Текст книги "Помещик. Том 4. Сотник"

Глава 7

1555 год, 24 июня, вотчина Андрея на реке Шат

– Давай! Давай! – крикнул крестьянин и стегнул хворостинкой крепкую спину вола.

Тот всхрапнул, опасно поведя огромными рогами, и дёрнул пень, с натугой его выдернув. Понятное дело, подкопанный и подрубленный. Но даже такой он еле-еле осилил. Хотя, казалось бы, вол крепкая животинка.

Волов прислал согласно уговору по весне купец Агафон. Десяток крепких трёхлеток, уже приученных к упряжке. Вместе с пятёркой опытных в их применении человек и необходимым снаряжением. Вывез со среднего Днепра, где они мал-мала применялись, правда, больше на работах по перевозке тяжестей.

И их появление стало серьёзным прорывом, так как вместо дохленьких степных меринков, что использовались на хозяйстве в вотчине, появились крепкие ломовые животные. Это облегчило и весеннюю вспашку земель вотчины, и другие хозяйственные работы. Ибо волы оказались хоть и медлительные чрезвычайно, но в несколько раз сильнее лошадей.

Всего у него было сто четей в вотчине и триста – в поместье. Поскольку в те годы считали оклад только по трети пашни, то земли доброй-угожей у молодого сотника имелось 1200 четей, или 655,5 га. Плюс неудобий около 450 га и леса свыше 900 га. Первые для покосов, вторые для обогрева.

По крайней мере, так считалось официально.

И молодой сотник даже сделал ход конём, он сделал карту окрестностей своей вотчины и прилегающей усадьбы с привязкой к местности и ориентирам. Точнее, не карту, а кроки, но не суть. Главное – он её сделал и сумел её признать верной. Дабы потом вопросов ни у кого не возникало.

Так не поступали.

– На кой бес тебе это?! – раздражённо воскликнул воевода.

– Пригодится.

– Пригодится ему! А мне морока?

– Так я не просто так прошу поспособствовать.

– Ещё бы ты просто так просил…

Однако никаких запретов на это не имелось, поэтому и окладчик, и представители властей пошли навстречу Андрею в его желании уточнить вопрос. Им самим так было легче. Посему копию карты подшили к писцовой книге[57]57
  Писцовая книга – поземельные описи, использовавшиеся на Руси с XV до середины XVII века, содержащие сведения об имущественном положении служилых людей.


[Закрыть], заверив ему в соответствующем приказе оригинал, да вместе с выпиской.

Формально парень имел одни земли, но по факту вокруг поселения Андрея была пустота. Там никто не жил и никто не рвался. Так что распахивать, конечно, лишние земли не стоило, ибо окладчик узнает – проблем не оберёшься. Но вот под покосы их пускать – почему нет?

Андрею же требовалось много сена. Очень много – из-за огромного количества живности. А оно в те годы было дорогим, так как коса-горбуша и серп не сильно способствовали нормальной его заготовке. Как и низкая плотность населения округи. Посему ещё зимой молодой сотник потихоньку, в свободное время, возился с моделью косилки на конной тяге.

Сначала он прикидывал всё на восковых табличках и бумаге, вспоминая её устройство. Нехитрое. Но однако же вспоминать всё равно пришлось. Потом мастерил модель из дерева и прочих подручных материалов, местами и металла, но мягкого – меди да олова. Маленькую модель, но действующую. Это заняло у него не очень много времени, так как он знал, что делает. Во всяком случае, опыт построения таких моделей у него имелся.

Дальше он занялся беседами с плотником-Игнатом и кузнецом-Ильёй, дабы понять пределы их возможностей. Ведь поделка сия шла на стыке их ремёсел. Главным по ряду причин стал Илья. Но беседы проводил с ними двумя разом и в присутствии супруги, которая в дальнейшем эти работы стала бы курировать.

И параллельно готовил документацию.

Ну как документацию? Эскизы с указанием размеров деталей. И учил этими эскизами пользоваться плотника с кузнецом. Получалось плохо. Пришлось делать эскизы в натуральную величину, склеивая листы бумаги и наклеивая потом на плотную ткань. Мышления этим ремесленникам не хватало подходящего, посему с какими-либо абстрактными вещами работали очень туго. Вот и приходилось извращаться.

