего человека стремилась к идеалу шара – во всех своих трех измерениях, тем более в полумраке комнаты, Вошедший человек казался идентичным.

Обут Вошедший человек в стоптанные ботинки, грубо отороченные мехом, вероятно, из мертвой кошки. Короткие ноги спрятаны внутри красных безбрежных брюк. Черная болоньевая куртка наглухо застегнута. Над высоким воротником виднеются овальные щеки нездорового землистого цвета. Неопределенного пола лицо, что свойственно тучным людям, уместилось под меховой шапкой с кокардой. Кокарда топорщилась невнятной геральдикой, где узнаваемыми были лишь молоты. Глаза Вошедшего человека, живые и проницательные, выглядывали из колодцев глазниц. От вошедшего человека стояло крепкое амбре квашеной капусты.

Вошедший человек живыми проницательными глазами оглядел комнату.

И отбросив только что ещё экспоненциальную неуверенность, направился к бен Кандибоберу.

Для начала Вошедший человек и бен Кандибобер совершили долгий, почти романтический, поцелуй в губы. Затем подошвами ботинок отстучали витиеватый, напоминающий танец, ритуал идентификации.

Оставшись удовлетворенными, Вошедший человек и бен Кандибобер обратили свое внимание на нас.

– Дальше действовать будем мы, – резким низким голосом выстрелил Вошедший человек. – Уселись тут, как брошенный без присмотра фекалий-говень. Там вот, – он указал рукой на стену с проплывающей по ней Золотой рыбкой, – борьба за жизнь на улицах сколопендровых городов, соленые пески пустыни, довлеющие призраком неминуемой гибели от ядовитого жала осы-матки…, – Вошедший человек продолжил свои замечания, но громкость его голоса упала к нулю.

Равиль бен Кандибобер своей хрупкой кистью оправил чуть сбившийся галстук.

– Да, дальше вашим проводником будет он, – бен Кандибобер положил руку на плечо беззвучно двигавшего губами Вошедшего человека. – С этого момента вы под его, скажем так, крылом.

– А как же Такахаши? – спросил я.

– Такахаши останется. Своё задание он выполнил. Более того, я получил новую директиву относительно Такахаши, – и бен Кандибобер небрежно машет хрупкой своей кистью на потухший радиоприемник.

– Думаю, что я должна послать запрос в штаб, – говорит Мармарис.

– Это если следовать уставу, – отвечает бен Кандибобер. – В штатной ситуации я сам бы так поступил. Но ситуация, как понимаете, отнюдь не штатная.

– Нарушение уставных инструкций строго наказывается. Вам, бен Кандибобер, устава боятся нечего, вы – наемник.

– Полагаю вам, Мармарис, стоит поступить следующим образом: вы свяжетесь со штабом ТЦП по дороге. Заглянете на конспирированную квартиру. В любом случае, в ближайшие часы выходить отсюда на связь даже опасно. Они приняли сигнал и теперь, скорее всего, прочесывают все частоты. С моей стороны дело верно обставлено, однако теперь нужно хранить молчание. Поэтому, думается, хорошо бы сменить локацию. – Равиль бен Кандибобер ухмыльнулся. – Что я вам толкую. Вы полевой агент с впечатляющим стажем.

Смена провожатого отозвалась во мне нарушением пусть и условной, но всё же стабильности. Нарушение стабильности – всегда угроза. Об этом говорит весь мой опыт.

Но что есть опыт, когда существуют обстоятельства.

– Кандибобер, – желчно выговаривает Мармарис. Делает паузу, и в один шаг преодолевает скромных размеров комнату к двери, – вы понимаете, что мне придется подать рапорт.

Мы снова в полутемных узких коридорах.

Вошедший человек, не смотря на грузность, ловко маневрирует в ограниченном картонном пространстве. За грузной неповоротливостью кроется почти воздушная легкость. Для агента секретной организации такая обманчивость качество непреложное. Именно поэтому Вошедший человек видится мне опасным.

