Текст книги "Месть негодяя"

Холостяки правят балом!

Через пару дней незадолго до обеда захожу в гримваген на перегрим и попадаю в объятия Паши Глазкова. Три дня у Паши лафа – по одной сцене в день и море свободного времени! От этого вид у него, как у кота, объевшегося сметаной.

– Вчера у меня было три результативных свидания, – хвастается. – Перед сном зашел один в «Стравинский» выпить стаканчик, а там такая миленькая цыпочка и тоже одна – ну, не мог я пройти мимо! Познакомились, разговорились. Ее маме 39 лет – почти как мне, прикинь! Повез на такси провожать. Вел себя интеллигентно, никакой активности. Это ее поразило! Не успел доехать до дома, пишет: «Когда увидимся?» Сегодня с ней встречаюсь.

«Откуда в тебе столько энергии, друг?! – искренне мысленно восхищаюсь. – Лично я и после одного-то результативного свидания завалился бы спать или, в крайнем случае, посидел в баре, помечтал, погрустил… А ты, Паша, в течение одного дня ударно выступил три раза и после этого еще снял новую телку, угостил ее и не поленился проводить до дома! То есть ты, в отличие от меня, не живешь одним лишь сегодняшним днем, или вечером, или ночью, а работаешь на Перспективу! И эта Перспектива выстраивается в очередь в твоем плотном графике, расписанном, я уверен, как минимум, на пару дней вперед, и с нетерпением ждет благословенной минуты, получаса или часа, когда ей будет позволено тебя осчастливить… Какой ты молодец, Паша!»

Обедаем в актерском в вагончике втроем – Глазков, Женька-Пятница и я.

– Раньше думал, можно их воспитать, всему научить, оградить от грязи, – делится Женька. – Три месяца назад убедился – иллюзия. Познакомился с шестнадцатилетней. Сначала было волшебно. Но прошло три месяца, и эта пигалица начала мне врать. Казалось бы, радуйся – за тобой ухаживает сорокалетний мужчина, бери от него информацию, впитывай опыт, учись. А если тебе не интересно – так и скажи! Другую найдем… Зачем врать? Неужели она думает, что ей удастся обмануть того, кто в три раза старше и в тридцать три раза умнее?

– Да, это проблема, – поддерживает Паша. – От кого заводить ребенка? Если бы я мог забрать его после родов, я бы так и сделал – забрал и растил в одиночку. Но у нас же не позволят – нет такой традиции, нет законодательной базы…

– Быть холостяком не так плохо, – высказываюсь и я. – Если вы немного поразмыслите, парни, то поймете – холостяки правят балом!

– Верно, смотрите, какое вокруг нас движение, – с готовностью соглашается Глазков, облегченно вздыхает, как будто только что получил от меня добро не задумываться о собственной семье еще хотя бы лет пять… – Девочки в съемочной группе чувствуют, что мы в поиске, и это их заводит. А если бы мы были счастливыми и верными мужьями? Все бы для них потухло, остановилось, потеряло смысл…

«Если бы ты, Пашка, был счастливым и верным мужем, все потухло, остановилось и потеряло бы смысл не только для девушек нашей киносъемочной группы, но и для девушек всего города, а то и всей нашей необъятной родины, – мысленно констатирую очевидный факт. – Поэтому ты, Паша, государственный человек!»

После смены решаю поехать в центр. Высаживаюсь на проспекте Независимости, иду вдоль витрин в поисках, где поесть.

Нахожу тихое место. Ненавязчиво играет живой джаз. В зале только юная парочка мило воркует над десертом. Сажусь в дальнем углу, официантка, приносит меню.

– Вы один? – спрашивает и, получив утвердительный кивок, убирает ненужные приборы… «До боли знакомо», – думаю, глядя на ее быстрые привычные движения. И вдруг вспоминаю эпизод из фильма «P.S. Я люблю тебя». Герой бросает героиню в ресторане. Официантка спрашивает:

– Ваш друг вернется?

– Нет, – отвечает девушка.

– Значит, теперь вы одна? – и официантка в фильме убирает второй прибор точно так же, как моя официантка. А героиню фильма переполняет грусть…

…Почему я один?

…Когда и с моего стола убрали второй прибор?

…Женщина, как фильм. Постараешься сохранить только, если захочется пересматривать. И не из-за спецэффектов. Не вопрос, пусть спецэффекты будут, но должно быть еще что-то, кроме них…

Снова в Москву

…Год за годом пролетел еще один месяц «беспробудных» съемок… Сегодня утром неожиданно мне дали два выходных подряд и я сразу решил улететь. Не потому, что соскучился по дому – скорее, наоборот – но в Москве накопились дела, не терпящие долгого промедления.

