Текст книги "Помещик. Том 4. Сотник"

Скрежетнул металл, пропуская рапиру справа от Андрея.

И удар.

Сабля лёгким и быстром кистевым обрушилась на правое бедро француза, рассекая тому мягкие ткани с наружной стороны.

Вскрик боли.

И они оба провалились вперёд.

Но Андрей успел переступить на правую ногу и с огромным трудом удержался на ногах. Хотя от боли у него уже круги перед глазами пошли. Француз же просто рухнул и завыл. Не выпуская, впрочем, рапиру из руки.

Его правая нога в бедре оказалась рассечена до кости. Снаружи. Крови сразу стало много. Но бедренная артерия при этом не была рассечена.

С трудом приковыляв ближе, Андрей клинком сабли сбил выставленный в его сторону клинок рапиры. Сильным ударом. Выпада он более не боялся. Тот был невозможен из такого положения.

Француз удержал рапиру.

Ещё удар.

Ещё.

Но француз неизменно возвращал клинок и прикрывался им от сотника. Наконец парень с огромным трудом шагнул вперёд. И нанёс скользящий колющий удар вдоль клинка рапиры, зацепив предплечье. Чиркнув по нему. От чего воин, выставленный Султаном, невольно вскрикнул и уронил своё оружие.

Андрей её откинул в сторону саблей.

И, приставив острие сабли к горлу поверженного француза, произнёс:

– Я победил перед лицом людей и Бога. Но мне не нужна твоя жизнь.

После чего повернулся к Царю и отсалютовал ему клинком, замерев в ожидании.

– Победа сотника! – громогласно провозгласил Иоанн Васильевич.

Парень улыбнулся.

Сделал несколько шагов.

Накренился, опершись на клинок сабли.

Пошатнулся.

Рухнул на левое колено.

Продержался так секунду, другую. И хотел было уже упасть, но ему не дали. Ближайшие к нему люди подхватили под руки. И он услышал крик Царя:

– В палаты его несите! К лекарю!

А потом всё. Мобилизация спала, и организм отключился…

Глава 7

1555 год, 13 августа, Москва

Тишина.

Разве что уже изрядно доставшие мухи жужжали.

Ночь была короткой. Андрей её даже не заметил. В кромешной тьме проснулся оправиться в горшок, чтобы снова заснуть. Рядом была сиделка, которая и помогла.

Сейчас эта уже немолодая женщина тоже была рядом. Присматривала, тихонько сидя в уголке. Парень же делал вид, что спит, а сам обдумывал произошедший поединок.

Судебный поединок.

Пользуясь эффектом неожиданности, из-за неготовности француза к бою с незнакомой ему сабельной школой, Андрей мог бы победить быстро. Буквально с первой атаки. Но так поступать было нельзя. Победа не должна выглядеть случайной. Однако и промедление выглядело смертельно опасным.

Рапира – самое смертоносное одноручное клинковое оружие для ближнего боя, рядом с которой сабля – просто бесполезный кусок железа. С ней шутки плохи. Вон чуть-чуть увлёкся в этой демонстративной игре и чуть не «откинул копыта». Спасла только техника, к которой Анри не успел адаптироваться. Да и то – чудом спасла. По грани прошёл.

Султан сделал правильный выбор.

Сабельных школ ещё не существовало, из-за чего местные адепты сабельного боя не представляли для Андрея никакой угрозы. Даже запредельно быстрые от природы. Ибо техника – великая вещь. А рапира уже прославилась. В том числе как лучшее оружие для дуэлей и не только. На войне она активно входила в обиход, находя всё большее распространение в европейских армиях.

Кем был Андрей в глазах Султана как воин? Просто от природы одарённый парень, который, скорее всего, брал в поединках за счёт скорости. Как и прочие успешные ценители сабель в те годы. Зачем рисковать с таким и искать ещё более быстрого, когда можно ведь воспользоваться проверенным способом?..

