Текст книги "Пастырство"

О духовничестве
(Лондон, 11 марта 2001 г.)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Хочу сказать вам сегодня слово не о том, что вы слышали в Евангелии, а на другую тему. Ко мне и к другим священникам часто обращаются прихожане с просьбой стать для них духовным отцом. Их поражает отказ, который им дан, этот отказ они воспринимают как нежелание их охранять, молиться за них перед Богом, вести их в Царство Небесное. И это далеко не так. Апостол Павел говорит, что считает себя отцом тех, которых он родил во Христе. Другие святые говорят о том, что могут быть отцами только тогда, когда сами дошли до какой-то великой, непостижимой глубины познания Бога. Этого никто из нас не может сказать вам. Чем же мы можем быть?

Вы, наверное, себе представляете, как бывает, когда человек уходит в горы: в проводники он избирает себе человека, который сам уже прошел весь этот путь и вернулся живым. И кто из нас, священников, может сказать: «Я весь путь прошел, я дошел до Царства Божия, вступил через врата, и нахожусь там, где созерцают Живого Бога»? В житии святого Макария Великого рассказывается, как один его ученик после смерти Макария видел сон. Святой Макарий подымался на мощных крылах своих к Царству Небесному, к вратам рая, а бесы расставили по дороге, на его пути преграды, и у каждой преграды испытывали на тот или другой грех, который он мог бы совершить, и Макарий проходил через все эти испытания чистым. Когда он дошел до самих врат райских, бесы решили хоть последним искушением его погубить и воскликнули: «Макарий! Ты нас победил!» – надеясь, что тщеславие, гордость его убьет. И Макарий повернулся и сказал: «Еще нет». И тогда перед ним открылись врата небесные.

Мы все, священники, далеки от преподобного Макария. Но даже в той мере, в которой мы уже прошли какой-то путь, мы можем, как я часто объясняю людям, которые ко мне обращаются с такой просьбой, быть спутниками. Духовным отцом, наставником в полном смысле слова я быть не могу; но спутником я готов быть: мы ведь все идем тем же путем в Царство Божие. За многие годы и я, и другие священники прошли какой-то путь; и они могут вместе с кающимся идти по этому пути до момента, когда честно должны сказать: «Дальше я тебя вести по известному мне пути не могу; пойдем, если хочешь, вместе, и будем искать вместе своего пути». Это каждый священник может сделать; но обещать, что он будет отцом приходящему к нему человеку и родит его к вечной жизни, он не может. На исповеди ясно говорится: «Я только свидетель». Священник – свидетель того, что Христос предстоит невидимо, что Христос слышит исповедующегося, он свидетель перед Христом о том, что исповедавшийся со всей честностью, правдивостью, сколько у него ее может быть, открыл Ему свою душу. И, выслушав исповедь, священник делается сострадальцем; он не только состраждет, жалея человека, который так себя ранил, изуродовал грехом; он навсегда остается страдальцем вместе с ним. Он никогда не может забыть того ужаса, который ему открылся в человеческой душе и жизни; он никогда не может забыть этой встречи живой души со Спасителем Христом. И поэтому он на всю жизнь остается сострадальцем того, кто к нему пришел. Это действует не только в исповеди, это бывает каждый раз, когда к священнику подходит человек и открывает ему свою душу, свою скорбь, свою израненность. Священник каждого такого человека воспринимает до глубин души, и до конца своей жизни будет его вспоминать перед Богом. Мы не всегда можем вспоминать всех и каждого на вечерней или утренней молитве, но всегда можно сказать: «Господи, взгляни в мое сердце – там покоятся все те, которые когда бы то ни было со своей скорбью, со своим грехом, со своей нуждой пришли, прося о помощи. Господи, я открываю тебе это сердце, возношу это сердце со всеми этими именами, людьми, грехами, радостями, счастьем, горем! Ты их прими, Ты их спаси!». И это каждый священник делает.