Я окончательно сросся с ролью Родиона. Моя собственная жизнь как будто растворилась в ней, как в кипятке – сахар или соль. Думаю, когда съемки завершатся, мне придется сжать зубы и выдержать некоторое время на хорошем солнце, пока лишнее не выкипит. А может, я ошибаюсь, и вода – это не моя роль, а моя жизнь, и она день ото дня выкипает, оставляя во мне в виде накипи ненастную судьбу моего персонажа. В любом случае приходится сжимать зубы и терпеть.

В пять вечера последний самолет. Сразу после смены через вечерние пробки пробиваемся в аэропорт.

На заднем сиденье Паша с милым созданием на руках. Создание прижимается к Паше, подставляет под поцелуи изящную шейку. Мой товарищ так взвинчен, словно его щекочут маленькие прозрачные крылышки, торчащие у нее из спинки.

– Ты летишь не один? – шутливо спрашиваю Пашу.

– Ха, я бы рад, но Юленька не может со мной! – кричит. – У Юленьки занятия в школе!

– Почему, могу, – не соглашается Юленька. – Если хочешь, я позвоню маме и скажу, что полетела с тобой в Москву…

– Ничего, в следующий раз! – перекрикивает ее Паша, наклоняется, шепчет что-то в игрушечное розовое ушко. Довольная Юленька страстно целует Пашу, причмокивая на весь мир…

Времени до самолета в обрез. Ловко маневрируем в плотном потоке машин. На остановке у автовокзала высаживаем Юленьку. В аэропорт приезжаем за десять минут до конца регистрации и попадаем в новую пробку, теперь уже у стойки – у музыкантов из популярного московского квартета скрипачей имени Франскевича-Лойе какие-то проблемы с паспортами. Музыканты нервничают, ругаются.

– Зачем дергаться? – возмущается Паша. – Легче решать по-хорошему, без экзальтации. Надо им завязывать с кокаином.

– Почему думаешь? – спрашиваю.

– А ты посмотри на зрачки.

– Может, люди не выспались или простудились. Между прочим, в Европе свирепствует свиной грипп.

– Тогда у них вместо носов должны быть пятачки, – тут же шутит Паша.

Зал ожидания полон. Находим полтора свободных места на диване у стола.

– Свободно? – спрашивает Глазков.

– Присаживайтесь, если, не раздражает громкий смех, – отвечает один из парней напротив.

– Видимо, секрет вашего смеха – в коричневой жидкости в бутылочке на столе? – предполагает Паша, кивая на кока-колу.

– Нет, не в ней.

– Тогда я даже боюсь предположить, в чем…

Паша достает мобильные телефоны – у него их три – меняя телефоны, разбирается с почтой.

– Смотрите-ка, звезда экрана сам с собой в шахматы играет, – шутит тот же парень.

– Да, все остальные мне обычно проигрывают… – парирует Паша.

…Москва. На улице льет. Сидим с Юлей Гулько в ресторане на корабле. Люблю это место. Тихо и за окном вода. И зал всегда пуст. Не скажешь, что центр города.

– Выглядишь усталым, – замечает Юля.

– А ты просто свежачок!

– Потому, что не таскаюсь.

– Это как?

– Ты понял.

– Ну, и молодец, что не таскаешься, – хвалю, а сам думаю: «Значит, есть возможность не таскаться – кто-то оплачивает твою ленивую размеренную жизнь в самом дорогом городе земли».

У Юли звонит телефон. Она долго разговаривает о пении. Таким тоном, как будто собеседник чем-то ей обязан. Хотя речь явно идет о том, чтобы Юле помочь, устроить прослушивание у известного музыкального продюсера. Вскоре ее самоуверенный тон начинает меня раздражать. Отворачиваюсь и смотрю на реку…

– Надо научиться петь по нотам, и выучить английский, – говорит Юля, когда телефонный разговор, наконец, завершен. – Тогда ему легче будет мне помочь…

Хочется спросить про «него» но вместо этого я советую:

– Почему бы тебе не поступить, например, в Гнесинку? Выучишь и ноты, и язык.

Юля недовольно морщит носик:

– Там придется учиться пять лет – закончу в двадцать шесть. У меня нет на это времени.

«А сидеть сутками в „Одноклассниках“ и болтаться по ресторанам, ночным клубам и караоке – время есть?» – думаю.

– Ну, что – в кино или сразу ко мне? – спрашиваю провокационно.

– Я договорилась с Леной. Она заедет в гости… – элегантно вздергивает тонкую загорелую ручонку, пытливо глядит на золотые часики. – Через полтора часа.