Впрочем, опасность с ним пришла изначально. Вошедший человек внёс, так или иначе, коррективы в наше движение. С его появлением в нашем движении появился обходной путь. Тогда как кротчайший путь из пункта «а» в пункт»», как известно, прямая. Я с трудом принимаю альтернативы, уж тем паче, когда такая альтернатива угрожает мой жизнедеятельности.

Присущая мне паранойя моментально возводит конструкцию, где действительность как таковая щетинится потенциальной угрозой. В таком случае, как же я доверился Мармарис? Как я вообще поверил в «Демократический союз терраформинга»?

Сопротивление? Подпольная война на неизвестной человечеству планете?

Но ведь Они есть, Они всегда рядом. В этом я уверен. И ещё я уверен в том, что паранойя – это инструмент к выживанию.

В мире, где я живу, нет абсолютной безопасности. Безопасность можно создать только самому. Каждая антенна, каждый информационный канал излучает Их транс-код, настроенный на то, чтобы вскрывать сознание. И инсталлировать в сознание необходимое Им желание, побуждение.

Их транс-код вещает во все стороны Вселенной, в её бесконечность.

У Них бесчисленное количество электронных глаз, заглядывающих в мозг и в душу. Они методично преследуют только одну цель – отвлечь нас от жизни. Потому быть параноиком куда безопаснее, чем слепо принимать Их код.

И все же главное, это вовсе не знание, что Они рядом. Важнее чувствовать параллакс: то самое микронное отклонение, которое подскажет, что Они готовы вот-вот вскрыть твоё сознание и вывернуть все твои потроха наружу.

Среди узких полутемных коридоров образуется разрыв.

Я вижу круглую спину Вошедшего человека, которая минует разрыв и скрывается в полумраке.

Я смотрю в разрыв. В разрыве растекся плотный сизый туман. Между клубами тумана угадывается пульсирующий горизонт. Вдруг горизонт прекращает пульсировать. Плотный туман рассеялся. В разрыве начался проливной дождь. Горизонт расчертили белесые, похожие на голые деревья, молнии. И тут же дождь стал затихать, молнии погасли. Горизонт покрылся отчаянно зеленым цветом, превратился в раскидистые кроны тополей. Налившее горизонт жаркое лучистое солнце яростно обрушилось на кроны тополей. Листья высохли, пожелтели и скрутились в хрупкие трубочки. Горизонт затянули жирные тучи, которые опорожнились мелким дождиком. Капли дождя превратились в плотную завесу. Однако капли не успевали достичь земли, а покрывали ее иссиня-черную поверхность мелкими снежинками. Горизонт налился свинцом. И все замерло. Замерзло.

Я делаю шаг назад.

Фата-моргана.

Разрыв исчезает так же внезапно, как и появился.

В полутемных коридорах пугающе пустынно. И только нестерпимо пахнет квашеной капустой.

Размытые тени от фата-морганы будоражат мои затылочные доли. Я втягиваю плечи, и иду на запах квашеной капусты.

Вошедший человек и Мармарис ждут меня у невзрачного входа в двухэтажное здание. На потертом картонном фасаде здания лиловой флуоресцентной краской выведены нестройные литеры. «Каренина. Винный отдел для заблудших душ». Из приоткрытой двери в «Винный отдел» доносится нестройная мелодия издаваемая, скорее всего, клавесином.

– Скажите, а здесь, случайно, псилоциновый мох нигде не растет? Скажем, в трещинах между домами, – спрашиваю у Мармарис. – Мне кажется, что у меня была галлюцинация.

– Прямо галлюцинация? – интересуется Мармарис.

– А как иначе объяснить разрыв в коридорах, в котором сменяются времена года?

Мармарис совсем по-дружески ущипнула меня за руку.

– Вот так по-настоящему? А видели вы совсем не галлюцинацию, поверьте. Это один из представителей местной фауны – Соляртисты.

– Эта штука меня отравила?

– Нет! – Мармарис улыбнулась. – Соляртисты – примитивные телепаты. Собственный разум у них отсутствует. Соляртисты питаются образами. Такие вампиры, пьющие образы. Они посылают телепатический импульс на выбранный объект. Импульс извлекает из объекта мысли. Часть Соляртисты впитывают, а другую часть – визуализируют. Это нисколько не опасно.