Поэтому, если вам нужно духовное руководство или помощь, идите к священнику, но знайте, что он будет для вас сострадальцем, он будет вашим спутником в Царство Небесное – но не ожидайте от него большего. Даже такой человек, как святой Серафим Саровский, отказывался быть духовным отцом. Он был готов молиться, он был готов какие-то короткие наставления давать; но спасение он предоставлял Единственному, Кто может спасти всех и каждого, Господу нашему Иисусу Христу, Который является не только сострадальцем, но Страдальцем за всю тварь, распятым за то, чтобы спаслись люди.

Поэтому приходите к нам с доверием, мы вас примем с любовью и благоговением, и мы будем вместе шествовать в Царство Небесное. А теперь мы идем шаг за шагом через Великий пост к Страстной седмице, к Распятию, и по ту сторону Страстной седмицы и Креста – к Воскресению, не только Христовому, но и нашему, если мы останемся неразлучными со Христом. Аминь.

Отношения с духовником
(Из ответов на вопросы)

– У вас стояла в вашей жизни и судьбе проблема выбора духовного наставника? Как у вас это протекало? В наших условиях эта проблема существует. Как она может быть разрешима с наибольшей степенью правоты и правильности?

– Половина вопроса легкая, вторая половина почти для меня неразрешима, потому что, как только вы говорите «в наших условиях», я просто боюсь дать ответ, поскольку я их не знаю, вернее, то, что я знаю, недостаточно для того, чтобы ответить. Но скажу так. Во-первых, то, каким образом вера вошла в мою жизнь, меня с первого мгновения убедило в том, что, если и ни один человек не поможет, Бог тут, и все может сделать. Есть стихира в воскресенье расслабленного, который тридцать восемь лет был парализован у Овчей купели, где говорится: …потому что у него не было человека, который опустил бы его в эти воды, Иисус, Сын Марии, сошел с неба и это сделал… Так что первая моя постановка из опыта, из того, что я познал, была та, что, может быть, никто на свете, ни один человек не поможет, но я могу с совершенной уверенностью знать, что Бог поможет, и могу не бояться никакой степени оставленности в этом смысле.

Второе – мне очень посчастливилось с выбором духовника (знаете, как говорят по-русски, «дуракам счастье»), потому что я его не искал специально; я о нем помечтал в момент, когда себе представлял: вот я теперь обрел Евангелие, уйду в пустыню и стану пустынником четвертого века. Но я опоздал веков на шестнадцать, и поэтому у меня ничего не вышло с этим; но я помню, как это случилось, совершенно ясно помню. Есть слово в афонской практике: никто не может отречься от всего в мире, если не увидит на лице хоть одного человека отблеск Царства Небесного или вечности. Я совершенно отчетливо помню, как я в первый раз в жизни пошел на Трехсвятительское подворье, единственную тогда патриаршую церковь в Париже, и опоздал ко всенощной; священник поднимался по лестнице; я на него взглянул и увидел в нем неземную красоту. Я не хочу сказать, что он сиял радужным светом или чем-нибудь таким, но то, что я увидел, было для меня ответом. Я не знал, кто он такой, но подошел к нему и сказал: «Согласитесь ли вы быть моим духовником?». И он стал моим духовником до своей смерти.

Он умер через три месяца после моего пострига в мантию; я долго недоумевал, что мне делать, потому что после такого опыта нахождения духовника просто обойти всех возможных священников или себе представить Стефана, Ивана или Михаила или Петра было слишком нелепо. Помню, как я сидел у себя и поставил себе вопрос: что делать? – и вдруг с совершенной ясностью у меня в душе прозвучало: «Зачем ты ищешь духовника? Я ЖИВ!». И я на этом кончил свои поиски.