Так или иначе, но к марту всё уже было готово в плане эскизов и понимания со стороны исполнителей. Однако приступили эти двое к реализации проекта только после ухода сотни в Тулу на смотр. Ибо перегружены были другими задачами.

Эта косилка стояла перед ними задачей номер один. Самым важным, что они должны были сделать за время похода Андрея. А в том, что он уйдёт в поход, парень не сомневался.

И вот 24 июня Марфа, что курировала и контролировала их работу, была приглашена на испытание поделки. Да и не только она. По сути, поглазеть собрались почти все обитатели вотчины.

Конструкция косилки была проста как мычание для жителя XXI века. Примитивна. Однако для обитателя XVI века она выглядела довольно прогрессивным решением. Передовым, можно сказать.

Простенькая двуколка. На левом колесе с внутренней стороны у неё было прикреплено ещё одно колесо – на пару пядей меньшего диаметра.

Обычный обод потолще, у которого с одного торца были выбиты зубилом зубья и отогнуты внутрь. Чтобы превратить в импровизированную шестерёнку.

От неё приводился в действие короткий вал с двумя шестерёнками, также изготовленными штучно и вручную – тупо выточенные напильником по отожжённому металлу с примеркой на эскиз. Крайне муторно и небыстро, но вполне реально. Тем более что точности никакой не требовалось. Плюс-минус лапоть – вполне сойдёт.

Это была первая часть повышающего редуктора, которая выступала заодно «включателем» привода для косилки. Поджимали к оси – снимала обороты, отжимали – переставала.

Дальше шёл ещё один вал, чуть подлиннее, расположенный перпендикулярно к валу отбору мощности. На его торце располагалась совсем крохотная шестерёнка, повышающая ещё сильнее обороты. А с другого торца – импровизированная «ручка кривого стартера», на которой крепилась тяга.

Тяга уходила к непосредственной косилке, приводя её в действие.

Сама косилка представляла собой нижнее массивное лезвие пилы, закреплённое, неподвижное. И верхнее – подвижное, совершающее возвратно-поступательные движения вдоль нижнего. У обоих крупные, остро наточенные зубья в палец как по основанию, так и по высоте.

Эти две пилы были самыми сложными деталями косилки. Даже для двухметрового выноса пришлось очень изрядно извратиться, задействовав все ресурсы кузнечной группы для сборки такого крупного изделия кузнечной сваркой и его правки. И даже прыгнуть выше головы, чтобы изготовить довольно грубую поделку. А потом ведь его требовалось ещё и закалить…

В общем, с седьмой попытки удалась нижняя массивная пила и с третьей – верхняя лёгкая. А потом ещё их ждала масса всего увлекательного по их подвижному сочленению, по изготовлению подъёмного механизма и так далее.

Да. Андрей им всё это нарисовал, подробнейшим образом на пальцах объяснил и даже оставил маленькую действующую модель. Но Илья с Игнатом не Андрей, как и Марфа, которая в технике, даже такой примитивной, смыслила не больше аборигенов. Им пришлось повозиться. Однако 24 июня они закончили с горем пополам работу над этой косилкой. Запрягли в неё пару коней. И начали испытывать.

– Ну, с Богом! – перекрестился Илья.

– Не тяни, ирод! – воскликнул Игнат, повелительно махнув рукой «оператору косилки», дескать, трогай.

На самом деле испытанию предшествовала довольно неприятная отладка. Всё-таки шестерёнки эти были сделаны на глазок, людьми, которые никогда ничего подобного не делали. Да, по эскизам в полный размер. Ну и что? Косяков хватало. Приходилось по многу десятков раз редуктор этот разбирать и подтачивать, чтобы не заедало нигде.

И теперь, когда лошадей тронули и косилка заработала как надо, что Илья, что Игнат банально расплакались. Они уже и не верили в успех. Но пытались.

Скрежеща и лязгая, эта конструкция покатилась вперёд. А пила верхняя замелькала там быстро, что и не разобрать.

– На луг выруливай! – крикнул Илья.

И кузнечный подмастерье, сидящий на косилке, свернул в сторону луга, где трава стояла по колено. Въехал на него. И сам обомлел.

