Текст книги "Боги молчат. Записки советского военного корреспондента"

______________________

Между прочим, я совершенно не представляю, как можно начать разработку угля. Ведь это по прямой будет более четырех сотен километров от Когочи. Угольный район лежит к глубине тайги, куда не то, что дорог, а и тропинок в короткий срок не проложить. На пути множество болот. И потом, как вывозить уголь из этой глуши?

Впрочем, наверное, есть какие-нибудь способы преодолеть эти трудности, в противном случае в Москве не приняли бы такого решения.

Мария, когда мы вчера ушли от Гормана, удивила меня. Она сказала, что ей он совсем не понравился. Уверяет, что у него совершенно мертвые, ничего не выражающие глаза. Эти женщины, они всегда что-то заметят. Я, например, даже не заметил глаз Гормана.

Мне приказано собираться в дорогу. С несколькими сотнями людей, я должен отправиться к месту, где нашел уголь, и оставаться там до тех пор, пока это будет необходимо. Сейчас конец сентября. Если мы отправимся через три-четыре дня, то к двадцатому октября будем на месте. Придется много кружить, чтобы объехать непроходимые в это время болота. Мария сказала, что он толкнул ее. Наверное, преувеличивает. Всего месяц, как она понесла моего ребенка, разве может он уже толкаться? Впрочем, все возможно.

______________________

Я чувствую, что эти записи будут совершенно непонятны, так как в них нет начала. Что за уголь, почему я его нашел и как нашел? Постараюсь изложить все это, кстати, выпал свободный час.

Мне просто повезло, дико и нелепо повезло. Должен сознаться, что я никак не рассчитывал на открытие, и все мои желания в то время были направлены на скорейшее возвращение к Когочу, где меня ждала Мария. Когда мы ехали с ней из Москвы на Дальний Восток, мы рассчитывали не разлучаться. Но сразу же по приезде наши расчеты оказались опрокинутыми. Меня направили в изыскательную партию, а Мария осталась в Когоче для систематизации и обработки материалов, которые будут поступать от изыскателей. Вот и получилось, что за год работы я только два раза виделся с ней, да и то на короткий срок.

Наша изыскательная партия провела этот год в тайге, исследуя почву, собирая образцы пород, роясь в вечной мерзлоте. Руководил пожилой инженер Виктов. Он, собственно говоря, не геолог, а путеец, но на нем и лежала главная задача. Он должен был с нашей помощью изучить возможность прокладки железнодорожной магистрали.

Однажды инженер Виктов поручил мне самостоятельную задачу. Я должен был в сопровождении одного рабочего пройти по долине небольшой реки до горной гряды, в которую упирается эта долина. Виктов хотел убедиться, что никаких неожиданных препятствий в этой долине нет. Задача простейшая, требующая лишь крепких ног. Голова могла и не участвовать. Именно по признаку крепких ног я и был выбран.

Если бы в пути я точно придерживался инструкции Виктова, то все обошлось бы тихо и спокойно. Но я нарушил эту инструкцию. На второй день пути я обнаружил, что долина, по которой я иду, уклоняется в сторону. Вскоре я подошел к месту, где она делится на два русла, вроде детской рогатки. Мне следовало бы идти по основному руслу, как этого требовал Виктов, но боковое ответвление показалось мне более коротким путем, и я двинулся по нему. И не больше, чем через два часа, я попал в царство угля. Долина сузилась до размеров широкого оврага, и оба откоса были черными. Угольные пласты висели глыбами над моей головой. Они начинались в двух-трех метрах от поверхности земли, иногда же выходили на самую поверхность. Этот овраг был похож на колоссальный макет в институте геологии, по которому мы изучали геологический разрез пластов земли. Я совершенно не думал, что моя находка имеет какое-нибудь значение, мало ли в земле случайных скоплений угля, не представляющих практической ценности!