Что касается до здешней или нездешней жизни… Есть рассказы из целого ряда житий святых. Например, подвижница (сейчас не вспомню ее имени), которая всю жизнь мечтала о духовнике, и которой Бог сказал, в сущности: «Продолжай мечтать; но Я тебе его дам, когда он тебе будет нужен». И она всю жизнь искала своего пути, осуществила свой путь, сколько могла, пока напоследок Бог ей не послал человека, который завершил ее путь. И я бы сказал: можно исповедоваться у кого угодно, можно жить всей полнотой церковной жизни, можно вслушиваться в евангельское слово, можно прислушиваться к тому, что Господь Дух Святой говорит нам в сердцах и мыслях наших, и при всем этом молить Бога: «Господи, пошли мне того человека, который завершит это дело», – но без тревоги, зная, что, если этого не сделает Бог, никто все равно для тебя этого не сделает, что можно не бояться: если Бог не дает, Он же и ответственность за это возьмет; и идти спокойно, или, вернее, плыть спокойно в потоке церковной жизни, не путая церковность с Богом, извлекая из жизни Церкви то, что Божие, отцеживая то, что земное, уходя как можно глубже и глубже в то, что Божие.

И Бог не всегда нуждается в том, чтобы нами руководил один человек постоянно и долго. Если вы возьмете жития святых, вы увидите, что очень многие спасались одной встречей с человеком, который им скажет одно нужное им слово, и на этом строили спасение. Или вообще не встречали никого, а только слышали в храме чтение Евангелия, и одно слово их поражало и делалось содержанием целой жизни. Мне сейчас вспоминается Павел Препростой, который пришел к Антонию Великому и сказал: «Я хочу спастись, что мне делать?». И Антоний ему сказал: «Будь монахом в пустыне». – Тот спрашивает: «А в чем это заключается?». – «Живи впроголодь, спи на голой земле, работай сверх сил и читай ежедневно всю Псалтирь». И Павел сказал: «Первые три вещи я всю жизнь делал; всю жизнь голодал, всю жизнь лежал на голой земле и всегда непомерно много работал, а вот Псалтирь читать – не могу, потому что я неграмотный». Тогда Антоний ему сказал: «Очень просто; сядь рядом со мной, будем плести корзину, я скажу стих, ты повторишь, я скажу следующий, ты повторишь, и так ты постепенно научишься Псалтири». Они сели и начали плести. Антоний начал: Блажен человек, иже не иде на совет нечестивых. Павел повторил раз, другой, потом говорит Антонию: «Позволь мне походить и затвердить это»; отправился походить – и не вернулся. Сначала Антоний почувствовал удивление и любопытство, но так как любопытство – грех, он стал бороться с любопытством, но Павел не возвращался, и Антоний продолжал бороться, но лет через сорок он преодолел любопытство и пошел в пустыню уже с совершенно спокойным сердцем искать своего пропавшего ученика, и видит – Павел! Он на него напустился, говорит: «Ты ли это?». «Да, – говорит Павел, – это я». «Что же ты за ученик: один стих затвердил и ушел!». И Павел с грустью говорит: «Да нет, не затвердил! Вот уже сорок лет я стараюсь стать тем человеком, который никогда не идет на совет нечестивых».

Вот, понимаете, мы ищем бесконечного количества советов; нам дали один совет, мы его исполнили полчаса и от него устали, теперь нам нужен другой совет, и третий; и для этого нужен, конечно, духовник с большим опытом и с громадным воображением и находчивостью.

– Конкретная ситуация очень часто требует опытного совета, когда не ясно, честивый это путь или нечестивый; в этом, мне кажется, большая сложность…

– Да, но тогда можно применять другой совет, который Отцы дают: там, где нет такого наставника, который был бы поставлен Богом, то есть человека, который говорит Духом Божиим, а не от человеческой мудрости, тогда пусть двое или трое, люди одного духа, одного устремления согласятся обо всем советоваться и обо всем вместе молиться; и там, где двое-трое собраны, Христос будет среди них и Духом Святым их наставит.