– Мерзкие слизистые уродцы. Развелось тут как фекалиев-говен, – выстрелил комментарием Вошедший человек. – Протухший шанкр на поверхности планеты! Когда рабам приходится гнилыми зубами вырвать кусок мяса из чрева жизни-матки… – Вошедший человек вновь убрал громкость своего голоса, и, потеряв былую легкость, грузно вошел в двери «Винного отдела».

«Винный отдел» жил скромной жизнью. Битая плитка пола, потрескавшийся кожзаменитель на стенах, два десятка столиков. Покосившийся механический клавесин. Огромная колба, вмонтированная в дальнюю стену. Внутри колбы маслянисто циркулирует красное вино. Усталые лица немногочисленных клиентов.

Вошедший человек уверенно направляется к колбе с вином, берет стоявшую на ближайшем столике металлическую кружку. Опытным движением хватает ручку помпового насоса и накачивает себе вина в кружку.

Отведя мизинец, Вошедший человек совсем буднично опорожнил кружку. И не сходя с места, ухватился за ручку насоса, который услужливо выдал следующую порцию напитка.

Мармарис дернула плечиками внутри плаща, тем самым смиряясь с вынужденной остановкой. Она села за стол, развернула свежий выпуск «Оптом и в розницу» на странице кроссвордов.

Немногочисленные клиенты «Винного отдела» выглядели печальными и заблудшими. «Винный отдел» четко выдерживал целевую аудиторию.

Я пригляделся к ближайшему мужчине в белом комбинезоне и рубашке с галстуком-бабочкой. Мужчина сидел у громадного телеэкрана. К руке мужчины подходила трубка капельницы, через которую внутривенно поступало вино. Из телеэкрана к носу мужчины тянулись спиральные провода.

На телеэкране пробежала надпись: «Устройство вывода печали. Оплата согласно тарифу дня».

Мужчина отер глаза от выступивших слез, кинул монетку в прорезь сбоку телеэкрана.

Телеэкран заметался снежной рябью. Мужчина положил свободную от капельницы руку себе на грудь. Телеэкран ожил сюжетом: грудной ребенок бесконечно срывал ромашку и съедал нежный цветок. Мужчина всхлипнул. По телеэкрану побежали строки.

 
пишет вам алена из белого дома
официально уведомляю общественность
что подаю на развод с незнакомым мужчиной
причина
в его бороде невидимая круглая морщина
и что-то еще
он ногтями в бороде новости ощупывает
прикрепляет новости к челу складочному
да складками ракетам космическим
орбиты направления путает
пишет вам алена из белого дома
заявляю что
бегать по ночам я бросаю
причина
оленеводы утренние, чайки земноводные
кружат парами – олени и чайки —
оглашают кислород освежающий своими
играми брачными отвлекает бегущую
в угол зенитный
что отражается жировыми складками
которые так же ракетам космическим
орбиты путают
замечание: важнее ракет космических и
их полетов человечеству нужных
ничего и нет
а из окон на бегущую крутобедрые старушки
шелухой семени подсолнечного поплевывают
сбивают угол зенитный чтоб его снова
отмерять было бы весьма необходимо
пишет вам алена из белого дома
этим настаиваю
лишать жизни утконосов новозеландских
причина
слишком сложная в произношении
написании начертании светоотражении
замечание: а уж альбедо ее совсем ничтожное
и туфлями чечеточными ее азбукой морзе
не отстучать
пишет вам алена из белого дома
что жаль ох и ах
как жаль чернила заканчиваются
потому как ими на стенах треугольники
потустороннего проникновения
крутобедрые старушки безостановочно
писали
все надеялись старушки в сорок шестое
измерение мозолистые пятки отправить
но тут же ракеты космические
их суета человечеству так необходимая
и что же мы процесс познания
в жертвы уроним просто так пятки сушить
в сорок шестом измерении
старушкам позволим?
 

Грудной ребенок на телеэкране замер. Хищный рот грудного ребенка обхватил ромашку, готовый сожрать нежную плоть цветка.

