Текст книги "Помещик. Том 4. Сотник"

И вот теперь они пожаловали к Андрею…

Выезжать встречать их не стали. Просто бойцы сотни облачились в доспехи и взяли оружие.

Подъехали они.

Спешились.

Кони их имели жалкий вид. Аж рёбра торчали. Как они их несли – одному Богу известно. Да и сами эти лихие ребята не производили впечатления сытых, богатых и довольных. Однако у каждого имелась поганая сабелька. Плюс ещё кое-что, но минимально. И взгляд. Гордый. Цепкий. Причём, судя по шрамам на лице и руках, они не первый год промышляли в своей лихой профессии. Да и вообще видно – тёртые калачи.

Поздоровались.

Всё чин по чину.

– Какое дело вас привело?

– На службу к тебе поступить желаем, – спокойно и с достоинством произнёс старший в этом отряде.

– Я ведь не искал службы казаков.

– Мню, пригодимся мы.

– Отчего же?

– А ты разве не слышал, что за голову твою награда назначена османским господарем.

– Чего?! – неподдельно удивился Андрей. – Где я, а где он?! На бес я ему сдался?!

– То лучше тебе самому спросить. Как болтают, тебе с шишигами болтать сподручнее, чем нашему брату.

– И кто такое болтает?

– Так в Царьграде Собор был. Вот попы и болтали. Слухи ходят, что на Соборе том страшные вещи учудили. И Царя, и митрополита, и многих иных от Церкви отлучили. И кафедру Московскую передали в Киев. А тебя вообще назвали демоном.

Андрей выпучил глаза, немало ошалев от этих слов. Однако секунд через пять смог взять себя в руки. И задумался.

То, что православные патриархи были верными слугами Султана, он ведал. Не удивил его казак. Но такие меры? Не слишком ли резко и круто? А главное – зачем?

Ещё минута размышлений. И всё встало на свои места.

Султан держал монополию на торговлю Европы с экзотическими странами, с которой рубил много денег. Собственно, на этой торговле могущество Османской империи и держалось. Так что взятие Казани и установления контроля над Хаджи-Тарханом Иоанном свет Васильевичем било ему по самому больному месту – по кошельку. Это ведь торговый маршрут из Персии, через который можно обходить его монополию. Чёрт его знает – в каком объёме. Главное, сам факт. Развернуться-то можно по-разному.

И Султан ударил по Москве самым простым и удобным для него способом. Ввергая её в религиозный хаос и всецело отвлекая от Волжского пути. Чтобы вернуть свой контроль через Крым над Хаджи-Тарханом и, если получится, возродить независимое Казанское ханство.

Почему он так не сделал в оригинальной истории? А у него был повод? Нет. Вот и ответ. Тут же из-за деятельности Андрея «пошли круги по воде», всколыхнувшие болото, которое и так было едва стабильно.

Строго говоря, кризис в Русской церкви начался ещё в XIII веке, когда иерархи, будучи верные доктрине «симфонии», перешли на сторону монголов-завоевателей. Ведь вся власть от Бога. Что и стало ключевой причиной именно завоевания Восточной Руси, а не банального её разграбления, как той же Польши или Венгрии.

С того момента начали накапливаться серьёзные системные противоречия даже не между Церковью и прихожанами, а внутри клира. И к концу XV века они переросли в первый акт открытой борьбы.

«Ересь жидовствующих», возникшая в Новгороде, имела две трактовки. С позиции сторонников Иосифа Волоцкого, которые победили, они отступились от христианских догматов и впали в жидовство, то есть стали ориентироваться на иудейские ценности. Но это была лишь мишура, под которой иосифляне, прославившиеся стяжательством, разгромили тех представителей клира, что открыто выступили против симонии и прочих фарисейских замашек «центрального аппарата».

С тех пор они и бодались. Долго. И чем дальше, тем сложнее иосифлянам был держаться. Их сила была только в том, что за ними стоял сначала Великий князь, а потом и Царь. По вполне прагматичным соображениям. У этих ребят были деньги, и, если было очень нужно, они могли его поддержать. Что и делали время от времени.

Однако со временем эти ребята всё сильнее и сильнее бесили не только мирян, но и клир на местах. Первый раз это очень серьёзно аукнулось во время реформ Никона. Разумных, в общем-то. Но они стали красной тряпкой, прекрасным поводом для того, чтобы основательно накопившиеся противоречия выплеснулись в яркой, бурной протестной реакции.