Надо еще вот с чем считаться: конечно, бывают ситуации, где есть выбор между правым и левым разветвлением на перекрестке. Но очень часто мы ставим себе вопрос: в чем воля Божия – поступить так или поступить иначе? И очень часто, мне кажется, если Бог в этот момент прямо, явственно с нами разговаривал, Он бы нам сказал: «Мне все равно, что ты сделаешь, Мне важно, как ты сделаешь. Не будет играть решающую роль, пойдешь ли ты по этой дороге или по той; а вот с какой долей добросовестности, честности ты это сделаешь – важно…». Я вам дам пример, который, конечно, не соответствует вашему вопросу; но я помню молодого человека, который ко мне перед войной пришел и спрашивал: «Что мне делать, быть врачом или быть священником?». Я ему сказал: «Совершенно все равно; вопрос в том, каким ты будешь священником и каким ты будешь врачом». И мне кажется, что очень часто вопрос так стоит.

Конечно, если ставить вопрос о том, быть верным или быть предателем, быть – даже испуганным – учеником или быть Иудой, или быть Петром, трижды отрекшимся, или Иудой, конечно, положение ясно в значительной мере. Но очень, очень часто нам кажется, что у Бога есть только один возможный выбор; если мы не выберем то, что Бог хочет, мы сделаем что-то непоправимое и изуродуем Божий план. Я думаю, что у Бога множество возможностей в каждом положении; но как мы сделаем, с какой чистотой сердца, с какой добротностью, с какой внутренней правдой – это важнее, и в этом отношении двое или трое могут друг другу помочь достаточно. И духовник не всегда может помочь; даже духовник, который живет с тобой в одной обстановке, который все знает, что нужно знать, не всегда обязательно сможет сказать, что надо делать. Потому что тут встает другая проблема: воля Божия не заключается в том, чтобы поступок был как можно более нравственный и правильный. Воля Божия часто между двумя или тремя правильными выходами выберет то, чего мы меньше всего ожидаем; потому что Бог не ищет того, чтобы каждый поступок или каждое действие были как можно более совершенны, а как можно более целесообразны; а целесообразно – значит, что Он хочет тебя, нас привести куда-то; и есть моменты, когда ошибочный поступок может дать больше плода, чем непонятый правильный поступок. Я сейчас просто примером объясню.

В жизни святого Иоанна Колова есть рассказ о том, как к нему пришел молодой монах и говорит: «Возблагодари Бога со мной, с меня сняты все искушения». Иоанн Колов ему говорит: «Скажи мне раньше, чем мы поблагодарим Бога: когда ты себя чувствовал более зависимым от Бога и более беспомощным сам в себе: когда ты был под искушением или теперь?». – «Тогда!». – «Когда ты молился пламеннее и всей душой, тогда или теперь?». – «Тогда!» – и так далее, целый ряд вопросов. И тогда Иоанн Колов ему ответил: «Иди обратно в пустыню и умоли Бога вернуть тебе все твои искушения, ты еще не созрел к тому, чтобы жить без них». Поэтому, когда мы думаем в таких категориях: чтобы все было чисто, правильно, гладенько, законченно, – мы не всегда ищем того, что нужно. Я не хочу сказать, что можно сознательно поступать неправильно, но наше искание пути иногда важнее, чем нахождение, потому что если ты закроешь глаза, и тебя за руку поведут к цели, и ты никогда не будешь знать, каким путем ты шел, ты будешь беднее того человека, который в десять раз дольше будет ползти и искать, но который точно будет знать каждый камень, каждую извилину этого пути.

– А это не рискованно? Я хочу сказать: Ангел явился Иосифу и сказал: возьми Младенца и Матерь Его и иди в Египет. Если бы он послушался, но поздно, то, может быть, было бы действительно очень поздно; поэтому всегда есть очень большое чувство ответственности в нахождении промысла Божия.