Дверь скрипнула.

В помещение кто-то тихо вошёл.

– Как он? – спросил женский голос.

– Спит, Государыня.

Андрей от удивления открыл глаза. Появление Царицы было неожиданным.

– Проснулся… – тихо прошептала сиделка.

– Я не спал, – ответил парень, осторожно садясь на постели и морщась от боли. Ибо чуть растревоженная левая рука заболела.

– И давно ты так лежал? – поинтересовалась Анастасия Романовна.

Он её видел впервые.

Это была женщина невысокого роста с удивительно правильными чертами лица, длинными, густыми темными волосами и удивительно чёрными глазами. Влажными и внимательными. Чуть припухлые чувственные губы аккуратного рта были единственным ярким пятном на её лице с бледной, просто мраморно-белоснежной кожей. Отчего в её внешности прослеживалась какая-то мистическая невероятность.

Фигурой она была не худой, но и не толстой, то есть «округлости» явно прослеживались, но не являлись выдающимися, из-за чего Царица выглядела достаточно ладной. Хорошо скроенной и верно сшитой.

– Только проснулся, – ответил парень, немного нахмурившись. – Прошу прощения, что встречаю тебя так, Государыня. Что привело тебя сюда?

– Хотела увериться, что ты жив… – с лёгкой усмешкой произнесла она.

– Жаль, что разочаровал тебя, Государыня.

– Разочаровал?

– Моя смерть от ран после выигранного поединка была бы очень удобной. Меньше хлопот. Впрочем, всё в руках Всевышнего, – произнёс Андрей. Это был приватный разговор, поэтому присутствие сиделки несколько напрягало. Однако выгнать её было нельзя. Неприлично оставаться с замужней дамой наедине. Тем более Царицей. Да и не посадили бы за ним присматривать кого попало. Так что парень постарался отрешиться от присутствия прислуги. Благо, что саму Государыню это ничуть не напрягало.

– Твоя правда, всё руках Всевышнего, – благосклонно ответила она, прекрасно поняв, куда клонит Андрей.

– Как там Анри? Выжил ли?

– Анри?

– Генрих как там его… – махнул рукой парень. – Этот франк, с которым я дрался. Ну, наверное, франк. Так-то под рукой Руа ля Франц много всяких народов. И бретонцы, и бургунды, и прочие. От франков там больше название.

– Жив. Пока жив. Бледный лежит и без сознания.

– Если выживет, то поединки проводить больше не сможет. И было бы недурно взять его на службу.

– Это ещё зачем?

– Рапира – тот клинок, которым он дрался, – очень опасное оружие. И он в нём сведущ. Если подобрать Государю телохранителей да обучить ей – они станут серьёзной помехой на пути злоумышленников.

– Однако ты его победил.

– По воле Всевышнего. И то только от того, что я знал, с чем столкнулся, а он – нет. С саблей так, как я, никто не управляется. Да и вообще сабля – это оружие всадника. На земле от неё толку мало. Воины же с рапирами и добрыми бронями – страшная преграда. Только брать в них нужно людей худородных, не связанных ни с какими боярами да князьями. И возобновлять убыль из таких же, не давая потомкам до десятого колена служить ту же службу.

– Отчего же?

– Чтобы они были преданы Государю и наследнику его, всем обязанные. И оттого бы опасность заговоров с их участием свести к ничтожности. Брать недорослей. Кормить-упражнять. Потом лет десять держать в телохранителях и отправлять на покой, давая содержание. Ибо рапира – оружие быстроты, а с возрастом она уходит. Они же, уходя на покой, служили бы другую службу, всё так же обязанные Государю своей судьбой и благополучием.

Царица с каждым словом парня всё сильнее прищуривалась и напрягалась. Словно пантера перед прыжком.

– Ты что-то знаешь? – наконец спросила она.