В этот день я и мой спутник переночевали на склоне сопки. Отягощенные мешками с образцами породы, мы к исходу третьего дня вернулись к нашей партии. Доложив Виктову о путешествии, я высыпал перед ним образцы. Увидев уголь, Виктов впился в него руками, а выслушав мой рассказ о черном овраге, сказал:

– Знаете ли вы, что это значит? Уголь у самой железнодорожной магистрали! Одно только это может решить вопрос в пользу постройки дороги именно здесь.

Уже на другой день вся наша партия двинулась к тому месту, где я нашел уголь. Пятнадцать дней мы измеряли площадь угольных пластов, рыли ямы. Это было примитивное исследование, но оно дало возможность установить, что мы натолкнулись на угольный район, содержащий промышленные запасы. Виктов приготовил обстоятельный доклад, и с ним отправил меня в Когочу. Я даже не знал, что в докладе честь открытия угля приписана мне и рассчитывал только на то, что доставка доклада позволит мне провести несколько дней с Марией. На самом деле я неожиданно стал героем дня….

Мария. Фактически мы муж и жена, а оформим после. Она говорит, что будет мальчик. Откуда она знает?

______________________

Мы готовы к отъезду в тайгу. Оказывается, нас идет не так уж и мало, около полутысячи людей. Начальником является уполномоченный ОГПУ, тот самый, который запретил мне ехать в Хабаровск. Но мое непосредственное начальство – инженер Затецкий. Вежлив, воспитан, деликатен. По-видимому, из бывших. Может быть поляк, но обрусевший. Много лет работает в ОГПУ по вольному найму. О том, что он был когда-то заключенным, я узнал случайно из слов начальника нашей экспедиции. Затецкий очень опытный специалист. Он строил шахты. Прекрасно, по-видимому, знает золотодобычу. По совести говоря, я совершенно не знаю, зачем я ему нужен. Разве только в качестве проводника.

Сегодня Затецкий принес мне Хабаровскую газету. В ней опубликована беседа корреспондента со мной. На этот раз я не обрадовался, а разозлился. Экая скотина, этот корреспондент! Он беседовал со мной, но я ничего подобного тому, что он написал, не говорил. Пошел к уполномоченному ОГПУ. Тот внимательно прочитал газету и спрашивает: – С чем же вы не согласны? Все как будто правильно.

Но ничего подобного я корреспонденту не говорил – настаивал я. – Все, что написано – его выдумка. Я говорил с ним об угле, а не о себе. Смотрите, что он пишет. Я наугад ткнул пальцем и прочитал: «Я горжусь, что живу и работаю в стране, которую ведет вперед товарищ Сталин». Ничего подобного я ему не говорил.

А разве вы не гордитесь, что живете и работаете в стране, которую ведет товарищ Сталин? – спрашивает уполномоченный.

Ну, горжусь, конечно, – мнусь я, – но к чему об этом кричать? Или вот еще: «Для советской молодежи, к которой я принадлежу, великим примером подражания является товарищ Сталин». Даже разговора об этом не было!

А вы полагаете, что это не так? – все тем же гнусно-тихим голосом говорит уполномоченный, который не может или не желает понимать меня. – Вы находите, что это неправда?

Я смотрю в его холодные глаза и мне становится противно.

– Конечно это правильно, но я этого не говорил.

– Я уверен, что вы об этом думали, а задача советской печати выражать сокровенные мысли советских людей – нравоучительно замечает уполномоченный. – Почему сокровенные? Потому, что наши люди не умеют выразить их и таят про себя. Вот печать и выражает их за вас.

«Издевается он надо мной, что ли?» – думал я. А он тем временем продолжал:

– Между прочим, все эти слова вписал я. Вы очень много говорили об угле, но уголь засекречен, и я вычеркнул сказанное вами. Из присущей вам скромности, вы мало говорили о своих чувствах, которые не могут быть засекреченными. Я восполнил этот пробел и, надеюсь, точно выразил ваши мысли. Не так ли?

