Текст книги "Помещик. Том 4. Сотник"

Глава 5

1555 год, 24–25 июля, Тула

Ближе к полуночи за Андреем зашли посыльные от Царя.

И если пару часов назад они были не то хмурые, не то насторожённые, то теперь смотрели на него как на что-то невероятное. Даже их командир. Видимо, уже наслушались рассказов от бойцов, вернувшихся с похода.

А рассказы – они такие. Люди легко увлекаются. Тут и сонм бесчисленных татар. И один семерых одной стрелой поражающий. И молодой берёзкой, вырванной с корнем, супостатов под матерные прибаутки разгоняющий. И так далее. И тому подобное… Что конкретно там болтали про Андрея – неясно. Но эти бойцы теперь смотрели на него восторженными глазами.

Сотник спокойно добрался до палат воеводы. Вошёл. И прошёл до залы, где обычно разного рода собрания проводили. Прежде всего старшин. В этом помещении Царь находился в окружении всех воевод, что пришли с ним. Здесь же присутствовали несколько дьяков с письменными принадлежностями. Отец Афанасий с тремя другими, незнакомыми сотнику священниками. И ещё с десяток других лиц.

И все они смотрели на парня.

Внимательно.

И очень по-разному. Однако откровенно враждебных взглядов Андрей не заметил. Про себя отметив, что добрая треть из присутствующих относилась к князьям разного пошиба, но местного разлива, то есть Рюриковичам в каком-то там колене.

– Доброй ночи, – громко поздоровался Андрей со всеми присутствующими, поклонившись, впрочем, только Иоанну Васильевичу. По своему обыкновению, по-японски, не сгибая спины и лишь чуть прогнувшись в пояснице.

Выслушал от них невнятные ответы.

После чего прошёл ближе к Царю и произнёс:

– Государь, мне сказали, что ты звал меня.

– Так и есть, – кивнул тот. – Я имел долгие разговоры с Шереметьевым и Басмановым. И понял, что твой вклад в успех похода был наиважнейшим.

– Они преуменьшают свои заслуги, – невозмутимо возразил сотник.

Царь, услышав такой ответ, едва заметно улыбнулся, а многие присутствующие выразили удивление. Преуменьшать свои заслуги было не в моде тех лет, поэтому слова Андрея оказались по меньшей мере неожиданными.

– Скромность твоя похвальна, – выждав лёгкую волну ропота, произнёс Иоанн Васильевич. – Но здесь не место для неё. Скажи, что ты желаешь себе в награду за успех в столь благодатном деле?

– Служить тебе, Государь, уже награда, – прижав правую руку к сердцу, произнёс сотник.

– Слышали? – обратился Царь к воеводам.

И снова волна ропота.

– Отчего же ничего не просишь?

– Однажды я услышал мудрый совет, и мне он пришёлся по душе.

– Что же за совет?

– Никогда ничего не просить. Никогда и ни у кого. Особенно у тех, кто сильнее тебя. Надо будет – сами дадут.

Новая волна ропота. Уже немного громче.

– Хм, – усмехнулся Царь, которому эта игра начинала нравиться. Он сумел приметить «чертят», что плясали в глазах Андрея. – Слова, достойные уважения.

Парень вновь поклонился по-японски. Но неглубоко.

– Почему ты так странно кланяешься? – спросил один из воевод.

– Потому, что я служу, а не принадлежу.

Новая волна ропота.

Благодушная улыбка сошла с лица Царя. А взгляд его стал серьёзным. Опасные слова. Однако развивать эту тему он не стал, переключившись на другую.

– Ты усилил полк тульский и показал, что помыслы твои благостны. Чтобы ты делал, если бы я поставил тебя воеводой?

– Тулы?

– Да.

Андрей на несколько секунд задумался. Лицо его нахмурилось. Но глаза не бегали, и вообще никакой суеты в нём не наблюдалось.

Возвышение до воеводы – и благостное дело, и отрыв от земли. Потому что после небольшого срока Царь мог перевести его туда, куда сам пожелал бы. С поместной службой таких вывихов не сделать. Однако парень после непродолжительных колебаний начал говорить.