– Да, конечно, есть чувство ответственности; но надо помнить, что больше, чем ты, Бог озабочен и твоим спасением, и тем, чтобы все было правильно. Не ты озабочен – Он озабочен! Ему гораздо тебя жальче, чем тебе; Он твоего спасения хочет в тысячу раз больше, чем ты себе представить можешь, потому что Он знает, что такое спасение, что такое погибель, а ты не знаешь. Ты знаешь приблизительно, что – немножко лучше, немножко хуже, а Он знает, что такое жизнь и смерть; поэтому мы можем спокойно положиться на Бога. Но «на Бога надейся, а сам не плошай». Положись на Бога так, чтобы не приходить в истерическое состояние: «ах, что мне делать?» – но приложи весь ум, всю молитву, все сердце, посоветуйся с людьми одинаковыми духом, поисповедуйся, чтобы сердце и ум были чисты, причастись Святых Таин, моли Бога, ищи совета, будь внимателен к тому, как Бог тебе указывает путь через события жизни, учись читать знаки времени, и так далее, потому что этого ты ожидаешь от своего духовника. Но такой духовник, о котором каждый из нас мечтает, был бы Серафим Саровский, Сергий Радонежский. Большей частью даже те из нас, у кого был или есть духовник, ищут вместе с ним. Духовник, может быть, видит вот сейчас, дает тебе ответ, а назавтра не знает, куда ты идешь; и ему незачем знать; Бог может ему открыть, но может и не открывать. Возьмите оптинского старца Амвросия: дважды в его жизни тот же рассказ повторяется. Пришли к нему люди за советом, он сказал: «Помолюсь и дам совет». Три дня прошло, наконец эти люди, у которых свои дела были, не только духовные, но и купеческие, пришли к нему, говорят: «Отче, три дня ты нас держишь уже, нам некогда больше ждать, отвечай!». И Амвросий, который был действительно духовником, ответил: «Что я вам ответить могу? Я спрашиваю Божию Матерь, и Она молчит». А скажем, если бы меня спросили, так как я и слеп, и глух, и непонятлив, вероятно, ответ бы получили, потому что у меня не хватило бы понимания, чтобы не дать ответ. Вот в чем беда. Такого духовника, как Амвросий Оптинский или другой кто, на каждом пути не найдешь. Но Церковь в целом есть путь к спасению, и каждый из нас должен искать, серьезно, вдумчиво, быть готовым каяться, быть готовым исправлять ошибки и снова искать. Дай Бог каждому из вас – то есть из нас – такого духовника, который нас поведет; но в одном я уверен: при всей моей греховности, при всех моих ошибках нет такого момента, когда Бог оставляет, и это замечательно; и в этом мы можем быть более уверены, чем в мудрости нашего духовника: Бог не оставит.

Большей частью мы просим совета в надежде, что человек или священник на исповеди нам скажет точно то, чего мы сами хотим, и нас порой очень огорчает, что мы получаем совершенно не такой ответ. Тут бывают два разных положения. Или мы получаем ответ и достаточно доверяем этому человеку, чтобы наперекор своим чувствам и даже своей убежденности поступить по его совету. Или бывает так, что мы не можем этого совета принять. И тут вопрос так стоит: что же тогда делать? Можно ли, если священник нам дал совет на исповеди, к нему потом подойти и сказать: «Батюшка, вы мне то-то посоветовали, но я никак не могу вашего совета внутренне принять (я не говорю: исполнить; исполнить – дело другое, иногда бывают советы, которые просто невозможно исполнить) – что мне делать?». Я думаю, что в таких случаях надо относиться к священнику с достаточным доверием, чтобы к нему подойти и сказать: «Вы мне дали совет, я его принять не могу. Выполнить – могу; но я его принять не могу. Можете ли вы мне помочь его понять, можете ли вы мне помочь его принять; и, может быть, помочь понять, как справиться мне с самим собой в моем внутреннем протесте?».

