Текст книги "История войны 1813 года за независимость Германии"

В полдень, когда союзники, в соседстве неева корпуса, находились в полной готовности к бою, надлежало атаковать неприятеля, занимавшего 4 селения впереди Люцена, всей пехотой Блюхера, Берга, Йорка и принца Евгения Вюртембергского, в числе более 40 000 человек, и направить в обход на Старзидель всю кавалерию боевых линий, в числе около 10 000 всадников. Эта кавалерия, обойдя корпус Нея, затруднила бы оборону занятых им деревень и замедлила бы прибытие подкреплений, которые и без того не могли прийти в помощь французам прежде 2 либо 3 часов пополудни; а в это время участь боя уже была бы решена поражением Нея. Но вместо того союзники ограничились постепенной атакой деревень и употребили к тому недостаточные силы, вводя в дело одну бригаду вслед за другой; кавалерию же свою развернули, как будто бы для парада, и завязали без всякой надобности канонаду, которая могла повести только к напрасной трате зарядов. Даже и тогда, когда Наполеон успел собрать к Люцену значительные силы, союзная кавалерия могла бы, пользуясь малочисленностью неприятельской, замедлять и затруднять действия французской пехоты беспрестанными атаками; но, вместо того, оставалась в оборонительном положении, что несообразно с духом кавалерии.

Союзники наши упрекали русские войска в слабом содействии их усилиям. Действительно, граф Витгенштейн был убежден – и многие из наших генералов разделяли его мнение – что русские, отстояв, без всякой посторонней помощи, свою самостоятельность, имели право в деле войны за независимость Германии возлагать главные усилия на прусские войска. Тем не менее, однако же, наш 2‐й пехотный корпус находился в весьма жарком бою и потерял в продолжение трех часов пятую часть наличного числа людей; да и корпус Берга недостаточно содействовал войскам Блюхера и Йорка единственно потому, что, будучи направлен сперва на левый, а потом на правый фланг, потерял много времени в напрасных передвижениях; гренадерский же корпус принял участие в бою уже поздно, от излишней осторожности графа Вит-генштейна, полагавшего, что, имея дело с Наполеоном, надлежало сохранять резервы до последней крайности.

Упрекали Витгенштейна в отряжении к Цейцу корпуса Милорадовича, что лишило армию содействия 12 000 человек. Некоторые приписывали это обстоятельство соперничеству, будто бы существовавшему между графом Витгенштейном и генералом Милорадовичем⁵⁶, но гораздо вероятнее, что воспоминание маневра, сделанного Наполеоном перед сражением при Йене, заставило союзников озаботиться охраной армии от обхода с левого фланга. По свидетельству же самого Витгенштейна, он не присоединил к своим главным силам корпус Милорадовича от Цейца, оставляя его там в виде резерва и намереваясь в сражении, предположенном на следующий день, поставить его в первую линию. Но, как бы то ни было, Милорадович оставался в 20 верстах от места побоища в ожидании приказания идти к Люцену. Говорят, будто бы войска его находились ежеминутно в готовности выступить. Намереваясь ускорить по возможности движение хотя бы небольшой части своего корпуса, он собрал для перевозки его множество подвод в ближайших селениях. Но наступил вечер, а его не потребовали. «Первый раз в жизни слышу выстрелы и сам не в деле! – сказал Милорадович. – Если мне не вверяют армии, пусть дадут батальон или роту. Граф Витгенштейн был всегда моложе меня в чине, но я готов служить под чьей бы то ни было командой». Хотя и нельзя сомневаться в готовности Милорадовича сразиться с неприятелем, однако же должно заметить, что войска его прибыли к Цейцу уже в 4 часа пополудни, и потому не могли принять участия в сражении, если бы даже получили приказание идти к Люцену⁵⁷.

