Текст книги "Месть негодяя"

Продолжаю размышлять об этом вечером, за просмотром старого кино.

«Идентификация женщины» Микеланджело Антониони кажется мне занудным. Актеры играют с претензией, привлекают внимание к каким-то второстепенным подробностям. Как будто у них есть что-то более важное, чем рассказать историю героев, что-то дополнительно к роли. Весь фильм пытаюсь, понять, что же это. Не понимаю и начинаю раздражаться. Героиня постоянно заставляет себя шевелиться. Один хороший режиссер говорил мне: «Никогда не замирай в кадре! Если актер замирает в кадре и при этом он не в гробу – это плохой актер». В жизни мы не замираем, даже во сне. Но когда актер двигается только, чтобы двигаться, как будто боится, что зрители в кинозале станут показывать на него пальцами и шушукать: «О, смотрите-ка, он не шевелится, какой плохой актер! Или, может, он уже умер?» – это сразу бросается в глаза. При виде такого актера на экране мне представляется волшебник-шарлатан, пытающийся оживить куклу…

От главного героя меня тошнит. От его вычурной глубокомысленности и самовлюбленности. Такое впечатление, что десятилетия актерского нарциссизма убили в нем мужчину. Осталась только мужественная оболочка, сквозь которую наружу рвется женственность. Превращение актера в женщину – это настоящая трагедия, достойная глубокого художественного исследования. Но, к сожалению, не она в центре внимания. А некий умозрительный поиск идеальной женщины. Которой нет. Как нет ничего идеального. Если бы в финале фильма герой нашел эту идеальную женщину в себе, вот, тогда фильм был бы гениален!

Главный герой – режиссер. Судя по всему, Альтер эго самого Антониони. Находится в творческом поиске. Но выглядит настолько сытым, спокойным и самодовольным, что всем своим видом утверждает полную творческую импотенцию.

А еще они задолбали курить! Курят везде, в каждом кадре! Кажется, дым валит с экрана в комнату! Ну, просто нечем дышать… Удушливый Антониони!

Только одно место мне понравилась. «Ты летал когда-нибудь на дельтаплане? – говорит герой. – Я хотел бы при общении с женщиной испытывать те же ощущения, что и при полете на дельтаплане. <…> Я хотел бы с женщиной молчать. Но мне приходится разговаривать…» Мне понравился этот монолог, потому что я тоже хотел бы с женщиной разговаривать как можно меньше – как с морем, небом, огнем… Но для этого она должна быть, как море, как небо и как огонь – она должна быть частью моей природы, моего мира, моей вселенной… Мы должны друг друга слышать, не размыкая губ, а порой даже не глядя в глаза, а лишь взявшись за руки… Только тогда я поверю, что в мире есть моя половинка и я ее нашел… Я не знаю, возможно ли это, но я готов ждать, сколько потребуется. И я готов не дождаться… И я больше не хочу обманываться, лишь бы кто-то был рядом, кто-то был… Мне больше не нужен КТО-ТО, лишь бы кто…

А еще запомнился кадр в конце фильма, в отеле в Венеции. Герои объясняются у арочных стеклянных дверей. За стеклом кружатся взволнованные чайки, солнце отражается в зеленой воде канала, его золотые струны превращают темную гостиную в подобие арфы… Как кинематографист, я понимаю – сложно было добиться, чтобы чайки всю сцену, все дубли летали и беспокоились. Для эффекта золотых струн надо было постоянно дымить в гостиной и следить, чтобы дым не клубился, то есть был незаметен. Гондола должна была выплывать точно на определенных репликах, чтобы потом смонтировалось… Я представляю, сколько времени потребовалось режиссеру, чтобы оживить и снять все эти подробности! Но само объяснение героев лживо, напыщенно, претенциозно. Слова-пустоцветы, не проникающие в сердце, не трогающие душу.