Ещё хуже дела у иосифлян пошли во время Северной войны, ибо, следуя доктрине «симфонии», они углядели силу в Карле XII. Но с Петром не совладали. Тот и Карлу хребет сломал, и этим деятелям лицо испортил, лишив самостоятельности через упразднение патриаршества. Закончила же его дело Екатерина II Великая, лишившая Церковь собственных владений в 1764 году[35]35
  Речь идёт о секуляризационной реформе 1764 года.


[Закрыть].

Так вот, к 1554 году внутренний системный кризис в Церкви на Руси уже накопился – и очень значимый. И эхо от поступков Андрея спровоцировало сход лавины.

Нарыв прорвало.

И Султан этим воспользовался, постаравшись решить свои проблемы самым простым и дешёвым способом. А главное – быстрым. Это ведь какой-нибудь Король Франции мог прийти в Рим и дать по башке увлёкшемуся Папе. Иоанн Васильевич же в Константинополь прийти не мог. Вот Патриарх и мог лепить всё что душе угодно…

Андрей отвис.

Посмотрел внимательно на казаков. И спросил:

– Так чего же вы к чёрту на службу пришли?

– Так свой же чёрт, – усмехнулся парень с кольцом в ухе.

Сказал и начал скалиться в дерзкой улыбке. Вслед за ним и остальные заржали, довольные шуткой. Даже Андрей не удержался. Ему отчего пришлась по душе эта самодовольная морда и бесхитростный юмор. Очень он разрядил обстановку. Вот и слушавшие их разговор люди из числа обитателей крепости или помещиков тоже улыбались.

Свой чёрт.

Это вполне соответствовало мировоззрению этих фактически язычников. Если колдун, то полезный. Если чёрт, то свой. Христианские же догматы и какая-то душеспасительная риторика им были в целом до малины…

Часть 2. Слабоумие и отвага

– Маша, передайте это полковнику Петренко. Скажите: если я погибну, пусть считают меня коммунистом.

– А если погибнут они?

– Тогда пусть их считают коммунистами!

Кинофильм «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди»

Глава 1

1555 год, 1 апреля, вотчина Андрея на реке Шат

– Время близится к обеду, не пора ли нам к буфету? – тихо буркнул себе под нос Андрей, вызвав некоторое недоумение у стоящего невдалеке человека. Одного из работников в группе плотника Игната.

Но молодой сотник эту реакцию полностью проигнорировал. Да и привыкли уже все окружающие к странностям хозяина. Благо, что никого без дела он не обижал. Да и вообще выглядел толковым и рачительным человеком в глаза обитателей вотчины, из-за того что пёкся о благополучии всех ему подчинённых.

Например, вот прямо сейчас, после этой непонятной фразы, молодой сотник отправился проверять кашеваров. Ведь время обеденное. И он проверял каждый котёл[36]36
  Частной практики личного приготовления не имелось, готовили на общак и ели так же. Андрей ввёл эту практику для более удобного централизованного управления расходом продовольствия. Заодно это повышало общую эффективность труда, так как людям не было времени отвлекаться от дел мыслями о поиске еды и её приготовлении. Где зерна взять? Где дров? Не испортилось? И так далее. Да и контролировать расход продовольствия и надлежащее питание подчинённых так было проще. Кроме того, такой способ приготовления и приёма пищи сближал коллектив.


[Закрыть]. Без исключений. Чтобы не шалили. Чтобы не воровали. Причём не просто принимал на пробу еду, уже отложенную в мисочку, а сам в котле ковырялся, изучая работу повара. А потом ещё и сам себе на пробу брал немного еды, самой, на его взгляд, неудачной. И мог серьёзно наказать за нерадивость…

Казаков поставили на постой, разместив в одной из сотенных землянок. Благо, что их ставили с некоторым запасом места. Опыт уже заставил Андрея стараться иметь запас буквально во всём. Таким образом, они расположились у внешней строящейся каменно-земляной стены. Та, правда, была всего в аршин высотой пока. Но всё одно – подспорье немалое. Особенно в сочетании с мощным рвом, который выкопали до зимы.

Но именно там основная жизнь и кипела, так как внутри малой крепости было слишком мало места. Там по большому счёту больше жил сам Андрей с женой в окружении самых верных и преданных людей. Ну и основные склады стояли.