Вникая в характер и образ действий Наполеона в сражении под Люценом, нельзя не удивляться находчивости, верности военного взгляда и быстроте соображений гениального полководца. «Это было, – по выражению Наполеона, – сражение, данное и выигранное главнокомандующим Италийской и Египетской армий». Оно было неожиданно для Наполеона. Надлежало мгновенно разгадать намерения неприятеля, составить план для противодействия ему и найти средства для исполнения этого плана. В несколько минут разосланы приказания: вице-королю, с корпусом Макдональда, идти на выстрелы у Люцена и принять начальство над левым крылом; корпусу Мармона – составить правое крыло; Бертрану – двинуться еще правее и обойти неприятеля с фланга; войска, двигавшиеся от Люцена к Лейпцигу, идут ускоренным шагом в помощь Нею. Сам Наполеон спешит на поле сражения. Успех колеблется, и великий полководец, чувствуя важность этого момента битвы, подвергается явной опасности наравне со своими конскриптами. В пылу кровавой сечи, среди тысячи смертей во всех видах, присылают к нему за приказаниями. Мармон, изумленный видом несметной союзной конницы, просит усилить его подкреплениями. «Напрасно беспокоится маршал, – отвечает Наполеон. – Сражение решится у Кайи». Французские колонны с различных сторон стекаются на место побоища. Перевес переходит на сторону Наполеона. Резервы его введены в дело. Союзники принуждены отказаться от надежды на победу.

Таковы были действия Наполеона под Люценом.

Глава VIII
Отступление союзников за Эльбу
после сражения под Люценом

Союзники, удержав за собой часть поля сражения при Люцене, занятую ими в начале боя, но будучи обойдены с правого фланга и не имея возможности возобновить борьбу с превосходными в числе войсками Наполеона, были принуждены отступать. Положено было: в ожидании присоединения Австрии к союзным державам отходить назад, как можно медленнее, сохраняя порядок в войсках, удерживая на каждом шагу неприятеля и нанося ему потери. Союзники, не упуская из вида своей цели – возбудить общее восстание против Наполеона, – предполагали не отказываться от боя, а напротив того, искать его при всякой вероятности успеха. Они были готовы даже принять снова генеральное сражение, постоянно сохраняя возможность прикрывать свои главные сообщения, как с источниками собственных средств, так и с Австрией. Отступление в Силезию, параллельно богемским границам, удовлетворяло этим условиям. Для ослабления же противника и для развлечения его внимания признано полезным устремить на неприятельские сообщения несколько партизанских отрядов, которые, уничтожая средства французских войск, могли, вместе с тем, служить к возбуждению жителей против Наполеона.

Таковы были меры, принятые для отклонения вредных последствий, которыми угрожала союзникам потеря первого большого сражения в Германии. Недостаток в кавалерии не позволил Наполеону воспользоваться одержанным успехом, но, тем не менее, однако же, влияние Люценской битвы в политическом отношении было весьма важно. Наполеон, желая распространить во всей Европе очарование своей победы, разослал, еще в пылу боя, курьеров с известиями: в Париж, в Вену и даже в Константинополь¹. Союзники также в начале сражения отправили известия об одержанных ими успехах в Берлин и Дрезден. По всей вероятности, эти депеши были посланы из главной квартиры союзных монархов ввечеру после сражения, когда еще предполагалось возобновить бой на следующее утро. Как только желанная весть пришла в Берлин, то приказано было там стрелять из пушек и совершить во всей стране благодарственное молебствие; все торжествовали и радовались. Вскоре затем узнали об отступлении союзной армии. Чем неожиданнее было роковое известие, тем сильнее поразило оно жителей Пруссии. Но дух и самоуверенность прусского народа нисколько не поколебались.

