Текст книги "Месть негодяя"

После бурной ночи я ни черта не понимаю, но признаваться в этом не хочу. Делаю смелое предположение, что, поскольку через эту ночь мы с Пашей пробивались в одной упряжке, то, возможно, он и не ищет логики, а движется в потемках трудного дня, доверившись лишь пьяной мужской интуиции, что, как известно, никогда еще никого не подводила после ста грамм добротной опохмелки, а некоторых даже выводила сухими из воды…

– Не рановато для свиданий? – спрашиваю. – Мне воду должны привезти в пять.

– Вот и хорошо, познакомлю вас, и поведешь ее к себе, пить свою воду.

– Да, ладно, она не пойдет…

– Выпьем водочки, и пойдет. Пьяная девка п***де не советчица…

– А она хоть красивая, эта Майя? Как-то все же странно, Паша, что ты меня с ней решил познакомить…

– Не пытайся меня обидеть, старик, не получится! По крайней мере, не в этот раз! А Майя – супер!

Перезваниваю в службу доставки, переношу. Из открытого окна в комнату тянет полярным кругом – за ночь заметно похолодало. Надеваю всего побольше: майку, пуловер, джинсовую куртку, бейсболку – я еще не привез из Москвы теплые вещи – а потом вспоминаю, что я «олигарх» и надеваю брюки, рубашку, черные выходные туфли, взбиваю гелем непослушный ежик на голове… До Патио Пиццы пешком минут десять. Бегу, чтобы согреться и взбодриться, и оказываюсь там через минуты три. Прохожие шарахаются от мажорного стука моих каблуков. Солнце светит ярко, но ветер ледяной. Кажется, листва тяжелеет на глазах, пропитываясь холодом – того и гляди разом осыплется с ледяным стеклянным звоном.

Паша сидит за столом у окна. Курит сигару. На столе графинчик водки и две рюмки, одна из которых полная, а вторая, соответственно, наоборот.

– Я звонил, Майя вот-вот подъедет, – вводит меня в курс, заботливо поправляет мне ворот рубахи, пододвигает мне полную рюмку, наполняет водкой вторую. – Ну, как ты, жених?

Заказываю морковный фреш со сливками. По взгляду Паши понимаю – большее презрение мог вызвать только стакан молока. Чтобы не пересечься с Пашей взглядом, смотрю в окно. Там торопливо движутся пешеходы. Ног не видно – только головы, головы, головы… «Как, наверное, в беспокойных фантазиях безработного палача…» – думаю и залпом осушаю фреш…

Паша выскакивает на улицу встречать, топчется у входа, смотрит в сторону пешеходного перехода. По его сонному профилю трудно определить, видит Майю или нет, и вообще видит ли он хоть что-то. Так смотреть на мир свойственно спортсменам силовых единоборств – без выражения. С детства их приучают не показывать эмоций, чтобы противник не смог прочитать по лицу начало атаки. Этот навык может пригодиться в любом возрасте и при любой профессии – у того, кто пытается вылезти из общей могилы, всегда найдутся враги. …А еще так смотрят на мир на следующий день после бурной ночной пьянки.

…И вот они здесь, Паша пыхтит и сияет, как начищенный самовар, а Майя монументально протягивает мне руку. Она высокая, длинные пальцы и руки длинные и худые, крепкое, почти мужское рукопожатие. Спокойное опытное лицо с холодным цепким взглядом. Такие лица часто попадаются у бывалых милиционеров, матерых администраторов дешевых гостиниц с почасовой оплатой и обстрелянных проституток. Возможно, потому, что с утра до ночи им приходится общаться с неисчислимым числом персонажей, многие из которых давно заслуживают порки, или даже петли, а некоторые – порки в петле… Майя не милиционер и не администратор гостиницы и не проститутка – она тренер по аэробике во Дворце водного спорта. Глядя на нее, вдруг вспоминаю одну девушку. В эту девушку я был когда-то влюблен. Тысячу лет назад. Она была сложная, эта девушка – нигде не работала, жила вдвоем с пятилетней дочкой в двушке на Юго-Западной, дружила с бандитами, дорого одевалась, муж отбывал тюремный срок по валютной статье, а родители и младший брат жили, кажется, в Казани. То есть она была почти Натальей из нашего фильма, но только 20 лет назад. Она любила загонять меня в угол и вгонять в краску по любому пустяку, что, впрочем, было не сложно – я, подобно неопытному боксеру, легко оказывался в углу, а краснел даже, когда краснеть было особо не из-за чего. Звали ее Илона. Каждый день мы с ней гуляли по Москве. Мы с ней только гуляли. Удивительно, как можно было столько гулять?! Как-то раз мы прошли пешком от Тверской – тогда она называлась еще улицей Горького – до Юго-Западной. Должно быть, оттого, что Майя похожа на мою юношескую несовершенную влюбленность, чувствую смущение.