Мне стало не по себе. Чудовищный грудной ребенок, пожирающий невинное творение природы – это отдавало экспериментом над психикой, родившийся в извращенных умах эскулапов от какой-нибудь закрытой тоталитарной системы.

Под моей лобной костью повысилось давление, я ощутил горьковатые позывы в желудке. Чтобы снять напряжение, я перевел взгляд на следующий телеэкран.

У этого телеэкрана сидел старик в тренировочных панталонах. Голый живот над панталонами яростно содрогался от рыданий.

Я углубился в чтение печальных излияний.

отвлекитесь, выплюньте глаза наружу, видите, ходит кто-то по кругу, по кругу замкнутому цеха мясного, в котором остались одни потроха, да сопли говяжьи, да запахи пряно-податливые, а этот кто-то все топает ножищами, распугивает тишину цеха мясного, за ним наблюдать можно часами, как он вальяжно остроконечными ступнями искры высекает мерные, и то тут, то там спрятаны окурки сигаретные, телефоны с номерами чьей-то мамы, а так же ложки для кормления кукол недоношенных, с потолка висят головы комариные с носами унылыми, а этот кто-то все не успокаивается, все кругми хвастается, никак не накрутится, впрочем, чего это мы к нему прицепились, ежели бродит, значит так ему необходимо, а может даже у него задание главное в жизни его тоскливой, переведем взгляд в другое помещение, где расположены треугольники мщения, на них железных людей распинают, ругают людей железных словами нехорошими, поливают водою из калоши, а за той дверью, что справа стоит, чугунная кружка, а в ней отрава, на боку кружки чернилом зеленым выведено «выпей меня, угоди себе самому», что ж, движемся дальше, ага, за алюминиевой створкой сидят созревшие для сношения полового трехлетние девчушки, у них на макушке розовые бутоны похоти, протягивают ручки теплые трехлетние девчушки к аппарату телефонному, что стоит на буфете скромном, за девчушками дверь открывается белая, ступаем теперь туда смело, светят светом светящим светлячков семейство сумасбродных, словно серебром светлячки смазаны, сверкают неугомонные, путешествие продолжаем, вот и ванная комната совсем как живая, в водосток струи мыльные убегают, полусферами пузырьков поражая, полотенце пропитанное потом неуклюже свисает, мыло на оливковом масле настоянное, и все что ванной комнате положенное, все здесь присутствует, не задерживаемся, шмыгнем по пролету лестничному, оставим башмака рельефного улыбку на кафеле желудочным соком умытого, смахнем со лба волос челку неосторожно забытую, и снова двери, какие же именно те самые, чтобы не ошибиться, выбирать не приходится, толкаем из бука вытесанную, за ней комсомольцы изнутри наружу вывернутые, по стойке вольно животами натужно крутят, безусловно, они далеко не в себе, комсомольцы эти, оставим в покое разоренных душою, неловко протиснемся меж ними, ба, кремовая гостиная с приятно-щекотливым пониманием ванильного, кремовые стены расступаются и появляется кто-то, кто беспрерывно ходит по кругу замкнутому цеха мясного, но нет до него дела, пусть барабанит по полу, как-нибудь к нему еще заглянем.

Я вдруг отчетливо осознаю, что мой разум следует за этими строками в коловращение безумия.

Я отвожу взгляд от экрана: Мармарис остается безучастно занята «Оптом и в розницу».

Вошедший человек опрокидывает кружку за кружкой. Вошедший человек всё так же нелеп, лишь только его глаза из живых и проницательных превратились в блестящие черные бусины.

Я ловлю себя на мысли, что люди у телеэкранов не просто печальные или заблудшие. Эти люди – обреченные.

Чуть позади телеэкранов я замечаю человека в белом халате. При ближайшем рассмотрении человек в белом халате оказывается тщедушным миловидным старичком с выщипанными седыми усами.

Старичок размашисто оставляет пометки карандашом на ленте энцефалограммы, с треском ползущей из металлической коробки с писцами.

Рабочий стол старичка озаглавлен помятой картонкой: «Арнольд Израилевич Лось. Участковый психотерапевт. Корабли безумия. Участок №32/194».

