Текст книги "Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни"

Австрия стала нейтральной

До мая 1955 г. в Австрии находились войска союзников – советские, американские и английские. Части Советской армии вступили с боями на территорию Австрии еще в 1944 г. Мой отец тоже закончил войну в Вене. Там он и демобилизовался.

Теперь в мае 1955 г. Австрия стала единым нейтральным самостоятельным государством, из которого после подписания мирного договора были выведены оккупационные войска. Признаться, это меня удивило. Это был первый случай, когда советские войска уходили с территории, которую они захватили.

Я подумал тогда: «Сталин бы этого не допустил».

Молотовская стипендия

Мне хватало времени и учиться, и гулять. Весну 1955 года я вспоминаю, как счастливое и спокойное время. Я вовремя получил все зачеты, и на отлично сдал все экзамены.

Как и год назад, меня позвали перед первым экзаменом в деканат и предложили заполнить анкету, но уже не на сталинскую стипендию, а на Молотовскую.

Сталинскую стипендию не давали, если у соискателя была хоть одна четверка на экзаменах, а Молотовскую давали даже с двумя. Размер ее был меньше, но рублей на 100 больше чем размер повышенной стипендии. Она была тоже престижной, но менее престижной, чем сталинская.

Я заполнил анкету. Мне было приятно, что меня не забыли, но большой радости не было. Хотя и деньги были далеко не лишними.

Сдал все весенние экзамены за 3-й курс я на отлично, и с сентября 1955 года я начал получать стипендию им. Молотова.

Любочка и её подруга Марина

Любочка к экзаменам готовилась дома. Очень часто вместе со своей подругой Мариной. Та была красивой и весьма импозантной женщиной. Слегка с горбинкой нос, яркая, даже броская внешность, выразительное лицо – все в ней привлекало внимание. Она была замужем, и у нее уже было двое детей. В общем, она держалась с Любочкой, да и со мной, как опытная дама, многое повидавшая на своем веку, но не чуждая поразвлечься еще.

Когда Любочка ей сказала, что я никогда не получал троек, а четверка для меня была провалом, Марина долго смеялась, до слез.

– Миша, – говорила она, давясь от смеха, – и Вы не знаете, что такое получить двойку? И не знаете, что чувствует человек, получая двойку?

Марина мне представлялась легко доступной женщиной, с которой можно провести какое-то время, но не более того. Не человек, с которым можно выстроить серьезные отношения. Мне казалось, что и на Любочку она может оказать влияние своей легкомысленностью, а, может быть, и «простотой нравов», и внутренне я не одобрял их дружбы, хотя внешне не показывал виду.

Я не знаю, на какие темы она разговаривала с Любочкой и какой была польза их совместных занятий, но я избегал заходить к Любочке в комнату, если знал, что там находится Марина. Мне казалось, что это не та подруга, какая Любочке нужна, что она не может научить Любочку ничему хорошему.

Сейчас-то я понимаю, каким моралистом я был. Но скрывать это не буду. Как говорят: «Из песни слов не выкинешь». Что было, – то было.

Расставание на лето с Любочкой

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них.

И каждый раз навек прощайтесь.

И каждый раз навек прощайтесь.

И каждый раз навек прощайтесь.

Когда уходите на миг.

Александр Кочетков

Настало лето. Я решил, что, как обычно, на один месяц поеду с мамой на дачу, а на другой на комсомольско-молодежную стройку – на Оредежскую ГЭС. Мы с Любочкой ничего не говорили о нашем будущем, но все шло к тому, чтобы нам создать семью и начать совместную жизнь. Я любил Любочку, и видел, что и она ко мне неравнодушна, хотя никогда не говорила мне об этом. Но разве надо об этом говорить.

Мама моя относилась к Любочке очень хорошо, хотя очень настороженно воспринимала мои планы, на которые я ей иногда намекал.

Изредка она бросала реплики такого рода:

– Сначала надо закончить учебу и чего-то достичь в жизни.