– Выпей с нами, Майя, – предлагает Паша.

– Так рано? – вздергивает опытную бровку.

– Ничего не рано, мы же пьем.

– Действительно, – говорю, чувствуя, что голос звучит не естественно. – Почему бы вам не выпить с нами? Будем считать, что уже не рано.

– Однако, ты пьешь сок, – замечает, глядя на мой пустой стакан и полную рюмку.

– Я ждал тебя, чтобы выпить.

Подходит официант. Майя долго изучает меню и, наконец, заказывает глинтвейн. Я – пятьдесят грамм коньяку.

Как только приносят заказ, делаю добрый глоток и вдруг перестаю прислушиваться к тембру своего голоса. Большое облегчение! У меня иногда бывает – когда мне кто-то нравится и не могу расслабиться, начинаю слышать в своем голосе фальшь. Тогда один выход – поменьше говорить, а это не очень хорошо для мужчины, привыкшего быть в центре внимания и принимать нестандартные решения – нестандартные решения обычно требуют объяснений. К счастью, мне редко кто-то нравится, и еще реже не могу расслабиться. Я, кстати, всегда слышал фальшь в голосах. Мог стоять за сценой и по голосу определять, кто из артистов играл хорошо, а кто нет.

Майя допивает глинтвейн, подзывает официанта, чтобы заказать еще, но глинтвейна больше нет. Тогда она заказывает мартини со льдом. А я – еще коньяку.

Паша допивает графинчик, собирается.

– Можно тебя на секунду? – зовет перед уходом.

Удаляемся к окну.

– Ну, как она тебе? – допытывается.

– Все хорошо, спасибо, друг…

– Точно? Справишься тут без меня? Если она тебе не нравится, так и скажи – можем вместе уйти… Не надо себя насиловать, мы тебе другую найдем, знаешь тут их сколько!..

Вдруг меня осеняет – Паша тоже живет в вымышленном мире и его мир очень отличается. Если я попытаюсь рассказать ему, что на самом деле меня сейчас волнует, он, наверное, решит, что я сумасшедший. Ну, и пусть! Это не помешает нам общаться и дружить, пока мы не желаем друг другу зла, по крайней мере, не на экране…

– Что за секреты? – удивляется, Майя, когда возвращаюсь один.

– Паша спросил, как ты мне? – отвечаю. Я стараюсь не врать по ерунде, чтобы верили, если вдруг придется врать по-крупному, а если все же вру по ерунде, то в виде шутки – так проще запутать следы. – И кстати, я не олигарх, а тоже актер…

Майя удивленно хмурит лобик:

– Но ты хотя бы из Москвы?

– Нет, я из Казани…

Звонит мой телефон. Это Настя.

– У нас слетели два объекта, поэтому у тебя завтра снова выходной, – сообщает. – Отдыхай!

Тем лучше!

Выходим на улицу. Так хорошо на улице после ресторана! Иногда мне кажется, в рестораны стоит ходить именно для того, чтобы потом почувствовать себя на улице хорошо… Обнимаю Майю, провожу рукой по волосам, прижимаюсь губами к щеке…

– Не сегодня, – шепчет, выскальзывая… Они часто выскальзывают, спасая нас от очередных тупиков, хотя, конечно, не подозревают об этом… Я люблю прощаться, зная, что навсегда, но такое везение выпадает редко…

Поднимаюсь в квартиру, валюсь на диван, собираюсь включить кино. Приходит письмо от Юли Гулько.

– Алеша, как твои дела, настроение?

– Привет! Все хорошо. Только немного р…

Хотел написать «немного работать устал», но палец сорвался, нажал не ту клавишу, и СМС ушла недописанная.

Юля поняла иначе:

– Вот и у нас бррр – холодно! Когда будешь в Москве?

– Не знаю. А что?

– Как прилетишь, позвонишь?