– Вы не против моего скромного участия? – спрашиваю я.

Арнольд Израилевич Лось смотрит на меня белесыми зрачками. Ставит очередную метку на энцефалограмме, поправляет сбившийся писец.

– Извольте-с, – мягким и глубоким лирическим баритоном он приглашает меня занять стул рядом с ним. – Всего несколько мгновений, и я полностью в вашем-с распоряжении.

Арнольд Израилевич шумно прочищает нос о фалду белого халата. Окунает кончик очищенного носа в кружку с вином, и втягивает повисшие рубиновые капли вина внутрь очищенного носа. Затем отбивает сухими пальцами по крышке стола замысловатый ритм.

– И вот я весь ваш-с, – с каким-то особым участием говорит Арнольд Израилевич.

– Меня весьма живо интересует процедура вывода печали, – я с легкостью беру ноту общения Арнольда Израилевича. – Я впервые наталкиваюсь на столь любопытный метод.

– Вы еще так молоды-с, – Арнольд Израилевич по-стариковски отмахивается от моей молодости рукой, – ещё столько вам узнать-с.

– Но все же – суть, будьте так добры.

– Абреакция-с.

– Вскрываете «гнойники» памяти, так могу понимать.

– Но прогрессивно вскрываем, прошу отметить-с, – акцентирует Арнольд Израилевич с плохо скрываемой гордостью. – Пациент подключается к аппарату, и в творческой форме выдает-с свои травматические переживания, страхи и прочая. Мы-с, путем аналитики и при помощи передовой технологии, – Арнольд Израилевич кивает на металлическую коробку с писцами, – ставим диагноз. И назначаем процедуры-с.

– Премного занимательно. Например?

– О! Каждая из процедур исключительно индивидуальна-с. Кто отправляется на фабрику Полиэфир Полиэфировича Джугашвили прессовать картоны. Кому и легкой живительной лоботомии до конца жизни хватает-с.

Арнольд Израилевич ещё раз смачивает кончик своего носа в кружке с вином. После чего обращается к без устали ползущей энцефалограмме.

Я смотрю на телеэкран старика в панталонах. Строки бегут одна за другой, когда между строк я замечаю лицо. Лицо будто пробивается сквозь упругую мембрану литер, слов, предложений. Лицо не справилось с плотной вязью из букв, внезапно исчезло. И появилось вновь, но уже составленным из ползущего по телеэкрану текста.

Меня сковал в холодных клещах парализующий ужас. В лице на телеэкране я узнал Равиля бен Кандибобера.

Перед глазами мелькнула кривая улыбка бен Кандибобера. Последние слова бен Кандибобера об искривлении времени набатом застучали у меня в голове. Что делал бен Кандибобер в скромных размеров комнате со своим радиоприемником? Быть может радиоприемник – устройство для искажения времени? И внутри этого искаженного времени бен Кандибобер настроил свой аппарат на волны моего мозга для наблюдения за мной. Но внутри второго времени я, наблюдаю за тем, как бен Кандибобер следит за мной. А в третьем времени Их агенты надзирают за мной и бен Кандибобером. Этот клубок слежки развертывается по нервной системе из миллиардов Их каналов. Затем обрабатывается в узловых точках информационными ганглиями. И где-то за пределами доступного Они дают обратную связь через временные нити, которые задают направление и мне, и бен Кандибоберу, и всей материи.

Они знают совокупность времени.

Внезапно время перестает быть для меня замечаемым исключительно на циферблате часов. Времени стало слишком много. Я уже не могу синхронизировать себя и время. Стоит мне сойти с этого места, как я окажусь в прошлом и будущем одновременно. Один. Разорванный надвое между прошлым и будущим. А между моими половинками пустота. Inanitas3232
  Inanitas (лат.) – пустота.


[Закрыть].

Приступ паники подхватил меня и понес к столику Мармарис. Где лишь измятая «Оптом и в розницу» скучающе прикрывала облезлую столешницу.