У актрисы, исполняющей роль Иды, огромный, непропорциональный лоб. Все время, пока она на экране, я слежу за этим лбом, думаю только о нем, и ничего не могу с этим поделать. И вот, в сцене в лодке в венецианской лагуне, герой гладит ее лоб, а она говорит:

– У меня слишком большой лоб, да?

Ужас!

Совсем другое дело – фильм 1973-го года «Какими мы были» Сидни Поллака.

«Он был слишком похож на страну, в которой жил – все давалось ему слишком легко…» – говорится об одном из героев.

Я сразу переделал эту фразу: «Родион Сидорский был слишком похож на страну, в которой жил – он приносил окружающим много страдания. И самому ему все давалось слишком трудно…» Мы похожи на то место, где родились и где живем.

Барбара Стрейзанд и Роберт Редфорд играют гениально, они живые! То, что они придумывают, не навязчиво, в этом нет претензии. Например, воздушная сценка в кафе, когда она отдает ему второй ключ от своей квартиры, чтобы он мог приходить туда без нее. Она незаметно прячет ключ в один из кулачков и протягивает, чтобы он нашел. А он выбирает не тот кулачок. Тогда она мгновенно скрещивает руки, меняя кулачки, чтобы ключ все равно попал к нему. А он вдруг берет солонку, солил этот ключ, бросает в рот и делает вид, что жует. И вся эта сценка длится не больше десяти секунд…

Когда они серьезно поссорились, он возвращает ей ключ. Они не могут быть вместе, потому, что очень разные. Он легкий, а она все время давит, не дает ему жить и радоваться жизни, хочет, чтобы он становился лучше…

– Кэтти, ты так многого ждешь, – с упреком говорит он.

– Да, но посмотри, как много у меня есть! – отвечает она.

Кажется, мой Родион для меня сейчас, как эта Кэтти для героя Редфорда. Только более хитрый. Как я…

…Проститутка Яна встает с постели, пишет на зеркале губной помадой номер мобильного. Через минуту пойду в душ, а она подсунет в карман моего пиджака пакетик с героином.

Лежу в кровати, прикрывшись простыней. Жду команды.

– Ты в трусах? – кричит Вознесенский от мониторов.

– Ну, да, вроде…

– А на самом деле должен быть голый.

Володя всегда очень подробен, не упускает ни одной детали.

«Я всегда голый, Володя, – мысленно кричу в ответ. – Такая у меня профессия». А вслух:

– Не вопрос, могу раздеться, хорошо, что напомнил!

– Не надо, но, когда будешь выходить, прикрывайся простыней. А заходить будешь уже без простыни, как будто в ванной трусы надел.

Делаю все по правде. Выхожу без трусов, прикрываясь простыней, а в туалете надеваю трусы – я тоже стараюсь быть подробным артистом, даже в такой мелочи, как трусы.

Сняли в сторону окна, переставляют на обратку. И когда снимают в спину, оказываюсь в кадре голой задницей.

– Это ты придумал хорошо, но мы не сможем взять в монтаж? – кричит Володя.

– Почему?

– Ну, как? Все-таки канал, цензура…

– Да, ты что, Володя! Ты давно включал телевизор? Там на каждом канале через каждые пять минут, то голые сиськи, то попа! Удивляюсь, как до сих пор не придумали Новости с дикторами в плавках и купальниках… Подумаешь немного голой мужской попы! Я же не просто так, я показываю ее со смыслом и художественно, это еще одна маленькая подробность к образу Родиона Сидорского…

Настя

Вечером позвонила Настя.

– Чего не звонишь? – спрашивает. – Сегодня пятница. Ты никуда не пойдешь?

– У меня тут хорошее кино в компьютере заряжено, – говорю. – Собираюсь посмотреть.

– А я собираюсь в ночной клуб недалеко от тебя. Можем встретиться.

– Хорошо.

Через полчаса она подъехала. Встретились на углу, у Комаровского рынка.

– Пошли со мной в клуб! – предлагает. – Кино свое потом посмотришь. Ирка сегодня в Москву уехала, а одна я не люблю.