И я понимал, что она, в общем-то, в чем-то права. Но это была ее правда. Мне же казалось, что есть здесь и другая, моя, где бы мы были вместе с Любочкой.

Любочке предстояла практика в Риге, а после нее поездка к родителям. Ее отца – Николая Исааковича, майора, служившего морским пограничником на Сахалине, в это время направили на учебу, и эти курсы находились в 90 км от Харькова в какой-то дыре, где даже электричества не было.

Но ни Люба, ни я насчёт дыры и электричества не знали.

Подготовка к поездке на Оредежскую ГЭС

Я решил и в этом году поехать на строительство Оредежской ГЭС.

Я уже был как бы ветеран. А как же! В позапрошлом году целую смену работал там бригадиром, а в прошлом – комендантом и заместителем комсорга отряда. Теперь я был включен в штаб стройки и участвовал в подготовке смены. Мне досталась работа по набору добровольцев. Объявления о стройке висели во всех корпусах института, и ребята приходили в комитет комсомола, где оставляли заявления с просьбой записать их на стройку.

На эту стройку никого не приходилось уговаривать ехать. Желающих было много. И дело, вероятно, было не в том, что это комсомольско-молодежная стройка, а в том, что молодежи там просто было хорошо. Да, работа была трудная, и ее было много, да, бытовые условия были плохими, но они были у всех одинаковые, и все относились к условиям труда и жизни с юмором.

Я повторю один из разговоров (кажется, я об этом уже писал раньше), который у меня состоялся с мамой одного из студентов. Она пришла в Комитет комсомола узнать об условиях, в которых будет жить и работать её сын. Я её без утайки всё рассказал, а уходя, она спросила мою фамилию. Когда я назвал фамилию, она вернулась, с интересом посмотрела на меня и спросила:

– А Эмму Абрамовну Качан Вы знаете?

– Это сестра моего отца, – ответил я.

– Не могли бы Вы дать мне её номер телефона?

– Она погибла в войну.

– Как жалко! Моего мальчика я рожала у неё под гипнозом.

Так я узнал, что моя тётя Эмма владела гипнозом и использовала его при родах для обезболивания. Признаться, мне было приятно, что память о ней жива. Придя домой, я рассказал об этом разговоре отцу. Он обожал свою старшую сестру.

Участвуя в обсуждении в штабе стройки основных вопросов работы и жизни студентов, я увидел, абсолютную незаинтересованность, можно даже сказать, наплевательское отношение руководителей стройки (строителей) к обеспечению её техникой, материалами, постельным бельем, продуктами питания и ещё очень-очень многим.

Список необходимого включал огромное количество предметов. Надо было получить фонды (документ, дающий право на получение), а потом, как тогда говорили, реализовать эти фонды, т.е. получить по этому документу реальные предметы. Я впервые познакомился с этой системой и был поражен ее неуклюжестью и незаинтересованностью людей, отвечающих за решение этих вопросов.

Люди, к которым нас направляли, улыбались, обещали, называли сроки и… мало что исполнялось. Только настойчивость комсомольцев нашего штаба, помощь комитета комсомола института, горкома и обкома комсомола, которых мы постоянно привлекали к решению хозяйственных и даже технических вопросов, помогли получить большую часть того, что было запланировано.

Так я впервые встретился с системой материально-технического снабжения, увидел воочию, как решаются в стране вопросы организации труда и обеспечиваются бытовые условия работников.

С предложением к Исааку Осиповичу Дунаевскому

Я договорился с Витей Пушкаревым о командировке в Москву, – у меня было, как я считал, очень важное дело. В моем кармане лежали стихи, написанные еще год назад одним из студентов, о Политехническом институте и студентах-политехниках.