– А потом что?

– Не знаю.

– То есть мы не увидимся ночью?

Неопределенно поводит плечами:

– Не знаю. Мы созвонимся.

Значит, не увидимся. Ну, что ж, хорошо, что я об этом узнал сейчас, а не на рассвете. Конечно, можно проявить решимость – взять на руки, унести… Можно даже на край света. Но зачем? Они все так мечтают на край света в крепких мужских руках, не замечая, что сами все разрушают – в первое же утро, в первый же совместный поход в магазин или ресторан. Хотят романтики, но считают, все время считают… Странно, что вместо крестиков и магендовидов еще не носят на груди маленькие золотые калькуляторы. Им только кажется, что они верят в бога. На самом деле они верят в цифры, отражающие состояние твоего банковского счета. Чем больше ты на них истратил, тем они счастливее. Если сегодня истратил меньше, чем вчера – хмурят лобики и вместо секса жалуются на мигрень. Если завтра меньше чем сегодня – на голом месте закатывают скандалы под предлогом ПМС. Если послезавтра еще меньше, тебе уже подыскивается замена. Не понимают, что снова и снова позволяя за себя платить, сами превращаются в товар. А мы пашем, пашем, пашем с утра до ночи чтобы, однажды найти свою, единственную и неповторимую, и кинуть к ее ногам весь мир. Проходят годы, и уже вроде появилась такая возможность. Ну, пусть не весь мир кинуть, пусть какую-то его часть. Да, только кидать-то некому – вокруг один товар! А кидать этот прекрасный мир под ноги товару, пусть даже чертовски привлекательному, как-то рука не поднимается. И язык не поворачивается читать товару стихи, и петь ночные серенады. Потому что он – ВЕЩЬ. Кстати, странно было бы мечтать умереть в один день с ВЕЩЬЮ, как бы она тебя ни развлекала, ни мурлыкала и хорошо ни пахла. А потом кто-то удивляется, куда подевались мужчины-романтики!

– Тогда поеду по клубам, – лениво отвечаю, стараясь повторить Юлину манеру говорить.

– Тебе надо отдохнуть, выспаться, особенно после сотрясения мозга, – советует, зевая. – Езжай домой.

Я не впадаю в иллюзию – это говорится только потому, что Юля не хочет, чтобы я увидел ее где-нибудь на ночных веселых перекрестках в компании с другим…

Ей звонит Лена. Договариваются встретиться в модном ресторане на проспекте Сахарова.

Отвожу Юлю. У ресторана в три ряда дорогие авто. Юля автоматически чмокает меня в щеку.

– Не грусти… Ты же позвонишь?

…В «WE ARE FAMILY» толпа. Стою у барной стойки, через соломинку потягиваю «Ред булл». Мимо проводят высоких девушек в серебристых купальниках. Лица кажутся одинаковыми из-за огромных накладных ресниц, ярко накрашенных губ и шаблонно взвинченных улыбок, что идеально подошли бы, если бы потребовались рекламировать кокаин.

Рядом возникает одна старая знакомая.

– Ты вернулась из Лондона? – удивляюсь.

– Да, но, возможно, полечу туда снова. Как тебе здесь?

– Нормально. А тебе?

– Не очень после Лондона…

Она рада мне, прижимается все телом, глаза смеются. Но вдруг резко отстраняется, словно обнаружила у меня на щеке проказу. Оборачиваюсь и замечаю худого перца в очках, ростом мне по плечо. Вот оно, что! Видимо, это и есть ее «новая поездка в Лондон». Ну, раз так, делаю шаг в сторону и поворачиваюсь к ним спиной. Господи, как иногда приятно повернуться к кому-то спиной! Что со мной? Иногда, общаясь с людьми, я как будто переворачиваю невидимые бетонные страницы с известными мне одному сюжетами…

В толпе замечаю Чернова – я позвонил ему из Шереметьево, мы договорились встретиться здесь, но я совсем об этом забыл… Научившись забывать все лишнее, я иногда по ошибке забываю и нужное – надо это в себе искоренять! Чернов с Катей, они встречаются с лета. Мы крепко обнимаемся. Я так рад, что даже насвистываю «Тореадор, смелее в бой!», но этого никто не слышит из-за громкой музыки.

– Что грустишь? Поехали в Сохо! – предлагает Чернов.