Я ушел от него словно оплеванный. Зачем они так? Я ведь действительно хочу послужить родине. Сталин для меня великий человек, которому надо подражать. Но зачем же уполномоченному ОГПУ выражать мои чувства, я мог бы и сам. В этом есть что-то постыдное.

______________________

Почти месяц ничего не записывал. 28 сентября мы покинули Когочу, и только 21 октября добрались к угольному району. Пройти было не легко, но прошли. Беда в том, что нет хороших карт: никто эту местность не изучал. Сначала мы пытались двигаться по нашим картам, но из этого ничего не выходило. Там, где на карте тайга, мы попадали в болото. Русла рек на картах нанесены небрежно, и нам приходилось по два раза переправляться через одну реку, Но все это ничто по сравнению с болотами. Маленькой группе еще можно пройти через них, но большому отряду это было невозможно. Приходилось все время уклоняться в сторону, и в результате, чтобы добраться до места, нам пришлось пройти не 400 километров, а не меньше шестисот.

Наша экспедиция состоит главным образом из охранников. Их больше четырехсот человек. Несколько десятков людей относятся к гражданской группе, к которой принадлежу и я. С нами движется большой обоз из сотни пароконных подвод, заполненных грузами. Главным образом везется продовольствие. Но на каждой подводе мотки колючей проволоки. Зачем – не знаю.

______________________

Уже пятый день мы находимся на месте. Все работаем на постройке большого дома. В тайге рубятся огромные бревна. Пристегивается запряжка из десятка лошадей и бревно волоком доставляется к месту.

Половина охранников занимается колючей проволокой. Мне как-то жутко сознавать, что сюда придут заключенные. Единственно, что здесь готово для них – это площадки, обнесенные проволокой и с вышками для охраны. Иногда мне кажется, что я виноват в том, что этих пока еще неизвестных мне людей приведут сюда и заставят добывать из-под земли уголь, найденный мною. Но всегда в этих случаях на помощь приходит рассудок, который снимает с меня сознание вины. В конце концов, заключенные все равно должны работать. Каждый из них заслужил свою участь. Правда, я много слышал, что арестовывают и без оснований, но я в это не верю. Ведь никто же не арестовывает меня, раз я ни в чем не виноват.

______________________

По-видимому, закончив дом, предназначенный для охраны, вольнонаемных и комендатуры лагеря, мы начнем строить помещения для заключенных.

______________________

Странно, но мы прекратили работу. Большой дом готов, и мы в нем поместились. После палаток, так приятно почувствовать над головой надежную крышу. Охранники быстро устроились в доме – бараке, и теперь целыми днями режутся в карты. Надо будет поговорить с Веселым. Веселый – это начальник нашей группы, тот самый уполномоченный из Когочи, о котором я уже писал. Это имя удивительно не подходит к нему; трудно представить себе менее веселого человека, чем он.

______________________

Поговорил, и такое ощущение, словно наглотался какой-то гадости. Я подошел к Веселому, когда он разбирал бумаги в своей комнате. Спросил его, как о само собой разумеющейся вещи, когда начнем строить дома или бараки для заключенных. Даже глупо пошутил, сказав, что проволочные заграждения все-таки ненадежная защита от холода. Веселый посмотрел на меня и спросил: – Вы серьезно полагаете, что мы будем строить помещения для заключенных? Не находите ли вы, что было бы странным, чтобы войска ОГПУ занимались этим?

– Но позвольте, как же будут заключенные? Ведь уже зима близко.

– Предоставьте им об этом позаботиться самим. Вы увидите, что человек живучее животное.

– Но все же, как можно приспособиться, попав на квадрат земли, окруженный колючей проволокой? Вы знаете, что значит зима…

– Знаю очень хорошо. И знаю еще многое, чего вы никогда не будете знать. В частности, знаю, что нельзя вмешиваться не в свое дело.