Косилка косила!

Быстро косила!

А главное, в отличие от обычной ручной косы, ей не требовалась роса. И можно было работать весь день, даже по самой жаре. Она одна за день без смены лошадей могла скосить больше, чем десяток косарей за месяц. Или даже больше. Это было невероятно! Это было волшебно! Это было чудесно!

Рёв радости охватил всю вотчину!

Орали все. И дети, и женщины, и мужчины. Как местные, так и гости вотчины. Люди впервые в своей жизни видели что-то подобное!

Илья же с Игнатом обняли, смеялись и плакали. Да и прочие люди, принявшие в её изготовлении участие, тоже.

Это было настоящим достижением! Прорывом! Однако в вотчине не прекращались и иные дела.

С открытием речной навигации Агафон продолжил выполнять свои торгово-транспортные обязательства перед Андреем. Для этих задач он оперировал стругами – плоскодонными торгово-транспортными речными судами. Струг – это обычное корыто класса «деревянная баржа». Есть поднимаемая мачта с прямым парусом. Но в основном весь ход осуществлялся на вёслах.

Изначально у купца не было никаких кораблей. Не того пошиба он игрок, чтобы на них товары возить. Однако к 1555 году он уже владел лично тремя и ещё десять у него были в пае.

Он не замахивался на большие волжские струги. Работал с малыми – метров по 20–25 длиной и 4–5 в ширину при осадке под грузом в метр. На них как раз можно было ходить по мелким рекам. Обводы у них достаточно полные, что позволяло при относительно небольших размерах возить немалые грузы[58]58
  При длине 20 м, ширине 4 м и осадке 1 м получается 80 кубов. Накладываем на него коэффициент полноты 0,7 (баржи и больший имеют) и получаем водоизмещение в 56 тонн. Коэффициент на массу конструкции тут вряд ли больше 0,3–0,4, ибо очень простая она. Так что грузоподъёмность у такого минимального струга составит около 33–39 тонн. Если отбросить команду и прочие паразитные грузы, то такой струг может спокойно 25–30 тонн полезного груза тащить.


[Закрыть].

За один полный рейс, например, Агафон привёз к вотчине Андреево более 350 тонн извести. За раз. И это только одна ходка, бо́льшая часть которой уходила на погрузку и разгрузку. И это только одна ходка по самой весне. А извести требовалось минимум втрое больше. Ведь она шла на римские кирпичи и формирование землебитной основы стены.

Сам купец приводил под стены вотчины свои караваны раз в месяц-полтора. В среднем. Однако не брезговал привлекать и дельцов помельче, увеличивая своё влияние. Из-за чего к вотчине что в прошлом, что в этом году раз в два-три дня кто-то причаливал либо на одной крупной лодке, либо компанией…

Андрей подсчитал, что за минувший 1554 год по реке в вотчину было доставлено около трёх тысяч тонн разных грузов. По большей части, конечно, это была известь и камни. В плане тоннажа, во всяком случае. Но хватало и другого. Например, последний рейс перед самой зимой привёз шерсть из Касимова и зерно из Рязани. Совокупно – около трёхсот тонн разом…

Шерсти, кстати, привезли не так и много.

Да, её хватило для ковров из-за крайне низкой производительности данного ремесла. Но если бы Андрей задумал выпускать ткани, то изрядно бы обломался. Рынок Касимова был интересный, но основной торг шерстью шёл по весне, а не по осени. И к тому моменту, как Андрей дёрнулся, её просто не было в продаже…

Жизнь в вотчине била ключом.

Замершая было стройка стены, поднявшейся едва на аршин, продолжилась. Медленно, но уверенно. Благо, что за зиму удалось сделать ещё четыре формы для выделки римского кирпича.

Людей, конечно, теперь в пределах вотчины находилось существенно меньше. Но для текущих дел их хватало. Кроме того, люди приходили. Точнее, с купцами на лодке приплывали. Жиденькой струйкой, но она была непрерывной. Редкая лодка не везла, кроме груза, ещё и пассажиров. Про струги и говорить не приходилось.

С одной стороны, очень этому способствовала новость о строительстве каменной крепости на южном рубеже. Так что мелкие артели разного толка подтягивались в поисках работы.