Иногда бывает, что, несмотря на такой разговор, ничего не получается. В таком случае, думаю, священник (вероятно, большей частью инициатива его должна быть) может сказать: «Вот, я из глубины моего убеждения или опыта тебе дал такой-то совет. Ты принять моих слов не можешь, в результате этого совета между тобой и мной даже трещина вдруг прошла, доверие ко мне ушло. Обратимся к другому человеку, которому мы оба доверяем, поставим ему вопрос. Он или сможет его разрешить, или ты на время уйди от меня к этому священнику, потом вернешься ко мне, когда буря пройдет». Я это испытал на опыте с одним замечательным старцем, который долго вел одного своего духовного сына, и вдруг они размежевались, общего языка больше не оказалось. И он мне передал его на короткое время, с тем чтобы этот вопрос был решен, а потом тот вернулся к своему духовнику.

– Насколько необходимо для православного иметь духовного отца? Духовник умер, приходится искать нового. Как его найти? Как строить с ним отношения? Ведь можно ошибиться и встретить такого человека, который может привести к ошибке; такое тоже, к сожалению, встречается. Как быть?

– Во-первых, я думаю, что нельзя «искать», можно только найти, потому что если начать искать, то начинаешь примеряться, взвешивать; и конечно, тут могут произойти любые ошибки, – человек может понравиться или не понравиться, можно его прозреть или ничего в нем не увидеть. Если у нас был духовный отец в сильном, глубоком смысле слова, мне думается, невозможно его потерять через смерть. Конечно, каждый основывает свое мнение на том, что сам пережил, больше чем на какой-то теории; но я помню, что, когда мой духовный отец умер, я очень недоумевал, что мне делать, потому что монашеские собратья его, в общем, не очень высоко ценили и не очень любили. Я помню, как наш благочинный на его похоронах говорил надгробное слово и сказал: «Брат наш Афанасий! Ты, конечно, нам много трудностей чинил и, конечно, во многом перед нами виноват, но…» – дальше что-то в том роде, что: теперь-то ты умер, ну ладно… Меня это очень обидело. Но беда была в том, что никого другого не было, если идти по монашеской линии, кроме этого нашего благочинного; и я не могу сказать, что меня страшно вдохновляла мысль заменить отца Афанасия отцом таким-то. Помню, я сидел у себя и размышлял, и вдруг мне почудилось, что отец Афанасий совершенно явственно мне говорит: «Зачем ты ищешь духовного отца? Я не мертв, а жив». После этого я исповедовался у разных священников, но не искал ни с кем тех отношений, какие были у меня с отцом Афанасием. И я думаю, что это пусть не абсолютный принцип, но возможно.

Поэтому, если умирает духовный отец, это не значит, что надо сразу бросаться во все стороны в поисках замены. Может быть, и не нужно; он может так же руководить нами из Царства Божия, молиться о нас, направлять нас, как если бы он жил на земле. Другое дело, конечно, исповедоваться, другое дело – порой спрашивать совета; но это необязательно должен быть специфический духовный отец. Скажем, совета о духовной жизни можно спрашивать у мирянина, у которого есть благодатная жизнь; у него исповедоваться нельзя – это дело другое. В египетской пустыне все монахи были миряне – в том смысле, что они не были в сане; надо выбирать человека, который просто знает о духовной жизни и может что-нибудь сказать. Я знал такого человека во Франции, который был духовным наставником одного из наших священников, потому что у него было понимание, знание. Если говорить о том, чтобы искать – да, ищите; но вы, может быть, найдете среди мирян кого-нибудь, кто может быть духовным руководителем, совестью, и не найти среди священников. Идеально, когда все совпадает, разумеется, но даже если не совпадает, найти человека возможно.