В полумраке собственного сознания я лихорадочно ищу Мармарис. И чувствую, как уверенная рука Мармарис направляет меня к выходу из «Винного отдела». Между усталыми лицами по битой плитке пола в двери невзрачного входа, прямо к лодочке неизвестно откуда появившейся мотоциклетной коляски.

Вошедший человек со знанием дела управляет мотоциклеткой среди картонных стен Кораблей безумия. По моим щекам бьет влажный освежающий ветер. Сквозь куртку я ощущаю обхватившие мою поясницу уверенные руки Мармарис.

Полумрак паники неторопливо уходит. Совокупность времени отступает, как будто втягивается в стрелки невидимых космических часов. Время обретает скелет. Скелет времени обрастает мясом и кожей. Теперь время – здесь и сейчас. Настоящее.

Мотоциклетка с протяжным писком тормозных колодок замерла у многоэтажного картонного здания.

– Прошу, следуйте за мной. На конспиративную квартиру, – слезая с мотоциклетки говорит Вошедший человек.

– Почему я о ней ничего не знала? – с тенью недоверия спрашивает Мармарис.

– Только потому, что это конспиративная квартира. Прошу, идемте.

Голос Вошедшего человека лишился неприятной резкости.

Теперь Вошедший человек словно отчеканивает буквы. При этом каждое произнесенное им слово, не смотря на просьбу, звучит повелительно и императивно.

– Прошу. Тут совсем близко.

Вошедший человек ведет нас вверх по широким лестничным пролетам подъезда многоэтажного здания. Стены и ступени подъезда оклеены бесчисленным множеством газет «Оптом и в розницу». И при определенном темпе шага, портреты неизвестных лиц с газетных полос сливаются в единое проницательное око.

– Прошу, мы на месте.

С этими словами Вошедший человек толкнул, почему-то незапертую, дверь конспиративной квартиры.

Конспиративная квартира встретила нас пятнами желтого налета, покрывшим все стены. Желтый налет подмигивал маслянистой жирностью в свете матовой лампочки.

Я вытянул палец, желая потрогать субстанцию. Однако не природная брезгливость остановила меня. Желтый налет, уходя от движения моего пальца, скользнул вверх, образовав с другим пятном внушительную кляксу.

Вошедший человек заметил мою заинтересованность желтым налетом.

– Если вам любопытно, могу привести гипотезу наших ученых относительно данной материи, – сказал он, кивая толстыми щеками на желтый налет.

Убежавшая от меня клякса желтого налета неожиданно заколыхалась, пошла волнистыми гребешками. На маслянистой поверхности желтого налета образовались чувственные женские губы.

– Только Отчизна может унизить человека в его праве быть человеком, – раздался из чувственных женских губ плаксивый голос.

Вошедший человек из кармана своих безбрежных красных брюк достал баллон аэрозоля, облачком из которого обильно покрыл кляксу. Желтый налет раскололся на три части и принялся расползаться по стене.

– Боремся, – сказал Вошедший человек, возвращая баллон на место, – газами. – И в голосе Вошедшего человека скользнула усталость.

– Так что же предложили ваши ученые относительно этой материи? – напомнил я.

Вошедший человек поправил сбившуюся набок от борьбы с желтым налетом меховую шапку.

– Исследования показали, что желтый налет, гипотетически, прошедшее через процесс регрессии местное население. И деградировали эти существа задолго до открытия Чистого Уэда. Как предполагают, регресс начался вне причин внешних – катаклизмов, например. Причиной указывают некую внутреннюю силу. На это намекают документы, которые обнаружили при археологических раскопках первичного изучения планеты. Насколько это возможно расшифрованные материалы говорят о том, что местное население, вероятно, приняло сознательное решение о тотальной деградации. Одну секунду.

Вошедший человек из безбрежных брюк достал небольшую книжечку.

– Вашему вниманию – «Бестиарий»3333
  «Бестиарий» – средневековый сборник зоологических статей (с иллюстрациями) , в которых подробно описывались различные животные в прозе и стихах, главным образом, с аллегорическими и нравоучительными целями.


[Закрыть].

Вошедший человек раскрыл книжечку, зашелестел сухими страницами. На страницах мелькали существа невообразимых форм.