С другой стороны, огромную роль играли девицы и вдовицы. Ведь Андрей через отца Афанасия объявил, что даст за вдовицу пять рублей приданого, а за юницу – семь, если жених поселиться в вотчине его. И станет ему служить. Так что на эту приманку всякого рода бобыли да прочие желающие потянулись. Пусть и не так чтобы и охотно. Ведь крест прилюдно нужно целовать – на службу Андрею в вотчине его.

И каждому пришедшему Марфа должна была найти занятие.

И каждому пришедшему – дать корм да обеспечить крышу над головой.

Но ресурсов хватало.

Выехавшие сотни освободили землянки…

А ведь Марфе было нелегко.

Ой как нелегко бегать и следить за всем этим, будучи непраздной. Понятно, что не на позднем месяце. Однако супруг отличился, и она вновь ждала ребёнка. Кого в этот раз? Бог весть. УЗИ было недоступно.

Первенец же их рос. К счастью, не умерев, как многие другие новорождённые, от всякого рода инфекций.

Окрестили его Василием, так как народился на день Василия Великого. Тут уж ни о каком выборе имени вопрос и не стоял. Отец Афанасий даже и не спрашивал – просто уведомил, каким именем окрестит. И было этому малышу к июню 1555 года всего полтора года. Посему молодой сотник им почти не занимался. Мал ещё. В отличие от матери, которой пришлось завести себе помощницу – мамку, чтобы за сыном приглядывала. Самой-то ей дела решить требовалось и изредка выходить за периметр строящейся крепости. Не с ребёнком же на руках бегать.

Но даже наличие мамки не снимало с Марфы ответственности за ребёнка. И она регулярно уделяла ему немало времени. Возилась с ним. Она хоть была от природы довольно горячей особой, но в отношении собственного ребёнка и мужа проявляла удивительное терпение. Тем более что, вживаясь в эпоху, Андрей становился всё больше и больше похож на лихого джигита с горячими повадками. С таким особо не забалуешь…

Вотчина жила насыщенной жизнью.

Как для XVI века, так и вообще там всё просто бурлило.

И всем этим заправляла хрупкая женщина, как и положено было в те времена не только на Руси, но и по всей Европе. Удел дворянок и прочих аристократок – сидеть на хозяйстве да за добром присматривать. Даже Царица и та не смогла избежать участи управительницы дворца, отвечая за то, чтобы во дворце всё имелось, всё было чисто, протоплено, ухожено, а слуги да прочая челядь в надлежащем виде…

Глава 8

1555 год, 25 июня, на реке Любовша у разорённого острога

Утро было далеко не самым ранним, когда войско Шереметьева, собравшееся у брода, заметило приближающегося неприятеля.

Диспозиция выглядела достаточно неплохо.

Относительная мелкая речушка шириной в три-пять метров имела неприятные обрывистые берега, поросшие кустарником да ракитой. Да и русло само по себе «радовало». Глубины вроде небольшие, но переменчивые. Кроме того, там всё, что можно, заросло водорослями, и хватало донного ила, чему способствовала вялотекущая вода.

В общем, мал клоп, да вонюч.

Посему речушка эта представляла собой не самое приятное место для переправы. Понятно, что даже наименьшему подразделению сапёрного образца хотя бы времён Отечественной войны 1812 года навести переправу через неё – плёвое дело. Одна беда – не имелось таких подразделений. Вообще. Ни у кого окрест. В том числе и у крымских татар.

Посему брод на не очень широком плёсе был единственным местом переправы в округе. Именно через него несколько дней назад и прошла армия хана. Именно здесь Шереметьев и решил встречать супостата, справедливо предположив, что хан не бросит всё войско отбивать обоз. Ведь беглецы-погонщики, без всякого сомнения, ему доложили, кто на них напал и на войско Царя отряд Шереметьева отнюдь не походил.

Так и вышло.

Татарский отряд человек в шестьсот, может, чуть больше воинов подъехал к переправе и замер от неё в полусотне метров. На противоположной стороне их ждала сотня Андрея, выстроенная для боя. Красивая, эффектная, почти лакированная, потому что, ожидая тяжёлое сражение, все воины приводили своё снаряжение в порядок. Умирать, так с песнями, как говорится.