– Главная беда помещика в том, что он стоит одной ногой на одной льдине, а второй – на другой. Ему, с одной стороны, нужно службу тебе служить, а с другой – хозяйством заниматься. И одновременно это очень немногие в силах делать. Посему я бы провёл перекройку поместий. Сдвинул бы их все к южным пределам. Да чтобы все вместе.

– Зачем?

– Чтобы можно было организовать из них коллективные хозяйства. Чтобы у них стоял управляющий, присматривающий за селянами и направляющий их. Такой шаг позволил бы собрать рабочие руки в кулак. А на получаемые средства кормить и вооружать поместных воинов, держа их в самой Туле. Так, чтобы при необходимости они могли выступить в поход немедленно. Да и крестьянские души это уберегло бы. Ведь рассеянные маленькими стайками по всей окрестной земле, они представляют лакомую цель для людоловов-степняков. Собранные же в крупные кучи – уже нет. Селить-то их можно в укреплённых селищах вроде простого вала с частоколом.

– Тульские земли разорены, – развёл руками Царь. – Откуда ты возьмёшь людей? Их ведь не хватит для твоих задумок.

– Мне сказывали, что ты уже был в вотчине. А значит, видел косилку, сеялку и жатку с плугом. С помощью этих приспособ можно малым количеством рабочих рук делать большую работу.

– А пойдут ли на сие помещики?

– А чего же им не пойти? В Туле им дома поставим. Жить в городе всяко лучше, чем в глуши. Да ещё не думать о пропитании да снаряжении воинском денно и нощно. Кто от такого откажется?

– А тот, у кого ты покупал броньки, справится ли? – поинтересовался Царь.

– Государь, я их не покупал. Я их делал.

– Врёшь! Я видел твою кузницу. Мала она.

– Зачем мне тебе врать? Ты видел косилку и сеялку. Неужто ты полагаешь, что я не применил приспособы, чтобы делать много одинаковых пластин для броней?

Иоанн нахмурился. Но промолчал.

– По моим предположениям, введение такого порядка позволит не только надёжно содержать полк, но и иметь арсенал. Сие изба с запасами вооружения. Кроме того, можно будет сделать конный завод, где разводить добрых коней для службы, а не у татар всякое непотребство сменивать.

– А ещё что?

– Поставить в Туле лечебницу или, как латиняне сказывают, госпиталь. Завести знатока коней, дабы врачевал их. Дом призрения для увечных и старых помещиков. Школу, где помещиков учить чтению, письму да счёту. Дабы по немощи направлять на прочие службы. Завести с полком постоянные упражнения в свободное от походов время, дабы укреплять воинов и слаживать их совместный бой. Держать при арсенале обоз в мирное время и коней под него. А также запасы походного корма и овса, дабы в любой момент полк мог выступить на службу без какого-либо промедления. Ну и самое главное – утвердить устав полка, описывающий службу в мирное время и в походах. Дабы пустой вольницы не было.

– Много же ты задумал… – покачал головой Иоанн Васильевич в полной тишине. Ибо люди переваривали услышанное. – А хватит ли денег?

– Не всё сразу. Начнём с самого важного и бог даст за несколько лет управимся.

– А свои добавишь? – чуть подавшись вперёд, спросил Государь.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что добавлю. Тебе ведь ведомы дела мои с сотней.

– Ведомы, – кивнул Государь. – И я поражён. Мои верные бояре да воеводы тащат всё, что могут. Гребут под себя. А ты – наоборот. Отдаёшь. Много отдаёшь. Почему?

– Сколько не хапай, с собой не заберёшь, – пожав плечами, ответил Андрей, а потом поднял глаза вверх, словно указывая на небо. – Посему я не вижу ничего зазорного в том, чтобы излишками помогать праведному делу. Считай, что это жертва моя, мой церковный вклад в защиту Руси от изнурения степного и разорения.

– Церковный?

– Лучшая молитва – это молитва делом.

Иоанн Васильевич напрягся и остро взглянул на сотника. Эти слова полностью противоречили той концепции, которая была ему близка. Но возразить он не смог.

– Молитва делом… – медленно повторил он, вспоминая разговор с Марфой-Алисой. Это многое объясняло в поступках этой двоицы. Но если это правда, то имеет ли смысл всё это бесконечное богомолье, которому Государь предавался регулярно. Молил Господа о державе своей и её покое да благополучии. Неужели это всё пустое?