– Нет, Насть, я пас.

– Ну, хоть на пятнадцать минут… Сегодня же пятница – движение!

– Обычно прихожу на пятнадцать минут, а ухожу последним. У меня либо все, либо ничего… Когда-то мог ходить по клубам три раза в неделю. Сейчас жалко времени.

– Мне тоже… – соглашается. – И зачем я туда иду?

– В любом случае я о клубах знаю намного больше чем ты, так что пока ходи.

– Ну, только не изображай из себя старика. Сколько, кстати, тебе лет?

Сказал.

– Сколько-сколько? Не верю… Расскажи секрет.

– Максимум мучного и спиртного, минимум движения и никакого секса с малолетками, конечно…

– У тебя, наверное, дети?

– Да, много, даже не знаю точную цифру.

– У меня еще детей нет, – заявляет. – Но я хочу двух близнецов, мальчиков. Представляю, как иду по улице лет в сорок пять, такая классная телка, а рядом мои пацаны…

Лично я ни одну из своих сорокапятилетних приятельниц не могу назвать «Телкой». По-моему, «Телка» – это что-то безбашенное и до тридцати, с вечно напряженными сосками, агрессивно торчащими в разные стороны сквозь майку на голое тело, ищущее «секса, наркотиков и рок-н-ролла»… Не очень-то я вижу Настю в такой роли, да еще после сорока. Но одобрительно киваю, давая понять, что верю – так и будет. Это важно – стараться верить в мечты друзей и вообще в чужие мечты. Если не верить в чужие мечты, то со временем перестанешь верить и в свои собственные, а там, глядишь, и вовсе перестанешь мечтать, а это опасно для здоровья… По моему глубокому убеждению, мечты – один из главных канцерогенов, мощный анальгетик и 100 % антидепрессант!

– А я больше живу сегодняшним днем, – признаюсь чистосердечно. – Как если бы завтра могло все закончиться. Хотя, конечно, мечтать пытаюсь…

– Какие наши молодые актеры тебе нравятся? – резко меняет тему. – Недавно посмотрела фильм «Плут» с Володей Павликом в главной роли, – закатывает глазки, как будто речь зашла о леденце. – Это теперь мой любимый фильм и любимый артист. Он так там смотрит на девушек. И такой настоящий. Я обожаю фильмы про любовь…

Подошли к клубу.

– Давай постоим немного, я покурю, – говорит.

– Вот, еще один секрет молодости!

– Ах, да, ты же не куришь. Я тоже собираюсь бросить.

– Бросай сейчас.

– Нет, не могу. Уже спланировала. Похудею на три кило. Куплю таблетки. И тогда начну бросать.

– Господи, зачем тебе худеть, ты и так, как тростинка. И зачем таблетки?

– От никотиновой зависимости. Похудею, чтобы слишком не растолстеть, когда брошу. Все толстеют, когда бросают.

– Лучше брось сейчас, на этом месте, при мне. Буду еще одним твоим напоминанием, что курить – отстой. А завтра, вместо первой утренней затяжки, наденешь спортивный костюм и побежишь на зарядку, чтобы не растолстеть.

– Где мне бегать?

– Где угодно. У вас такой зеленый и спортивный город – в каждом дворе стадион. Или абонемент в спортзал купи, в бассейн запишись. Если хочешь менять жизнь, меняй сию секунду. Следующей может не быть.

– Звучит грустно.

– Но это правда.

Мимо разболтанно движется группа подвыпивших парней. Один отделяется по направлению к нам. Мысленно целюсь ногой ему в пах. Он неожиданно интеллигентно просит сигарету.

– Вот видишь, это же судьба! – говорю. – Отдай ему всю пачку!

– Пожалуй, я не пойду в этот клуб, – вдруг решает Настя, глядя в след удаляющимся парням.

– Надеюсь, не из-за того, что я предложил тебе прямо сейчас бросить курить?