– Эй, урусы! – крикнул выехавший ближе воин в богатом доспехе. – Вы что тут стоите?

– Солнышком любуемся, – крикнул в ответ Андрей.

– А чего сюда смотрите? Солнце там, – указал он на восход солнца.

– Туда смотреть глазкам больно. Вот мы затылками любоваться и приспособились.

– Где наши кони? – нахмурившись, спросил этот человек.

– Ваши? Не ведаем. Мы видели только царёвых коней.

– Врёшь!

– А если и вру, то от чистого сердца.

Повисла пауза.

– Тебе надо-то чего, болезный? – нарушил её Андрей. – Заблудился? Дорогу, может, подсказать? Так вам прямо надо ехать – вон туда. Потом налево. Увидите лес. Заходите. И ищите хреновину мужскую. Ту, что на пеньке торчком растёт. Как найдёте – забирайтесь. Не медлите. Само это место для вас.

– Ты ответишь за свои слова! Пёс! – прорычал этот воин.

– Прошу заметить, верный пёс Царя моего Иоанна свет Васильевича. А у тебя если нет дел, то иди своей дорогой. Куда – ты уже ведаешь.

– Мой хан велел сделать из твоей головы чашу! Белый Волк!

– Твой хан мог бы и сам прийти. Или он ныне занят? Евнухи ему штаны стирают, а с голым задом на войну идти стесняется?

– Ты болтай, болтай… перед смертью. Недолго тебе осталось.

– А тебе? Сколько тебе осталось? Или ты думаешь, что мы совсем страх потеряли? От Тулы уже идёт Царь со своей ратью. Твоего хана предали его родичи. Ещё до того, как он в поход выступил, – донесли в Москву, что он задумал.

– Врёшь!

– Сынок его засиделся в стойле, – продолжал вещать Андрей. – Копытом бьёт. Да и беи многие недовольны тем, что хан старину рушит да власть их прижимает. Зачем мне врать? Разве ты сам о том не ведаешь?

Тишина.

Этот переговорщик оглянулся в сторону своего предводителя, что сидел на коне рядом с бунчуком ширинских беев. И молча на всё это смотрел, не стремясь принять участие.

Шереметьев же тихонько шепнул Андрею:

– Ну и заварил ты кашу. Хан узнает – головы полетят.

– Пускай летят. Нам с того не убудет. Чай, не наши.

– И то верно.

Алексей Басманов да командир стрелецкого полка скосились на этих двух говорящих. Молча. И как-то мрачно. Им не сильно было по душе, что Андрей буквально несколькими фразами спровоцировал серьёзные разбирательства среди ближайшего окружения хана. Ибо ему ничто не мешало так же что-то ляпнуть и Царю. И головы полетят уже их.

Дмитрий же Вишневецкий лишь ухмыльнулся и крутанул ус. Дерзко сотник поступал. Уверенно. И главное – честно. Он же сначала прямо им ответил, что врёт. А они и уши развесили.

Однако долго эта заминка продолжаться не могла. Татары решились на атаку. Видимо, бей, который командовал этим отрядом, что-то для себя решил. Но задачу, поставленную перед ним ханом, выполнить всё же попытался. Да и отступать перед противником, что в несколько раз уступает тебе числом, – дурная примета, пагубная для репутации.

Почему бей так решил?

Так Шереметьев стрельцов оставил при обозе. К конному бою они совсем не годны, а стрелковый более-менее справно ведут лишь из-за укрытий. Посему за повозками он их и разместил – на всякий случай, чтобы было под прикрытие кого отходить.

Для бея же эти стрельцы ничем не отличались от кошевых слуг или иных нонкомбатантов. Ведь знаменитых цветных кафтанов у стрельцов ещё даже не намечалось. А бердышей, по которым бы их можно было хоть как-то опознать «в гриме», пока даже не придумали[59]59
  Первые бердыши появились только в Смутное время и представляли собой, по сути, бордексы – большие топоры на двуручном древке. Бердыши в привычном для нас понимании появились уже в 1610–1620-х годах, то есть при Романовых. Классический же образ стрельца в цветном кафтане с пищалью, саблей и бердышом возник только при Алексее Михайловиче в середине XVII века под влиянием полков Нового строя. Под их влиянием в стрелецком войске много было нововведений, не только описанные.