– Ты сама видишь, как всё душно в державе. Многие князья да бояре недовольны выбором Государя своей жены. Полагая, что это их ущемляет и оскорбляет. А потому они смогут воспользоваться любым подходящим поводом. Неудачной войной или голодом из-за неурожая. Посему было бы недурно подготовиться и к такой беде.

– А ты доволен выбором Государя?

– Это его выбор. А потому я его уважаю. К тому же, какой бы выбор он ни сделал, князья да бояре не приняли бы его. И если ты падёшь, то дальше будет только хуже. Вкусив крови они, как бешеные псы, будут рвать всех следующих женщин, что Иоанн Васильевич станет приближать к себе. А вместе с ними и потомство, надеясь протолкнуть девицу из своих, дабы утвердиться у престола. Или ты думаешь, что гибель твоего сына – случайность?

Глаза её вспыхнули, а рот чуть приоткрылся в оскале. Эмоции, видимо, женщину переполняли. И боль от утраты ребёнка ещё не утихла. Тем более такой нелепой утраты. Андрей же продолжил.

– Человека можно заставить пожертвовать своей жизнью, совершив непотребство, угрожая расправой с близкими ему людьми. Так что… – развёл он руками и, поморщившись, взялся за раненое плечо.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Худшее, что может случиться в державе, – это Смута. Если Иоанн Васильевич не оставит потомства, которое унаследует престол после его смерти, то державу ждёт беда. Во всяком случае, сейчас на Руси дела сложились таким образом, что все претенденты на престол ничтожны, кроме его отпрысков.

– Ты не ответил. Какая тебе в том польза?

– Когда Святослав умер, не уладив дела промеж братьев, Рюриковичей было мало. И они с обнажёнными клинками быстро выяснили, кто из них будет править. После смерти Владимира ситуация повторилась. Однако после съезда в Любиче начался раскол и Смута. Русь распалась на мелкие осколки, которые начали отчаянно бороться друг с другом за верховенство. Отчего она ослабла, придя в ничтожество. И её растерзали, разодрав промеж себя соседи. Даже те, кто совсем недавно и головы поднять на неё не смели. Но князья Московские смогли отчасти её собрать обратно, скрепив своей властью. Если Смута произойдёт сейчас, то это будет конец. И моя выгода в том, чтобы это предотвратить.

– Твоя? Простого помещика? – холодно усмехнулась Царица.

Андрей же пожал плечами и печально улыбнулся, не став отвечать. Однако взгляда не отвёл.

Женщина прошлась по помещению. Резко обернулась и воскликнула:

– Ты лжёшь!

– Зачем? – усмехнулся Андрей. – Я живу здесь. Моя жена живёт здесь и мои дети. Покой и процветание державы для меня выгодны так же, как и для любого здравомыслящего человека.

– Живут. Но ты можешь отъехать.

– Куда? – с какой-то жалостью спросил сотник. – В Литву или Польшу?

– Почему нет? Этим и князья не брезгуют.

– Это их дело. Я же себя не на помойке нашёл, чтобы служить измельчавшим потомкам Гедиминовичей, – процедил Андрей с максимальным пренебрежением и презрением. – Да и падут они вскоре. У Жигимонта… тьфу ты, Сигизмунда нет наследников. Мамаша его безумная жинок изводит и потомство вытравливает. Как издохнет Сигизмунд, так магнаты и развернутся в полную силу. Да уже сейчас он не Государь, а скоморох ряженый, что шагу ступить не может без одобрения магнатов. Оттого смута в державах тех только расти станет год от года.

Царица замерла, уставившись куда-то в точку на стене.

– Почему я должна тебе верить?

– Государыня, – улыбнулся Андрей, – не нужно мне верить. Но ответь, зачем мне крепость добрую ставить на земле супруга твоего? Это дорого. Это долго. Это сложно. Глупо тратить столько сил, чтобы всё бросить и убежать.

Анастасия Романовна скосилась на сотника. Но промолчала.