Многие студенты писали стихи, правда, хороших было мало. А эти были весьма неплохими, так и виделся в них текст гимна политехников, или марша, или чего-то в этом роде. Они нравились всем, кому я их показывал. В них была любовь к институту, сдержанная гордость, там было чуть студенческой удали, юмора, а вот не было ни излишнего пафоса, ни ура-патриотизма.

Мне очень хотелось, чтобы эти стихи были положены на музыку, и у меня сразу возникла идея, попросить написать музыку к этим стихам знаменитого и любимого мной композитора Исаака Осиповича Дунаевского.

Я понимал, что встретиться с ним будет непросто, но какая-то зацепка у меня была. Мне дали номер телефона его родного брата Семена Осиповича.

Он был музыкальным руководителем ансамбля песни и танца Центрального Дома детей железнодорожников, им же и созданного еще в 1935 году. К слову, он руководил им и был дирижером более 40 лет.

Я составил письмо Исааку Осиповичу от Комитета комсомола с просьбой написать музыку к этим словам и рассчитывал на содействие Семена Осиповича в организации встречи со знаменитым композитором.

В последних числах июня, сразу после экзаменов я приехал в Москву и остановился у моего двоюродного брата Миши Качана.

Мне удалось встретиться Семеном Осиповичем и поговорить с ним.

Интересной и содержательной была та часть нашего разговора, где он расспрашивал о культурно-массовой работе в Политехническом институте. Попросил меня рассказать обо всем, что мы делали очень подробно. И сам много рассказывал.

Конечно, он не мог никуда пригласить меня, потому что в конце июня уже ничего не функционировало – абсолютно все либо были в отпуске, либо уходили через день-два. Удивительно, что он задержался в Москве, поскольку Детский хор, которым он руководил, уже тоже был на каникулах.

А вот главная часть разговора получилась совсем не такой, на какую я рассчитывал. Он отнесся к моей просьбе весьма скептически.

– Не думаю, что Исаак Осипович возьмется за этот гимн, – сказал он. – у него так много неотложных дел. Он работает с раннего утра до позднего вечера. Я, конечно, расскажу ему о вашей просьбе и попробую передать стихи, но не уверен, что у него будет время даже просто прочесть их.

Я так и не узнал, передал он стихи своему брату или нет, потому что уже в июле 1955 г. Исаак Осипович Дунаевский внезапно скончался.

Англия выводит свои войска из зоны Суэцкого канала

Англия по Соглашению 1954 года постепенно выводила свои войска из зоны Суэцкого канала, поскольку она обязалась вывести их в течение 20 месяцев. У неё было право в течение 7 лет пользоваться Суэцкой базой и «реактивировать» её в случае нападения какой-либо страны на Египет, а также на другие арабские государства или Турцию.

Насер хочет построить Ассуанскую плотину

Переговоры Египта с Западными странами о финансировании строительства Ассуанской плотины на Ниле заканчиваются безрезультатно. Запад не хочет давать Египту деньги на её строительство.

Тогда Насер обращается к СССР, и ему выделяют кредиты. Вскоре начинается проектирование, а затем и строительство Ассуанской плотины.

Сближение Египта с СССР продолжается.

На границах арабских стран с Израилем было неспокойно

После войны за независимость 1948—1949, которую вёл Израиль с арабскими странами, на границах Израиля и оккупированных Египтом (сектор Газа) и Иорданией (Западный берег реки Иордан и

восточный Иерусалим) территорий Палестины ежегодно происходили тысячи нарушений границы с арабской стороны. И не просто нарушений.

Начальник генштаба Израиля Моше Даян так описывает эту ситуацию:

«…Израиль не знал покоя от террористов. Банды арабских инфильтрантов, обученные и вооруженные арабскими правительствами, проникали в страну, убивали мирных жителей, устанавливали мины, подрывали водокачки и столбы линий электропередач.

Египет (из оккупированного им сектора Газа), Сирия и Иордания (оккупировавшая Западный берег реки Иордан и Восточный Иерусалим) фактически вели партизанскую войну против Израиля, хотя не признавали этого открыто».