Никогда не надо возводить священника, который вас исповедует, в степень старца или духовника в большом смысле слова, когда он и не способен к этому, и не призван к этому. Проще было бы разграничивать: у этого священника я исповедуюсь, это таинство, это проходит между Богом, Церковью и мной, посредством священника. По себе знаю: я исповедовался у различных священников, когда у меня был духовный отец. Он часто болел, к нему ходило довольно много народа, я его жалел и большей частью не ходил исповедоваться, у него бывал раз-другой в году, а исповедовался у того или другого священника. Вместе с этим для меня он был – да, старцем или духовником в очень сильном смысле слова. Мне кажется, что масса бед происходит в отношениях между духовником и мирянином, когда того, кто слушает исповедь, считают тем, кем он не является, о чем он и не думает. А что еще хуже: постепенно, по мере того, как к нему так относятся, он сам начинает думать, что является тем, чем никогда не был и не может быть.

– Могут ли быть в христианской жизни законные основания для оставления духовника и перехода к другому?

– Мне кажется, что нельзя быть духовным перекати-поле, то есть нельзя уходить от духовника каждый раз, как он нам говорит нечто, чего мы не хотели услышать. Но с другой стороны, иногда растешь под руководством одного человека, и потом благодаря его руководству делаешься иным, и он тебя больше не может вести по твоему пути. И тогда, я думаю, по общему соглашению духовник может сказать: я больше не могу тебя вести, потому что твой путь мне непонятен, – не потому что он ошибочен, а потому что моя мера другая, я не старец. Я могу сослаться на один пример из моей жизни. В течение какого-то периода о. С. руководил одним молодым человеком. В какой-то момент они зашли в тупик взаимных отношений, доверия, и тогда о. С. меня попросил на время взять его духовного сына и исцелить их взаимные отношения. Но просто сказать: «Нет, я пойду к другому, кто умнее», – думаю, ошибка; это делать надо по соглашению между духовником, его духовным сыном или дочерью, и тем человеком, к которому духовное чадо хочет перейти. Результат может быть тот, как было с о. С.: через некоторое время его духовный сын к нему вернулся, случилось примирение, исцеление.

Но бывает, что один священник говорит другому: «Я тебе передаю этого человека, потому что думаю, что ты больше для него можешь сделать – сейчас или вообще, – чем я могу». Я не думаю, чтобы духовный отец имел право насильственно держать духовное чадо: духовная жизнь не может быть основана на насилии. Нельзя освобождаться от духовника путем бунта, это ложные отношения, это потом придется изживать годами. Из житий святых можно видеть, как иногда духовник передавал из полы в полу духовное чадо: или потому что по возрасту чувствовал, что другой должен его перенять, или потому что сам уходил, скажем, в затвор и не хотел больше брать на себя духовную ответственность за людей. Не думаю, чтобы было какое-нибудь правило. Единственное существующее правило: один духовник не имеет права разрешать, то есть развязывать, «разрешать» в этом смысле – то, что связал другой. Скажем, если священник на исповеди запретит какому-нибудь своему духовному чаду причаститься, человек не может пойти к другому священнику, скрыть этот факт, получить право причаститься, потому что тот мягче, или его допустит, или просто меньше его знает. В таком случае надо решать вопрос иначе. Можно поговорить с духовником, который наложил запрет, сказать: «Это меня смущает, я не могу это принять с доверием, – нельзя ли нам это обсудить еще с кем-нибудь?». Но «с кем-нибудь» не по твоему выбору, а по общему согласию, чтобы в результате разговора духовник мог принять мнение другого человека, а не то что какая-нибудь высшая власть уничтожила его решение.

– Что лежит в основе церковного послушания у мирянина по отношению к духовнику и у священника по отношению к епископу – и чем определяется мера и граница этого послушания?

– Думаю (я буду высказываться из моего опыта или моих соображений; это не заявление от имени Церкви, не непогрешимое заявление), что соотношение священника и епископа – двустороннее отношение, которое определяется правилами Церкви. Епископ не может действовать просто из своей фантазии, он должен быть проводником церковной веры, церковной дисциплины – не в солдатском смысле слова, а – построения Церкви. Основоположный канон Церкви – это 54-е апостольское правило, где говорится: в области, где есть митрополит и младшие епископы, младшие епископы не должны делать ничего превышающего определенную им власть без согласия старшего, а старший ничего не должен делать иначе как единодушно с младшими; и кончается этот канон словами: Так будет прославлен Бог во Святой Троице. Потому что через эту гармонию – иерархическую, но гармонию любви и взаимного приятия – Церковь делается как бы иконой Святой Троицы.