– Да, Государь. Сначала было слово, а потом – дело. Ибо слово без дела пусто, дело же без слова несуразно.

– Если ты жертвуешь излишки, то отчего же строишь столь крепкий кремль в вотчине своей?

– Из Оки через Упу можно пройти в Шат на малых стругах. А оттуда в Иван-озеро, откуда открывается дорога на Дон. Сия крепость что малый Свияжск на путь к Азаку – воротам Крыма. Ибо настоящие ворота Крыма не Ор-Капы, а именно Азак. Закрепившись в Азаке, можно будет взять крымского хана за глотку, отвадив от походов на Русь. Подвергая его земли непрерывному разорению и погрому.

Адашев, что также тут присутствовал, встрепенулся.

– Но крепость твоей вотчины не прикроет всего пути до Иван-озера и в верховьях Дона. – произнёс он.

– Не прикроет, – согласился Андрей. – Нужно ещё несколько таких ставить. А промеж них малые укрепления, в прямой видимости друг от друга. Башни одиночные… – начал говорить сотник, подробно описывая концепцию блокгаузов типа башен Мартелло. – Огненного припаса и особливо свинца ныне в державе мало. Посему в эти башни надо будет поначалу сажать людей с самострелами. Простыми и дешёвыми. Я такими у себя в крепостице баб вооружал, когда людей не хватало. И они добро подсобили в защите от татей да татар.

– Всё-то ты продумал, – покачал головой Царь с каким-то скепсисом.

– Так поступали ещё в первом Риме, – пожал плечами Андрей. – Отчего же Третьему Риму старинными знаниями не пользоваться себе во славу и благо?

– И кто их будет ставить? – поинтересовался один из воевод.

– Если Государь прикажет, то я и буду. Но для наполнения их людьми…

– Довольно, – перебил его Царь. Андрей сказал слишком много. И требовалось всё услышанное обдумать. Да и не для этих ушей такие слова. Мысли Андрея ему в целом нравились. Но требовалось время, чтобы они уложились в голове. – После сие обсудим.

– Государь, но откуда простому сотнику из безродных все сии премудрости знать? – поинтересовался один воевод.

Иоанн Васильевич скосился на Андрея с невысказанным вопросом. Но тот лишь пожал плечами и максимально дурашливо улыбнувшись, ответил:

– Слышал.

– Слышал он. А отколь нам знать, что ты нас за нос не водишь? С какой стати нам, Рюриковичам, слушать тебя – собаку безродную?

– Прекрати! – рявкнул Царь, но ропот уже пошёл по залу.

Андрей не спешил с ответом. Он окинул этого воеводу взглядом. Дождался тишины. И, несколько затянув паузу, произнёс:

– Это не тебе решать.

Тихо. Спокойно. Уверенно. С лёгкой нисходящей, но утвердительной интонацией. Смотря при этом твёрдо этому воеводе прямо в глаза.

Тот уже было хотел взорваться, но тут ему на плечо легла рука молодого Ивана Андреевича Шуйского. Он формально не состоял на службе, но был с Царём в этом походе. Воевода хотел уже скинуть эту руку, однако оглянулся и замер в нерешительности.

– Не унижайся, – тихо произнёс этот Шуйский, но всё же достаточно отчётливо, чтобы услышали все.

Повисла неловкая пауза.

– Государь, – произнёс Андрей, – я ответил на твой вопрос. Если это всё, то я вынужден откланяться. Поход был тяжёл. И мне нужен отдых.

– Ты дерзок, слишком дерзок, – задумчиво произнёс Царь. – Не боишься, что он не простит тебе? – махнул он рукой в сторону воеводы.

– Рюриковичи всегда отличались вздорным, дерзким нравом.

– Да как ты смеешь рассуждать о Рюриковичах?! – воскликнул Иван Шуйский.

– хрЁрик.

– Что?

– Его звали хрЁрик. Рюрик – сие поздний переклад. Только во времена Владимира Мономаха так говорить начали. Да и многие иные старые имена перекладывать.

– Что ты… – начал было говорить Шуйский.

– Тихо! – рявкнул Царь. А потом обратился к Андрею. – Ты понимаешь, что говоришь? Хотя… хм… ты ведаешь о том, кем он был?