На Ближнем Востоке напряжение не спадало. Арабские лазутчики-террористы с территории Египта, Сирии и Иордании проникали на территорию Израиля, убивая мирных жителей.

Проход для израильских судов, выходящих из Акабского залива через Тиранский пролив в Индийский океан, был закрыт Египтом ещё с 1951 года, который установил береговую артиллерию на выходе из Тиранского пролива.

Насер, придя к власти, запретил пролет израильских самолетов над акваторией, примыкающей к египетской территории и ввел фактически блокаду Акабского залива для всех судов, следующих в Израиль. Проход израильских судов по Суэцкому каналу был также запрещен.

Дача в Щорсе

В июле я с мамой, Аллочкой и Боренькой поехали на дачу на Украину. С нами поехали и Рахиль с Шурочкой. Там мы сначала сняли комнаты в одном доме, но вскоре сестры поссорились, и Рахиль сняла другую комнату.

Поездка в Щорс запомнилась мне, тем, что там не было никаких ярких событий. Но зато я хорошо помню речку Снов, в которой я постоянно плавал и железнодорожный мост через неё, помню дом-музей Щорса, и длинные разговоры с мамой.

Дом, в котором родился «легендарный герой гражданской войны» Николай Щорс, в честь которого и был переименован город Сновск, до сих пор стоит у меня перед глазами.

Щорс был еще из моего довоенного детства. Вот песня, которая меня всегда волновала:

 
Шел отряд по берегу,
Шел издалека.
Шел под Красным знаменем
Командир полка.
Голова обвязана,
Кровь на рукаве,
След кровавый стелется
По сырой траве.
Хлопцы, чьи Вы будете?
Кто вас в бой ведет?
Кто под Красным знаменем
Раненый идет?
Мы сыны батрацкие,
Мы за новый мир,
Щорс идет под знаменем,
Красный командир.
 

Это теперь я знаю, что он был просто бандит, такой же как Махно и многие другие, но была команда сделать из него героя, красного командира, потому что нужно было создать ореол героизма для гражданской войны, – и сделали. И город Сновск переименовали в Щорс. И домик, где он родился, нашли. Я читал мемориальную табличку на этом домике, но не зашел во внутрь, Мне было уже неинтересно, и тогда, в 1955 году уже не хотелось: «В цьому будiнку народивься и вiрис легендарьнiй герой громадяньской войны Микола Осипич Щорс.» (я прошу прощения у знающих украинский язык за возможные ошибки).

Помню речушку, в которой я каждый день подолгу плавал. Она была мелка, хотя пойма реки была весьма большой. Так что, наверное, был период времени, когда она широко разливалась, но в июле вода еле текла. Через речку на большой высоте шел длинный железнодорожный мост. Мне рассказывали, что с него люди иногда зачем-то прыгали в реку, и практически всегда разбивались о камни, ломали себе шейные позвонки, потому что достаточной глубины не было нигде. Но при мне никто не прыгал, и я тогда подумал, что это просто прыжки с моста – просто чьи-то фантазии.

Разговоры с мамой

Я лежал на берегу реки, загорал, плавал, читал, думал то об одном, то о другом, но все время о Любочке. О нашей предстоящей встрече.

Никаких полезных дел у меня не было, кроме помощи маме, конечно. У меня было постоянное занятие – ходить с ней на базар и в лавку за керосином. И, пожалуй, все.

Мне было скучно, такой отдых был не по мне, а тут еще мама все время заводила разговор о Любочке, о том, что у меня большое будущее, что мне никак нельзя сейчас жениться, потому что я сломаю это свое будущее.

Я говорил, что я справлюсь, что Любочка скоро заканчивает и будет работать, а у меня Молотовская стипендия. Что мы не будем жить вместе с ними в одной комнате, а будем снимать, и у нас хватит средств на это.