Напротив того, в прочих германских странах влияние сражения под Люценом было весьма невыгодно для союзников. Народное восстание надолго замедлилось;

господство Наполеона над князьями Рейнского союза утвердилось боем при Люцене, где войска их сражались весьма храбро за чужеземного властителя против соплеменных им воинов Пруссии. В главную квартиру союзных монархов приходили весьма утешительные известия о готовности германских народов и правительств принять их сторону: так, например, с баварской границы писали, что «весь баварский народ и сам наследный принц не хотят воевать за Наполеона», и проч. Но это были только пустые слова, а между тем страна по левую сторону Эльбы была совершенно во власти Наполеона². Переговоры с Австрией тоже нисколько не подвигали вперед ее присоединение к российско-прусскому союзу. 12 мая (н. ст.) прибыл в главную квартиру императора Александра австрийский дипломат граф Стадион с поручением «возобновить определительные уверения венского двора присоединиться к российско-прусскому союзу в конце текущего месяца», но в то же самое время был отправлен генерал Бубна в Дрезден, к Наполеону, с собственноручным письмом императора Франца, в котором, предлагая посредничество Австрии, он писал: «Посылаю графа Бубну к В. И. В. в важнейшую минуту для наших государств (dans le moment le plus important qui puisse s’offrir pour nos empires). Именно в это время требую совершенной доверчивости.

Я счел нужным предупредить вас, Государь брат мой, письмом от 26 апреля, что я отнесусь в самоскорейшем времени к обеим державам с требованием окончательных объяснений насчет общего примирения. Ныне отправил я графа Стадион в главную квартиру российско-прусской армии. Я счел своим долгом выждать для этого послания момент, который я давно предвидел, тот, когда первое дело успокоило страсти и рассеяло многие химеры (j’ai cru devoir attendre pour efef ctuer cet envoi le moment que depuis longtems j’ai prévu, celui où une première afaf ire aurait amorti bien des passions et dissipé beaucoup des chimères). Это время настало, и Вашему Величеству предстоит самый завидный удел – даровать после блистательного подвига спокойствие миру»³.

Расположение Саксонии к общему делу Германии было еще более ненадежно: король Фридрих-Август, обязанный Наполеону значительным расширением своих владений, считал долгом исполнять условия договоров, заключенных в качестве члена Рейнского союза. С другой стороны, в случае успеха союзников ему надлежало опасаться домогательств Пруссии, потерявшей по Тильзитскому трактату обширные области, присоединенные к Саксонии. Одна лишь Австрия, по своему вековому соперничеству с Пруссией, представляла надежную защиту Саксонии. Такова была причина, побудившая короля увлечься зыбкой политикой венского кабинета. Решаясь последовать его примеру и оставаться нейтральным в общей борьбе, король, как уже сказано, оставил свою столицу и искал убежище сперва в Плауэне, потом в Регенсбурге, и, наконец, в Праге. Часть саксонских войск сопровождала короля в его странствовании; другая, в числе от 8000 до 9000 человек, под начальством генерал-лейтенанта Тиле-мана (назначенного торгауским комендантом 14 (26) февраля), находилась в Торгау, важнейшей из саксонских крепостей. Король Фридрих-Август во всех повелениях генералу Тилеману предписывал соблюдать строжайшим образом нейтралитет и не впускать никаких войск в крепость без приказания короля, согласно с императором ^{австрийским4}. Тилеман, сделавшийся с 1806 года поклонником Наполеона, служил в войну 1809 года волонтером в рядах его войск против Австрии; но зимний поход 1812 года охладил его энтузиазм к повелителю Франции; возвратившись в Дрезден, он нередко проговаривался о свержении чужеземного ига и о самостоятельности Германии. Но Тилеман не обладал ни твердой волей, ни сильным характером Йорка. По свидетельству Штейна, «он вел себя не так, как истый сын Германии либо слепо преданный своему Государю саксонец, а был тщеславен и склонен к краснобайству; впрочем – хороший офицер»⁵. Сначала он хотел склонить к разрыву с Наполеоном короля Фридриха-Августа, извещая его во всех своих донесениях о всеобщем неудовольствии против французов. Но так как Фридрих-Август оставался непоколебим в намерении своем сохранять нейтралитет, то Тилеман, остерегавшийся нарушать его приказания, но увлекаемый собственной своей преданностью союзникам, не мог ни на что решиться и сделался игралищем важных событий, управление которыми превосходило его душевные силы. Таким образом, он то принимал у себя союзных генералов Винцингероде, Довре и Клейста, и даже последнего, как старого товарища, водил по всем укреплениям, то угощал генерала Мезона, со всеми офицерами его дивизии, и маршала Даву; то отказывал Клейсту в орудиях большого калибра, необходимых для осады Виттенберга, то сообщал союзникам план этой крепости и нагружал мортиры на суда для скорейшей отправки их к Виттенбергу, в случае присоединения короля Фридриха-Августа к российско-прусскому союзу; то отказывал союзникам в сдаче Торгау, говоря, «что он не Йорк», то ездил в Дрезден, чтобы явиться к союзным монархам. Император Александр увлек его своей обычной ласковостью. Но он уже не мог ничего сделать в пользу союзников. Его колебание поселило недоверчивость к нему во вверенных ему войсках. К тому же он встретил противодействие в своих ближайших сподвижниках, генералах Стейнделе и Заре.