– Вижу, что за публика там собирается.

– А вообще, Настя, если тебе нравится курить, кури, – говорю. – И делай, что хочется.

– Знаешь, что… – она кривит мордочку.

– Я серьезно. Кури, толстей, рожай близнецов. Рассекай по улицам в майке с надписью «Я – классная сорокапятилетняя телка!» Получай от жизни кайф.

Переходим через дорогу, останавливаемся у стоянки такси.

– Если не передумал в клуб, давай хотя бы подкину до дома, – предлагает.

– Не стоит.

– После того разговора, у кафе, ты как будто избегаешь меня, кстати? – вдруг говорит совсем другим тоном.

– Ну, я же сейчас с тобой.

– Ты знаешь, о чем я…

– Как я могу избегать тебя, Настя, мы же работаем вместе! Просто хочу прогуляться. Я же вышел прогуляться.

– Разве мы не можем быть просто друзьями? – вдруг заявляет решительно, почти с вызовом. Как будто только что я на коленях умолял ее подняться ко мне и заняться развратом.

– Конечно, можем, Настя. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты подкидывала меня до дома. Чтобы мне не пришла совершенно не уместная при наших дружеских отношениях мысль попросить тебя подкинуть меня до квартиры, или даже до спальни.

– Я могу быть хорошим другом, – очень серьезно говорит она.

– Знаю. Я не могу.

– Жаль! А Почему?

– С детства не умею дружить с девчонками.

Будущее и прошлое

Хронология съемок редко совпадает с хронологией событий на экране. Вот и у нас еще не снято, как Родион отбывает тюремный срок, а меня сегодня уже постригли короче, на лицо налепили шрамы, готовя к сценам, что последуют после. В съемочном процессе будущее и прошлое снова перемешались, но мне это уже давно не мешает, может, даже наоборот – это же так похоже на жизнь! Столкновение нашего будущего и прошлого происходит на каждом шагу, стоит лишь приглядеться. Оно в случайных полуулыбках незнакомок на улицах и в метро и в горящих взорах вождей на политических митингах, на рекламных щитах туристических кампаний и в теленовостях, в газетных объявлениях о покупке и продаже квартир, автомобилей, старой мебели и предметов быта, в тяжелых сумках курьеров, развозящих авиа– и железнодорожные билеты… Но мы не приглядываемся, поэтому редко бываем готовы к переменам. Выбирать между прошлым и будущим приходится каждый день. Но все это обычно по мелочам, поэтому не больно. Жизнь как будто готовит. Однажды она захочет всерьез испытать, и тогда придется нелегко. К сожалению, на роль «самого дорогого» мы не редко выбираем тех, кто тянет нас к земле, не дает хорошенько расправить крылья…

…Накануне я мерил спортивные куртки. Володе куртки не понравились.

– Пусть Родион выходит из Зоны в пальто, воротник поднят – от поднятых воротников и трехдневной щетины веет одиночеством и бездомностью… – фантазирует он вслух. – Помните, Лино Вентура, Жан Габен, Ален Делон? Отрешенные романтики. Одинокие волки. Родион заплатил за ошибки молодости и остался одинок – его должны жалеть!

Художник по костюмам привезла темно-коричневое пальто, фирменное, от Кевина Кляйна. Я надел его и почувствовал, что это отличная идея – пальто – в ту же секунду откуда-то из мутных илистых глубин моего бездонного «я» потянулись на свет пузырьки, наполненные размытыми силуэтами неких личностей, изрядно побитых судьбой, несправедливо обиженных, но не сломленных… Держу пари, если бы в этот момент за моей спиной кто-то негромко воскликнул: «Лино!», или «Жан!», или «Ален!», я бы инстинктивно обернулся со словами: «Да… Что надо…?». Как все же одежда влияет на наше самоощущение!

