Текст книги "Советские вожди шутят. От Ленина до Горбачева"

Во Владивостоке

После завершения 12 октября 1954 года визита в Китайскую Народную Республику и посещения 13–14 октября Порт-Артура Н. С. Хрущев с другими партийными и правительственными чиновниками отправился во Владивосток. Адмирал Ю. А. Пантелеев, командовавший в 1951–1956 годах 5-м Тихоокеанским флотом, вспоминает о встрече Хрущева во Владивостоке и о его посещении кораблей Тихоокеанского флота.

«Подали машины. Н. С. Хрущев оглядел их и увидел открытый ЗИС с шофером мичманом Лосевым – стройным молодым парнем в безупречной морской форме – и уже мягко спросил: „Чья это машина? Флотская? Ну, вот на ней и поедем. Можно!“

Рядом с водителем сел я, а сзади – Н. С. Хрущев, Д. Н. Мельник[19]19
  Первый секретарь Приморского комитета КПСС в 1952–1955 гг.


[Закрыть] и С. С. Бирюзов[20]20
  Главнокомандующий Центральной группой войск в 1953–1954 гг.


[Закрыть]. Едва мы подъехали к вокзалу, как машину обступила толпа народа. Никакие гудки Лосева не помогали, он сбавил скорость. У меня осталось глубокое впечатление, что народ ждал приезда Н. С. Хрущева, но никаких оваций или аплодисментов мы не услышали. Д. Н. Мельник всю дорогу разговаривал с Н. С. Хрущевым. Едва выехали на улицу 25-го Октября, как из толпы, стоявшей вплотную к медленно продвигавшейся машине, стали передавать для Н. С. Хрущева письма. Заранее заготовленные конверты передавали мне или С. С. Бирюзову, сидевшему по левому борту машины. Если мы не успевали взять конверт, то его просто бросали в машину, благо она была открытой, как в почтовый ящик. Очень скоро мы сидели как в снегу, забросанные конвертами или просто сложенными записками. Д. Н. Мельник вначале делал вид, что не замечает всей этой „овации“, но Н. С. Хрущев велел собирать все бумажки в одну пачку. Наконец подъехали к крайкому и быстро вошли в подъезд. Машина осталась у подъезда и через несколько минут вся она оказалась забросанной письмами на имя Н. С. Хрущева. После этого машину убрали во двор, где работники крайкома собрали письма и записки в мешок. Всего оказалось более сотни писем. Н. С. Хрущев распорядился их прочитать и суть дела ему доложить. Письма в основном содержали жалобы на плохое снабжение населения продуктами питания. Магазины были якобы совершенно пусты, колбас никаких не было, как не было мяса и рыбы. Дети не имели молока и круп. Когда об этом доложили Н. С. Хрущеву, он очень возмутился и, обращаясь к А. И. Микояну[21]21
  Министр торговли СССР в 1953–1955 гг.


[Закрыть], сказал: „Анастас Иванович, это же безобразие! Я прошу тебя, объезди все гастрономы и скажи нам, так ли уж все на самом деле“. А. И. Микоян ушел. В магазинах его, конечно, сразу узнали, обступили вплотную, и начались устные жалобы…

Много писем с жалобами было от жителей Русского острова. Дав Мельнику, Кузнецову[22]22
  Главнокомандующий Военно-морскими силами в 1953–1955 гг.


[Закрыть] и Бирюзову какие-то указания, Н. С. Хрущев подозвал меня и заявил: „Обязательно побываю на Русском острове“.

Обедать и ночевать Н. С. Хрущев, Н. А. Булганин[23]23
  Министр обороны СССР в 1953–1955 гг.


[Закрыть] и А. И. Микоян отправились в вагоны поезда, а главком ВМФ остановился в доме Военного совета ТОФ[24]24
  Тихоокеанского флота.


[Закрыть]. Вечером за чашкой чая собрались все члены Военного совета и получили от Н. Г. Кузнецова совершенно неожиданные для нас указания. Во-первых, было приказано, где бы Н. С. Хрущев ни появлялся, никаких команд „смирно“ не подавать, а просто представляться, обращаясь к нему по имени и отчеству. Это касалось не только дежурных по частям, но и дневальных по кубрикам. Второе – самое для нас неприятное – запрещалось производить какой-либо артиллерийский салют, при встречах оркестр и караул не выстраивать. А ведь к этому мы готовились почти месяц! В составе делегации был министр обороны СССР маршал Н. А. Булганин, которому все это полагалось по уставу. Все указания нужно было в течение одной ночи довести до сведения командиров кораблей, так как завтра утром начальство уже будет на крейсере „Калинин“. Приказано было считать старшим не маршала Н. А. Булганина, а Н. С. Хрущева. После таких указаний я долго не мог заснуть. Меня спрашивали командиры кораблей о том, отменен или нет ныне действующий корабельный устав? Что я мог ответить?..