15 (27) апреля саксонские офицеры, желая отпраздновать годовщину рождения генерала Тилемана, устроили для него обед. Генерал Зар, прямодушный и мужественный воин, подозревал своего начальника в намерении воспользоваться этим случаем для возбуждения офицеров против французов, и потому, отправившись поздравить его рано утром, просил его «не действовать на своих подчиненных в духе, несогласном с повелениями короля». Оскорбленный такой просьбой, Тилеман, возвысив голос, сказал: «Господин генерал! Как смеете вы это говорить мне, своему начальнику? Я обойдусь и без ваших советов». Вслед затем дело дошло до того, что Тилеман грозил Зару оковами. Такое свидание не обещало большого веселья на предстоявшем пире. И действительно, в начале обеда все были молчаливы и мрачны. Но, когда собеседники осушили несколько бокалов, Тилеман встал и громко объявил, что он предлагает три тоста. «За здоровье короля Фридриха-Августа!», – вскричал он, подняв высоко богатый кубок с бюстом короля, полученный им утром в подарок. Затем, возвысив голос, он напомнил присутствующим Германа и святое дело независимости отечества, объявил, что никогда рука его не подымется в защиту Франции, и, увещевая своих подчиненных противопоставить неприятелю в стенах Торгау вторые Фермопилы, предложил второй тост: «За благоденствие союзников, в рядах которых саксонцы вскоре будут иметь счастье сражаться против общего неприятеля!» Многие из молодых офицеров изъявляли шумно свое сочувствие словам Тилемана, но почти все старые служивые выказали неудовольствие угрюмым молчанием, а генерал Зар напрямик отвечал: «Да, господин генерал! Мы будем сражаться со всевозможной храбростью с французами против русских и пруссаков, с русскими и пруссаками против французов – как угодно будет нашему королю. Нам нет надобности в политике! Единственный наш отзыв – да здравствует король!»

На следующий день генерал Зар формально потребовал от Тилемана: во-первых, чтобы до получения приказания от короля не действовать наступательно против каких бы то ни было войск; во-вторых, оборонять крепость против всех и каждого до последней крайности; в-третьих, выжидать спокойно, на что благоугодно будет решиться королю, и, в-четвертых, не входя ни в какие несвоевременные переговоры, объявить, в случае надобности, что саксонские войска не откроют сами неприязненных действий, но и не потерпят также появления иностранных войск на расстоянии пушечного выстрела от крепости.

Не довольствуясь этим, генералы Стейндель и Зар объявили, в приказе по гарнизону, что король, на основании договора, заключенного им с австрийским правительством, повелел, чтобы не впускать никого в крепость без разрешения его совокупно с императором Австрийским.

Таким образом, генерал Тилеман, допустив своих подчиненных безнаказанно распоряжаться во вверенной ему крепости, совершенно утратил влияние на войска торгауского гарнизона⁶.

Обратимся к отступлению союзников после сражения под Люценом.

Отряд генерала Бюлова, назначенный для прикрытия Берлина, получил 21 апреля (3 мая) приказание отступить за Эльбу, к Росслау. Отряд сей имел свой особый круг действий, отдельно от прочих войск, и потому все события, к нему относящиеся, будут изложены особо.