– Да, – говорила мама, – вот и я о том же. Вместо того, чтобы учиться, ты должен будешь работать, чтобы заработать на квартиру и на пропитание. Ты будешь хвататься за любую работу, и ничего хорошего из этого не получится. Я не говорю тебе, чтобы ты вообще не женился. Но я считаю, что нужно сначала окончить институт, встать на ноги, чего-то достичь в жизни.

– Будет ли ждать меня Любочка? – думал я. Не потеряю ли я ее? Вон сколько парней вокруг нее увивается. Ей ведь 21. Как она отнесется к такому предложению?

– А ты уверен, что любишь ее? А ты уверен, что она любит тебя. Она ведь такая легкомысленная (мама действительно считала Любочку в ту пору легкомысленной, хотя Любочка никогда не была такой. Она была веселой, ее легко было рассмешить, но ни в коем случае не легкомысленной). Может быть, надо расстаться, ну хотя бы на год и проверить свои чувства?

Я не хотел расставаться с Любочкой даже на день. Я возражал, спорил, доказывал, но мама моя обладала даром убеждения, а я ее любил. Нет, не любил, я ее обожал. Но эти разговоры с мамой повторялись ежедневно. И я уже не мог просто так отмахнуться от ее слов. Хотя я в жизни часто пренебрегал её советами и делал многое по-своему, видимо, ежедневное промывание мозгов делало свое черное дело. Я этого не хотел, но её слова сидели у меня в голове, как заноза: «расстаться на год и проверить свои чувства».

Я вернулся в конце июля в Ленинград и меня сразу подхватила и унесла от моих мыслей подготовка к поездке на Оредежскую ГЭС, которая в этом году почему-то была особенно трудной.

Комендант на строительстве Оредежской ГЭС

Весь август я был снова на Оредежской ГЭС. Приехали мы, как всегда, затемно, разместились в палатках.

Утром я сразу осмотрел стройку. Хотя я не был здесь целый год, плотина поднялась незначительно, и я увидел, что работы, по-прежнему, будут вестись почти на дне котлована. И опять почти вручную.

Но моя голова была занята другим, – меня опять назначили комендантом, но работы прибавилось, – я должен был отвечать не только за снабжение столовой продуктами, но и за обеспечение стройки – инструментом, спецодеждой, постельными принадлежностями, и еще множеством предметов всевозможных наименований, от ложек и вилок до умывальников. Хотя все это продумывалось заранее, на месте оказалось «виднее», и я потратил довольно много дней, чтобы дополучить или даже докупить необходимое.

Но львиную долю времени я тратил, добывая питание. Каждое утро, с утра пораньше я выезжал на полуторке (так назывался тогда грузовой автомобиль, вмещающий 1,5 тонны груза). Водитель, которого все звали Петро, обычно пьяный с вечера, садился за руль грузовика и мечтал лишь об одном – опохмелиться. Его мечта выполнялась достаточно быстро. Как только мы подъезжали к первому же населенному пункту (километров 10 от строительства), он заходил в магазин, брал четвертинку и опрокидывал ее в рот. Руки у него переставали трястись, и дальше мы спокойно доезжали до Оредежа.

В этом небольшом городе нам надо было отовариться (так говорили, когда надо было получить товары по фондам) минимум на трех базах.

Никто там не торопился. Кладовщица медленно взвешивала продукты, записывая их в фактуру, и надо было внимательно следить и за весами, и за записью, потому что при любом недосмотре оказывался либо недовес, либо появлялась запись, намного превышавшая взвешенный продукт. А бывало, что тебе записывали один продукт, а выдавали другой, либо испорченный, либо более дешевый.

Я быстро завоевал репутацию дотошного получателя, и, если вначале, меня пытались одурачить, то вскоре попытки обмануть меня прекратились. При первой же случае обвеса, я потребовал составить Акт и настоял на своем. И не уехал с продуктами, пока не перевесил все продукты и не зафиксировал все недовесы.