Правильное же размещение казаков под присмотром позволило им сразу окунуться в жизнь вотчины. Да послушать, кто что о хозяине говорит. И, к своему удивлению, они не услышали ничего похабного. Даже явного недовольства, в том числе и от тех людей, которых выпороли совсем недавно.

– Так за дело, – пожимая плечами, сказывали они.

– Не обидно?

– Обидно. Но сам виноват.

Это их немало озадачило.

Посему и сошлись все эти восемь казаков чуть в стороне в круг, чтобы обсудить. Точнее, созвал их старший.

– Как вам чёрт? – без тени улыбки поинтересовался Василий.

– Брешут попы, – уверенно ответил ему Иван – тот молодой парень с кольцом в ухе. – Как есть брешут. Какой же он чёрт? Что наседка, над людишками квохчет.

– Как же брешут? – удивился Мелентий. – Собор же порешал…

– А что тебе тот Собор? – перебил его Никита. – Али по доброй воле? Палками согнали, вот и сказали попы, что требовалось. Они люди подневольные. Что с них взять?

– Верно Никита сказывает, – согласился Михайло. – Всё у них кверху сракой. Если это чёрт, то отчего они, богобоязненные, так со своих единоверцев три шкуры дерут? Все вы слышали про Михайло Шейтаноглу[37]37
  Михаил Кантакузин (1515–1578) прозванный Шейтаноглу (сын шайтана), – греческий магнат в Османской империи. До того, как попал в немилость в 1578 году, контролировал назначениями на должности епископов и Патриарха. Сделал огромное состояние на торговых спекуляциях и налоговых откупах, во время выполнения которых прославился суровым отношением к христианам, за что и получил своё прозвище. Кроме того, контролировал соледобычу Анхиале, собирал таможенные сборы в Константинополе, держал рыболовецкий флот и имел монополию на меховую торговлю с Москвой. Одна только торговля мехом с Москвой давала ему прибыли в среднем около 60 тысяч дукатов в год (33,3 тысячи рублей).


[Закрыть]. Тварь первейшая. Однако в уважении среди попов в Царьграде ходит. И никто даже пасти против него не разевает.

– И то верно, – кивнул Богдан. – Тварь. Вот уж кто чёрт так чёрт.

– Да и награду за голову Сулеймашка не зря положил. – заметил Яшка. – Был бы чёртом – в уста б с ним целовался да золотом осыпал. Примечает он таких. У меня брат пять лет там мыкался. Еле убёг. Да и толку? Издох на родной земле от побоев. Не выкарабкался.

– А может, попы те и вовсе веру свою сменяли? – почесав затылок, спросил Савва. – Ну так, для вида, крестятся, а потом чёрта под хвост целуют?

– Типун тебе на язык! – воскликнул Мелентий.

– А что типун? Брешут и не чешутся! – набычился Савва. – Отчего так?

– Так что, братцы? – усмехнулся Иван. – Наш чёрт, что ли, выходит?

– Если и чёрт, то наш, – веско произнёс Василий. – Айда за мной.

Произнёс он и повернулся, желая было уже отправиться к Андрею. Но тот уже недалеко сидел. На лавочке. И с любопытством за ними наблюдал, вполне добродушно и с улыбкой. А вокруг него стояло дежурное отделение в броне да при оружии.

Василий на секунду замер. Хмыкнул. И продолжил своё движение.

– И верно чёрт! – хохотнул Иван, хлопнул себя по бёдрам.

Остальные тоже заулыбались.

– Ну что, казачки, надумали? – поинтересовался Андрей.

– Люб нам уговор, что ты предлагаешь.

– А как же награда?

– Да разве ж мы сказали б тебе о ней, коли взять желали?

– Кто же вас знает? Может, вы вероломны так, что даже честны, – пожав плечами, возразил Андрей, процитировав фразу из одной песенки.

– Ха! И не поспоришь, – вроде как смешливо произнёс, но немало нахмурился Василий.

– Ты ведь с Вологды, верно? – спросил его Андрей.

– Верно, – кивнул старший казак.

– Сын Тимофеев из Алёниных по прозванию Ермак[38]38
  Андрей слышал, что по легенде Ермак либо из-под Вологды, либо с реки Чусовой. Но версию с Чусовой он считал вздором, так как Ермак был явно славянской культуры, а когда он родился, таковых людей на Чусовой не водилось. Они позже пришли, со Строгановыми. Так вот и выходило, что Ермак с Вологды.


[Закрыть].