– Данный «Бестиарий» отслеживает регрессию аборигенов. От высокоорганизованных, психологически сложных организмов к первичной материи уровня плесени. Кому понадобилось составить «Бестиарий» – покрыто историей. Но это, в сущности, единственный фактический материал.

– Тем не менее, каковы предположения к деволюции?

– Мнений слишком много. Превосходящее остальные, можно выделить следующее: коллективное осознание невозможности жизни.

– Чтобы это значило?

– Собственно, над этим вопросом и ведут работы наши философы и социологи. И упираются в уже сделанный вывод – осознание невозможности жизни.

Вошедший человек оборвал рассуждения, и двинулся вглубь квартиры по длинному коридору, навстречу клацающему звуку.

Клацающий звук издавала механическая печать. Печать находилась в прозрачной руке-отростке студенистого на вид существа. Существо прервало работу, всем телом повернулось к нам. Сквозь студенистое прозрачное тело просвечивалось окно в кривой раме.

– СОБАКА! – громогласно объявило студенистое существо, и обрушило печать на бумагу с фотографией.

Бумаги с фотографиями несколькими пластами укрывали стол студенистого существа. Студенистое существо отбросило опечатанную бумагу, взяло другую из высокой стопки.

– СОБАКА! – провозгласило студенистое существо, усердно оставляя оттиск печати на бумаге.

Я и Мармарис проследовали за Вошедшим человеком в дальнюю комнату конспиративной квартиры.

Вошедший человек всем своим грузным телом расположился в потертом кресле. Стянул с головы меховую шапку, обнажив растрепанные седые волосы. Из шапки Вошедший человек выудил недокуренную папироску, отколол уголек пепла об острую грань кокарды, закурил. Горько-соленый дым прокисшего табака закружился вокруг меня.

– Забавный персонаж у вас, – сказала Мармарис.

– Очень полезный, могу заметить, – Вошедший человек глубоко затянулся. – Министр по собакам.

– Кинолог? – спросил я с иронией в голосе.

– Будет вам. Насмешливость здесь не к месту, – Вошедший человек был сама серьезность. – Министр по собакам определяет наших противников.

– Как же?

– Ежедневно к Министру по собакам поступают анкеты с информацией на каждого жителя Вселенной. Он проводит многоуровневый детальный анализ личности, а затем классифицирует личность как потенциального противника или союзника.

– Мне показалось, что для детального анализа Министр по собакам слишком тороплив, – в моем голосе еще раз ирония.

– Его опыт позволяет полноправно пользоваться интуицией. Если интуиция Министра по собакам указывает на графу «противник», значит быть такой личности «собакой».

В соседней комнате снова раздалось громогласное «СОБАКА», установившее очередного противника.

Вошедший человек послюнявил заскорузлый палец, которым и затушил папироску.

– Вы увлекаетесь просмотром спортивных состязаний? – обратился ко мне Вошедший человек.

– Нахожу сопереживание тренированным людям, отстаивающим интересы промышленников, крайне безынтересным, – зачем-то напыщенно ответил я.

Вошедший человек тяжело поднялся из своего кресла и включил висевший на стене черно-белый телевизор.

– Хёрлинг. Классическая северная игра. Вторая вещь, на всём свете, пробуждающая меня к жизни, – с долей волнения поделился Вошедший человек.

На черно-белом экране черно-белые люди черно-белыми клюшками гоняли черно-белый мяч по черно-белой траве.

Вошедший человек покрутил рычажок на телевизоре, чем озвучил картинку.

–… решающая встреча двух непримиримых команд, – затарахтел динамиком комментатор матча, – вызывает толки непримиримого толка. Болельщики «Потомков Фирболгов» уверены в бескомпромиссной победе своей команды над «Ребятами из Клонгоуза». И, пожалуй, поединок был бы в одни ворота. Тем не менее, у «Ребят из Клонгоуза» есть козырная карта – полуслепой Джимми Джи3434
  «Потомков Фирболгов», «Ребята из Клонгоуза» – игра слов, реминисценция к роману Джеймса Джойса «Портрет художника в юности»; полуслепой Джимми Джи – аллюзия на Д. Джойса, которого всю жизнь преследовали проблемы со зрением.