[Закрыть]. Селяне и селяне. Мало ли откуда и какие.

У Шереметьева на обороне брода имелась сотня Андрея, а также небольшой его отряд сопровождения. Вроде как лично преданные телохранители. В дюжину бойцов, вооружённых и снаряжённых обычным для эпохи и региона образом. Но богато. В частности, у каждого из них имелся простенький бахтерец и шлем с бармицей да наносником. Плюс круглый лёгкий щит, лёгкое копьё, сабля, клевец и саадак. Классика.

Сам же воевода был упакован в зерцальный доспех османского типа. И вместо копья имел пернач, больше как статусное оружие. В остальном же мало чем от них отличался. К слову сказать, тульский воевода ушёл старшим с обозом в Рязань, поэтому ни его, ни его личной команды добрых ратников здесь у реки не имелось.

Татары ринулись вперёд, выставив первыми лучших бойцов в самых крепких да ладных бронях.

Но ринулись – богато сказано.

Подлетев к броду, они с брызгами влетели в воду и совершенно замедлились.

Прошли его.

Начали выбираться на противоположный берег. И вот тут-то Шереметьев и приказал атаковать.

Сам бы Андрей ещё подождал, чтобы они накопились. Но приказ отдан, и ослушиваться его он не стал.

Первая десятка улетела вперёд и, ударив в копья, опрокинула выбравшихся на этот берег татар. Разом выбив из седла около тридцати супостатов. И тут же завязнув в рукопашной схватке, на саблях-чеканах.

Андрей махнул сигнальщику и буркнул:

– Труби отход.

Тот, глубоко вдохнул воздух, и начал играть ретирадную команду.

Десятка очень неохотно слушалась. Но всё-таки она подчинилась и, развернув лошадей, начала проталкиваться обратно.

– Данила, бей в копья! – скомандовал сотник.

И вторая десятка пошла в атаку.

Отступающие увидели, что им навстречу несутся товарищи, поэтому старались как можно шире расступиться, пропуская их, поэтому обошлось без эксцессов. Никто своих из седла не выбил.

И вновь началась свалка-рубка «по-собачьи».

И вновь сигнальщик затрубил ретирадную команду.

И вновь ударило в копья теперь уже подразделение Спиридона.

Но, несмотря на определенные успехи, татар на этом берегу становилось всё больше и больше, поэтому Шереметьев, широко перекрестившись, крикнул:

– Все в бой!

И ринулся в самую гущу драки.

Андрей грязно выругался, но последовал за ним. Он-то планировал отступить всем вместе и подставить татар под залпы стрельцов, засевших за обозными повозками. После чего контратаковать. Но, увы, Шереметьев их даже за военную силу в поле не почитал, а потому на них не рассчитывал.

– Стрелки! – крикнул сотник. – Сначала бей из луков. В рубку суйтесь только с пустыми колчанами! Все остальные – В АКАКУ! – рявкнул он, ненароком оговорившись. И так же, как и Шереметьев, первым поскакал вперёд, не забыв опустить своё антропоморфное забрало, на котором задорно улыбалось металлическое лицо.

Рубка началась знатная.

Памятуя прошлый бой, воины сотни все, как один, теперь хватали клевцы и били ими.

Само сражение шло у выхода из реки и на броде. Никакой особой скорости хода не имелось. Воины практически стояли на месте, медленно смещаясь. Особенно те, что в воде. Посему чеканы показали себя намного более продуктивно, чем в поле. Их успевали выдернуть после удара.

Большие же щиты и добрые ламеллярные доспехи надёжно защищали воинов сотни от оружия татар.

Куча-мала… Каша-малаша… Все перемешались.

Но удержать всех татар у брода не удалось. Группа татар человек в тридцать прорвалась и ринулась к обозу, ожидая порубить беззащитных кошевых да пограбить, пока их коллеги по опасному бизнесу кровь проливали.

Но буквально шагах в сорока по ним ударили стрельцы.

Стрелять, как это ни прискорбно, они не умели. Да и в принципе в те годы никто в пехотных войсках не умел, полагая надёжным решением бить «в ту сторону» по скоплению противника. Так что, несмотря на залп из, наверно, пяти или шести десятков пищалей, упало менее десятка татар.