Не думаю, что Юле так уж важно, позвоню я, когда прилечу, или нет. Возможно, у нее просто плохое настроение, и в данную минуту не с кем поболтать… Оставляю вопрос без ответа. Некоторые вопросы надо оставлять без ответа, даже если очень хочется ответить и есть что… А еще я знаю – конфету получает обычно тот, кому ничего не нужно, поэтому, если мне что-то нужно, стараюсь убедить себя, что нет…

Ставлю фильм «Плут». Через десять минут начинаю раздражаться. Зачем это снято? Зачем я убиваю время? Молодой комик Володя Павлик, играющий главную роль – деревянный, необаятельный, фальшивый. Полфильма прячет ледяные глаза под темными линзами очков… По роли требуется быть живым, а он безнадежен, как восковые куклы в музее мадам Тюссо… Хочется крикнуть:

– Зачем ты вылез на экран, парень? Что хотел сказать? Послушай, малыш, в этом деле нельзя без страсти!

А что это значит, быть живым? Мы много говорим об этом на съемочной площадке, предполагая, что говорим об одном и том же. Но так ли это? Очкарик из «Плута», скорее всего, считает себя Самым Живым из всех Живущих. Бедолаге и невдомек, что он труп…

Потом смотрю «Подмену» Клинта Иствуда. Потрясает сцена казни маньяка, убившего двадцать детей. Его ведут на эшафот, а он считает ступени. Их тринадцать. Он кричит, чтобы его не торопили – он хочет наступить на каждую. Когда ему на голову накидывают черный мешок и петлю, кажется, с этого момента экранное время тягучее и вязкое, как смола… Вновь мысленно возвращаюсь к моей роли. Родион угодил в тюрьму на целых шесть лет. Там его избивали, калечили, несколько раз приговаривали к смерти… Он выходит на свободу без копейки, морально и физически опустошен. Но он стоял с мешком и петлей на голове и знает цену жизни. А Филипп не знает. И проигрывает…

Вызываю такси и выдвигаюсь в центр. Минут двадцать у входа в ночной клуб жду Пашу. На улице так хорошо! Глубоко и шумно дышу, как будто не дышал целую вечность или делаю это в последний раз.

Поднимаемся с Пашей на лифте на третий этаж. Сколько тысячелетий хожу по ночным клубам и все никак не могу привыкнуть, когда порой туда надо подниматься на лифте. По-моему, для ночных клубов больше подходит, чтобы туда спускались, и чтобы кабины лифтов не чинно и размеренно катились по вертикальным рельсам, а чтобы проваливалась под ногами и летели в свободном падении… Протискиваемся к стойке, находим пятачок, чтобы приткнуться, усаживаемся на высокие тумбы, делаем заказ.

– Как здорово мы с тобой устроились, – обращаюсь к Паше. – Сидим, всех видим, а нас для них просто нет. Очень это люблю. Странно, что я актер, да? Мне больше подходит сидеть в засаде…

Кстати, моя воинская специальность – разведчик. Иногда мне кажется, что я все еще сижу в засаде и наблюдаю за людьми. Двадцать четыре часа в сутки, без перерыва на обед и отдых. И за собой наблюдаю – это не менее интересно. В каком-то смысле, я все еще разведчик.

Закуриваем сигары. Рассматриваем девушек.

Когда включают медляк, подходит блондинка.

– Привет! Потанцуешь со мной?

Люблю я по ночам эту простоту общения. Не зачем много болтать. И знать в темноте нужно лишь травоядное перед тобой существо и ли плотоядное.

Обнял ее, закружились.

– Что ты делаешь в нашем городе? – спрашивает.

– Ищу «Девушку Моей Мечты», чтобы на всю жизнь, в радости и горести, в богатстве и нищете…

– Лучше только в радости и в богатстве, – смеется. В ее словах нет ничего обидного, но мне они не нравятся, и дальше весь танец я молчу.

Когда возвращаюсь к стойке, рядом с Пашей топчутся еще две – блондинка и брюнетка. С ними лохматый, похожий на певца Сергея Минаева. Трудно определить, кто у них с кем. Обнимаются по очереди.

– Вы ведь актеры? – обращается к нам брюнетка. – Я вас сразу узнала. Вы ментов играли, да?

– Нет, мы настоящие менты… – отвечает Паша.