Намек был достаточно ясным, и я ушел от Веселого. Долго бродил по тайге. Обошел площадки, обнесенные колючей проволокой. И все-таки не понял, как могут на этих квадратах выжить люди! Сегодня падает первый снег. И зачем только взяли меня сюда! Я ведь понимаю неизбежность иметь заключенных. В такой большой стране, как наша, всегда будет известное количество преступного элемента, который должен быть от общества изолирован. Поэтому тюремщики тоже нужны нашему социалистическому обществу. Но я-то ведь не хочу быть тюремщиком!

______________________

Вчера прибыла первая партия заключенных. Их тысяч шесть. Слава Богу, что среди них нет женщин. Это первое серьезное испытание моей комсомольской верности. Я никогда не мог себе представить, что может быть нечто подобное. Люди прошли пешком от Когочи четыреста верст пути, а редко кто из них одет достаточно тепло. Правда, зима еще только начинается, но все-таки термометр показал сегодня 18 градусов ниже нуля. Шли они 12 дней, и пришли полуживые от усталости, холода, плохого питания. Вместе с ними пришел обоз, нагруженный продовольствием, но, тем не менее, их в пути кормили впроголодь. Оказывается, есть такая норма: для неработающих арестантов. Люди в пути причислены к неработающим, и им выдавалось по 400 гр. хлеба на день и два раза жидкий суп. Дошли не все. Начальник конвоя сообщил Веселому, что он потерял в дороге полтораста человек. Я это услышал случайно и понял, что значит потерял. Попросту они не дошли до места и погибли.

Даже начальник конвоя, много видевший на своем веку, развел руками, когда ему приказали заводить людей за проволочные заграждения, за которыми ничего нет.

Веселый запретил гражданским лицам, следовательно, и мне, появляться в том месте, где размещаются заключенные. Издали я видел, как эта огромная масса людей вползла за проволочные заграждения. Стояла мрачной громадой и слушала приказ Веселого. Приказ был короток. Заключенные должны сами рыть себе землянки или устраиваться, как им заблагорассудится; на все это устройство дается два дня, а на третий все должны приступить к добыче угля.

______________________

Прошел месяц, а добыты горы угля. В лагере числится двадцать четыре тысячи заключенных, целый город. Первоначальные ямы постепенно расширились до размеров подземных домиков. Живут группами по 10–15 человек. Холода стоят суровые, и в землянках целые ночи горят костры. Раскладывают их прямо на полу. Кажется, что невозможно выдержать дым, но человек ко всему привыкает. Я часто припоминаю утверждение Веселого, что человек – «живучее животное». Заключенные похожи на привидения. Грязные, пропитанные дымом, обросшие бородами. Людской муравейник копошится с утра до позднего вечера. Растут горы угля, и с каждым днем растет моя ненависть к этому углю. Она родилась во мне сразу, как только я поближе присмотрелся к заключенным. Жизнь дает мне урок, испытывает мою верность комсомолу, партии, Сталину. Выдержу ли я это испытание?

______________________

Я ненавижу этот уголь, вырастающий горами вокруг. Сознание, что я совершил преступление, не покидает меня. Но в чем мое преступление?

Чем больше я присматриваюсь к заключенным, чем больше узнаю их, тем горше становится на душе. Почти все принадлежат к категории кулаков. На самом же деле, все они простые крестьяне, потомки таких же, как они, земледельцев. Их преступление состоит в том, что они не захотели войти в колхозы.

Я понял, почему так молчаливы эти люди, похожие на выходцев с того света. Это люди с умерщвленными душами. Для них нет будущего, и у них отнято прошлое. Боже, если Ты есть, помоги им!

______________________

Сегодняшний день принес мне радость. Почти полтора месяца я не брался за тетрадь и ничего не писал в ней. Тяжко писать о том, что происходит вокруг. Но вот, неожиданная радость просится на бумагу. Дело в том, что здесь, где мы находимся, оказалось мало угля, и вопрос о промышленном его использовании отпадает сам собой. Во всяком случае, запасы угля не такие, чтобы создавать здесь постоянную добычу. Мы не ошиблись, ведя летом предварительное исследование. Но мы пользовались слишком примитивными способами. Все наши расчеты были правильными, кроме одного: уголь не лежит сплошной массой, а располагается гнездами. Надо же было случиться так, что все наши точки предварительного исследования пришлись на эти гнезда.