– Да уж, ермак[39]39
  Ермак – это большой котёл, в котором готовили еду разом на артель. Одно из его названий. По легенде это прозвище прилипло к Василию Тимофеевичу из-за того, что он долго был артельным кашеваром. Но автор считает, что это маловероятно для атамана. Так что приводит свою гипотезу, основанную на жизненном опыте.


[Закрыть] у него что надо! – хохотнул Иван и хлопнул старшину по животу. – Ежели надо – весь котёл умнёт, и оглянуться не успеешь!

– Отколь сие ведаешь? – ещё более осторожно поинтересовался Василий.

– Сон мне был. Видел в нём, что лет через двадцать ты со товарищами в Сибирь пойдёте. И на саблю её возьмёте. А потом сгинете там. Но сон – это просто сон. Мало ли что померещится.

– Действительно, – слегка ошалело кивнул Василий.

– И верно – чёрт! – расплылся в улыбке Иван. А Мелентий перекрестился, с ужасом поглядывая на парня.

– Не робей, я ежели и чёрт, то православный, – продолжал всё так же добродушно улыбаться Андрей. Лишь правой рукой нырнул за пазуху и извлёк оттуда напоказ крестик.

Мелентий сразу выдохнул.

Ведь всем было известно в эти годы, что черти крестов не носят и не терпят ни крестного знамения, ни церквей, ни святой воды.

– А про Сибирь ты верно сказываешь?

– Сон показывает лишь одну из дорог, но их много, и каждый шаг – перепутье. Посему и выходит, что человек сам кузнец своего счастья. А двадцать лет – большой срок, ковать там не перековать. Да и тот ты – не нынешний. За спиной годы тяжёлой войны, о которой ныне и не болтают ещё. Будет она аль нет – поди разбери. Посему, я мню, неизвестно, что завтра будет, не говоря про годы. Ибо человек смертен. Хуже того – смертен внезапно. Был вчера, а сегодня вишнёвой косточкой подавился, – произнёс парень, сделал паузу и добавил: – Всё в руках Всевышнего.

– Такие сны не бывают пусты.

– Тогда продолжай держать свою удачу за хвост да по сраке её нахлёстывать. Авось и вынесет куда. Главное, хватку не ослаблять.

– И то верно, – задумчиво кивнул Василий по прозвищу Ермак.

Да и не только он. Все задумались от слов Андрея. И казаки, и прочие.

– Что же до награды, то, я мню, можно немало позабавиться. Чтоб этому жирному борову глупостей не болтать впредь.

– Это как же?

– Написать письмо Султану. Так-то человека жалко, что повезёт его. Сей мерзавец пришибёт гонца. Посему нужно письмо сие на плетне прибить. Чтобы все прочесть могли и разболтать, а прежде того – на рынках торговцы вразнос потешались.

– Ха! Доброе дело! – оживился Иван.

– Доброе, – кивнул Андрей. – Только где же такой плетень найти? Чтобы повесить в одном месте, а растрезвонили на многие дни пути?

– На острове Байда, что на Днепре, есть крепостица малая. Её князь Дмитрий Иванович из Вишневецких[40]40
  Дмитрий Иванович Вишневецкий (ум. 1563) – державец Ванячицкий (с 1547) и староста Черкасский да Каневский (с 1551) Великого княжества Литовского. В 1553 году побывал в Турции для освобождения из плена своего дяди. В 1554 году назначен Сигизмундом II Августом стражником на Хортице (Малая Хортица – Байдана), где поставил древо-земляную крепость, откуда в 1556 году совершил набеги на Очаков и Ислам-Кермен. Крепость на Хортице была взята и разрушена татарами в 1557 году. В 1558 году после приказа Сигизмунда II прекратить набеги на Крым и Турцию перешёл со своими казаками на службу к Ивану IV, получил Белёв и Дедилов, после продолжил активную антиосманскую и антикрымскую деятельность. В 1563 году попал в Молдавии в плен к османам и был по приказу Султана обезглавлен в Константинополе.


[Закрыть] поставил. Вокруг неё казачки вьются и кошт держат. Да и после молодецких проказ своих отходят туда. Ибо укрытие верное. Можно грамотку там на плетне прибить. Сказывают, что Дмитрий Иванович к турку имеет страсть особую, на дух его не перенося. И знакомства многие имеет у османов, так и среди прочих. Так что будь уверен – вся округа о том прознает, и до валахов дойдёт, и далее. Можа и до самого Сулеймашки.