– Разумеется, – вполне серьёзно ответил парень.

Он, когда готовился, немало времени уделил изучению вопроса происхождения Рюриковичей. Не потому, что это ему было нужно для дела, а просто увлёкся. Довольно скоро он в изучении склонился к так называемой нормандской теории как наиболее доказанной. А дальше слегка её «дорисовал».

Его в своё время немало повеселило то утверждение, что Рюрик был одним из сыновей Октавиана Августа или даже самого Цезаря, у которых, как известно, природных сыновей не было. Не считая чудовищного разрыва во времени. Так что парень попытался придумать, а кем мог бы быть августейший прародитель дома. Ну если пофантазировать на эту тему. Вот эту «домашнюю заготовку» он и выдал:

– хрЁрик Хеммингсон. В юности правил Фризией. Незадолго до смерти совершил поход в Альденгьёборг, что ныне зовётся Ладогой. Заложил Новгород как небольшую крепостицу для защиты Альденгьёборга и основал Русь. Последний из Скьёльдунгов – древнего рода данских правителей-конунгов. Ещё тех лет, когда у них не было единого короля. Обычно выводят этот род от одного из сыновей Одина, но это просто красивая легенда. На самом деле они утвердились через Ромула, сына Прокопия и Марции. Прокопий был одним из последних ромейских правителей Запада. Марция же происходила из дома Феодосия Великого – последнего правителя единой ромейской державы. В 484 году от Рождества Христова Ромул был вынужден бежать, спасаясь от заговорщиков, грозящих ему расправой. После нескольких лет скитаний судьба привела его к данам, у которых он и поселился, а потомки его прославились, основав новую династию. Скьёльдунг ведь означает «защитник», и гербом их был щит, просто щит. Вот и выходит, что кровь Прокопия и Феодосия не угасла сначала среди данов, а потом и на Руси. А Рюриковичи выходят самой древней из ныне существующих династий во всём мире, не пресекавшейся по мужской линии вот уже тысячу лет…

Он завершил говорить, и в помещении установилась гробовая тишина. Все только хлопали глазами да переглядывались, переваривая эти слова.

Царь ведал о посланиях старца Фелофея, который называл отца его, Василия Иоанновича, потомком Константина Великого, но без подробностей. Да и вообще воспринимал это как духовное родство, а не кровное. И не он один о том послании ведал. Практически все влиятельные Рюриковичи о нём знали. И слова Андрея легли на ОЧЕНЬ благодатную почву, особенно после озвученных Государем тезисов о Москве как Третьем Риме в политическом ключе.

По сути, парень таким ходом польстил им всем одним махом.

Раз – и прибавил веса. Чудовищного веса в собственных глазах.

Тишина затягивалась.

– Государь, – вновь кивнул Андрей по-японски. И, сделав шаг назад, развернулся и медленно пошёл к двери. Надеясь, что его не одёрнут.

– Не только Рюриковичи отличаются вздорным, дерзким нравом, – в спину ему произнёс Иоанн Васильевич. – Внуки Роговолда им в этом не уступят.

Андрей обернулся.

– Они Роговолдовы внуки только по матери. Отец же у них Валамир Свентославич, ну или Владимир Святославович, ежели по нынешним обычаям.

– Действительно, – усмехнувшись, кивнул Царь. – Ступай. Отдыхай. А то я тебя совсем расспросами извёл.

Сотник ещё раз попрощался. Пожелал всем доброго вечера. После чего спокойно, но без промедлений покинул палаты воеводы. Сел на коня. И отправился на подворье Данилы. Спать.

Ехал.

А у самого озноб.

Тяжело ему было вот так стоять да врать, заливая сказки им в уши. Ему было страшно. Очень страшно. Настолько, что он из последних сил держался от попытки ускориться.

Он перешёл ещё одну реку По.

Хотя на самом деле ситуация была патовая.

Проглотил бы выкрик этого воеводы – заклевали бы. Ведь Рюрикович такого не простит. И чёрт бы с ним, с этим Рюриковичем. Но ведь парень являлся заложником положения и общественного мнения. Он и рад бы от всей этой шелухи слухов избавиться. Но не мог. Посему и был вынужден её как-то учитывать.