Остальные отвернули.

Выхватили луки и затянули стрельбу по обозу, закружив вокруг него. Пытаясь таким образом деморализовать защитников и побудить их к бегству.

Но стрельцы дали ещё несколько залпов. Довольно беспорядочных. И восемь татар, переживших эту пальбу, поспешно ретировались в сторону степи. От греха подальше. Их моральный дух не выдержал столь грубого обращения. Не помогла им даже жажда наживы и перспектива захапать обоз себе.

Шла третья минута боя.

Ситуация на броде тем временем окончательно переломилась.

Потери татар оказались слишком значительны, и они перешли к решительному отступлению. Впрочем, небыстрому, так как воины Степи слишком завязли и перемешались с сотней и «пустыми» конями, что толпились в грязной, взбитой копытами воде.

– ЛУКИ! – максимально громко крикнул Андрей, призывая всех отложить в сторону клевцы с саблями и взяться за луки. Дабы начать преследование.

Вжик. Вжик. Вжик.

Полетели пернатые убийцы с гранёными наконечниками.

У бея под рукой ещё оставалось сотня свежих воинов. Но он не решился атаковать Белого Волка. Вон оскаленная пасть как красовалась на красном полотнище. Он видел, сколько у того было воинов до начала сражения, и мог оценить, сколько их осталось.

– Заговорённые они, что ли? – раздражённо буркнул он.

– Сахир, – поучительно подняв палец, заметил уже седой старик, сидевший на коне рядом с ним.

– Проклятье! Уходим! – рявкнул бей. И, развернув своего коня, начал спешно удаляться. Его отряд не стал геройствовать, последовав за ним.

И в этот самый момент случайная стрела, перелётом влетевшая в этот отряд, попала в руку воину, что нёс бунчук бея. Тот вскрикнул и уронил «знамя». Но бею было уже всё равно. Он гнал своего коня. Драться с сахиром он не хотел. И иначе объяснить то, почему его воины не справились со столь ничтожным отрядом, он не мог…

Татары ушли.

Андрей же начал спешно наводить порядок, опасаясь новой атаки в скором времени. Мало ли на подходе ещё один отряд неприятеля.

Да, победа. Локальная. Временная. Но итоги битвы были, с одной стороны, очень перспективными, а с другой, крайне погаными.

Шереметьев оказался ранен. Достаточно тяжело, чтобы быть не в состоянии командовать. Басманов тоже слёг с серьёзной раной. А командир стрелецкого полка, поймав стрелу грудью, так и вообще был не жилец.

Из отряда воеводы выжило только четверо, да и те – ранены изрядно, как бы не лучше Шереметьева. Из сотни пали девять воинов и двадцать семь получили ранения. Семеро – тяжело, скорее всего не жильцы. Стрельцов погибло пять человек, а вот тридцать восемь были с ранами разной тяжести – от стрел. Причём среди раненых оказались все сотники стрелецкие, что пытались в нервной обстановке командовать своими людьми и торчали на виду да орали, раздавая команды. Вот их-то стрелами и посекло, к счастью, никого не убив.

А вот казаки уцелели. Все уцелели. Словно заговорённые. На деле же они просто не лезли на рожон.

Потери в целом очень и очень скромные. Учитывая численное превосходство – их могло быть намного больше. Фатально больше. Однако парня это ничуть не обрадовало.

Да, он теперь старший.

Но толку?

В сложившейся обстановке каждый воин был на счету. Потеря же каждого командира была так и вообще трагедией…

– Не посрами, – корчась от боли, простонал Шереметьев. Его не только ранили, но и зарубили под ним коня, который и упал неудачно с воеводой, придавив его.

– Обрадовал… нет слов… – буркнул Андрей.

– Ай не рад тому, что старшой ныне над целым войском? – ехидно поинтересовался Басманов, лелея раненую ногу. Её неприятно задели саблей.

– Алёша, ты дурак?

– Чего это?

– Как мне разом управиться и со стрельцами, и с сотней?

– Так десятника стрелецкого поставить над ними головой. В чём беда? Всё равно – ни рыба ни мясо.