– Тогда не будем медлить, – расплылся в улыбке Джокера Андрей.

Спешно ему притащили доску восковую.

Написал.

Зачитал.

Поржали.

Обсудили.

Поправили.

Переписали на бумагу.

А после обеда Иван да Мелентий с Саввой отправились на Днепр с письмом. Ну и приглашением для казаков. Андрей хотел навербовать ещё пару десятков себе легковооружённой конницы для организации нормального охранения.

Само же письмо было в целом в стилистике открыток XVII века, которыми не брезговали даже сами султаны, то есть он, по сути, открыл новый жанр. Только, в отличие от устоявшегося формата XVII века, письмо получилось вежливым. Обычно в него намного больше мата и оскорблений помещали.

Я Андрей сын Прохора, верный воин и слуга Царя Московского и Всея Руси Иоанна свет Васильевича, объявляю тебя, Сулейман, лжецом и мерзавцем! И вызываю на честный поединок перед лицом Всевышнего. Ибо ты, трусливая тварь, имел наглость называть себя рыцарем. А потому приходи и дерись. Один на один. Как и положено по обычаю предков.

Ежели же ты не явишься на честный бой до ближайшего Рождества Христа нашего Иисуса, измарав портки своей природной храбростью, то я объявляю награду за твою голову в одну полушку. Ибо более ты и не стоишь…

Глава 2

1555 год, 1 мая, Москва

Грановитая палата московского кремля была забита боярами и церковными иерархами, а также прочей именитой аристократией. Их туда набилось словно кильки в бочку, оставив лишь небольшой проход для посольства Константинопольского патриархата. Чисто условного, ибо скромного и весьма неприметного.

Сначала посольство поселили на окраине города в совершенно заурядном постоялом дворе. Потом продержали в полной изоляции две недели, да ещё чуть ли не на хлебе и воде. И вот теперь только пригласили к Царю, не дав предварительно помыться и привести себя в надлежащий вид. Посольство ведь. Специально. Чтобы выглядели они соответственно.

В помещении все молчали.

Лишь довольно шумное дыхание многих напряжённых людей. Настолько сильно раздражённых, что руки у многих лежали на рукоятках сабель. Не сжимали их, но это всё одно о многом говорило.

Глава посольства вышел вперёд. Принял от помощника свиток. Демонстративно распечатал его. Развернул. И начал читать.

Царь слушал молча, даже с каким-то безразличием на лице.

А вот в толпе пошли шепотки. Тихие. Но много, из-за чего казалось, будто читающего пытается заглушить шум моря. Шелест его волн. И с каждым словом послу становилось всё тяжелее и тяжелее читать, ибо голос его тонул в этом море шума.

Наконец он завершил читать решение Вселенского Собора. Свернул свиток. И протянул его стоящему поблизости слуге Царя, чтобы тот принял послание. Но тот даже не шелохнулся.

Иоанн Васильевич же встал.

Ударил посохом по полу, призывая к тишине.

Мгновение.

И палата замерла. Лишь звук дыхания множества людей формировал лёгкий фон.

– Чья власть, того и вера[41]41
  Речь идёт о принципе Cuius regio, eius Religio, утверждённом в Священной Римской империи во время подписания Аугсбургского мира в сентябре 1555 года.


[Закрыть]! – громогласно произнёс Царь, озвучив тезис, который уже витал в воздухе на собраниях Аугсбургского Рейхстага в Священной Римской империи. Он сам, правда, его услышал из уст Андрея во время той приватной беседы. И немало думал над его словами. Крепко думал. И над той трактовкой, которую парень дал… – А посему, – продолжил Иоанн Васильевич, – меня и весь прочий люд православный, не волнуют постановления магометан.

– Какие магометане?! – воскликнул глава посольства, но тут же заткнулся, заметив, как к нему шагнули разом несколько вооружённых людей, обнажив наполовину свои клинки.

– Это прежде всего, – выждав небольшую паузу, произнёс Царь. – Кроме того, ни меня, ни люд православный не интересует решение воровского собора, что провозгласил себя Вселенским. Ибо без пяти патриархов Пентархии, стоящих под рукой христианского правителя, сей Собор именовать Вселенским никак нельзя. Посему… – торжественно произнёс Государь и протянул руку.

Слуга, что стоял рядом с главой посольства, выхватил свиток и подал его своему Государю. Тот развернул его и, не медля ни секунды, порвал. Бросил на пол. И демонстративно наступил на него ногой.