Андрей, возвращаясь из похода, много думал над стратегией поведения. Маленькая пташка слишком высоко взлетела. Хуже того – слишком быстро. И если раньше он как-то бодался с тульскими старшинами, то теперь имел все шансы столкновения с куда более серьёзными ребятами. И такой вот разговор мог произойти. В разных форматах. Посему он под наиболее вероятные придумывал некие шаблонные заготовки и уже на приёме импровизировал. Ведь, как известно, лучшая импровизация получается, только если её тщательно подготовить.

Он хамил и льстил одновременно. Врал. Предлагал дельные вещи. Крутился. И чувствовал, как с каждым словом всё сильнее стягивается петля на его шее.

А может, и нет.

Игра ва-банк всегда опасна и пахнет кровью.

История с происхождением Рюрика была, конечно, самой рискованной, равно как и выигрышной. Парень решился на неё, так как знал – ещё каких-то двадцать-тридцать лет назад Сигизмунд Герберштейн выпытывал у местных, откуда есть пошли Рюриковичи. И они сами указывали на скандинавов. Но мутно и без деталей. Посему Андрей и решил разыграть эту карту…

Прибыл он на подворье Данилы.

Принял пару чарок мёда «на грудь». Да пошёл спать. Хотя нервное напряжение было таким, что ни захмелеть, ни уснуть он не мог. Просто лежал с закрытыми глазами и думал. Прокручивал раз за разом в голове этот приём.

Выспаться ему, впрочем, не дали. Двух часов не прошло, как прибыли посланники и пригласили обратно.

«Вляпался? – пронеслось у него в голове. – Хотя нет. Если бы вляпался, то не приглашали бы, а под белы рученьки подхватили, да оттащили в холодную…»

В палатах воеводы произошли изменения. Принесли столы, и теперь вся эта честная компания бражничала. К удивлению Андрея. Ведь его тоже пригласили. А тот самый воевода, что кричал на него, подсел рядом, обнял за плечо и, дыша перегаром, выдал:

– Ты на меня зла не держи. Сам понимаешь – чудно на тебя смотреть. Дивно…

– На что злиться то? – усмехнулся Андрей. – Обычное дело.

– И то верно. Не на что, – заявил подсевший рядом Иван Шуйский. Тот был уже пьян в стельку…

И понеслось… забулькало… загомонило…

Парню пришлось участвовать в этом экспромт-пиру по случаю славной победы. И заодно травить байки о похождениях древних Рюриковичей.

Например, он поведал внимательным ушам занятную историю о том, как Рюрик крестился. Три раза. Просто приходил с дружиной к аббатству и предлагал ему заплатить за принятие Христа. Два раза это прокатило. На третий же пришлось сжечь и разграбить отказавшее аббатство.

– Ибо жадность грех! – назидательно поднял палец Андрей, завершая эту историю.

Очень, надо сказать, своевременную историю. Прекрасно бьющуюся с делами Поместного собора и попыткой отжать излишние богатства у Церкви.

Царь тоже слушал.

Сидел на своём почётном месте. Осторожно потягивал мёд. И слушал. И чем больше слушал, тем больше убеждался – не врёт. Он все эти истории рассказывал, не как в житиях пишут. А живо так. В деталях. Словно это кто-то из его знакомцев надысь учудил. И главное – логично всё, здраво, жизненно.

Остальным тоже нравилось.

А утром им пришлось прямо из палат выступать на молебен да крестный ход. Жуткое испытание…

И там, на молебне, Иоанн Васильевич шепнул Андрею на ушко:

– Мне сообщили что к Москве идёт посольство цезарцев. С ними люди Султана по твою душу.

– А что им надо? – удивлённо переспросил сотник.

– А кто вызывал Султана на поединок?

– Что?! Сам Султан едет?!

– Ещё чего, – фыркнул Царь. – Он вместо себя кого-то там прислал. Так что ждёт тебя Москва. Как поединок этот проведёшь, так и решу, что с тобой делать. Понял ли?

Глава 6

1555 год, 12 августа, Москва

Москва встретила возвращающегося Царя дождём. А уже через пару дней и посольство Священной Римской империи подошло с небольшой делегацией от Османской империи.