Говорить ему о своих подозрениях в его намерении захватить власть в державе она не стала. Но парень всё понял по её взгляду.

– Глупо.

– Что глупо? – тихо переспросила она.

– Я простой помещик. По крови. А вся эта болтовня – просто болтовня. Церковь не порушит свои догматы. К тому же я тихо сижу под Тулой и в столицу не лезу.

– Тихо?! Ты это называешь тихим сидением?!

– Я просто хорошо служу службу.

– Службу ли?

– Если ты мне не веришь, то забери мою жизнь. Вот он я. Весь в твоей власти.

Царица, чуть помедлив, кивнула и удалилась, произнеся напоследок:

– Отдыхай.

Андрей послушался и лег обратно.

Страхи Анастасии Романовны ему были понятны. Однако только сейчас он о них задумался. Серьёзно задумался.

С формальной точки зрения парень являлся обычным помещиком без рода и племени. Причём даже на поместной службе он стоял всего в третьем поколении, ибо туда поверстались его деды.

Откуда сами деды взялись?

По словам дяди Фомы – из удельной княжеской дружины. Но об этом не болтали, так как там была какая-то некрасивая история. Дядя и сам её не знал, а дед молчал как рыба. Лишь по пьяни раз обмолвился. Так что для всех Андрей слыл безродным помещиком. Удачливым. Славным. Но абсолютно безродным.

У него имелись определенные заслуги. Но главным его ресурсом являлась слава. Серьёзная, громкая слава. Так себе подспорье. Парень прекрасно знал, что слава переменчива. И толпа требует постоянного свершения подвигов, дабы ты был ею возносим.

Скорее всего, Царь с Царицей тоже это понимали. И максимум что ему тут грозило – ревность Государя. Вот он и держался подчёркнуто скромно.

Это первая сторона медали.

А ведь была и вторая, основанная на слухах.

Молва утверждала, что Андрей – князь Всеслав. И он был вынужден играть игру, чтобы и молву не разочаровать, и открыто не начать претендовать на признание. Ведь нет ничего более ужасного, чем разочаровать толпу, от которой ты зависишь.

После той беседы в Туле и последующей попойки князья более его не задевали. И общались. Нормально общались.

Это и радовало, и пугало одновременно.

Радовало потому, что травля не самая лучшая вещь на свете. И жить в её атмосфере такая мерзость, что даже врагу не пожелаешь. А пугало из-за того, что выглядело всё так, будто бы они его приняли и признали. Неофициально. Неформально. Хуже того, парень только сейчас отметил важный пунктик. К нему практически никогда не обращались по имени. Обходились либо какими-то необидными словами-заменителями либо вообще аллегориями.

И вот это неофициальное признание, что произошло на глазах Царя, являлось очень опасным. Ведь в глазах высших аристократов парень уже выступал не безродным помещиком с окраины державы.

Теперь ситуация эта усугубилась ещё и победой на судебном поединке. Года не пройдёт, а о нём в самых пёстрых деталях уже будет знать вся Русь и все окрестные земли. Ну и, само собой, не обойдётся без упоминания того, что Андрей-то на самом деле…

Так что Царица нервничала вполне обоснованно.

Иоанн Васильевич был достаточно умным и приятным человеком. Но слишком уж нерешительным, можно даже сказать, интеллигентным. Ведь «кровавыми» или «ужасными» современники действительно опасных тиранов не рискнули бы назвать[69]69
  Иоанн Грозный записывал в специальный поминальный синодик имена всех казнённых по его приказу. И там, даже с учётом того, что они неполные, за всё время правления Царя было казнено людей существенно меньше, чем было убито во Франции в одну только Варфоломеевскую ночь. Иоанн Грозный вообще на фоне современных ему монархов Европы выглядел на удивление мягким, гуманным и богобоязненным человеком.


[Закрыть]. Просто потому, что те им быстро головёнки бы открутили. Да и опричнину Государь завёл не от хорошей жизни, а будучи не в силах иначе управиться с совершенно озверевшими и распоясавшимися аристократами.