– Возвращайся домой и сообщи, что магометане над честными христианами не имеют авторитета в вопросах веры. Ибо чья власть, того и вера!

Ещё раз ударил посохом.

И сел обратно на трон, всё так же невозмутимо.

– Но патриархи и епископы не магометане!

– Разве будет честный христианин служить Султану магометанскому? – с едкой усмешкой, скользнувшей на губах, спросил Иоанн Васильевич. – Разве прославит власть, что отринула честное церковное венчание? Так что не лгите. Православных под рукой Султана магометанского нет. А если и есть те, кто таковыми себя кличут, то они есть лицемеры и вероотступники, ибо те, кто истинно верует во Христа, не имеют права духовного служить иноверцам.

– Сие есть истинная форма лицемерия! – торжественно произнёс Сильвестр, что стоял недалеко от трона. – Ибо нельзя ежедневно возносить молитвы, призывая Царствие Небесное на земле, как и на небе[42]42
  Речь идёт о молитве «Отче наш» – самой популярной и, наверное, базовой молитве всех христиан, во всяком случае канонических его ветвей. Она существует в нескольких редакциях. Но фрагмент «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе», по сути, неизменен во всех редакциях и языках.


[Закрыть], а делами своими укреплять на земле власть иноверцев.

– Да-да! Ты либо крестик сними, либо портки надень! – заявил шут, выглянувший из-за трона, и мерзко засмеялся.

Посол завис, переваривая услышанное.

На пару секунд.

Нервно кивнул. Выдал краткую фразу достаточно вежливого прощания. И, развернувшись, покинул Грановитую палату. А вслед за ним и посольство. Представитель же Киевского митрополита даже рта не открывал.

Посольство вышло из кремля и самым спешным образом удалилось. Хотя незадолго до отъезда их нашли царёвы люди и вручили официальный ответ, оформленный чин по чину. Да с привешенной печатью. Глава посольства хотел этот ответ также разорвать, как и послание Вселенского Собора. Но не решился. Всё-таки они были на земле русского Царя, и у любого гостеприимства имеются пределы. Да и официальный ответ – это лучше, чем передать отказ на словах.

Москва не взбунтовалась.

И небо не упало на землю.

Как и воды морей не вышли из своих берегов…

Патриарх Дионисий пытался саботировать решение Султана через затягивание и нежелание принимать ответственность на себя. Иоасаф оказался намного умнее и хитрее. Он просто старательно «перегнул палку», чтобы решение Собора ни при каких раскладах не приняли в Москве. Хотя с упоением рассказывал Султану о том, насколько сильно это подорвёт власть Иоанна Васильевича и отвлечёт от дел волжских.

Убедительно рассказывал.

Красиво рассказывал.

И даже убедил.

Оставив, впрочем, себе лазейку. Дескать, на Руси проживает слишком много язычников, так что предсказать их поведение он не может. Но честные христиане, без всякого сомнения… ну и так далее…

Почему патриархи не желали выполнять приказ Султана? Ведь они крепко держались «симфонии», утверждая, что вся власть от Бога.

Так по этой же причине и не хотели.

Османская империя последние два века перла во все стороны как на дрожжах. Заняла Малую Азию и Балканы. Захватила Константинополь. Завоевала Левант и Египет. Подчинила себе осколки Золотой Орды. Во всяком случае, так считали на берегах Босфора. Что это как не явное благоволение Всевышнего? Ведь вся власть от Бога. А кто они, чтобы спорить с волей Бога?

Однако что Дионисий, что Иоасаф знали о том, что происходило на севере. Они ведали о том, что Московская держава три года назад сумела разгромить армию Крыма и захватить Казань, подчинив её своей власти. А год назад – заняла Хаджи-Тархан, посадив там своего человека. Через что утвердила свою власть над Волжским торговым путём, нарушив монополию Султана на торговлю с экзотическими странами.

А ведь совсем недавно эта северная держава не воспринималась серьёзно. Да и что там вообще могло разумного и могущественного зародиться в диких северных лесах?

Однако оба патриарха прекрасно знали летописи и провели аналогию с османами, которые начинали так же. Ещё каких-то три века назад не представляли из себя ничего значимого. Дикари дикарями. Но им явно благоволил Всевышний. И они воевали. Успешно. Громя всех вокруг. Отчего патриархи и задумались – не являются ли успехи московского правителем первыми дуновениями «ветра перемен»?