И каково же было удивление, когда среди формальных «осман» Андрей не увидел ни одной южной или восточной «морды лица». Кроме того, эти люди были выряжены по вполне обычной для западной Европы моде. Хуже того – османского языка не ведающие. Обычные такие выходцы из земель королевства Франция…

О том, что Генрих II вслед за своим отцом Франциском I придерживается стратегической дружбы с османами, Андрей знал. Как и общую «геометрию» европейской политики и её основные исторические повороты. Ну так – крупными мазками.

С 1536 года «лилия» и «полумесяц» сошлись в удивительно крепком и долгом союзе, который продлится больше трёхсот лет с незначительными перерывами. Но уже сейчас всё зашло так далеко, что османские пираты базировались в Марселе, активно оперируя оттуда на коммуникациях Габсбургов.

Но чтобы Султан выставлял на поединок природного француза?..

– Неужто они турки? – усмехнувшись, поинтересовался Андрей.

Этим посланцам перевели вопрос. И их предводитель ответил:

– Oui. Nous servons le sultan.

– Bon. – кивнул Андрей.

– Tu parles français? – удивлённо переспросил глава делегации.

– Non.

Ответ их смутил. Ведь парень понял и ответ, и вопрос. И даже сам что-то ответил, пользуясь простыми словами. Сотник же милейшим образом им улыбнулся. И тихонечко продекламировал:

– Ломэ, ломэ, ломармэ…

После чего смешливо фыркнул. И замолчал, демонстративно потеряв всякий интерес к делегации.

Это были первые несколько строчек из старинной французской песенки времён Столетней войны. Очень популярной в XIV–XV веках. И её отголоски популярности были всё ещё слышны в XVI веке, поэтому каждый член «османской» делегации ясно и безошибочно её узнал. Да и присутствующие члены посольства Священной Римской империи эту песенку знали.

Сам Андрей эту песенку услышал, когда посещал с отцом Францию в безгранично далёком XXI веке. Когда они совершали вояж по самым знаковым достопримечательностям. И запомнил только первые слова и мотивчик.

– Вас веселит предстоящий бой? – спросил тот, кого выставили на поединок. Через переводчика, так как Андрей французский знал очень поверхностно и нормально на нём общаться не мог. За те несколько месяцев, проведённых во Франции, он его и не мог лучше выучить.

– Меня веселит то, что франки, некогда дравшиеся за Гроб Господень, ныне прислуживают тому, кто его попрал. Измельчали Капетинги. Измельчали. А вместе с ними и народец их. Надеюсь, Руа ля Франс ещё не носит по-женски длинных волос как последние из Меровингов?

После перевода слов Андрея делегаты аж в лице поменялись. Покраснели. Ноздри их раздулись от переполнявших эмоций. Но сдержались от того, чтобы затеять перепалку.

А вот представители посольства Священной Римской империи заулыбались. Ибо высказывание парня было очень едким, обидным и точным, идущим на руку имперской политике, которая стремилась расстроить этот опасный союз. И кинуть ещё поленьев на костёр этого народного негодования они всегда были рады…

Поединок откладывать не стали.

Вышли из Грановитой палаты и начали готовиться.

Француз снял с себя верхнюю одежду, оставшись в нижней рубашке, шерстяных чулках – шоссах, небольших коротких верхних штанишках – о де шосс, напоминающих дутые шорты. Ну и в какой-то невысокой обуви, название которой парень не помнил. Андрей пошёл дальше и снял даже рубашку. Представ с обнажённым торсом.

С 1552-го он упражнялся и хорошо питался. Причём не только с саблей, копьём да луком, но и в плане общей физической подготовки. Так что тело имел характерное. Не жирное, не перекачанное, но сухое и подтянутое, с явно обозначенным рельефом мышц.

Далеко до идеала, по мнению самого парня, однако он не прекращал работать. Да и по местным меркам даже это было недурно, ибо никто здесь себя ничем подобным не утруждал. Ставили удар, кое-какие ухватки изучали, но не тренировались серьёзно и системно, сосредоточенно работая над физическим развитием. Эта мода со времён Античности ещё не возродилась…

Француз вышел с рапирой[68]68
  Epee rapier или espada ropera переводится как «меч для костюма». Однако исторически этим термином (или просто рапирой) называли клинки намного более широкого диапазона. И действительно лёгкие, почти декоративные «игрушки» для формального ношения с костюмом. И серьёзные боевые агрегаты. Термин «шпага» (то есть искаженное espada) для их разграничения был бы логичен, однако он существует только в русском языке. Кроме того, в ГОСТе он едва ли отличим от описанной там же рапиры (но наши ГОСТы по оружию, как и вообще законодательство в этой области, это отдельная песня, преимущественно матерная). Посему автор решил употреблять пусть и не самый логичный, но исторически правильный термин для описания данного класса оружия.