На набережной попадаем в пробку. Забираемся колесами на тротуар, бросаем джипы, идем пешком вдоль реки. Конечно, я бы хотел когда-нибудь переехать жить на море, но и на реке тоже жить не плохо. Кстати, жить на Москве-реке в центре города в сто раз дороже, чем, например, на променаде в Антибе – я приценивался. Можно было бы перебраться в Антиб уже сейчас, но там нет работы, и друзей, и такого количества красивых девушек, ищущих любви. Хотя с каждым годом все больше убеждаюсь, что девушки понимают это слово не так, как я. И, кстати, еще кучу других слов, от которых зависит так называемое «качество жизни». Не беда! Все не так плохо, пока «количество жизни» на единицу площади моего все еще растущего организма и моего все еще взрывоопасного мозга так велико!..

В ресторане наверху, у бассейна, танцуют две мулатки в красных купальниках. Стою, пускаю слюни. На фоне этих двух остальные меня не интересуют.

– Все мулатки проститутки, – проследив за моим взглядом, категорично заявляет Чернов. – Ну, а как ты думал? Мулатку все хотят с детства. Она же не может ответить взаимностью всем. Вот, ей и приходится брать деньги, чтобы отсеять лишних. А из оставшихся выбирает того, кто даст больше всех.

Если это так, то очень хочется денег! Много – много денег, чтобы не я выбирал мулаток, а мулатки выбирали меня!

Вдруг в толпе вижу Лену.

– А Юля тоже здесь? – кричу.

– Нет! – смеется Лена.

– А где?

Лена неопределенно машет рукой:

– Где-то… Если тебе это так важно, можешь позвонить. Хотя вряд ли она подойдет к телефону.

– Почему?

– Ну, ты же наверняка тоже не всегда подходишь, – подмигивает. – И я. И любой в этом зале. А те две мулатки, которых ты пожираешь взглядом, вообще, наверное, никогда не подходят к телефону, только сами звонят и только тем, кто им интересен… Ты с кем?

– С друзьями. А ты?

– С другом. Мы сейчас уже домой поедем.

– Жаль…

Взгляд у Лены, минуту назад с любопытством блуждавший по залу, плотоядно фиксируется на мне.

– Ну, я могу доехать до дома, а потом вернуться…

Пытаюсь сообразить, к чему она клонит.

– В смысле, вернуться, чтобы присоединиться к нам?

Она опять смеется:

– В смысле, вернуться, чтобы присоединиться к тебе! Ты, надеюсь, не против? Где вы будете?

…Испытывая после разговора с Леной удивительную легкость – как будто меня превратили в наполненный гелием воздушный шар – заказываю себе и моим друзьям по рюмке водки и по соку. Потом еще и еще. Я очень ценю тех, кто умеет дарить чувство легкости. Мне даже порой кажется, мне не надо, чтобы меня любили – лишь бы не отнимали посещающее порой божественное чувство, что земного притяжения больше нет, чтобы не подрезали крылья. А может, настоящая любовь – это как раз дарить радость полета?

Проходит какое-то время. Кто-то мягко кладет руку мне на плечо. Это Лена.

– Я вернулась! – кричит. – Тебе весело?

– Да, очень! Но мне будет еще веселей, если мы рванем куда-нибудь!

– Я не против! Но только не ко мне – у меня в подъезде видеонаблюдение.

– Брось, кому придет в голову просматривать все эти кассеты, если, конечно, в твоем подъезде сегодня никого не грохнут. Я, по крайней мере, не собираюсь…

– Давай лучше к тебе! В район Серебряного бора, – дает она понять, что знает, где живу.

Оставив джип на набережной, ловлю такси. И через одно лишь мгновение оказываемся у меня. Дальше много пробелов. Помню, когда надел резинку, она сказала, что это преждевременно. Точнее, я запомнил одно лишь слово «ПРЕЖДЕВРЕМЕННО» на фоне гудящей светящейся мглы, и благодаря этому слову вспомнил про резинку… Что еще было в этой мгле помимо резинки – не помню! Думаю, долгое время мы молчали, иначе я бы запомнил еще какое-нибудь слово и благодаря нему еще что-нибудь вспомнил… Фрагментарно помню секс – в спальне, в комнате, в кабинете, в ванной. Но подробностей – Ноль! Когда ближе к утру секса стало меньше и пошли разговоры – это я помню! Я не плохо запоминаю разговоры, любые разговоры на любые темы – можно сказать, это мой конек…

…– Ты переспал со всеми! – говорит Лена, имея в виду Альбину и Юлю. Она говорит это так, словно тронута моим поступком, словно я сделал это ради нее.

– Ну, Юля, например, не мой человек, – говорю, с трудом собирая буквы в слова. – К мужчинам она относится, как к бизнесу. Я с ней общаюсь только потому, что мне интересно, как и когда все закончится.

– Не правда, ты ее любишь.