Уйдут эти тысячи людей из тайги, уйду и я. Пусть мне не дают ордена, не пишут в газетах, только бы этот кошмар кончился и освободиться от чувства, что ты обрек несчастных на жизнь в дымных норах. Только Мария могла бы понять меня!

______________________

Сегодня уже теплее. Приближается весна. Пять месяцев я не видел Марии, целую вечность. Горы угля все растут и растут. В стороне за лагерем увеличивается число продольных холмов. Могилы. Похоронено уже 1.600 человек. Стараюсь обходить это кладбище, словно действительно я виноват в смерти этих несчастных.

______________________

С каждым днем становится теплее. Снег тает. Обозы с продовольствием, которые приходили до этого регулярно каждый день, начинают запаздывать. Сегодня до нас добралась только половина обоза, вторая повернула назад к Когоче, так как лошади не тянут груженые сани по размякшему снегу.

______________________

Весна. Тайга ожила – заполнилась пением птиц, шумит ручьями. Обозы совсем перестали приходить. Высланная навстречу группа охранников вернулась с сообщением, что реки разлились, и болота покрылись водой. Ни проехать, ни пройти. Веселый говорит, что это его не смущает. Продовольствия хватит на две недели, а там реки войдут в свои берега. Может быть, он прав, а может быть, и нет. Реки войдут в берега, но болота?

______________________

Убежали 12 заключенных. Сегодня восемь из них вернулись – истощенные, измученные, полумертвые. Кругом болота, невозможно пройти. Четверо погибли в тайге. Вернувшихся расстреляли за побег.

______________________

Собака Веселого почему-то привязалась ко мне. Ее звать Каро. Она лохматая, черная и очень угрюмая. Я побаиваюсь ее. Зимой я видел, как она по знаку Веселого набросилась на заключенного, пытавшегося бежать. Она повалила его в снег и впилась зубами в горло. И все это молча, без лая и рычания. Заключенный в тот же день умер.

Каро часто сопровождает меня. Иногда я с ружьем ухожу в тайгу, и он плетется вслед. В нем нет ничего, свойственного собаке. Иногда мы видим козуль. Каро не бросается вслед за ними, как сделала бы любая другая собака, а остается на месте, провожая их мрачным взглядом своих коричневых глаз. Птицы тоже не пользуются его вниманием. Он способен меланхолично рассматривать лесную птицу, прыгающую у самого его носа. Но достаточно повстречать в тайге заключенных, идущих под охраной на порубку леса, и Каро преображается. Шерсть на его спине поднимается щетиной, горло раздувается, глаза наполняются яростью. Мне и жалко этого пса, и вызывает он у меня страх и отвращение.

______________________

На нас надвинулась катастрофа. Уже три недели нет подвоза продовольствия. Веселый вдвое уменьшил паек заключенных. Работы прекратились. Сегодня прошел мимо кладбища. Насчитал много новых могил. Похоронено около пяти тысяч.

______________________

Веселый сам ездил в направлении Когочи, но к вечеру вернулся. Пути нет. Мария, я совсем теперь не вспоминаю о тебе и о нем, о нашем ребенке, которого ты носишь.

______________________

Остатки продовольствия Веселый свез в дом охраны. Заключенным больше нечего давать. Веселый приказал снять посты. Заключенные могут уходить, если хотят. Кое-кто уходит, но возвращается. Тайга непроходима.

______________________

Веселый приказал зарезать часть лошадей. На каждого заключенного придется меньше килограмма мяса. Ни хлеба, ни крупы больше нет. Сколько дней можно будет питаться этим мясом? Два? Веселый утверждает, что этого хватит заключенным на десять дней.

Остальных лошадей он поместил у дома охраны. Они окружены цепью охранников. Боится, что и оставшихся лошадей заключенные захватят и съедят.