– Я знаю, что актеры, и мы с вами коллеги, – говорит брюнетка, смеясь. – Я манекенщица, участвую в показах и съемках нижнего белья.

«Вот, блин! – думаю недоброжелательно. – Играть человека, рискующего жизнью ради справедливости, для нее то же, что вертеть попой на подиуме в лифчике и стрингах!»

И переключаюсь на ее подругу-блондинку – слегка щиплю ее за маленький зад. Оборачивается, корчит веселую рожицу. Не обращая внимание на «Минаева», беру ее за талию, притягиваю к себе. Она оказывается у меня между ног.

– Нина, – представляется.

– Родион… Прости, что-то я уже заговариваюсь – я Алексей. Выпьешь со мной?

– Нет, спасибо… – смотрит с радостным недоверием. – А как это можно так заговориться, что перепутать свое имя? И почему именно Родион?

– Долго объяснять, Нинка! Ты разве никогда не представлялась чужим именем по ошибке?

– По ошибке нет. А вообще сто раз!

– Ну, расскажи.

– Не стоит… Меня, кстати, вовсе не Нина зовут…

– Вот как?! Ну, тогда хотя бы выпей со мной!

Под ненавидящим взглядом «Минаева» почти силой вливаю в нее коньяк из моего бокала. Кажется, она под таким же конкретным градусом, как и я.

– Блин, Нина, ты такая милая! – не могу удержаться, обнимаю ее, глажу, похлопываю по попке. Она отвечает с большой симпатией – гладит мои плечи, трогает руки… Не успеваю и глазом моргнуть, как уже целуемся.

– Может, ко мне? – шепчу.

– Не могу, я должна уйти отсюда с подружкой… – кажется, ей искренне жаль. – Знаешь, что, я придумала! Идем со мной!

Берет за руку, тянет в темноту. Оказываемся у двери женского туалета.

– Э, нет, малышка! – упираюсь рукой в косяк, – мне не туда…

– Туда, туда! Идем!

Заныриваем внутрь, запираемся в кабинке. Она садится на корточки, достает из сумочки упаковку влажных салфеток с ароматом ромашки.

– Я очень чистоплотная, – хвастается. – И я еще ни разу этим не занималась в туалете. А ты?

Что тут скажешь? Мне хочется спросить ее, почему она назвалась не своим именем, почему так категорично отказывается поехать после клуба ко мне, зажечь свечи, включить спокойную музыку, целоваться целую вечность, не оглядываясь, не прислушиваясь и не торопясь… Но чтобы ответить, ей потребуется остановиться, а этого я тоже не хочу. Поэтому только блуждаю пальцами по ее макушке и шепчу:

– Не останавливайся, Нинка, или как там тебя… Пожалуйста, не останавливайся…

– Думал, ты не вернешься, – весело встречает Паша, когда изможденно опускаюсь на тумбу рядом с ним.

– Почему?

– Вы с ней так уходили! На твоей спине уже болталась незримая гостиничная табличка «Не беспокоить до утра!»

– Тогда сейчас на мне табличка «Убрать номер!»

– Даже так?! – Паша присвистывает. – Ну, и как все прошло?

– Да, ладно тебе, я пошутил, мы просто болтали… Здесь слишком шумно, чтобы нормально поболтать… И я никогда не бросаю товарищей! Это моя слабость, кстати. Иногда даже расстраиваюсь из-за этого. Начинает казаться, что хожу по кругу вокруг одних и тех же лиц…

– Спущусь на часок в казино, – сообщает Паша. – Будешь здесь или пойдешь со мной?

– Нет, только не в казино! Порой мне кажется, весь мир вокруг – одно сплошное казино… Лучше я посижу…

Пью коньяк и курю сигару. Докурив одну, заказываю еще. Сигары вкусные. Набираю полный рот густого дыма, чувствую на языке легкое пощипывание, выпускаю дым и делаю глоток коньяка. Из-за сигарного дыма я как будто медленно опускаюсь на дно… Мир вокруг покачивается…