…Пару месяцев назад обсуждали образ Родиона после тюрьмы, и Бонч-Бруевич, сказал:

– У него должны слезиться глаза. Такой воспаленный, измученный взгляд…

И они действительно слезятся теперь. Я ничего для этого не делаю. Просто они слезятся и все. Даже не знаю, почему.

…Подъезд в доме, где живет Ольга. Ухожу на рассвете. В это время подъезжает Мерседес с Филиппом. Сталкиваемся лицом к лицу. Для Ольги мы – будущее и прошлое…

За прошедшие шесть лет Филипп так и не женился на Наталье. Пообещал, но обманул. Зато женился на Ольге, дочке сенатора. Можно сказать, это и сделало Филиппа мэром. К выходу Родиона из зоны Филипп живет на два дома – и с Ольгой и с Натальей. …Я знаю мужчин, что живут на два дома или на несколько домов… Когда спрашиваешь, зачем, обычно говорят: «Сразу и не ответишь… Все запуталось…» Мне кажется, это от бессилия сделать выбор между будущим и прошлым. Тут мало быть сильным и с чувством ответственности, нужно еще что-то. Возможно это что-то – всепобеждающая жажда легкости. Либо она в тебе есть и толкает вперед и в небо, либо ее нет, а может, была когда-то, но ты ее подавил, потерял, пропил или заложил… Эта жажда вовсе не обязательно синоним легкомыслия и страха связать себя с кем-то… Однажды, мне надо было надолго уехать из страны. Я переживал первую большую любовь, впервые жил с девушкой и не мог взять ее с собой – таковы были обстоятельства. Девушка дала понять: если улечу один, ждать меня не будет. Не хотелось терять девушку. И командировку терять не хотелось. Месяц до отлета превратился в ад. Когда я уходил на работу, то чувствовал, что к ногам привязаны гири и за спиной вакуум. Казалось, даже стены нашей общей квартиры ждут моего решения! «Что же будет, когда я соберу чемодан и поеду один в аэропорт? – думал я. – Как преодолею гравитацию этой любви…?» Я написал заявление с просьбой отложить командировку на месяц «по семейным обстоятельствам». И потерял командировку. К тому моменту я уже так устал от гирь на ногах и вакуума за спиной, что мгновенно принял решение – собрал вещи и ушел. Мне было не легко, но между тяжеловесной любовью и одиночеством я выбрал одиночество. Сделал вывод – мне не нужна «тяжеловесная любовь», похожая на космическую «Черную дыру». Не хочу, чтобы чудовищная гравитация каких-либо отношений изменяла траекторию моего полета от звезды к звезде, от цели к цели… «Если любая любовь такая, – решил, – тогда я лучше один!..» Мне кажется, в очень большой степени от нас самих зависит, кто мы для тех, кого любим – будущее или прошлое – и кто они для нас…

…Родион до Зоны относился к Наталье легко, по-дружески, его устраивало отсутствие обязательств. Мужчинам часто это нравится, даже с самыми близкими, мы думаем, так будет всегда. Но однажды что-то случается – какая-нибудь ерунда с претензией на катастрофу, а может, и настоящая катастрофа – и приходится выбирать… У Родиона произошла катастрофа. И он отказался от Натальи. А потом передумал. И, выйдя на свободу, попытался ее вернуть. Мне это трудно играть – я другой. С этой своей запоздалой любовью Родион заставляет и меня оборачиваться, с киркой и лопатой отправляться в запретные зоны памяти на поиски старых могил, чего я категорически не хочу, но не могу сопротивляться, ведь то, что я там найду, возможно, поможет Родиону быть убедительным. А еще я вижу в Наталье то, чего Родион не видит, или не хочет видеть, и мне с каждым днем все труднее сохранять это втайне от Родиона…