[Закрыть].

Черно-белая игра набрала обороты.

Тощий, напоминающий жердь, Джимми Джи выскочил вперед.

Тощий беспрестанно поправлял огромные очки на хищно заостренном носу. Воинственно размахивая клюшкой, тощий ювелирно провел мяч между ног игроков, сделал широкий замах и прицельно запустил мяч в ворота.

– Это лучший гол, который мне доводилось видеть, – взревел комментатор, – этот мяч останется надолго в анналах спортивной истории. Эпично, что называется! Эпично. Жаль, что автор мяча не смог в полной мере увидеть собственную игру.

– Разве не изумительно? – вопрос Вошедшего человека повис в тишине.

– Было бы правильно оповестить штаб о нашем месторасположении, – в голосе Мармарис сквозит раздражение.

На моем лице созрел ясный отпечаток равнодушия.

Вошедший человек выключил телевизор.

Обескураженный выдох с присвистом исторгла круглая грудь Вошедшего человека.

– Боюсь, что я не могу связать вас со штабом, – эти слова Вошедший человек подкрепил вороненым пистолетом, извлеченным из пресловутого кармана безбрежных красных брюк. – Мне бы не хотелось напрасных жертв.

Вошедший человек дулом пистолета подсказывает Мармарис не покидать занятого места. Под дулом пистолета Мармарис расслабилась всем телом, смиренно приняла обстоятельства.

Я смотрел на Вошедшего человека и нисколько не сомневался, что пистолет в его руке выстрелит. Если это будет необходимо.

– Исходя из ситуации, думаю, что могу ничего не объяснять, – толстые щеки Вошедшего человека на две половинки разделила некрасивая улыбка, – с другой стороны, я оставляю за собой право быть честным. В первую очередь перед самим собой. Не люблю недосказанности, знаете ли. И, чем Мефистофель не шутит, вы можете принять мою точку зрения.

– Не понимаю о чем вы, – в расслабленной позе Мармарис угадывалась сжимающаяся пружина, готовая в любой момент распрямиться, чтобы уничтожить всё на пути.

– Начать стоит, полагаю, с самого начала. Мы же не спешим. Да и мой рассказ далеко не роман.

– Вы же понимаете, что оперативная группа ТЦП скоро будет здесь. Равиль бен Кандибобер, согласно уставу, уже рапортовал в штаб.

– О бен Кандибобере чуть позже, – толстые щеки Вошедшего человека еще раз разошлись от некрасивой улыбки. – Первое, что вам стоит знать – я не работаю на ТЦП. Идентификационный спутниковый чип я извлек. Поэтому о моей, как, собственно, и о вашей локации ничего никому не известно. Второе. Я представляю оппозиционную ТЦП военизированную группу – ПЦТ. Правда, мне по душе более художественное определение – «Быки Солнца».

– В военное время военных преступников судят особенно жестоко.

– Угрозы, угрозы. Так мило. Угрозы свойственны структурам власти. Вы, как представитель организации, пробивающий путь к установлению режима на Чистом Уэде, привычно прибегаете к верному средству – угрозе физической расправы.

– Вы заблуждаетесь – режим изжил себя как управленческая модель.

– Ох, не нужно мне патетики, высоких идей. Исключительно каждая организация, ставящая себе целью управление большинством, всегда стремится к системе, тоталитарному режиму. Если система в своей максимальной реализации отрицает установление доминанты – такая система обречена на смерть. Даже в природе пищевая цепочка заканчивается, скажем так, на массовых убийцах. На тех, кто сильнее, у кого нет естественных врагов. Зачастую у системы естественных врагов, – внутри системы, разумеется, – нет или почти нет.

– ТЦП стоит на принципах «Демократического союза терраформинга». Ключевое слово – «демократический».

– Вы не находите ваши слова глупыми? Впрочем, система прекрасно взращивает и воспитывает фанатиков и фанатов-профессионалов. Иначе система рухнула бы, не успев стать системой.