И тут на сцену выходит лихой отморозок. Удачливый на войне. К такому обычно люди тянутся. Особенно в той связи, что аристократия на Руси была всё ещё воинской. И успех в военном деле ставила очень высоко. Во всяком случае, в основе своей. Тем более что парень вроде бы свой – Рюрикович, причём очень древний – правнук Владимира Святого. Пусть и в странном теле.

А ведь к этому ещё и добавлялась популярность в войсках. Не во всех. Но в южных полках и среди столичных помещиков уж точно.

В общем, отчётливо запахло жареным. В очередной раз.

Беда ещё заключалась в том, что Андрей уже себе не принадлежал. Он был заложником общественного мнения и образов, которые выдумывали себе люди. А они жили своей жизнью и мало поддавались управлению.

«Может быть, действительно дать ходу? – пронеслось у него в голове. – Только куда?» К Сигизмунду поедешь – он османам выдаст ради хорошего отношения. А до той же Священной Римской империи, где люди с его репутацией были нужны, ещё добраться нужно. Он ведь не один туда отправится, а с супругой беременной и дитём…

И чем больше Андрей думал, тем сильнее впадал в тихую панику. Потому что сам бы на месте Иоанна Васильевича по-тихому от такого проблемного парня избавился. Да, много всего знает. Да, много всего умеет. Но слишком уж опасен.

С такими мыслями он и заснул.

Но ненадолго. Пришёл лекарь, чтобы обработать раны.

Не вышло.

Потому что Андрей, увидев, как тот полез грязными руками к ране, начал лечить его подручными предметами.

Пришлось возиться самому.

К счастью, рапира оставила аккуратные разрезы. И их сиделка смогла промыть солёной кипячёной водой. А потом насухо вытереть и добро перевязать чисто постиранными, прокипячёнными бинтами. Она управилась как раз к тому моменту, как лекарь вновь явился, повинуясь приказу Царя. И они вступили в перепалку, за которой внимательно наблюдали зоркие чёрные глаза. Они же и за перевязкой наблюдали…

Глава 8

1555 год, 15 августа, Москва

Андрей с утра вновь обработал рану, как посчитал нужным, с помощью приставленных к нему помощников. Перебинтовал. И, опираясь на выданную ему трость, отправился на суд. Поединок поединком, а заседание суда так и не произошло, дабы закрепить и оформить результат того зрелищного кровопускания.

Его раны, что на руке, что на ноге, радовали аккуратностью и отсутствием рваных неровностей. Это серьёзно облегчало их промывку и обработку.

Сильнее всего пострадала левая нога. Голень. Клинок рапиры в неё сначала вошёл, протыкая. А потом ещё и рассадил по ходу движения. Парень же наступал на неё во время поединка. Причём не раз и не два. Это было больно. Очень больно. Аж круги перед глазами плыли, несмотря на адреналин. Потом же, как он немного успокоился, эта боль его и отключила.

Сейчас же с тростью двигаться он мог относительно спокойно. Медленно. Осторожно. С массой болезненных ощущений, но терпимых, хоть и на редкость неприятных.

Идти, к счастью, было недалеко. Иоанн Васильевич проводил заседание суда в Грановитой палате.

Почему этим вопросом занимался Государь? Потому что он на этой земле был главным судьёй. И только ему было решать подобные вопросы. Ведь они носили международный характер и могли иметь очень серьёзные последствия.

Андрей вошёл.

Палата была забита людьми под завязку. Кроме уже знакомых персонажей из числа высшей аристократии Московской Руси, здесь находились и руководители посольства Священной Римской империи. А также кое-кто из иностранных представителей, включая посла Англии, ливонского аристократа и нескольких аристократов Литвы. Ну и, само собой, османские французы с Анри на носилках, что поставили тут же.