______________________

Из окна я вижу только кусочек лагеря. Люди, шатаясь, ходят между землянками. Варят в котелках древесную кору. Здесь же лежат мертвые. Теперь их никто не убирает.

______________________

Веселый принял решение. С задней стороны дома по его приказу прорезана широкая дверь. В нее солдаты вкатили телеги. На них грузятся остатки продовольствия. Веселый, собрав охрану и гражданских служащих, сказал, что положение безнадежное. Прихода обозов нельзя ждать раньше десяти-пятнадцати дней. Это означает гибель. Он решил думать только о нашем спасении. Заключенные погибнут, и никто не в силах спасти их. Мы же с обозом уйдем в тайгу, и где-нибудь переждем, а потом, когда вода спадет, проберемся к Когоче.

______________________

Мы бросаем тысячи людей на верную гибель. Никогда не думал, что способен на подлость такого масштаба. Оказывается, способен. Иду спасаться с группой Веселого. Мучительно сознавать себя подлецом, но так хочется жить! Сейчас ночь, в нашем доме никто не спит. Веселый выжидает, пока заключенные скроются в землянки, а это будет только под утро, когда станет особенно холодно.

Вечером мимо окна, у которого я стоял, проходили заключенные. Они ослабели, едва держатся на ногах. У самого окна остановился старик. Но может быть, вовсе и не старик. Здесь невозможно узнать, кто стар, кто молод. Лица всех покрылись слоем землистой копоти. Все с бородами, и все в лохмотьях. Заключенный, остановившийся у моего окна, посмотрел в мою сторону и что-то сказал. Я не расслышал его слов, но понял, что он просит есть. Нам Веселый выдает еще паек, и в моем кармане был кусок хлеба. – Кто вы? – спрашиваю я заключенного. – Откуда? – Из-под Москвы – отвечает он. Я протягиваю ему хлеб. Но не успел он взять его в руку, как на него набросилось несколько других заключенных. Завязалась отчаянная борьба. Охранники кинулись из дома, били прикладами по головам, расшвыривали. Потом все расползлись. Тот, который получил от меня хлеб, лежал, уткнувшись лицом в землю.

Затецкий подошел ко мне и сказал: «Ваш гуманизм здесь никому не нужен. Вы дали ему кусок хлеба, а другие задушили его, отнимая этот кусок. Чтобы мы с вами жили, эти должны умереть. Таков закон отбора сильных, и не нам его изменить». В глазах Затецкого столько холодного и жестокого равнодушия, что я молча отошел от него. Все еще не могу смириться с той ролью, которую выпало мне играть. Но знаю, что играть буду. Ведь жить-то чертовски хочется! Задушенный заключенный так и остался под нашим окном. Вокруг дома уже лежит несколько десятков трупов – застрелены охраной при попытке уворовать лошадей. Сколько осталось в лагере живых, я не знаю. Везде трупы. И все-таки людей много. Они ползают по лагерю, уходят, качаясь, в тайгу. Каро все время находится около меня. Что ему надо? Если у него есть способность понимать, то он знает, что я ненавижу и боюсь его. За эти дни Веселый трижды давал ему приказ, и Каро бросался на намеченную жертву и душил ее. А потом возвращался в дом и угрюмо подходил ко мне.

Пора, Веселый дает сигнал готовиться.

______________________

Я не знаю, сколько дней прошло – может, быть три, а может быть, двадцать. В эти дни я не отдавал себе отчета, потерял себя, и только сейчас нашел. Все случившееся кажется кошмаром, виденным в горячечном бреду. Я настолько не уверен в том, что я действительно видел все это, что сегодня отправился на место. Да это на самом деле произошло. Я видел то место, там все оставалось так, как и было.