[Закрыть], то есть с epee rapier – мечом с характерным узким клинком ромбического сечения, явно очерченным острием и центром тяжести, сильно смещённым к эфесу. Опасное и страшное оружие. В умелых руках оно давал серьёзное преимущество перед саблей и любым приоритетно рубящим оружием просто за счёт того, что колющие удары можно наносить гораздо быстрее и не в пример сложнее парировать, нежели рубящие.

Андрей вышел с саблей.

Клинком, который был у его противника, он тоже владел на каком-то уровне. В XXI веке упражнялся, когда готовился отправиться в прошлое. Однако всё время, что провёл в этом времени, он работал с саблей. Так уж сложились обстоятельства. Так что тело его к сабле оказалось более привычно, и имелась неплохая мышечная память, наработанная за эти три года. Посему, взявшись за рапиру, он был бы слишком медленным… слишком… А это смертельно опасно в такого рода поединках.

Сотник сразу не полез в круг. Он начал разминаться.

Демонстративно разогрел мышцы под удивлёнными взглядами окружающих. Ибо ни француз, ни кто-либо иной в эти времена не имели обыкновения этого делать. Они вообще не ведали, на кой чёрт нужна разминка. Однако никто и слова не сказал, просто наблюдая и перешёптываясь.

Наконец он вышел.

Француз сразу встал в стойку по обычаям того времени. Выставил свою рапиру вперёд, удерживая её на уровне плеч.

Андрей тоже выставил саблю вперёд.

Чуть-чуть покрутились. Легонько постукивая по клинкам друг друга.

Короткий выпад рапирой, дабы прощупать, как Андрей рвёт дистанцию.

Снова постучали-покружились.

Наконец Андрей совершил обычную кистевую атаку. Легко. Слабо. Словно играет. Француз парировал её лёгким движением рапиры. Однако сотник, крутанув саблю кистью, повторил удар. Только сильнее и делая шаг вперёд. Через что несколько сбил клинок рапиры. Так, чтобы он смотрел чуть в сторону. Сам же, скользя клинком сабли, решительно сблизился, совершая второй подшаг. И, вывернув её частью назад, ударил яблоком в лицо французу.

Тот, к своей чести, не потерял равновесия и быстро разорвал дистанцию, удерживая контакт с саблей Андрея и даже её несколько поджимая. А в самом конце даже попытался контратаковать. Но рвал дистанцию не только он. Сотник тоже. И выпад рапиры пришёлся в пустоту.

– Первая кровь!

Француз вытер лицо и усмехнулся, аккуратно потрогав разбитое лицо. Его правая щека оказалась рассечена. Едва глазу не досталось.

Он сплюнул. Собрался. Сосредоточился. Это было хорошо видно.

Ключевое преимущество Андрея заключалось в технике. Сабельных школ в эти годы просто ещё нигде не зародилось, поэтому для француза сотник был в известной степени тёмной лошадкой.

Хуже того, в эти годы фехтовальные школы в целом были развиты ещё довольно слабо. Они едва столетие как вошли в моду и более-менее совершенствовались потихоньку. Даже Иеронима де Карранза не начал ещё своих работ над дестрезой – первой действительно серьёзной фехтовальной школой. Из чего проистекало второе ключевое преимущество Андрей – стойка и движение.

Француз был быстр и достаточно ловок. Но его неудачная стойка немало ему в этом мешала, из-за чего он безбожно проигрывал Андрею в движении. В быстроте и экономности.

Он снова выставил вперёд рапиру на уровне плеча.

Начал медленно наступать, постукивая по выставленной вперёд сабле. Андрей отходил.

Выпад.

Мимо.

Выпад.

Мимо.

Оба раза сотник чуть поворачивал корпус и спускал клинок сабли вниз, дабы прикрыться от резаной раны при протяжке рапиры обратным ходом.