Поднимаюсь и иду к выходу. Беру из гардероба куртку. И тут передо мной мелькает до боли знакомый силуэт. Неужели Настя? Надо бы ее окликнуть, но говорить нет сил – слова кажутся огромными, как теннисные мячи, застревают в глотке – я лишь собираюсь с силами и делаю несколько звериных прыжков в том направлении, куда исчезла тень… И вот я уже сижу в глубоком красном кожаном диване в полумраке кафе на первом этаже и целуюсь с Настей долгим глубоким поцелуем… В голове лавинообразно рождаются вопросы: «Почему мы целуемся? Где ее жених? Где мой друг Паша? Где так называемая Нина и подружка? Настя ли это на самом деле? Где мой телефон, чтобы вызвать такси, а еще лучше пожарных…?» Мысли мои разлетаются в разные стороны и тут же лопаются, как на морозе мыльные пузыри… Да, это Настя, хоть и не похожа – тушь размазана, губы в безвкусной яркой помаде, волосы взлохмачены и торчат. Может, и меня сейчас не узнать? Нас всех нелегко узнать в темноте, под утро, когда реальность и наше воображение разделяет лишь глубокий вздох…

– Почему ты одна? – спрашиваю. – Где твой? Опять в Варшаве?

– Не знаю, где и мне все равно! – отвечает задиристо. Глаза наполняются слезами, но Настя делает над собой усилие. – Для того чтобы стать счастливой, надо сначала стать полной дурой!

– Это почему?

– Ну, ты же знаешь, что я права, зачем спрашивать? Поехали к тебе, поехали прямо сейчас!

Вскакивает, тянет за руку к дверям, на лице такое выражение, словно, не будь вокруг людей, она раздела бы меня прямо здесь. Но я сижу, как приклеенный… Ее пыл быстро проходит, Настя сокрушенно плюхается рядом на диван.

– Все надоело… – бормочет. – Не хочу никого… Буду встречаться со всеми подряд… Буду спать с продюсерами… Уеду в Москву, начну новую жизнь…

– Завтра решишь, – шепчу. – Но знаешь, я бы все же не торопился… Лечь под кого-то в сто раз легче, чем с кем-то взлететь, но, по-моему, игра стоит свеч и стоит запастись терпением…

– Ты так говоришь, как будто веришь в любовь, но на самом деле нет, я знаю…

– Я верю в слова «Я тебя люблю», они мне помогают… А еще кто-то когда-то сказал, что в этом печальном мире ты должен научиться любить и разочарования… Мне кажется, я научился, и вот что я тебе скажу – я больше не боюсь разочаровываться в людях, потому что от этого еще больше ценю тех, на кого все еще могу положиться…

– Как я устала… – бормочет. Мне кажется, она вот-вот заплачет. Обнимаю, осторожно кладу ее голову себе на плечо.

– Все будет хорошо, все будет хорошо, вот увидишь! – шепчу, приглаживая всклокоченные волосы. – Идем…

На улице светает, над окрестными крышами клубятся низкие облака. Беру припаркованное у клуба такси, отвожу Настю, еду через весь город к себе. Вытягиваю руку в открытое окно, разворачиваю ладонью вперед, подставляю лицо холодному встречному ветру… «Иногда нам бывает так больно, но иначе как бы мы узнали жизнь?» – думаю, глядя вперед, на дорогу, мокрую после усатых поливальных машин… И когда выхожу возле дома, то уже спешу. Нахожу в интернете справочную аэропорта, набираю номер.

– Скажите, когда сегодня ближайший рейс на Москву? В одиннадцать утра? Отлично, мне подходит! Можно забронировать билет?

…Почему до сих пор я один? Говорю, что жизнь отучила мечтать, что теперь я трезвый и расчетливый, но на самом деле все еще верю в сказки. Я трезво и расчетливо ищу то, чего в природе нет…

Осенние листья

По дороге из Шереметьево заезжаю в супермаркет, накупаю много вкусной еды, набираю номер Светки. Она долго не подходит, а когда подходит, голос сдержан и деловит, как будто я – не я и звоню с работы или из школы, где учится Лизка.

– Я в Москве, может, встретимся? – сразу перехожу к делу.

– Сегодня не могу, – сообщает.

– А когда?

– Не знаю. Как у тебя дела?

– Расскажу, когда увидимся.

– Хорошо, я позвоню…

– Послушай, я прилетел всего на чуть-чуть и очень хочу тебя увидеть – мне так много хочется тебе рассказать, много-много всего… И потом я соскучился…

…Отбой.