С этим Актом я поехал в Райисполком, а затем, видя, что в райисполкоме мной не хотят заниматься, и в Райком партии. Секретарь райкома выслушал меня, а я использовал в разговоре красивые слова о патриотической инициативе студентов, строившей ГЭС, – и обещал принять меры.

Я не знаю, какие меры были приняты, – все кладовщики и начальники до конца работали на своих местах, и я видел по их лицам, что они, как и раньше готовы обвешивать и обмеривать, но со мной они были подчеркнуто щепетильны, взвешивали и подсчитывали все тщательно.

Мяса мы не получали вовсе, масла и вообще жиров было очень мало, свежих овощей пока не было, – в общем, рацион был скуден, несмотря на выделенные фонды, и я понимал, что на этих базах я ничего хорошего не достану, и мои товарищи нормальной пищи не получат. И вот тут произошел эпизод, который впоследствии был описан в нашей стенгазете под заголовком: «Качан привез барана».

Но, прежде, чем я о нем расскажу, я продолжу рассказ о ежедневных поездках за продуктами.

Получив продукты на трех базах, мы двигались в обратный путь. К этому моменту Петро успевал сбегать в магазин за водкой еще минимум пару раз. Тем не менее, машину он вел достаточно прилично даже в таком состоянии.

Дороги от Оредежа до ГЭС были в основном проселочными, но подсыпались систематически щебенкой и песком. Их довольно быстро разбивали машины, и приходилось объезжать возникавшие ямки. Так что ехали мы не быстро. Кроме того, очень редко, но все же иногда встречалась милиция (Госавтоинспекцию тогда еще не создали), следившая, чтобы водители в пьяном виде не ездили.

В последней деревне перед сверткой на дорогу к Оредежской ГЭС, по которой нам предстояло проехать еще 7 км, Петро оживлялся и у последнего магазина обязательно останавливался. Теперь он покупал здесь пол-литра. Сев за руль, он раскупоривал бутылку, поднимал голову, широко открывал рот и вставлял в него горлышко бутылки. Ему не надо было трудиться, проглатывая огненную жидкость, – водка сама пробулькивала прямо в горло. Бутылка опорожнялась за один присест. Он заводил машину, проезжал с 2—3 км, а потом засыпал. Его уже больше ничего не интересовало.

Меня такая ситуация, конечно, не устраивала. Петро мне не подчинялся, – он числился на стройке. На мои требования, просьбы, мольбы не пить, пока не приедем, он просто не отвечал, глядя на меня своими тусклыми, ничего не выражающими глазами.

Совсем другими были эти глаза, когда он был трезв, но тогда он мучился, у него болела голова, и в глазах было страдание. Других оттенков не было. Трезвый, – значит, болит голова. А у пьяного не болит, ¬– и это замечательно, правда хочется спать. И он немедленно засыпал.

Видя, что он засыпает, я требовал от него остановиться и поставить автомобиль на тормоз. Чаще всего он так и делал, иногда, правда, не успевал, и я не понимаю, как нам удавалось оставаться на проезжей части дороги.

После этого я вылезал из машины и передвигал Петро на место пассажира. Чаще всего он и не сопротивлялся, хотя иногда пытался возразить: «Низ-зя!»

Я садился за руль и очень медленно вел машину. Лесная дорога была ужасной, – грязь и колдобины, которые нужно было объезжать, т.к. в них можно было засесть. Тогда я еще совсем не имел никаких навыков вождения. В первый же день это плохо кончилось. Дорога шла вниз на маленький мостик, но, чтобы заехать на него, надо было повернуть влево. Это оказалось тогда для моих навыков вождения непреодолимым, и машина почему-то поехала у меня прямо. Я съехал с дороги в болото, заглох, и там и остался со спящим водителем. До стройки оставалось километра три, и я пошел за подмогой. Приехав на бульдозере, мы вытащили машину, а Петро так и не проснулся.

В дальнейшем я этот участок пути проезжал без происшествий.