– Доброго дня, – произнёс сотник, обращаясь ко всем присутствующим. А потом, персонально поклонившись по-японски Царю, добавил: – Государь.

В ответ раздался какой-то невнятный шелест многоголосый.

Парень прошёл ближе и остановился рядом с французами. Окинул их спокойным, беззлобным взглядом и вполне дружелюбно произнёс, обращаясь к своему недавнему противнику:

– Bonjour, monsieur. Ca va?

– Merde, – скривившись во встречно дружелюбной улыбке, ответил тот.

– C'est la vie, – пожал плечами Андрей и чуть поморщился от того, что вновь неосторожно ступил на раненую ногу. А потом добавил: – Beau duel.

– Beau[70]70
  Перевод их диалога:
  – Добрый день, месье. Как ваши дела?
  – Дерьмо.
  – Такова жизнь. Хороший поединок.
  – Хороший.


[Закрыть], – согласился с ним Анри.

Он был бледен. Видимо, из-за сильной потери крови. Выживет он или нет – вопрос. Причём большой. Хотя история показывала, что и при более страшных ранах выживали. Однако не все и не всегда.

Их диалог не остался без внимания окружающих.

Все, кто понял, о чём они беседовали, смотрели на Андрея с нескрываемым уважением. Особенно французы. Как позже выяснилось – эти кадры были давно и хорошо знакомы. Двое из них могли в случае чего встать в круг для поединка. А то мало ли какая беда по пути приключится. Остальные же были их друзьями. И все они без исключения являлись французскими дворянами с обострённым чувством личной чести. И поведение парня ими было воспринято крайне благоприятно. Они уже знали, что он тоже «шалит» поединками. Так что выходил своим, хоть и временно стоящим по другую сторону баррикад. Но в эпоху феодализма, которая никуда ещё не делась, это обстоятельство могло в любой момент поменяться. Так что вести себя как откровенное дерьмо со своими врагами было чревато, хотя и случалось…

Те же, кто не понял слов беседы, напряглись.

Особенно Государь.

Однако выражать своего раздражения он не стал. Тем более что эта победа открывала перед ним огромные политические возможности. И он был Андрею без всяких оговорок благодарен за такой подарок.

Иоанн Васильевич махнул рукой. И начали зачитывать грамоту с результатами судебного разбирательства.

Сначала довольно подробно озвучили ситуацию, что привела к конфликту. Дескать, Андрей, находясь в дозоре на южных границах державы, столкнулся с разбойниками, что угоняли подданных Иоанна Васильевича в рабство. И ведомый чувством долга перед своим Государем, предпринял попытку их отбить. Так как врагов было много – он атаковал их ночью, предварительно напугав криками. Боевой дух этих татей был слишком слаб. Посему они струхнули, ибо рядом находились древние могилы, а злодеи эти чувствовали вину свою и опасались гнева Всевышнего.

Когда же он узнал, что эти работорговцы захватили мальчиков для утех, то казнил их всех позорной смертью, посадив голышом на колья. Даже трупы. Ибо сие попирает законы не только земные, но и небесные. Ибо ни честный христианин, ни правоверный магометанин не посмеет заниматься такой мерзостью. А потому он рассудил, что перед ним поганые язычники, что служат только лишь дьяволу и никому более. И обошёлся с ними соответственно.

Крымский же хан, узнав о том, что дело сие гадкое вскрылось, попытался оправдаться перед своим господином. И прислал людишек, что враньём своим и лжесвидетельством оговорили честного воина и христианина. Заявив, будто бы Андрей поднял мертвецов из своих могил.

Судебный поединок перед ликом Всевышнего расставил всё на свои места. И показал, что крымский хан, дабы покрыть гнездо зла и разврата, что укоренилось под его рукой, ввёл господина своего в заблуждение. И навлёк тень сомнения в его мудрости перед христианами и магометанами всего мира.