Не позвонит. Она никогда не перезванивает, даже если обещает. Дает понять, что если бы ни я, она бы со мной не общалась. Но я бы не стал ей звонить, если бы верил, что так и есть на самом деле. Наверное, не стал бы, хотя…

Дома разбираю почту в «Одноклассниках» и незаметно проваливаюсь в сон. Будет меня телефонный звонок. С трудом продираю глаза, не сразу соображаю, где я. За окном уже темно.

– Ты прилетел? – бодро спрашивает Юля Гулько. – Почему же не звонишь? Я сижу с Леной в Диванной на Сретенке. Если хочешь, приезжай. С какой Леной, ты понял?

Да, конечно, я понял. Лена – бывшая подружка Альбины. Альбина – бывшая подружка Юли. До того, как познакомиться в «Одноклассниках» с Юлей, я целый год встречался с Альбиной. Все трое работают в одном модельном агентстве.

…Полумрак. В ритме негромкого джаза на столах колышутся жирные огни свечей. Юля и Лена пьют белый мартини и черный чай. Растекаюсь в безбрежных подушках дивана. Заказываю китайский зеленый. Приносят высокий стеклянный стакан. В мутном кипятке плавает цветок, похожий на зеленую хризантему. Ничего себе, чай! Эти китайцы – большие выдумщики, однако… Надеюсь, обойдется без галлюцинаций!

– Ну, как там поживает моя бывшая любовь? – шутливо интересуюсь, имея в виду, Альбину. Интересуюсь не потому, что это меня действительно так уж интересует. Но они так забавно сидят вдвоем напротив, одинаково скрестив ручки и ножки, и лица такие выразительные… Юля смотрит на меня уверенно, словно незримые стальные тросики привязаны одним концом к ее цепким наманикюренным пальчикам, а другим – к моим запястьям и лодыжкам. Во взгляде Лены справедливое стойкое предположение, что из двух красавиц исправно функционирующий молодой мужчина всегда выберет ту, что ему еще ни разу не говорила «Да». Так и хочется для полноты картины посадить между ними Альбину и послушать ее неформальный ответ на вопрос, что такое «красивые отношения длинною в год», почему в один прекрасный момент они вылетают в трубу, где находится эта аэродинамическая труба и кого за это следует хорошенько отшлепать…

Мой невинный вопрос про Альбину застает их врасплох – девушки на свиданиях ужас, как не любят, когда расспрашиваешь о подругах, да еще с которыми встречался, да еще целый год, да еще, если называешь не просто «бывшая», а «моя бывшая любовь»…

– Мы с ней больше не общаемся, – холодно сообщает Лена. – И тебе не советуем.

– Для Альбины важны только деньги, – заявляет Юля. – Знаешь, что она познакомилась с богатым мужчиной и на другой день полетела с ним на Мальдивы? Нормально? Говорит: «Там у нас с ним все и произойдет…» А когда вернулись, он с ней даже ни разу не встретился. Она говорит, что никак не может мальдивские фотки у него забрать.

– Ну, знаете, когда вы летите с кем-то на Мальдивы, на границе от вас не требуют подписать бумагу, что вы обязуетесь прожить с этим человеком вместе до глубокой старости и, по возможности, умереть в один день, – замечаю как бы между прочим, но шутка не проходит.

– Эта Альбина тусуется по ночам в ночных клубах за деньги, – продолжает Юля. – Это еще не проституция, но где-то близко… И в статусе «В контакте» недавно видела у нее «Хочу богатого!..»

«Ну, со мной-то Альбина ни разу о деньгах не заикнулась, – радуюсь. – Видимо, не произвожу впечатление мужчины, что готов раскошелиться, только попроси. А может, она меня просто любила – когда любишь, о деньгах не задумываешься…»

Юля в этот вечер выглядит по-домашнему – без макияжа, в темных свободных джинсах, в закрытой кофточке. Мне кажется, она хочет произвести впечатление девушки, удобной для постоянных отношений. Интересно, на кого? Ясно же, что не на меня. Снова бегло оглядываю зал, но самодовольных набриолининых мужчин в дорогих костюмах и с незримыми татуировками на лбу «Я работаю в ЛУКОЙЛе» или «Мой папа миллиардер», или «Украл кучу бабла, не знаю, с кем поделиться» поблизости нет. Жаль! Я люблю наблюдать, когда кто-то на кого-то пытается произвести впечатление. Составная часть моей работы – уметь производить нужное впечатление. Этому не учат в театральных вузах. Приходится всю жизнь учиться у других, и у красивых безденежных девушек – особенно.