…Кстати, когда я познакомился со Светкой, примерно в то же время я познакомился с еще одной девушкой. Они мне обе очень нравились. И встречался я с ними через день, точнее, через ночь. Прошел месяц или полтора, силы мои подходили к концу, я понимал – дальше так продолжаться не может, надо выбрать. А выбрать было трудно – из двух зол выбрать всегда не просто (улыбаюсь). Обе девушки были, как на подбор – высокие, худенькие, веселые, сексуальные, заводные… Я выбрал Светку. Почему? Многих, наверное, разочарую – со Светкой я лучше спал… Нет, правда! Вечера и ночи с обеими девушками были похожи, как две капли воды – мы встречались, ужинали, выпивали, зажигали… Под утро засыпали, а в девять – десять за мной приезжала машина. И вот тут имело место единственное различие – с неСветкой я вставал разбитым, а со Светкой – вскакивал выспавшимся, веселым и как будто немного пьяным. И еще неСветка со второй совместной ночи начала конкретное последовательное вторжение: зубная щетка и пара кремов в ванной, голубая чайная чашка с надписью «California» на кухне, на одной из полок в шкафу в спальне гламурные джинсовые шортики, маячка и запасные колготки, в прихожей – розовые тапочки с надписью «Love»… Она попросила почитать несколько книг из моей библиотеки, послушать несколько дисков из моей фонотеки, посмотреть несколько фильмов из моей коллекции фильмов, поносить одни из моих котлов (наручных часов)… Расспросы, когда у меня отпуск и на какое море я собираюсь поехать отдыхать, плавно и логично перетекали в рассуждения о том, как здорово растить детей в доме или квартире у моря в Сардинии или на Лазурном берегу… Еще неСветка постоянно забывала у меня кольца, сережки и часы. А Светка ничего не спрашивала, ни о чем не фантазировала, по крайней мере, не вслух, ничего не привозила, не увозила и не забывала, ходила по квартире босиком и нагишом или в моей майке, пила чай из моих чашек и чистила зубы одноразовой зубной щеткой из заграничного отеля, дюжину которых я держал в ванной на видном месте для гостей.

…Володя хочет, чтобы, выйдя из Мерседеса, Паша не сразу увидел меня.

– Я, конечно, могу, Володь, но это будет не правильно, – спорит Паша. – Я приехал домой, подъезд – мой объект внимания. Как же я не увижу Родиона…?

«А мой объект внимания – жизнь, со всеми ее радостями и горестями, – думаю с благодарностью, пока они решают, куда и как Паше смотреть. – Спасибо, странная Жизнь! Одним ты позволяешь хотя бы время от времени чувствовать себя живыми и счастливыми, а других приговорила вечно чувствовать себя несчастными и мертвыми… Одних ты выталкиваешь вперед даже, когда они сопротивляются, других вынуждаешь топтаться на одном месте, держаться за старые могильные кресты… С твоего молчаливого благословения, одни верят в чудо, другие уверены, что ничего не получится. И между ними война… Я – счастливчик, ведь я среди первых, хоть и не сразу, и только мы с тобой знаем, странная Жизнь, какой ценой! Вообще-то к тому моменту, когда становишься настоящим, обычно большинство волос уже выпали, глаза вывалились и расходишься по швам. Но мне и тут повезло…»

Договорились – Паша оправдает, что не сразу заметил меня, потому что выходит, разговаривая по телефону. Вдруг видит меня, останавливается. Я тоже останавливаюсь. Смотрим друг на друга, как для учебника по актерскому мастерству, для главы «Гениальная игра без слов. Примеры…»

Когда стали снимать, в нужной точке Паша не остановился. Видимо, забыл. Или не рассчитал. Да и не всегда так уж легко остановиться, как может показаться на первый взгляд… У актеров закон – как бы ни облажался, пока режиссер не дал команду «Стоп!» – продолжай играть.

Подойдя вплотную, Паша шепчет:

– Ну, и что будем делать?

– А что тут сделаешь, Паша, надо дальше играть, импровизировать… – шепчу в ответ.