– Беда в том, что и голова их почивший не сильно знал, что с ними делать. Там три десятка татар прорвались и таких дел натворили. И палили ведь. Твою мать! Палили! Только вот куда? Как можно столько палить, да всё мимо?

– Так в том разве вина головы?

– А чья? Чьи это люди? Кто их готовил? Кто наставлял? Кто управлял в бою?

– Ты от них слишком много ждёшь, – покачал головой Басманов. – Верно не ведаешь, кто сие.

– Ладно… Разберёмся. – произнёс Андрей, вставая. – Надо не лясы точить, а дела делать. Дорога каждая минута…

* * *

Император Священной Римской империи Карл V свет Филиппович сидел на изящном резном кресле красного дерева с позолотой и обивкой шёлковым бархатом, расшитом золотыми нитями. Было не очень удобно из-за слишком вычурной формы стула, но пересесть на что-то более удобное, но не настолько богатое он не мог. Положение мешало.

– Я внимательно тебя слушаю, – завершив рассматривать Игнатия Лойолу, произнёс Карл, борясь с раздражением от красивого, но жутко неудобного стула.

– Ваше Величество, ситуация, которая складывается к востоку от ваших владений, требует самой скорой реакции. Медлить нельзя. Иначе случится катастрофа!

– О чём ты? – подпустил нотки раздражения Император.

– Вы, наверное, уже слышали о якобы Вселенском Соборе, который провёл Султан с помощью своих ручных патриархов?

– Да. Глупо. Султан таким образом лишился влияния на Москву.

– О нет!

– Нет?

– Точнее, да. Но цель этого подлого удара не Москва, а вы и ваши владения.

– В самом деле? И почему ты так считаешь?

– Эти мерзавцы вынудили Иоанна порвать с Константинопольским патриархатом. Что привело к победе в Москве партии, близкой к протестантам. У них прямо сейчас уже идёт Собор, на котором они хотят лишить монастыри их исконных владений. Если в Москве победят протестанты, то это чудовищная беда для вас. Потому что в Польше и Литве позиции протестантов также набирают силу. Вы понимаете? Это существенно усилит ваших князей-еретиков.

– Я с ними примирился.

– Вы думаете, это надолго? О! Мне достоверно известно, что они не успокоятся. Они уже ведут переговоры и готовят новые заговоры.

– Они всегда это делали. Даже когда были католиками.

– Но тогда они не мечтали вас свергнуть.

– Что?!

– Они ведь почуяли свою силу. Болтают, что их утомили Габсбурги на престоле. Не иначе как болтают, приняв французского золота. Если не вам, то вашему сыну и наследнику придётся с ними вновь воевать. Не на жизнь, а на смерть. Причём, получив такую поддержку на востоке – они начнут это скорее раньше, чем позже. Москва и Литва не Крым. Они смогут выставить лёгкой конницы намного больше. Многие десятки тысяч. И управы на неё будет не найти. Они пройдут ненасытной саранчой по вашим землям, опустошая их и выжигая дотла… Сулейман, злодей злокозненный, задумал таким изуверским образом вас вновь впутать в войну на севере. Куда более опасную и страшную, нежели раньше. А ведь он сам уже примирился с персами…

Карл сжал кулаки до такой силы, что побелели пальцы. Но сдержался от того, чтобы не вспылить и не наговорить гадостей, не подобающих его статусу и положению. К тому же слова Игнатия звучали очень здраво…

Наконец он встал.

Игнатий склонился в молчаливом поклоне.

Император подошёл к нему. Поднял тому лицо за подбородок. И, заглянув в самые глаза, спросил:

– И что ты предлагаешь? Как мы можем помешать Москве в её грехопадении? Ты хочешь, чтобы я начал с ней войну? Чтобы я послал свои войска так далеко?

– О нет! Конечно, нет! Просто нужно отправить посольство. И постараться договориться с их правителем о противодействии протестантизму. Иоанн, как говорят, достаточно разумный и богобоязненный человек. Особенно если подкрепить слова дорогими подарками и интересными предложениями.

– Ты уверен, что посольство справится?

– Всё в руках Господа нашего Иисуса Христа, – развёл руками Игнатий, – но попытаться нужно. Ибо бездействие смерти подобно как для католической нашей веры, так и для вашего престола…