Отряду генерала Клейста было предписано, также 21 апреля (3 мая), отступить от Вюрцена к Мюльбергу на Эльбе.

Главные же силы союзной армии выступили с поля сражения в тот же день, на рассвете. Уклоняясь от обхода с правого фланга, союзники переправились через Эльстер выше Пегау, у Острау и Драшвица, и вышли окольными путями, ввечеру, на дороги, ведущие от Пегау к Дрездену и Мейссену. Все русские войска, а равно корпус Йорка и две бригады корпуса Блюхера (Бранденбургская и Нижнесилезская), расположились на ночь у Фробурга, а Блюхер, с Верхнесилезской бригадой, резервной кавалерией и обозами, – у Борны. Милорадович, которому было поручено с его корпусом и пехотой принца Вюртембергского, всего в числе 18 000, человек прикрыть отступление армии, перешел от Цейца вправо к деревне Предель 21 апреля (3 мая) и занял позицию на правом берегу Эльстера, оставив отряд генерал-майора Юзефовича⁷ на левом берегу. В таком расположении оставался арьергард Милорадовича, пока союзная армия миновала дефилеи у Драшвица и Острау. Когда же неприятель переправился у Пегау, тогда арьергард Милорадовича отступил на позицию за местечком Люкау, где оставлена была легкая кавалерия Корфа⁸.

С первого шага обнаружились неудобства двойственного управления союзной армии. Начальник главного штаба князь Волконский сообщил начальнику штаба армии графа Витгенштейна, генералу Довре, о направлении отступления, а генерал Довре, вероятно, полагая, что уже были отданы приказания насчет состава и порядка следования колонн, не сделал, со своей стороны, никакого распоряжения по армии⁹. Чтобы избежать впредь подобных недоразумений, император Александр при отбытии своем 22 апреля (4‐го мая) в Дрезден приказал князю Волконскому написать главнокомандующему, чтобы он действовал совершенно самостоятельно. «Государь император, – писал Волконский, – полагаясь во всех случаях совершенно на благоразумные распоряжения ваши, уверен, что вы не оставите пользоваться всеми средствами для нанесения вреда неприятелю, и для того разрешает вас совершенно действовать по обстоятельствам»¹⁰. Для обеспокоивания неприятеля с тыла повелено послать несколько партизанских отрядов на его сообщения к Лейпцигу, и, сверх того, составив летучий корпус под начальством генерал-майора Ланского, устремить его через Пениг и Альтенбург к Цейцу¹¹. Император Александр, извещая Барклая-де-Толли об отступлении союзной армии после сражения при Люцене, за Эльбу, повелел ему со всеми войсками, состоявшими под его начальством, идти на соединение с главной армией, через Кроссен и Шпремберг¹².

Таковы были главные распоряжения императора Александра, между тем как противник его готовился настойчиво преследовать союзников. Гордясь победой, одержанной конскриптами, почти без кавалерии и с малочисленной артиллерией, Наполеон сказал: «Европа наконец была бы покойна, если государи и министры побывали бы на этом поле сражения. Они расстались бы с мечтой помрачить славу Франции; они видели бы, что советники их, желая раздробить Францию и унизить императора, готовят гибель своих государей»¹³.