И будь их воля, то они, конечно же, не стали бы вообще никак реагировать на происходящее в Москве. Но вмешался Султан, углядевший в происходящих событиях прекрасный повод для мощного удара по неприятному противнику…

Иоасаф довёл решение Вселенского Собора до абсурда с целью не ослабить, а укрепить это «дуновение». Ведь, несмотря на «симфонию», мало кому из церковных иерархов нравилось господство мусульман. Более того, кроме официального посольства, он отправил в Москву и тайную делегацию, дабы объясниться. И даже передал подарок – меч Константина.

Строго говоря, это был просто дорогой меч, изготовленный известным мастером в Италии в начале XV века. Кому конкретно он принадлежал – непонятно. Скупые украшения эфеса и яблока с рукояткой говорили о боевом оружии, как и следы его использования в бою – зарубки да царапины.

Настоящий это был меч Константина или нет – неизвестно. Вполне возможно, Иоасаф поступил так же, как и много раз поступали до него: взял первый подходящий артефакт и провозгласил его чем-то, чем считал нужным[43]43
  Большинство религиозных реликвий вроде копья Лонгина или фрагментов креста не попадают даже в плюс-минус пять веков при датировке. А нередко отстают и на тысячу лет без всякого зазрения совести, являясь либо подделками, либо подлогом.


[Закрыть]. Для верующих людей это неважно. Для них важнее фактор социальной истины, то есть когда тот или иной факт признавался истинным только потому, что так считает большинство.

Москва, как и предполагал патриарх, не приняла решение Собора. Слишком уж оно было лютым. Но главным компонентом, без которого бы ничего не сработало, стало упразднение Московской митрополии. Да не просто так, а с подчинением Москвы Киеву, а точнее, Вильно.

Этой истории было много лет.

Борьба между Москвой и Вильно за объединение Руси привела во времена Ивана III к образованию двух держав, представлявших собой, по сути, Западную и Восточную Русь, то есть Великое княжество Литовское и Великое княжество Московское.

Чтобы уменьшить напряжённость между ними, Патриарх в своё время утвердил митрополию в Киеве. Чтобы в каждой державе она была своя. Сейчас же упразднение митрополии в Москве ставило её в прямую зависимость от Вильно. На что никто в Восточной Руси, разумеется, пойти не мог. Во всяком случае, открыто сие признать и не оказаться при этом изменником в глазах остальных.

Так что все – от простых ремесленников до бояр – выступили очень монолитно и сплочённо. Решительно заявив, что попы увлеклись. Само собой, в резко матерных выражениях заявив это.

Зачем это было нужно Иоасафу?

Ясно же как божий день. Чтобы лишить Султана рычага влияния на Москву, то есть Патриарх поступил точно так же, как и ранее с Литвой. За тем исключением, что открыто он всё это провернуть не мог. А потому прибёг к хитрости…

– И не сметь их грабить и, упаси Боже, убивать! – громко рявкнул Царь, когда послы покидали Грановитую палату.

Слишком уж характерными были взгляды многих присутствующих.

Все поклонились, принимая слова Царя.

Послы ушли.

Царь же, не медля более, махнул своему человеку. И в палату внесли поднос с мечом, что лежал там на красной бархатной подушке. Поднесли к Иоанну Васильевичу.

Тот встал.

Преклонил колено перед этим мечом, отставив посох слуге.

И осторожно, словно великую реликвию, принял оружие в свои руки, взяв с ткани.

Поцеловал клинок.

И громко произнёс:

– С этим мечом сражался последний Царь Рима – Константин. Крепко сжимая этот меч в своих руках, он пал сражённый, до последнего вздоха сдерживая турок в воротах Царьграда.

Пауза.

Он обвёл взглядом всех присутствующих.

– Он был родным дядей моей бабки – Софьи Фоминичны, матери моего отца и супруги моего деда. Целый век минул с той поры. И никто не посмел принять меча и продолжить славное дело защиты веры христовой. Посему я волею Всевышнего принимаю сей меч. Ибо два Рима пали, третий стоит, а четвёртому не бывать!