Ровно в 10 часов утра на второй день пребывания во Владивостоке членов правительства СССР торпедный катер с гостями подошел к трапу крейсера „Калинин“. По трапу медленно стал подниматься Н. С. Хрущев, за ним Н. А. Булганин и другие. Таким образом, данные мне вчера разъяснения о старшинстве Н. С. Хрущева уже выполнялись. Захождение не игралось, не слышно было и встречного марша. Горнист стоял, как всегда, у трапа и, конечно, нервничал, то поднимал к губам, то опускал надраенный медный горн и смотрел на меня, не понимая, что же случилось? Команду все же построили по большому сбору, потому что я просто не представлял себе, как сотни людей вне строя будут на узкой палубе встречать Н. С. Хрущева. Образовалась бы толпа, вплотную окружившая членов правительства. Я, как было приказано, просто поздоровался с Н. С. Хрущевым, пожал ему руку, как старому знакомому. И мне, да и всем встречавшим его офицерам, было как-то неловко. Следовавший за Н. С. Хрущевым министр обороны СССР Маршал Советского Союза Н. А. Булганин поздоровался с командой и вместе с Н. С. Хрущевым направился на ходовой мостик…

Я спросил разрешения сниматься с якоря и идти в залив Стрелок. Крейсер и два эсминца быстро развернулись и пошли к выходу из Амурского залива. В этот момент все услышали громкий выстрел… Я обмер, адмирал Н. Г. Кузнецов сердито посмотрел на меня, а Н. С. Хрущев громко спросил: „Что это за стрельба? Салюты даете?“ – и, обращаясь к Н. А. Булганину, строго сказал: „Николай Александрович, ты разве не дал мои указания морякам?“ Все на мостике замолчали, но и выстрелов больше не было слышно. Меня вдруг осенила спасительная мысль, и я с равнодушным видом спокойно произнес: „Это, Никита Сергеевич, не салют. Строители иногда подрывают здесь скалы“. Н. С. Хрущев недоверчиво посмотрел на меня и замолчал…

На переходе в Стрелок корабли должны были провести ряд показательных учений. Н. С. Хрущев хотел убедиться в исправности нашего мобилизационного запаса торпед и мин. Для этого южнее острова Русский был поставлен на якорь старый, уже списанный на лом транспорт. Торпедные катера, следовавшие за нами, по сигналу должны были двумя торпедами потопить транспорт. Торпеды с предельной дистанции прошли отлично, и транспорт, разломившись на три части, исчез с поверхности моря.

Когда время приблизилось к обеду, я быстро спустился в салон взглянуть на стол. Он был хорошо накрыт, со множеством всевозможных закусок. Вестовые были в белоснежной форме с подкрахмаленными синими воротниками и выглядели как на картине хорошего мариниста. Я вернулся на мостик довольный и попросил члена Военного совета контр-адмирала Я. Г. Почупайло, когда будет сигнал на обед, пригласить гостей к столу и быть там за хозяина. Самому уйти с мостика я считал неудобным, так как предстояли атаки подводных лодок, перестроения кораблей. Без особого удовольствия Я. Г. Почупайло пошел вниз, я же с удовольствием остался на мостике… Лишний раз сидеть с таким высоким начальством у меня не было никакого желания. Но не прошло и пяти минут, как нам мостик не пришел, а взлетел старший вестовой и, явно волнуясь, обратился ко мне: „Товарищ командующий, товарищ Хрущев сказали, что без хозяина никто за стол не сядет, – пойди так и скажи ему“.