– Глупости!

– Или любил. Она мне показывала стихи, что ты для нее написал.

– Вот как? А кто ей сказал, что эти стихи я написал именно для нее?

– А еще, когда у вас только началось, она мне рассказала, что вы заехали в магазин, и ты не стал за нее платить. Она сказала: «У него нет денег…» И Альбина тоже про тебя много рассказала…

– Например?

– Что редко кончала с тобой.

– Ого! Она так и сказала?

– Она сказала, что ты не любил заниматься этим долго, все куда-то торопился, убегал… И никогда не оставлял ее на ночь, а ей хотелось, чтобы было долго и до утра…

– Знаешь, приятно узнать, что Альбина хотя бы иногда со мной кончала… Благодарю Господа, если вообще КТО-ТО КОГДА-ТО КОНЧИЛ СО МНОЙ ХОТЬ РАЗ!..

– Прекрати, глупый, я совсем не это имела в виду…

Еще помню, как в какой-то момент прозвучал сакраментальный вопрос:

– Ты случайно сейчас не в меня кончил…?!

И помню, ответить точно не смог. На всякий случай взял ее за руку, отвел в ванну, свинтил головку смесителя, вручил шланг:

– Вот! Это тебе. Знаешь, как пользоваться?

Помню, когда она вышла из душа, я ей сказал:

– Все, тебе пора.

А она сказала:

– Я полчасика еще у тебя побуду. И сразу поеду на маникюр. У меня назначено на двенадцать. Сейчас уезжать – не туда, ни сюда.

А я ей сказал:

– Тогда иди в спальню, отдыхай. А я тут…

И мгновенно вырубился на диванчике. Удивительно, как я запомнил свои последние слова. А может, они были и не последние. То есть, я еще что-то говорил, но запомнил только их.

…Три часа дня. Прихожу в себя. Не просыпаюсь, а именно прихожу. Сон был похож на обморок. На хмельной туман. На полет на кукурузнике в грозу. Я никогда не летал на кукурузнике в грозу. Но на кукурузнике я летал, когда работал на Архангельском областном радио. Хватало получаса, чтобы «почувствовать себя счастливым»…

Не сразу могу сообразить, где, я. Лежу на диванчике в гостиной, прикрытый одеялом. Понимаю – это Лена меня прикрыла. Какая хорошая девочка! Уже и не вспомню, когда кто-нибудь меня вот так прикрывал одеялом, чтобы я не замерз. А я всегда прикрывал, сколько себя помню – не люблю, когда кто-то рядом мерзнет во сне…

Встаю, покачиваясь, брожу по квартире. В прихожей, в кармане куртки, пикает телефон. СМС пришла пару часов назад. «Уехала. Не хотела будить. Мне было очень хорошо. Рискнула оставить дверь незапертой. Но ты же везучий…:) Нежно целую!»

Чуть позже написал ей.

– Как самочувствие?

– Отличное! Наелась сладкого…:) Надо повторииить… Как ты?

– Обязательно! Меня штормит…

Звоню Чернову. Заезжает за мной на такси, катим на набережную за моим джипом.

– Ты давно видел Светку? – вдруг спрашивает ни с того ни с сего по дороге.

– Почему ты спросил?

– Не могу понять ваших отношений.

– А зачем тебе понимать?

– Волнуюсь за тебя.

– Не стоит. Она замужем. Все в прошлом. У меня теперь другие.

– В том то-то и дело. Их стало слишком много. Ты никогда не был бабником, старик…

– Я и сейчас не бабник – не так уж много я сплю с женщинами. Я сачкую. Всякий раз, когда есть возможность, я сачкую…

– Поговори с ней. Ведь прошло столько времени.

– Прошло слишком много времени. Меня больше волнуют эти тучи. Они так низко. Не было бы к вечеру тумана – мне же лететь…

…Как я и предвидел, самолет летит в тумане. Хорошо еще, что вообще летит – могли бы и задержать неизвестно, на сколько… А еще туман как будто внутри меня, он клубится в мозгах, все усложняя – в тумане всегда все кажется сложнее, чем ясным солнечным днем…

«Почему он спросил о Светке? – думаю, вжавшись в кресло бизнес-класса и залпом осушив пару стаканов минералки. – Никогда не спрашивал, а тут спросил. Он знает, что я с ней иногда встречаюсь. И знает, что это не из-за секса – мы можем месяцами обходиться без секса, а только выпивать и разговаривать. Почему я не догадался спросить, как давно видел ее он сам? Хотя, зачем мне это – ну, видел и видел – какая разница? А может он знает что-то, чего не знаю я? А что он может знать? Ну, например…?»