Саксония долженствовала послужить французской армии основанием действий в войну 1813 года, и потому Наполеон дорожил союзом с Фридрихом-Августом. Несмотря на преданность французскому правительству короля Саксонского, он, находясь под влиянием Австрии, отказался присоединить к Наполеоновой армии свои войска и впустить французов в крепости Торгау и Кенигштейн. Наполеон, еще находясь в Майнце, посылал к королю, в Прагу, адъютанта своего генерала Флаго, домогаясь исполнения этих требований; затем – прибыв в Веймар, поручил владетельному герцогу написать о том же, угрожая королю, в случае неповиновения, лишением владений. Фридрих-Август, получив сию депешу 21 апреля (3 мая), медлил ответом в ожидании последствий сражения (которые тогда еще не могли быть ему известны), и подтвердил повеление, данное им генералу Тилеману, предписав ему не впускать французов в Торгау даже и в таком случае, если бы судьба оружия привела Наполеона на Эльбу¹⁴. Вслед за тем после нескольких разноречивых известий о сражении под Люценом пришло наконец 24 апреля (6 мая) в Прагу достоверное сведение о победе, одержанной французами, и прибыли к королю полковник граф Монтескью и граф Эйнзидель, требуя именем Наполеона, чтобы Фридрих-Август немедленно возвратился в Дрезден, приказал впустить французские войска в Торгау и присоединил свои войска к корпусу Рейнье. На исполнение всех этих требований дано было королю только 6 часов, по миновании которых, в случае неповиновения его, повелено объявить его лишенным престола за вероломство в качестве члена Рейнского союза. Фридрих-Август, получив это грозное послание, тотчас отправился в Дрезден и снова сделался орудием Наполеона; но повеление, данное прежде королем Тилеману, как будет объяснено впоследствии, затруднило действия французов и способствовало отступлению союзников.

По достижении Фробурга и Борны российско-прусская армия продолжала отступление двумя колоннами: правая, состоявшая из прусских корпусов Блюхера и Йорка, направилась на Кольдиц к Мейссену, а левая, из всех русских войск, на Рохлиц, к Дрездену. Обозы и парки двигались через Хемниц и Фрейберг также к Дрездену. Арьергард Милорадовича отошел сперва к Фробургу, а потом 22 апреля (4 мая) к Рохлицу. Наполеон, получив сведение о разделении союзных сил и полагая, что пруссаки станут отступать к Берлину, а русские через Лузацию к Одеру, решился преследовать союзников по обоим направлениям: корпус Лористона, двинувшийся на Цвенкау, должен был повернуть вслед за отрядом Клейста, на Вюрцен, к Мюльбергу; корпус Нея, усиленный вновь сформированной дивизией Дюрютта, получил приказание идти через Лейпциг к Торгау для занятия сей крепости и для соединения с саксонцами, после чего маршалу Нею надлежало направиться к Берлину, с корпусами: своим; 2‐м Виктора, шедшим от Магдебурга; 7‐м генерала Рейнье, составленным из торгауского гарнизона и дивизии Дюрютта, и 2‐м кавалерийским генерала Себастиани, двигавшимся с нижней Эльбы. (Впоследствии 5‐й корпус Лористона был послан туда же.) Сам же Наполеон, с корпусами: 11‐м Макдональда, составлявшим авангард, 6‐м Мармона, 4‐м Бертрана, 12‐м Удино и гвардией, направился к Дрездену¹⁵. 21 апреля (3 мая), утром, французская армия переправилась через Эльстер в нескольких пунктах, на пространстве от Пегау до Цейца¹⁶, и двинулась к переправам на Мульде у Кольдица и Рохлица: к первому из сих пунктов шел вице-король, с корпусом Макдональда, и за ним на некотором расстоянии следовали Мармон и гвардия; а к последнему корпус Бертрана; корпус же Удино двинулся на Альтенбург. В то самое время, когда корпус Лористона только лишь выступил из Лейпцига, казаки отряда Клейста, стоявшие на форпостах у селения Паунсдорфа, неожиданно ворвались в город, преследовали французов по дорогам в Линденау и Цвенкау и захватили много пленных¹⁷.