Как бы там ни было, мне хорошо сидеть с Юлей и Леной – в другое время так бы и сидел до утра. Но понимаю – сегодня не возможно, нельзя терять время! Поднимаюсь, надеваю пальто, поднимаю воротник…

– Ну, мне пора, приятно было повидаться…

Переглядываются. Видимо, не ожидали.

– Ты торопишься? – удивленно моргает Лена.

– Куда сейчас? – интересуется Юля.

– Надо сделать пару звонков, и прокачусь по ночным клубам.

– Нам тоже пора, – говорит Юля. – Да, Лена?

Рассчитываюсь, помогаю им одеться, сажаю в мою машину. Юля садится вперед, пытается опустить мне воротник, но я убираю ее руку.

– Не надо, оставь так.

– Но это же неопрятно.

– Ничего.

Отвозим Лену.

– А может, мы тоже по клубам? – вдруг спрашивает Лена, когда мы уже у ее подъезда. – Юль, ты как?

– Нет, я домой, спасть, – отвечает Юля. Кажется, она немного расстроена.

– Ну, пожалуйста, давай прокатимся! – настаивает Лена. – Хоть на часок!

Если приглашу Лену составить компанию, Юля, скорее всего, тоже передумает и поедет. Но я молчу – у меня свой план.

Сдержанно прощаемся. Лена выходит, демонстративно хлопнув дверью. А может, просто хлопнув дверью, но мне кажется, что демонстративно.

– Ты, правда, поедешь по клубам? – спрашивает Юля, когда мы снова в пути.

– Ну, да. Надо посмотреть, во что превратилась московская ночная жизнь, пока я отсутствовал.

В салоне джипа негромко звучит джазовая музыка. Неторопливо плывем по ночным пустынным улицам, а ночные пустынные улицы неторопливо плывут через нас. Молчим и слушаем джаз. «Мир дружелюбен и совсем не опасен, если не пропускать светофоры, притормаживать на пешеходных переходах, не превышать скорости и вовремя включать поворотники, – думаю, время от времени поглядывая на Юлю. – Все это кажется таким простым, но простота почему-то обычно нас пугает… Мне нужен кто-то с правильным устройством глаз, тот, кому черный кажется лишь темным оттенком белого…»

– Куда мы едем? – спрашивает Юля через полчаса.

– Катаемся.

Она усмехнулась. Должно быть, вспомнила, как летом, в день нашего знакомства, мы полночи катались по Москве, пока я не привез ее к себе…

Когда попадаем на мою улицу, она говорит тихо:

– Я сейчас начну сердиться. И, возможно, драться.

Может, потому, что Юля музыкальна, ее слова в ночи, как фраза из несуществующей песни. «Я сейчас начну сердиться и, возможно, драться…» – мысленно напеваю я.

– Леш, мне это совсем не нравится, – произносит громче.

– Только сильно мня не бей!

Паркуюсь возле дома. Несколько секунд медлю, прежде чем выключить зажигание – тогда и музыка исчезнет. И все вокруг может исчезнуть… Вряд ли, конечно, ну, а вдруг? Юля гордо дефилирует к подъезду, цокает каблучками по свежевымытому асфальту. Со стороны может показаться, что это она привезла меня к себе.

– Ну, что ты там плетешься, как черепаха, я хочу в туалет! – кричит на весь двор, дергает за ручку парадного, утыкается носом в кодовый замок. – Говори быстрей, что нажимать?

Под ногами шуршат разноцветные клиновые листья. Подбираю с земли несколько листьев, протягиваю Юле.

– Это тебе. Чтобы ты не думала, что я совсем не романтичный. Смотри, какие красивые…

Дома выдаю ей чистую майку, полотенце и зубную щетку. Пока она принимает душ, делаю коктейли. Она выходит в одной майке. Садимся на красный кожаный диван в гостиной.

– Сигареты у тебя есть? – спрашивает.

– Ты же не куришь?

– Нет, но когда выпиваю, то иногда…

Достаю из буфета разноцветные пачки. У меня большой выбор. Есть даже початая пачка Беломора.

Юля выбирает черное «Собрание» – красивые черные сигареты с золотистым фильтром. Не знаю, так ли ей важен табак. Думаю, понравился золотистый фильтр.

– Хочу слетать куда-нибудь погреться, – говорит. – Смотрела по интернету – есть очень недорогие туры.