Но если епископ порой делается просто светским властелином, тут начинаются вопросы. Я должен сказать, что и со священником бывает, что он делается светским бунтарем, так что епископы не всегда и не во всем виноваты; я не то что свое сословье защищаю, но знаете: не прав медведь, что корову съел, не права и она, что в лес зашла… Но мне кажется, что механизация послушания – ошибка, человек не растет от того, что он просто делает то, что ему приказано; иногда необходимо объяснить человеку, чтобы он понял и действовал изнутри, а не по принуждению. А иногда (и это «иногда» может означать – часто и долгие периоды) есть необходимость человеку, который предал себя воле другого, сначала делать, а потом понять.

Это относится не только к церковному послушанию. Когда ребенка учат писать, он первым делом берет карандаш в кулак, как кинжал, потому что чувствует: вот, крепко держу, – и находит совершенно нелепым указание взрослых держать тремя пальцами, потому что это очень неуверенное положение. Но после того как он начнет писать, он видит, что взрослые были правы, так писать удобно. То же самое можно сказать и о молодом враче. В хирургии его учат делать целый ряд вещей так, как ему и в голову бы не пришло, потому что кажется, что гораздо удобнее было бы иначе; а с опытом он обнаруживает, что был не прав. И тут какое-то чередование должно быть и в отношениях с духовником, и в отношениях с епископом. Все, что можно объяснить и дать понять, надо объяснять и давать понять, но может случиться момент, когда приходится сказать: «Я не могу тебе объяснить, ты сейчас просто этого не можешь понять, не потому что ты глуп, а потому что ты поймешь только через делание». Нельзя человеку объяснить, как плавают. На суше всякий человек плавает отлично; проблема начинается, когда он в воду попадает. Так бывает и с духовной жизнью. Говоришь человеку против всякой логики: «Я тебе советую поступить так, а не иначе». Он возражает: «Это нелепо!». – «А ты сделай». Но для этого нужно не просто механическое послушание; нужно не то, чтобы вы сказали: ну, я неизбежно должен сделать, потому что он надо мной имеет власть или права, – нужно, чтобы вы послушались, потому что вы выбрали человека, которому достаточно верите, чтобы стараться на каждом шагу себя перерасти, вырастая в меру его опыта. И вот тут разница между священником, к которому ходишь исповедоваться, от которого можно ничего не ожидать, кроме власти вязать и решить, и духовником, которому доверяешь, потому что у него есть какой-то опыт, в котором мы убедились; духовником, который может вести и может в какой-то момент сказать: я тебя не могу вести – или: я не знаю дальше… Апостол Павел в двух или трех местах говорит: «Это я вам говорю именем Господним, а это я вам говорю как совет от себя». И вот очень важно, чтобы духовник был в состоянии сказать: «Это я тебе говорю именем Божиим, потому что во мне есть сейчас совершенная, хрустальная уверенность, что я тебе говорю правду Божию; а вот тут – это из моего опыта, это я тебе советую…». Знаете, есть место, кажется, у Марка Подвижника (оно может быть соблазнительно, потому что и всякое слово Отцов может быть соблазнительно), где он говорит: «Если даже Бог тебе нечто говорит и твое сердце не может ответить: “Аминь!” – не делай этого, потому что Богу не нужен твой поступок, а твое сердце». Это не значит, что ты судья Божиих путей, но это значит, что надо созреть к тому, чтобы сказать: «Аминь». Можно сказать: я понимаю, что Он, наверное, прав против того, что мне кажется, но пока я не могу этого сделать.