Ещё выпад.

Но в этот раз Андрей контратаковал. Также вроде бы заблокировал рапиру. А потом резко шагнул вперёд.

Французу показалось, что сотник повторит удар яблоком в лицо, поэтому он сразу начал отступать, ослабив хватку рапиры, чтобы клинок сабли, давящий на неё, провалился. А вместе с ним и Андрей. Но парню это и требовалось – он просто довернул кисть. И сабля, скользнув по рапире, ударила француза в грудь. Едва-едва задев.

Царапина.

Но клинок рассёк цепочку, на которой висел нательный крест супостата. И тот упал на камни брусчатки.

– Бог отказывается от тебя, – спокойно произнёс Андрей, указав саблей на оброненную вещицу.

Но тот даже не обратил на этот жест внимания. Обычная же уловка. Отвлёкся на мгновение во время поединка. И всё – труп.

Снова француз перешёл в наступление. Снова выпад. Только не такой глубокий. Он осторожничал, пытаясь работать теперь по рукам.

Выпад. Выпад. Выпад.

Контратака.

Андрей вновь сбил рапиру, только теперь вниз и вправо от себя. И вместо того, чтобы ударить, широко шагнул вперёд. Поставил свою правую ногу супостату под колено. И легонько толкнул.

Комментировать падение француза он не стал. Просто отошёл в сторону, давая возможность ему подняться и взять в руки оброненную рапиру.

И вновь наступление.

Француз явно нервничал. Движения его стали более дёргаными и резкими. Оттого менее управляемыми. Да и эмоции, которые этого воина переполняли, мешали не меньше. Однако в таком бою они плохое подспорье.

Выпад.

Взмах в рывке, через который противник пытался достать живот сотника.

И остановка.

Визави Андрея как-то нехорошо присел на ногу. Вроде потянул или как-то ещё повредил. После чего резко сбавил прыть и стал её слегка подволакивать.

Такая травма – это и плюс, и минус. Она снижает и без того невысокую подвижность француза, но при этом меняет узор боя, поэтому парень осторожно начал прощупывать оборону. И прежде всего дистанцию выпада до возможной контратаки. Осторожничал… И когда сотник вроде бы уже начал дерзить и лезть слишком близко, француз сделал глубокий выпад с шагом вперёд. Большим. Бодрым. Так, словно нога у него и не болела.

Каким чудом Андрей увернулся – бог весть. Скорее в самый последний момент почувствовал, чем увидел этот удар, и стал разворачивать корпус. Француз попытался довернуть свою рапиру за ним, но максимум чего добился – царапнул левое плечо.

Андрей, отойдя шагов на пять, глянул на эту рану. Демонстративно слизнул кровь, благо, что мог дотянуться. Довольно усмехнулся. И снова встал в стойку.

Опасный момент. Клинок рапиры мог вполне угодить в грудную клетку. И тогда всё – финиш. С такими ранами не живут.

Обычная уловка. Но вполне действенная. Для профессиональных поединщиков они являлись основой выживания и успеха в профессии. И если сотник оставался спокойным даже после получения раны, то француз явно выглядел раздосадованным. Он не привык, видимо, к тому, что от этого удара уворачиваются.

Тишина.

Они оба стояли друг напротив друга и смотрели в глаза.

Секунд десять, может пятнадцать.

А потом все взорвались движениями.

Француз шагнул и сделал выпад. Вроде бы обычный. Однако в этот раз он крутанул клинком, описывая им конус, пропуская саблю, пытавшуюся его сбить. И задел голень левой ноги.

Андрей это заметил слишком поздно. Так что не успел никак среагировать. Слишком уж велико было преимущество рапиры над саблей в плане управляемости и скорости.

Отшатнулся.

Наступать на левую ногу сразу стало практически невозможно. Однако адреналин сделал своё дело – парень пока ещё держался.

Один удар – и сотник потерял мобильность.

Француз торжествующе улыбнулся и нанёс новый выпад. В этот раз в грудь. Сильный. Он был должен если и не убить, то уронить парня ниц. Нормально ведь отшагивать-то он теперь не мог.

Однако сотник вместо отступления смело шагнул вперёд. Левой травмированной ногой. И, разворачиваясь всем телом, прикрылся спущенным назад клинком сабли.