Андрей, слушая этот приговор, не выдержал и начал сдержанно улыбаться. Решение оказалось вполне в духе Иоанна Васильевича. Мудрое и в то же время в какой-то мере лукавое. Ставящее Сулеймана в неловкое положение. Конечно, он мог бы его проигнорировать. Но ведь болтать станут. Особенно в свете того, что Султан в 1553 году казнил своего старшего сына по подозрению в измене. Безумно популярного в народе сына, которого все жаждали увидеть наследником, что вызвало определенные брожения и беспорядки. И игнорировать такой исход дела теперь Сулейман бы не решился.

Совокупно с той «уткой», которую Андрей забросил у Любовши, и удивительно позорного поражения, это сулило крымскому хану массу неприятностей. Возможно, даже фатальных. Во всяком случае, в ближайшие годы Крыму будет уж точно не до Москвы, наверное.

Когда решение зачитали, Царь обратился к главе «османской» делегации:

– Есть ли у тебя возражения?

– Нет. Я благодарен Вам, Государь, за столь мудрое решение. – ответил тот, поклонившись.

Его тоже устраивало, что итогом разбирательства стало признание виновником не Султана, а крымского хана, то есть пусть не полно и косвенно, но он выполнил заказанное ему поручение. Да, не так, как ему говорили. Но и что с того? Судебный поединок – дело, полное случайностей. Особенно в ситуации, когда один бретёр дерётся с другим. А для себя он уже оценил Андрея именно так. Это было самым удобным объяснением провала поединка. Причём посчитал за бретёра, который сумел создать свой собственный фехтовальный стиль на сабле. Школа в Андрее чувствовалась. Тут и стойка, и передвижение, и интересные, непривычные движения, и натренированность на их использование. Любой, кто хоть немного разбирался в европейском фехтовании тех лет, это определил бы безошибочно.

– За сим объявляю сотника полностью оправданным, – резюмировал Царь.

– Ваше Величество, вы позволите мне сказать несколько слов? – неожиданно подал голос глава посольства Священной Римской империи барон Сигизмунд фон Герберштейн. Он в третий раз приехал на Русь, выбранный на эту роль как её большой знаток.

Иоанн Васильевич кивнул, благодушно улыбнувшись. Однако Андрей заметил, как он напрягся. Видимо, Царь ожидал какой-то подлянки.

– Мой Государь, слышал о славной победе христиан. Ваши воины сумели достигнуть удивительной победы, в которой их направляла не иначе как рука Господа нашего Всевышнего. Однако именно сей воин и его люди приняли на себя символы воинства Христова. И именно они, ведомые этим, без всякого сомнения, достойным мужем, сумели добиться решительного успеха. Впервые за долгие годы крестоносцы явили настоящее чудо. Посему мой Государь желает наградить этого воина. Ведь именно он предложил принять на себя символы Христа и повёл их в бой. Если, конечно, Ваше Величество не возражает.

Царь замер в некоторой нерешительности.

Его лицо выражало определенно благодушие. Однако Андрей заметил высочайшую степень раздражения и тревоги. Вон как пальцы сжали подлокотники, а жилка возле глаза стала предательски подрагивать.

Секунда.

Вторая.

Третья.

Наконец Иоанн Васильевич, ещё более благодушно улыбнувшись, спросил:

– В чём заключается награда?

Сигизмунд кивнул, и из задних рядов ему передали небольшой кожаный тубус. Он был украшен. Скромно, но довольно изящно.

Открыв его, барон извлёк грамоту и торжественно провозгласил:

– Сим, мой Государь, в ознаменование славного успеха воинства Христова желает возвести Андрея сына Прохора в достоинство графа Священной Римской империи. Если вы позволите.

Новая пауза.

Царь завис.

Без шуток.

Но, к его чести, он продолжал сохранять на лице определенную благожелательность. Наконец Иоанн Васильевич буквально выдавил из себя:

– Я не возражаю.