С тем он перехватил меч за рукоятку и высоко поднял над головой. И все присутствующие опустились на колено, проникнувшись важностью момента. Ведь, по сути, Иоанн Васильевич провозглашал удивительные вещи. Разом. И переводил в политическую плоскость тезис «Москва – Третий Рим», и объявлял себя защитником православной веры. Для людей XVI века – это было очень серьёзно и значимо…

Строго говоря, идея «Москва – Третий Рим» поначалу носила чисто религиозный характер. И оформилась в политическую концепцию только во времена Александра II. Но ведь Андрей её знал и кратко изложил Царю во время той приватной беседы. И концепция эта легла на до крайности благодатную почву. Для Иоанна Васильевича сии слова оказались чрезвычайно важны и нашли самый живой отклик. Не сразу. По своему обыкновению он долго всё обдумывал и прикидывал. Советовался с супругой и самыми доверенными людьми. И только всё взвесив, начал действовать.

– А посему, – продолжил Государь, – призываю епископов наших собраться и утвердить Патриаршество. Ибо одни мы – православные – остались во всём мире. И без устроения церковного негоже нам жить далее…

Что и было незамедлительно сделано. Поскольку готовились к этому. Сразу, как стало понятно: Москва на стороне Царя и не поддержит решение Вселенского Собора. И бумаги все подготовили. И с иерархами всё обговорили, которые сидели в Москве уже который месяц, будучи созваны ещё Макарием для решения иных вопросов.

Патриархом избрали Сильвестра. Единогласно.

Ибо Макарий, не выдержав новости об отлучении, преставился. А иных достаточно ярких фигур, имеющих массовую поддержку населения, не было. Ведь все иерархи помнили о том, как Сильвестр со своими подельниками сумел завести толпу и едва ли не взял кремль…

– Боже, что же мы творим? – тихо прошептал Иоанн Васильевич вечером, когда беседовал по своему обыкновению с супругой своей.

– Всевышний тебе благоволит, милый, – массируя ему шею, произнесла Анастасия. – Иного бы слова Собора сгубили. А тебя напротив – возвысили и укрепили на престоле. Кто теперь посмеет пойти против тебя? Защитника православных и наследника римских царей?

– Ты думаешь?

– И думаю, и чувствую. Да ты и сам видел, как сплотился народ, раздражённый словами эллинов. К тому же, если Сильвестр не обманет, то вскоре в твои руки попадут промыслы соляные да торговля мехами. Что укрепит казну.

– Вряд ли получится их удержать.

– А и не надо. Отдай купцам. И обложи их мытом – по трети с прибытка.

– Как Андрея?

– Андрей… ох… что-то его стало слишком много. Тебе не кажется?

– Если бы не он…

– Постой, – перебила его жена. – Его слова – это просто слова. Ибо Всевышний благоволит тебе. Пусть и его словами.

– И ты хочешь, чтобы я отказал Андрею в моём расположении?

– Нет. Просто будь осторожен. Ты слишком сильно стал ему доверять. А ведь он держится своих интересов, а не твоих…

Сильвестр же сразу после утверждения его в роли Патриарха начал Поместный сбор для утверждения тех тезисов, которые выдвигал во время волнения. Ну чтобы два раза не вставать. Да и Царя не злить, ибо он отчётливо понимал – тот поддержал его кандидатуру авансом. А ценность сделки, пусть и заключённой таким странным способом, бывший протопоп уважал особо, ибо был, по сути, купцом в рясе.

Ведь до того, как переехать в Москву и принять приход Благовещенского собора в кремле, Сильвестр жил в Новгороде. И там держал крупную мастерскую, переписывающую книги на продажу. В основном писцы копировали духовную литературу, хотя и иные тексты не игнорировали.

Сын его был крупным торговцем тканей.

Семья же в целом имела большие торговые связи как на Руси, что литовской, что московской, так и среди немцев. Сиречь иноземцев. Например, бургомистр Нарвы вёл с ними дела, что в немалой степени поспособствовало её падению в начале Ливонской войны. Сильвестр сумел договориться. Не только он, конечно, но без него и его связей ничего бы не получилось.

Посему он и взялся самым решительным образом за секуляризацию обширных монастырских владений в интересах знакомых ему купцов. Фактически. Формально-то держась благополучия государевой казны, которой тоже должно было что-то перепасть с этой операции. И очень немаленькое «что-то», грозя увеличить её ежегодный приход как бы не на четверть. Причём не товарами, а преимущественно звонкой монетой, очень Царю важной и нужной.

А вот про Андрея он «забыл» и не стал поднимать вопрос о нём на Поместном соборе. Ибо теперь он был уже не нужен. Во всяком случае, в том ключе, в котором он выступал ранее. Его не осуждали. Его не одобряли. Его вообще не упоминали, старательно игнорируя…