Утром 23 апреля (5 мая) подполковник Штейнмец со своей бригадой, составлявшей арьергард прусской колонны, перейдя через Мульду в Кольдице, уничтожил за собой мост; но, так как в это время пришло известие, что русские еще не успели переправиться у Рохлица, то бригаде Штейнмеца было приказано занять позицию у Кольдица, на правой стороне Мульды, и удерживаться по возможности долее, чтобы дать время русскому арьергарду Милорадовича перейти через реку и разрушить мост у Рохлица. С этой целью прусские войска расположились на правом берегу Мульды. Вице-король, в 9 часов утра, подойдя к Кольдицу, открыл канонаду и развернул дивизию Шарпантье против местечка. Между тем, несколько ниже был отыскан брод, пользуясь коим, вице-король, с дивизией Жерара и с состоявшей при ней артиллерией, перешел через реку, двинулся мимо позиции Штейнмеца и расположился на высотах, господствующих над большой дорогой, по которой надлежало отступать прусским войскам. Часть бригады Штейнмеца успела отойти к Леснигу; другая же была отброшена к Герсдорфу, близ Гарты (Harta), и подвергалась опасности быть подавленной превосходными в числе неприятельскими силами. Вице-король надеялся быстрым движением к Вальдгейму отрезать отступление русскому арьергарду. Между тем Милорадович получил от генерал-квартирмейстера армии барона Дибича известие о расположении генерал-адъютанта графа Сен-При, со 2‐й гренадерской дивизией, у Герсдорфа, где приказано было оставаться ему до прибытия арьергарда к Вальд-гейму. Генерал Милорадович, тогда уже успев переправиться у Рохлица и заметив по направлению выстрелов, что неприятель обошел Штейнмеца и двигался к Вальдгейму, послал на усиление графа Сен-При часть своих войск под командой начальника штаба арьергарда, полковника Сипягина, за которой последовал сам с остальными полками.

В ожидании сих подкреплений граф Сен-При, как только примкнула к нему часть бригады Штейнмеца, отступившая к Герсдорфу, расположил свои войска следующим образом: деревня Герсдорф была занята Малороссийским и Сибирским полками, поддержанными Фанагорийским полком; остальные же три гренадерских полка, прусская пехота и лейб-уланский полк¹⁸ стали в резерве. В кустарнике перед фронтом и в лесу по левую сторону селения были рассыпаны стрелки; правее селения и левее леса расположилась прусская кавалерия. В 3 с половиной часа пополудни неприятель открыл огонь из 20 орудий и повел 6 колоннами атаку на деревню Герсдорф. Русская артиллерия действовала весьма удачно; гренадеры два раза ходили в штыки, но не могли удержаться против несравненно превосходнейших сил; в то же время французы, отбросив прусскую кавалерию, стоявшую на левом фланге отряда, заняли лес, что заставило Сен-При отступить за селение Гарту, под прикрытием отряда генерал-майора Лисаневича¹⁹, высланного Милорадовичем, для угрожения неприятелю обходом с правого фланга. Здесь войска Сен-При, снова устроившись, остановили неприятеля. Батарейная рота полковника Нилуса и 6‐я конная рота полковника Захаржевского заставили замолчать французскую артиллерию, а 11‐й егерский полк, посланный в лес, выбил оттуда неприятельских стрелков и прикрыл отступление Лисаневича. Но вслед за тем вице-король возобновил нападение свежими силами дивизий Шарпантье и Жерара на левое крыло графа Сен-При: 11‐й егерский полк был вытеснен из леса, и французские стрелки, действуя оттуда, заставили батарею Нилуса податься назад. В эту решительную минуту подоспел Милорадович с остальными войсками арьергарда; генерал-майор Карпенко, со своей бригадой²⁰, подкрепив 11‐й егерский полк, снова занял лес, а главные силы арьергарда, построившись в четыре сильные колонны, двинулись вперед и остановили неприятеля у Гарты. Сен-При отступил к Эцдорфу и присоединился к армии, Милорадович с арьергардом отошел к Рейхенбаху²¹, оставив отряд у Вальдгейма, а бригада Штейнмеца отступила к Дебельну. Вице-король остановился у Гарты, 4‐й корпус Бертрана – у Рохлица, а прочие войска главных сил Наполеона – у Кольдица и Альтенбурга. Урон русских войск в деле при Гарте состоял в 107 убитых и 230 раненых. Французы, по собственному их показанию, потеряли 600 человек²².