И к восторгу всей съемочной группы, беру его ладонями за румяные, жизнеутверждающие щеки и от души, по-брежневски, целую. Пашка не теряется и отвечает тем же. Так мы стоим и целуемся посреди двора, два успешных счастливых парня, привыкших побеждать и целовать только девчонок и родителей…

Ольгу, жену Филиппа, играет местная актриса Марина Деникина. В первый совместный съемочный день у них с Пашей была постельная сцена.

– Серьезная девушка, – сказал мне на следующий день Паша. – У нее недавно родился ребенок, она кормящая мать. Книжки читает, кино хорошее смотрит и мужу не изменяет. После съемок мы посидели в ресторане, поговорили за жизнь и решили, что будем друзьями.

Глазков не перестает удивлять! То он посреди лета приезжает из Москвы с коньками, то охотно целуется со мной, то показывает пример, как надо дружить с девушками… Паша с Мариной, и в правду, как старые друзья. Иногда он ее обнимает за талию или целует в шею. Выглядит невинно. Хотя, возможно, муж Марины со мной не согласился бы – у каждого свой взгляд на невинность и меняется в зависимости от объекта.

Стоим с Мариной у вагончика, фантазируем на тему «Родион – Ольга, варианты развития отношений». Из соседнего вагончика вылезает Паша с бутербродом в зубах, деликатно жует на расстоянии. Марина ему:

– Ну, что ты там стоишь, солнышко? Иди к нам…

Не хватало еще, чтобы она назвала его птенчиком, пупсиком или малышом!

Он подходит, она по-матерински обнимает его, гладит по волосам. И я чувствую, как аппетитно пахнет колбаса в Пашином бутерброде…

…Когда Родион подошел к Ольге в ресторане знакомиться, знал ли он, что Ольга – жена Филиппа? С точки зрения сценаристов – не знал. Но мы с Володей решаем – должен знать. Родион знакомится с Ольгой, чтобы отомстить Филиппу. Это часть его Мести. И Ольга должна знать, кто он. У Ольги своя игра. По сценарию, меньше, чем через год после свадьбы, беременной Ольге станет известно, что у Филиппа есть Наталья и сын Славик. Она попытается покончить с собой, но ее спасут. Ребенок погибнет. Приговор врачей страшен – Ольга никогда больше не сможет иметь ребенка. Отец-сенатор, узнав о случившемся, умрет от сердечного приступа. Ольге есть, за что мстить Филиппу!

…Потянувшись к тумбочке за часами, вижу спрятанную фотографию Филиппа.

– Так, говоришь, муж умер?

– Умер.

Да, Оленька, ты права – Филипп умер. Но только намного раньше, чем мы с тобой думаем. Может, он уже родился мертвым? И все это время, когда мы дружили, карабкались вверх, он был мертв?! Нет, вряд ли. Я знаю таких с детства. Мы росли в одном дворе, были друзьями… До тех пор, пока эти ребята были живы… Я не сразу заметил, что их глаза потухли и сердца стали вялыми, как прошлогодние яблоки… А когда заметил и не сумел помочь, развернулся и пошел дальше. Без них… Мы живем в одной стране и в одном времени, но порой как будто из разных миров… То, что одних убивает, других делает еще живее!..

…Одну из реплик переделал. Было:

– Значит, здесь мы займемся с тобой развратом? Иди сюда.

Сделал:

– Значит, твой муж умер? Надо бы выразить соболезнование, но я не буду. Мы-то с тобой живы. Иди сюда.

– Не надо ничего менять, – говорит Володя. – Текст тут не важен, больше заигрывай…

– Заигрывающие, по-моему, легковесны. Давай вообще без текста. Пусть говорит она.

– Только не забудь, что ты волк!

В шутку на первой репетиции захожу в комнату на четвереньках, обнюхиваю пол, поднимаю ногу у серванта. Все, кроме Володи, хохочут.

– Текст, текст, текст! – кричит он.

– Выпить есть? – теперь единственная моя реплика в этой сцене.