Понимаю, к чему она. Пробивает, не захочу ли пригласить ее слетать вместе.

– Это интересно… – беру за руку и веду в спальню.

– Только у меня месячные, – вдруг сообщает, как ни в чем не бывало.

Ого! Вот это да! Вот это новость дня! Точнее, ночи… Интересно, она сейчас врет?

– Тогда ложиться не будем, – констатирую. – Будем, стоя.

– Да, давай, стоя. У тебя есть презерватив?

Почему-то она всегда спрашивает о презервативе. Как будто презервативы в наше время – большая редкость и позволить себе их могут не все.

– Да, есть, – отвечаю с улыбкой, но она в темноте вряд ли это видит. – Вот, держи.

– Почему держи?

– Надевай, ты же попросила.

– Не умею, – в ее голосе ни доли кокетства, должно быть, действительно ни разу сама не надевала…

– А что тут уметь – вот так разрываешь упаковку, берешь и надеваешь…

– Я не знаю, какой стороной.

– Там должно быть написано – зажги свет и посмотри.

– Правда?

– Любой может ошибиться темноте. На этот случай продается специальный фосфоресцирующий интимный крем, но у меня он, к сожалению, закончился…

Наконец-то смеется. Ставлю ее лицом к стене, поднимаю вверх тяжелые черные волосы, прижимаюсь губами к затылку…

– Совсем нет крови, – говорит, когда через час отдыхаем в гостиной.

– А какой день?

– Четвертый.

– И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов… И создал Бог Солнце, для управления днем, и Луну, для управления ночью, и поставил их на тверди небесной светить на землю и отделять свет от тьмы… И увидел Бог, что это хорошо! И был вечер, и было утро: день четвертый…

– Не богохульствуй!

– А ты в какого бога веришь? Как еврейка, ты должна верить в…

– Бог един.

– Согласен. Как Россия…

Пью виски и ласкаю ее рукой.

– Колючая, – говорит. – У меня все колючее. Ноги колются. И здесь. Тебе ничего? Я не знала, что мы поедем к тебе… Ты так забавно кричал…

– Извини, это было уже во сне, – не выдерживаю и шучу снова…

Прижимаюсь губами к ее губам. Они покраснели и распухли, пахнут виски и сигаретами… За окном светает…

Встаем в половине двенадцатого. Спали всего ничего, но я бодрюсь. Достаю из холодильника несколько видов сыров, сметану, творог, джем, хлеб, торт, орехи, накрываю на стол… Не зря вчера накупил!

– Ты прямо поляну накрываешь, – деловито констатирует Юля. – Все свежее? Дай ложку для сметаны – эта в джеме.

– Не беспокойся, делай, как удобно.

– Нельзя, сметана испортится. Я все помою…

Ого! Юля предлагает помыть посуду… Это прогресс в наших отношениях.

После завтрака ухожу в кабинет, сделать несколько звонков, а когда возвращаюсь, Юля сидит одетая. Умеют они по утрам быть непредсказуемыми! То валяются в постели до последнего – плеткой не подымишь, то, не успеешь и глазом моргнуть – собираются, как будто в Третьяковском проезде единственный день распродажи.

Отвожу домой.

– Если хочешь, давай через пару часиков встретимся, двинем в «Октябрь», покушаем суши, посмотрим кино, – предлагает.

Делаю музыку погромче и пару часов в одиночестве бесцельно катаюсь по Москве. Воскресная Москва пустынна. Мне нравится кататься за рулем. И еще понимаю – если сейчас вернусь домой, то засну и неизвестно, когда проснусь. А когда проснусь, то на душе будет тревожно, как у лунатика, очнувшегося на крыше. Поэтому лучше не спать.

Дома затеваю уборку. Мою стаканы, протираю пыль на листьях искусственной пальмы, меняю постельное белье, вытряхиваю пепельницу… Вдруг вижу в ведре для мусора разноцветные осенние листья, подаренные Юле сегодня ночью. Я не ждал, что она вспомнит о них на утро и возьмет с собой, как если бы это был букет из нескольких десятков алых роз. Но вид ярких осенних листьев в мусорном ведре как будто встряхивает меня. Видимо, не вся романтика выкипела внутри за эти годы борьбы за место под солнцем, что-то еще осталось, кроме противотанковых ежей и шершавой желтой накипи…