На следующий день, 24 апреля (6 мая), вице-король, обратившись вправо, на Вальдгейм, против Милорадовича, заставил его отступить к Эцдорфу (близ Рос-вейна). Принц Евгений Вюртембергский, присоединившись со своим 2‐м корпусом к войскам Милорадовича, на рассвете, принял начальство над его арьергардом, составленным из 2‐го корпуса, 22‐й пехотной дивизии генерал-майора Турчанинова, егерской бригады генерал-майора Карпенка и 2‐го кавалерийского корпуса Корфа, которым, за болезнью его, командовал генерал-майор Мелиссино²³. После незначительного дела при Эцдорфе принц Вюртембергский отступил к Носсену, а главные силы Милорадовича – к Дейчен-Боре. Урон русских войск в сей день вообще простирался до 85 человек. 25 апреля (7 мая) Милорадович, имея в виду удерживать неприятеля шаг за шагом, чтобы дать время армии перейти у Дрездена на правую сторону Эльбы, разделил все свои войска на несколько эшелонов, расставленных, один за другим, по дороге от Носсена до Лимбаха, на протяжении полуперехода. Вице-король, с корпусом Макдональда, атаковал в половине 9 часа утра подполковника Вольфа, занимавшего с передним эшелоном Носсен. Храбрый Вольф оборонял вверенный ему пост до 10 часов и отступил не прежде, как получив приказание отойти к Нидер-Эйле. Тогда вице-король, перейдя через речку выше позиции, занятой вторым эшелоном Милорадовича, атаковал стремительно Карпенка в Нидер-Эйле и Мелиссино, стоявшего правее егерей с частью 2‐го кавалерийского корпуса. И здесь русские войска были выведены из боя только тогда, когда сам Милорадович, расположив у Дейчен-Боры сильные батареи, приказал генералам Карпенку и Мелиссино отойти назад. На этом пункте завязалась сильнейшая канонада. Милорадович, среди тысячи смертей, с обычным ему хладнокровием, заботясь о сохранении своих войск, оставил для прикрытия артиллерии только 4‐й и 20‐й егерские полки, а все прочие отослал к Лимбаху. Храбрые егери, обреченные на гибель в защиту отступавшей армии, продолжали оборонять, в течение нескольких часов, занятый ими лес позади Дейчен-боры. К вечеру Милорадович отвел вверенные ему войска к Вильсдруфу, а вице-король остановился у Лимбаха, успев во весь день подвинуться вперед только на 12 верст. Урон наш в этот день не превосходил 100 человек, а неприятель потерял одними пленными 136 человек²⁴.

В продолжение времени этих арьергардных дел главные силы союзников отступили к Эльбе: 23 апреля (5 мая) русские войска отошли к Носсену, а прусские – к Дебельну; 24 апреля (6 мая) русские – к Вильсдруфу, а прусские – к Мейссену; 25 апреля (7 мая) союзники переправились через Эльбу, между тем как Милорадович, отступив к Дрездену, занял войсками арьергарда предместья и укрепления, прикрывавшие два моста, устроенные русскими инженерами, – один на судах выше и другой на плотах ниже города. Здесь присоединились к арьергарду летучий отряд генерала Эмануэля и отряд генерал-лейтенанта Горчакова, прибывший отдельно от армии с реки Эльстера²⁵.

По отступлении войск Милорадовича на правую сторону Эльбы были зажжены мосты, выше и ниже города, и временная деревянная арка каменного моста в самом городе. Мост на судах по левую сторону города по ошибке был зажжен прежде, нежели отступил батальон Шлиссельбургского пехотного полка, находившийся в тет-де-поне. Командир этого полка, подполковник Ререн, видя несравненно превосходные силы неприятеля, подходившие к занимаемому им мостовому прикрытию, и получив еще прежде приказание отступить на правую сторону реки, устремился на пылающий мост ; но, так как в это время канаты уже были отрублены и горевшие суда плыли по течению реки, то Ререн, со всеми своими людьми, бросился в воду и успел достигнуть правого берега и присоединиться к арьергарду, где его уже считали погибшим²⁶.