Ольга протягивает бутылку коньяка и, пока достает стаканы, я уже пью из горла. Вытираю рот рукавом пальто.

Беру ее за руку.

Провожу пальцами по щеке.

Резко за волосы запрокидываю голову.

Губами прижимаюсь к шее, чувствую ее разрывающийся пульс…

На руках отношу в спальню, бросаю на постель…

Кофточка с завязками – пытаюсь развязать.

Не просто – рву к чертовой матери!

После дубля завязки быстро пришивают, и все повторяется…

«– Как вы нежно держите руль. Вы и на гонках держите его так же нежно?

– Нет, там я держу его крепче. Но нежность, пожалуй, все же есть.

– Наверное, трудно быть нежным, когда смерть совсем близко».[6]6
  Сидни Поллак, «Жизнь взаймы».


[Закрыть]

…Чтобы рассказать чуть больше об отношениях Родиона и Натальи – чуть больше, чем написано в сценарии – решили придумать и снять так называемый бобслей – нарезку кадров из прошлого. Например, как у Родиона и Натальи начинаются отношения, как они гуляют по парку, целуются, лежат на траве… К короткой сценке на траве редактор написала текст. Он заканчивается словами Натальи:

– Я люблю тебя!

Я дописал:

«– Никогда не говори мне этого.

– Почему?

– Там, где любовь, там боль.

– Ты боишься?

– Нет. Просто не хочу…»

– Зачем это? – поморщился Вознесенский.

– Мне кажется, это будет интересно зрителю, – пытаюсь объяснить. – Мы то и дело слышим с экрана «Я люблю тебя. Я тоже тебя люблю…» Но это лишь слова. За ними миры, каждому из которых надо посвящать отдельный фильм. Хочется объяснить, почему Родион, оказавшись в тюрьме, откажется от Натальи. Что-то было у Родиона в прошлом. Что-то там случилось…

– Ты сейчас тоже словно написанный заранее текст говоришь, – смеется Володя. – Сыграй все это без текста.

– Шутишь?

– Сыграй, попробуй! Возможно, в этой нарезке я вообще уберу текст, оставлю только музыку.

«Иногда и текст бывает как музыка», – вдруг думаю. И вспоминаю примеры:

«– Ты бы хотела знать меня ближе?

– Зачем? По-моему, все это ни к чему. Ты сказал, тебя хотят убить.

– Не спеши хоронить меня. И вообще ты говоришь неправду.

– Почему?

– Ты хочешь быть с тем, кому недолго осталось жить, или, по крайней мере, предстоит вскоре уйти…

– Не надо. Прошу…

– Твои снимки говорят за тебя. Пустынные улицы. Голые деревья. Это снимки одиночества, ожидания весны… Попроси меня развязать тебе руки.

– Ты, правда, этого хочешь?

– Я должен хоть на миг остановить время. Помоги мне забыть все. А потом я уйду…»[7]7
  Сидни Поллак, «Три дня Кондора», Роберт Редфорд и Фэй Данауэй. 1975 год.


[Закрыть]

После первого дубля Володя остановил съемку и набросился на Яну.

– Ты не думаешь о партнерах?

– Что случилось, Володя? – опешила Яна.

– Если бы думала, не надела такие высокие каблуки!

– Почему?

– Потому, что выглядишь, как каланча!

– Почему ты говоришь об этом только сейчас? – обиделась Яна.

– Потому что в других сценах это не бросалось в глаза, а теперь бросается!

На студию посылают за туфлями без каблуков для Яны.

Пока ждем, успокоившийся Володя говорит:

– Вчера посмотрел четыре готовых серии. Мы критикуем сценарий, но на экране все понятно. Филипп не выглядит мерзавцем. Нормальный парень. Только завидует Родиону. Родион жесткий. И в своей скорлупе…

В скорлупе? Да, возможно. Эта скорлупа из железа. Родион уже стоял на краю, поэтому умеет защищаться. Это и моя скорлупа. И мой край. И мое железо…