Когда я пришел в салон, все стояли, разговаривали, смотрели в иллюминаторы. Н. С. Хрущев явно с недовольным видом обратился ко мне: „Что же, адмирал, ты кормить нас не хочешь? Куда-то скрылся?“ Я пригласил высоких гостей к столу. Все стали рассаживаться, но Н. С. Хрущев не захотел сесть во главе стола на мое место. „Нет, нет, это место хозяина, а не мое, ты и садись“. Справа от меня сел маршал Н. А. Булганин, и рядом с ним все военные: Р. Я. Малиновский, Н. Г. Кузнецов, С. С. Бирюзов. По левую руку от меня сел Н. С. Хрущев, рядом А. И. Микоян, Д. Н. Мельник, председатель Приморского крайисполкома Д. С. Умняшкин. В торце стола – против меня – Я. Г. Почупайло. Когда все расселись, я предложил отведать тихоокеанских блюд: крабов, сваренных в молоке с пивом, креветок и заливную рыбу пеленгас. Все было уникально и приготовлено только-только на рассвете поварами флотской школы коков под наблюдением специального врача. Дважды я предложил отведать блюда, но гости ни к чему не притронулись и смотрели на Н. С. Хрущева. Ничего не тронул и он. Наступила тяжелая пауза. Я не знал, что сказать. Наконец Н. С. Хрущев обратился ко мне: „Слушай, хозяин, какой ты рассеянный! Такая мировая закуска, какая у меня и в Москве не всегда бывает, а где же рюмочки и коньячок?“ Я чувствую, что краснею, и, переведя дух, изрекаю: „Никита Сергеевич, на военных кораблях, тем более на ходу, распитие спиртных напитков категорически запрещено, и на крейсере коньяка нет, нет и рюмок“. Но Н. С. Хрущев не унимался: „И даже таким гостям, и мне нельзя выпить хоть по рюмочке? Я разрешаю, давай, давай не дури“. Я молча смотрел на Н. Г. Кузнецова, рассчитывая, что он меня выручит, но он молчал, опустив глаза. Н. С. Хрущев обратился к Н. А. Булганину: „Слушай, Николай Александрович, выходит, что моряки не пьют? Так кто же в городе пьянствует? Ты же сам мне не раз жаловался на разные пьяные дебоши моряков“. И тут неожиданно изрек маршал Р. Я. Малиновский в мою защиту: „Никита Сергеевич, я часто бываю на учениях флота, и ни разу меня коньяком не угощали. Командующий флотом прав – моряки на корабле не пьют. А в городе пьянствуют не только военные моряки, и я бы сказал, меньше всего военные, а больше всего рыбаки, китобойцы и торговые моряки. Все они здоровые парни, много месяцев находятся в море и, вернувшись домой, пропускают не одну рюмочку“. Н. С. Хрущев слушал Р. Я. Малиновского с явным неудовольствием и бурчал: „Ладно, ладно, не защищай флотских, все равно не поверю, что у командующего нет коньяку!“ Н. Г. Кузнецов вопросительно смотрел на меня. Поняв его, я отрицательно покачал головой, а Н. С. Хрущев не унимался: „Это мы увидим еще, есть у них коньяк или нет“. Опять тяжелая пауза, и потом, как-то оживившись, Н. С. Хрущев бодро обратился ко мне: „Послушай, адмирал, прошу вас, ни слова не говорите и не давайте вестовому никаких указаний, что бы я ему ни говорил. Ясно?“ Я ответил, что ясно, хотя не понимал, что затеял Н. С. Хрущев.

Он позвонил в висевший над столом звонок. Моментально в салон влетел старший вестовой, хотел обратиться ко мне, но я указал на Н. С. Хрущева. Н. С. Хрущев со спокойным и деловым видом обратился к матросу: „Что же ты, сынок, так хорошо все накрыл, а вот рюмки забыл поставить, давай скорее!“ Бедный матрос заморгал глазами, стал краснеть, и на висках выступили крупные капли пота. Он смотрел на меня, ожидая, что я отвечу на вопрос, но я глупо молчал, опустив глаза. Н. С. Хрущев вновь обратился к матросу: „Ну, давай скорее рюмки, рюмки!“ Признаться, вся эта комедия меня очень возмущала, но я молчал, зная, что в буфете рюмок нет. Вестовой вдруг набрался духу и выпалил: „Товарищ Хрущев! Разрешите доложить, что рюмок в буфете нет ни одной, так как на корабле мы не пьем“. Н. С. Хрущев не унимался и продолжал: „Ладно, давай маленькие кофейные чашечки и неси из каюты адмирала бутылку коньяку“.

Вестовой исчез, а я обмер, так как знал, что в каюте коньяку не было. Через минуту в салон влетел ни один, а четыре белоснежных парня, и перед каждым гостем поставили маленькие изящные кофейные чашечки. Н. С. Хрущев осмотрел чашечку, ее фабричное клеймо и продолжал: „Ну, чашечки отличные, а где же коньячок?“ В это время вошел вестовой и, видя, что я продолжаю молчать и хмуриться, вытянулся по стойке „смирно“ и очень громко выпалил: „Разрешите доложить, что коньяку у нас нет!“ Все гости заулыбались, но Н. С. Хрущева это не смутило: „А что, если я сам пойду в каюту адмирала и поищу под подушкой или в шкафу коньяк?“ Матрос молчал. „Ну, что же, Николай Александрович[25]25
  Кузнецов.