Хотя Андрей видел – возражает и ещё как. Но Сигизмунд так оформил награждение, что отказать Царь просто не мог.

На самом деле Карл V ничего не знал, когда вручал эту грамоту послу. Более того, он даже имени туда не вписал, позволив своему послу действовать самостоятельно. Слишком много неизвестных было во всей этой истории.

Сигизмунд же посчитал этот шаг оправданным.

По большому счёту Андрей и его судьба посла никак не трогали.

Он решил, что парень был бы крайне полезен в качестве знамени самой Империи. Как образ. Как символ. Каким в своё время стала Жанна д'Арк для французов. Ведь Империя испытывала большие трудности с Османской империей. А тут, по сути, первый успех крестоносцев. Да какой! Горстка сумела одержать победу над в несколько раз превосходящей армией. Уж он-то успел всё выведать о том сражении. Благо, что секретов из него не делали. И о нём судачила уже вся Москва.

Понятное дело, что Андрей воевал с армией хана Крыма. С татарами, которых никто не считал серьёзным противником в Империи. Но разве на этом нужно акцентировать внимание? В армии татар были янычары и османские орудия. Янычар парень побил, а орудия захватил. А татары? Так они просто кашу варили да коров стерегли при османском войске. А значит, что? Правильно. С нами Бог. Наше дело правое. И всё такое…

Андрей завис не меньше Царя. Для него этот шаг оказался неожиданным в не меньшей степени, что и для Иоанна Васильевича.

Главным позитивным моментом сего награждения стало то, что он теперь превращался в титулованного дворянина. Причём весьма высокого ранга. Что в эпоху феодализма, мерно протекавшую «за окном», было категорически важно, открывая массу дверей. Более того, аристократом с титулом графа Священной Римской империи, который котировался по всей Европе. Без оговорок и снисхождения, из-за чего теперь он мог в случае чего направиться на службу практически в любую державу католического мира. С оговорками и нюансами, но весьма малозначительными для его весьма низкого градуса религиозности. Да и на Руси этот титул придавал вес немалый.

Это была та бумажка, с которой ты уже не букашка.

Негативной же… скорее, даже кошмарной стороной являлось то, что аристократом он становился иноземным. И чуждым для Руси. Во всяком случае, с формальной точки зрения. И как не вписывался ранее в мир князей да бояр, так и не вписывался теперь. Словно армейский генерал во флотской среде. Вроде и уважаемый человек, только ни к селу ни к городу на кораблях. Не говоря уже о том, что Царь был явно недоволен таким поворотом дел.

«Отказаться?» – пронеслось у него в голове.

Но он не решился.

Ведь отказ выглядел бы оскорблением не только Императора Карла V, но и самого Царя. Это, значит, Государь не против, а мелкая пешка выступает?

Заиметь в личных врагах ещё двух влиятельных монархов после конфликта с Султаном ему не хотелось. И одного – за глаза. Хотя, скорее всего, теперь ещё и крымский хан к нему неровно дышит. И в плен к нему попадать – верный способ умереть каким-нибудь удивительно изощрённым способом.

Но и принимать грамоту было страшно…

Однако Сигизмунд не медлил.

И, заручившись разрешением Царя, подошёл да торжественно вручил эту грамоту сотнику. Со словами похвалы и благодарности, произнесёнными на смеси русского и немецкого.

– Danke schön, – как во сне ответил Андрей. Едва не добавил к этому ответу стандартный набор «немецких фраз», знакомых любому русскому человеку, выросшему на советских фильмах о войне, вроде «хенде хох» и «Гитлер капут».

Принял грамоту.

И зал взорвался в радостных воплях и поздравлениях.

Царь же сидел, откинувшись на своём троне, и не сводил своих глаз с Андрея. Парень встретился с ним взглядом и едва заметно пожал плечами с виноватым видом. Дескать, сам удивлён. Но на Государя это впечатления не произвело. Он хмыкнул. И объявил о завершении слушания…