Расскажу по порядку. Нам удалось под утро завести лошадей в дом, запрячь их в телеги. Потом мы с обозом двинулись в тайгу. Нас было около четырех сотен человек и с нами полтора десятка подвод, груженных продовольствием. Все мы были вооружены. Имелось даже три пулемета, их сняли со сторожевых вышек. Уйти нам не удалось. Позади шум и крики. Заключенные лавиной двинулись вслед за нами. Эта лавина не отставала. Мы не могли двигаться быстро, так как лошади с большим трудом волокли телеги. Люди помогали лошадям, но и они сами вязли в отсыревшей болотной почве. К обеду мы прошли не больше десяти километров и выбились из сил, а шум сзади нас продолжался; заключенные двигались по нашим следам.

Мы оказались в окружении болот. Следовало бы попытаться, освободившись от обоза, пройти по склонам сопок, но это значило бы углубиться дальше в тайгу без продовольствия. Вернуться назад и двинуться по другому направлению мы уже не могли – сзади лавина заключенных. Веселый созвал командиров на совещание. Среди командиров и Затецкий. Вернувшись, он сообщил, что принято такое решение: дождаться подхода заключенных и уничтожить их, а потом вернуться назад к лагерю.

Мысль не стрелять в людей возникла во мне сразу. Я вспомнил мою Марию и того, кого она носит в себе. Это выше моих сил. Взяв с собой ружье, я незаметно ушел к сопке. Не мог окончательно и бесповоротно стать мерзавцем.

______________________

Об этом писать тяжело. Но, может быть, мои записки будут единственным свидетельством.

Я дошел до середины сопки, когда сзади донеслись крики, вой и стрельба. Мне было видно то место, на котором остановился обоз. Веселый расположил людей полукругом, словно предстоял настоящий бой с наступающим противником. Между деревьями показались люди. Много людей. Они шли в беспорядке, словно подталкиваемые кем-то в спину. Раздался залп. При первых выстрелах толпа остановилась, но только на короткий миг. С яростным воем она устремилась вперед. От телег неслись выстрелы, били пулеметные очереди, доносились глухие пистолетные хлопки.

Каждый шаг вперед стоил толпе многих жертв. От опушки леса тянулся ковер из трупов. И, тем не менее, она двигалась. Шли, шатаясь, ползли на четвереньках. Все это стремилось к подводам, на которых продовольствие. Веселый послал вперед Каро. Я видел, как черным клубком шерсти метнулся пес под ноги приближающимся людям. Он бросался им на грудь, и они падали под ударами его лап. Смерть – ничто. Подводы с продовольствием стали огромным магнитом, тянущим несчастных к себе. Отойди Веселый и его люди в сторону, и на них не обратили бы внимания. Но охранники стояли на пути к подводам. Я видел: толпа доползла до того места, с которого стреляли люди Веселого, затопила его. Почти не останавливаясь, двинулась к подводам. Веселый со своими остался на месте. Мертвые. Стрельбы больше не было. Продовольствие с подвод было истреблено в один миг. Из леса выползали все новые и новые толпы. Они ловили лошадей, резали их и тут же раздирали на куски. Обгладывали лошадиные кожи. К трупам добавлялись люди, корчащиеся в коликах. Каро прибежал ко мне, морда в крови. Его надо было бы убить, но не поднялась рука.

______________________

Мне кто-то говорил, что преступника тянет на место преступления. Я кружил по тайге, кое-как добывая себе и Каро пищу. Ружье – единственная моя надежда. Над тем местом, где произошло побоище, носятся стаи птиц. Сегодня я снова на сопке, с которой все тогда видел. Зловоние разложившихся трупов. Между трупами шныряют волки и лисицы. Среди зверей – мир, так как пищи хватает на всех. У опушки леса горят костры, много костров. Я вижу вокруг них людей, много людей. Они варят мясо. Какое мясо? Не то ли самое, какое пожирают волки и птицы? Между людьми и хищниками мир. Все здесь хищники. У всех одинаковая пища.

Куда и зачем я иду? Ведь все для меня кончено, с этим жить нельзя.