[Закрыть], если твой флот так подготовлен к нашей встрече, к обеду даже рюмки водки не подали, то будем пить тогда свою“, – и, вызвав личного порученца, приказал ему принести чемоданчик, при этом он как-то особенно прищелкнул пальцем. Через минуту порученец в военной форме с синими петлицами раскрыл чемоданчик с шестью небольшими бутылками французского коньяку. Н. С. Хрущев велел одну бутылку поставить перед моим прибором, вторую посередине, а третью – в конце стола. Порученец разлил коньяк по чашечкам и развязно сказал, что в военное время пили и без рюмок, а просто из консервных банок.

Выпив по одной, другой чашечке коньяку, гости разом заговорили. Н. С. Хрущев вскоре тоже весьма оживился и громко беседовал со всеми, но больше всего с Н. А. Булганиным. То, что я услышал, запомнилось мне на всю жизнь…

Все мы – присутствовавшие за столом – были воспитаны в эпоху „культа личности“, и вдруг Н. С. Хрущев стал нам рассказывать, что Сталин планировал операции по большому рельефному глобусу, стоявшему у него в кабинете. Этот глобус, выше человеческого роста, лежал на нескольких никелированных шарах и легко вращался, но все же планировать операции на нем нам – военным – казалось совершенно невозможным. Все мы считали Сталина более грамотным военачальником. Н. А. Булганин подливал в чашечку Н. С. Хрущева коньяк, но на его рассказы о Сталине молча кивал головой. Гражданские товарищи слушали Н. С. Хрущева с большим вниманием, ахали и охали… Н. С. Хрущев, почувствовав одобрение присутствующих, все больше и больше увлекался рассказом о Сталине, о его ошибках, приводившим к большим поражениям на фронте. Действия Сталина якобы погубили Киев и Харьков, и если бы не он, Хрущев, то не удержали бы и Москву. Хрущев говорил, что, идя на доклад Сталину, он якобы никогда не знал, на какой даче и в какой комнате его примут или арестуют. Поэтому, собираясь на доклад, надевал чистое белье и в портфеле нес бутерброды… Словом, много еще всякой злой небылицы с увлечением рассказывал Н. С. Хрущев, всячески подрывая авторитет Сталина.

Мне стало жарко. Я подумал: а не провокация ли это? Не проверяют ли меня, как я, коммунист, верен был Сталину и всем его действиям? От этих мыслей становилось жутко, я не хотел больше слушать поношения Сталина и, ссылаясь на то, что скоро мы должны входить в бухту, спросил разрешения подняться на мостик…

Я всегда любил провожать начальство. Мы долго с Я. Г. Почупайло стояли на аэродроме, пока не исчез из глаз последний самолет, и небо не стало совершенно чистым».

Ошеломленный неудачными переговорами с китайцами, ругая Мао Цзэдуна, Хрущев в плохом настроении – он был уязвлен, раздосадован, взбешен – 4 октября 1959 года прибыл во Владивосток. Это был его второй визит в приморский город, впервые он побывал здесь в октябре 1954 года, тоже возвращаясь из Китая. И на этот раз его встретили тепло, забросали цветами, выпустили в небо белых голубей.

Видя упадочное состояние «хозяина», местное руководство первым делом повезло его на охоту на остров Аскольда. Убив двух прирученных пятнистых оленей, Никита Сергеевич с досадой бросил ружье и подался на корабль. Его тогда повезли на передовой судоремонтный Дальзавод. Побеседовав с рабочими и осмотрев несколько доков, Хрущев несколько воспрянул духом и выступил на нескольких городских митингах.

Пора было подумать и о пище телесной. Его повезли на фешенебельную дачу крайкома КПСС. Местный повар В. Т. Белозеров вспоминал: «Крабов для Хрущева мы начали резать с шести утра. Вообще, обед состоял из разных блюд, и мясных, конечно, вдоволь, но задумка было такая: Владивосток должен показать дары моря. Поэтому мы приготовили классический крабовый салат, филе краба и отварное, и обжаренное, и под соусом. Все это разместили вокруг громадного блюда, на котором красовался неразделанный вареный краб. Самого большого туда уложили. Заходит Никита Сергеевич со свитой: „Вот это да!“ Так они сразу на клешни, как говорится, навалились. Оно понятно – салат им из баночек в Москве готовят, а тут интереснее самолично крабовое мясо из скорлупы добыть».