______________________

Почему я держу путь к Когоче? Увидеть Марию? Но это выше моих сил! Я чувствую себя так, как должен чувствовать человек, насквозь проеденный проказой. Нет Петра Новикова, а есть страшная проказа, которая пожрала Петра с его душой; с его надеждами, чувствами, волей. Это даже страшнее той, островной проказы, потому, что там гниет тело, а тут сгнил человек. Могу ли я? Могу ли принести все это Марии, заразить и ее тем, что несу в себе? Ребенок… Боже, Ты знаешь! Еще до того, как ему увидеть свет, его отец погасил для него свет. Зачем я иду к Когоче, когда в другой стороне есть одно-единственное место, где я еще могу быть?

______________________

Вечером подошел какой-то человек. Он ел вяленую оленину, пил чай, а теперь спит под деревом. Сама судьба послала его мне – он принесет эту тетрадь тебе, Мария. Ты поймешь, и мама поймет, что после всего, меня больше нет. Ужас встречи с вами, любимые и дорогие, немыслим, невероятен, непереносим. Я знаю, что вы обе захотите помочь мне, но помочь мне нельзя. После всего, жить нельзя. Вы будете стараться, чтобы я забыл все это, но я не могу забыть и не должен забыть. Милые, дорогие, простите меня. И когда ты, Мария, дашь жизнь нашему ребенку и он, подросши, спросит об отце, скрой от него правду. Она может отравить ему душу. Если даже частица того, что я ношу в себе, перейдет к нему – он погибнет. Молю тебя, Мария, прости меня за все, моя единственная, и помоги маме пережить мой уход от вас.

Сейчас я разбужу этого спящего человека и отдам ему тетрадь. Прощайте и простите, и когда будете думать обо мне, то всегда помните то, что я вам сейчас говорю: с этим жить нельзя!

______________________

Жуткое горе одинокого, потерянного человека потрясло Марка даже больше, чем то страшное, что он описал в своей тетради. В том, что он на писал, многое было недосказано, многое выражено бегло, без желания раскрыть все и всё объяснить, но одно было несомненно – человек сломлен. Поражен в самое сердце, полон ощущения проказы, сожравшей всего его.

Ночью на Марка наваливался кошмар. Кружился он в страшном хороводе искаженных человеческих лиц, а в центре хоровода был Петр Новиков. Марк спрашивал у него, требовал ответа, но он молчал и лишь страшными, пустыми глазами смотрел на него. Просыпался Марк, вновь засыпал, и опять вокруг него кружился хоровод. Это было так страшно, что он крикнул Петру, что у него должен быть ответ, что не может всё так остаться, не может всё кружиться и не могут человеческие лица быть такими страшными! Словно пожелав, наконец, ответить, Петр вдруг тонко, протяжно загудел. Марк проснулся. Издалека доходил гудок, вонзавшийся в тишину вибрирующим ручейком. Столкнувшись с тишиной, он скоро умолк. Марк затемно двинулся в путь, и утром вышел к тому месту, где на другом берегу реки находится крошечный полустанок. Это от него ночью подавал свой голос паровоз. От полустанка отчалила лодка. Бородатый, мрачно молчащий стрелочник перевез его, а через два часа он с товарным поездом добрался до Когочи.

В райисполкоме, где он бывал и раньше, его с трудом признали. Лохматый, костлявый парень в меховой ветоши мало походил на хабаровского Марка Сурова. Ему дали отмыться, кое-как переодели, и он попросил отвести его в контору геологической экспедиции. Марии Тарповой не было, она ожидалась к двум часам дня из поездки в недалекое село. Марк пошел на телеграф, соединился с Хабаровском. По ленте бежали буквы. Вавилов и Баенко передавали, что рады его возвращению. Поезд на Хабаровск проходил через Когочу в три часа дня, и Марк еще раз побывал в конторе Марии. Она не вернулась. Оставить тетрадь он не решался. Написал записку, что он повстречал Петра Новикова, имеет от него для Марии письмо и, если она не перехватит его, Марка, у трехчасового поезда, то письмо будет оставлено у дежурного по станции.