На следующий день Хрущев принялся, как обычно, разъезжать по передовым предприятиям. Он посетил специальный полигон Военно-морского флота в Уссурийском заливе, в задачу которого входили подготовка и выдача ракет на подводные лодки, а также обеспечение испытательных пусков. Никите Сергеевичу представили новейшие лодки, с борта корабля он наблюдал за пуском крылатых противокорабельных ракет. Кульминацией знакомства с обновляющимся Тихоокеанским флотом явилась демонстрация запуска баллистической ракеты. Пуск был произведен из подводного положения первой ракетной лодкой «Б-62». Глава советского правительства наблюдал за ним, слушая комментарии адмиралов, с борта эсминца.

Умиротворенный советской военной мощью, утром 7 октября Хрущев, прихватив с собой рога одного из убитых оленей, вылетел из Владивостока в Москву.

А в единственном широкоэкранном кинотеатре в центре Владивостока «Уссури» с 17 октября 1959 года ежедневно перед каждым фильмом стали демонстрировать киножурнал «Н. С. Хрущев во Владивостоке». Горожане невесело шутили, что это им «угощение» вместо обещанного Никитой Сергеевичем молока и мяса.

Кулачные переговоры

С 9-го по 13 сентября 1955 года проходил официальный визит в СССР канцлера Германской Федеративной Республики (ГФР, позже – ФРГ) Конрада Аденауэра. В первый же день визита он был принят в Кремле. 13 сентября состоялось подписание соглашений об установлении дипломатических отношений между СССР и ГФР. Дипломат Всеволод Ежов вспоминал: «В особняке Министерства иностранных дел на улице Алексея Толстого (ныне – Спиридоновка) начались переговоры, продолжавшиеся до 13 сентября. Хрущев и Булганин намеревались свести их к единственному вопросу – установлению дипломатических отношений. Аденауэр в первом же выступлении заговорил о воссоединении Германии. Обстановка стала накаляться. Хрущев эмоционально заговорил о вине немцев, начавших войну. Аденауэр в ответ обвинил Советский Союз в сговоре с Гитлером, облегчавшим ему развязывание войны. „Ни я, ни мои коллеги ответственности за возвеличивание Гитлера не несут“, – сказал он и как бы невзначай взглянул на Молотова. Хрущев в свойственной ему манере, энергично высказываясь, начал размахивать кулаками. Аденауэр встал и, в свою очередь, показал ему кулак… Переговоры в Москве привели к согласию ФРГ установить дипломатические отношения с Советским Союзом (13 сентября) и незамедлительно открыть его посольство в Бонне. Со своей стороны советские руководители решили освободить последние десять тысяч немецких военнопленных, содержавшихся в лагерях со времен окончания войны».

В паре с Булганиным

Вскоре после возвращения 21 декабря 1955 года первого секретаря ЦК КПСС Хрущева и председателя Совета министров СССР Булганина из поездки в Южную Азию появился анекдот по поводу показанного документального фильма об их турне по Индии:

– Ты видел фильм «Бродягу» в двух сериях с Раджем Капуром в главной роли?

– Нет, а ты видел двух бродяг в одной серии?

– А разве есть такой фильм?

– А как же: «Булганин и Хрущев в Индии».

Другой анекдот:

– Чем отличается правление Хрущева с Булганиным от правления Сталина?

– Культ личности сменился культом двуличности.

XX съезд КПСС

Наиболее ярким событием в карьере Хрущева был XX съезд КПСС, проходивший с 14-го по 25 февраля 1956 года в Большом Кремлевском дворце. В докладе на съезде Никита Сергеевич выдвинул тезис, согласно которому война между капитализмом и коммунизмом не является «фатально неизбежной». На закрытом заседании в последний день работы съезда Хрущев выступил с осуждением Сталина, обвинив его в массовом уничтожении людей и ошибочной политике, едва не закончившейся ликвидацией СССР в войне с нацистской Германией.

XX съезд партии породил множество анекдотов. Вот некоторые из них.

* * *

Перед докладом о культе личности Хрущев бегал в мавзолей пощупать пульс у Сталина.

* * *

Армянское радио спрашивают:

– Почему не производили чистку партии после XX съезда?

– Чтобы не засорять ряды беспартийных.

* * *

После XX съезда партии Хрущев задумал убрать Сталина из мавзолея и стал предлагать его разным странам. Все отказались его брать, согласился только Израиль. Но Хрущев сказал:

– Как раз вам и не дадим – у вас еще вдруг воскреснет.

* * *

– Почему после XX съезда актеры, игравшие Сталина, рвут на себе волосы?

– Чтобы играть Хрущева.

* * *

Посадил дед репку. Деда за репку, бабку за деда, внучку за бабку, Жучку за внучку, кошку за Жучку, мышку за кошку. И вот мышку недавно реабилитировали.