Текст книги "История войны 1813 года за независимость Германии"

Глава XVII
Перемирие

Перемирие, прервавшее на время военные действия в 1813 году, не могло повести к заключению мира между воевавшими державами. Причиной тому была невозможность согласить виды противных сторон. Наполеон, одолженный господством своим над Францией и Европой военным успехам, не мог пожертвовать плодами их, не утратив своего нравственного влияния, что неминуемо подготовило бы падение его владычества; хотя победы его были куплены дорогой ценой и заставляли французов желать мира, однако же невыгодный мир не удовлетворил бы ожиданий славолюбивой нации. С другой стороны, надлежало вознаградить озлобленную Европу за все потери и оскорбления, понесенные в продолжение многих лет – и народами, и правителями их. До этого времени их усилия сбросить тяготевшее над ними чужеземное иго оставались напрасны по собственной вине их; во всех коалициях против Франции недоставало единодушия: Пруссия смотрела хладнокровно на невзгоды Австрии, которая, со своей стороны, допускала совершенное угнетение единоплеменных своих соседей; Англия, возбуждая континентальные державы к ополчению против общего врага, отказывала им в субсидиях, единственной помощи, в которой нуждались ее союзники, богатые более людьми и железом, нежели золотом. Но уже наставал предел терпению Европы: правительства готовились соединиться между собой на общую защиту, а народы – дружно поддерживать их усилия. Еще общий союз не был скреплен договорами, но необходимость его была очевидна для каждого.

Наполеон, при всей своей гениальности, не постигнув современного положения дел, полагал, что европейские державы и в эту великую эпоху будут руководиться малодушными побуждениями, расторгавшими прежние коалиции. Под влиянием такого ошибочного убеждения он еще до перемирия покушался два раза предупредить союз между великими континентальными державами. С этой целью Наполеон, в апреле 1813 года, предложил австрийскому правительству уступку Силезии, а незадолго до сражения при Бауцене хотел послать, как уже было сказано, к императору Александру I Коленкура с предложением мира на таких условиях, которые, будучи довольно выгодны для России, предавали Германию в жертву честолюбию завоевателя. Наполеон желал: распространить Рейнский союз до Одера, увеличив королевство Вестфальское; отдать Пруссии, взамен областей, лежащих между Эльбой и Одером, герцогство Варшавское с Данцигом. Таким образом, Пруссия сделалась бы славянским государством, Польша окончательно потеряла бы свою самостоятельность, наконец, господство над Европой разделилось бы между Россией и Францией, разобщенными значительным пространством¹. Мы уже видели, что император Александр, имея в виду не частные выгоды своей империи, а восстановление общего мира на прочном основании, не изъявил согласия на прибытие Коленкура в главную квартиру союзной армии.

В продолжение перемирия были ведены весьма важные переговоры. Английское министерство, отклонив сделанное ему предложение – заключить союз с венским двором, по недоверию к двусмысленным отношениям его к Наполеону, считало необходимым соединиться с Россией и Пруссией против общего врага. 2 (14) и 3 (15) июня уполномоченные великобританского правительства лорд Каткарт и сэр Карл Стюарт подписали два трактата о субсидиях: по условиям первого Англия обязалась уплатить Пруссии, в остальные 6 месяцев 1813 года, 666 666 фунтов стерлингов (4 миллионов рублей серебром) на содержание 80 000 человек. Особенными секретными условиями трактата король Великобритании принял на себя обязательство в случае успеха союзных армий содействовать увеличению Пруссии, по крайней мере, в таком объеме, в каком она находилась до 1806 года; а король Прусский обещал уступить в пользу Ганновера епископство Гильдесгеймское с народонаселением в 300 000 душ². На следующий день был подписан другой трактат, на основании которого постановлено, во-первых, чтобы Англия уплатила русскому правительству, по 1 января 1814 года, 1 333 334 фунта стерлингов (8 миллионов рублей серебром) на содержание 160 000 человек и приняла на себя издержки по снабжению продовольствием русского флота, находившегося в великобританских гаванях, на сумму до 500 000 фунтов стерлингов (3 миллионов рублей серебром); во-вторых, условлено выпустить на 5 миллионов фунтов стерлингов (30 миллионов рублей серебром) ассигнаций под названием федеративных денег, гарантированных Англией, Россией и Пруссией; две трети этой суммы предоставлены в распоряжение России, а остальная треть – Пруссии. Уплату сих денег к 1 июля 1815 года либо через 6 месяцев по заключении общего мира, приняли на себя: Англия в половине всей суммы, Россия – в одной трети и Пруссия – в одной шестой³.

Важнейшим из всех событий, последовавших в течение перемирия, было присоединение Австрии к коалиции против Наполеона.

Еще до переправы через Березину, положившей предел существованию «Великой армии», австрийское правительство втайне склонялось на сторону, враждебную Франции. Из последующей дипломатической переписки оказывается, что император Франц советовал тогда королю Прусскому «не останавливать благородного увлечения, побудившего Пруссию приготовить средства к содействию усилиям российского императора на защиту независимости Европы»⁴. Уничтожение «Великой армии» нанесло окончательный удар вынужденному союзу Австрии с Наполеоном, и это выказалось в конце 1812 года из двусмысленных действий Шварценберга, которые можно объяснить не иначе, как предположив, что ему были даны секретные инструкции на случай разгрома наполеоновых полчищ, либо что он был посвящен в тайны австрийской политики, уже принявшей тогда новое направление. Многие из лиц императорского дома, вся аристократия и вообще народ сочувствовали России и Пруссии, но император Франц не решался вооружиться против своего зятя; причинами его колебания были опасение могущества Наполеона и неудовлетворительное состояние вооруженных сил и финансов Австрии; к тому же союзный трактат, заключенный в 1812 году, и родственная связь с Наполеоном препятствовали австрийскому императору изменить вдруг политическую систему, принятую венским кабинетом. Ни народное право, ни общественное мнение не позволяли ему воспользоваться бедствием, постигшим французскую армию в России. Все эти обстоятельства заставили его принять выжидательное положение, и даже, по всей вероятности, Австрия осталась бы на стороне Наполеона, если бы он сделал вовремя некоторые уступки в ее пользу.

Положение венского кабинета было весьма затруднительно: присоединение его к одной какой-либо из враждующих сторон могло иметь решительные последствия только в таком случае, если бы Австрия имела время и средства сформировать сильную армию. Надлежало усыпить бдительность Наполеона; это было нелегко, но ловкость Меттерниха и обманчивое простодушие императора Франца достигли желанной цели. Наполеон, справедливо не доверяя австрийскому правительству, несмотря на это, совершенно полагался на дружбу своего тестя и не подозревал, что его виды согласовались с политикой Меттерниха.

В начале 1813 года венский кабинет всевозможно старался уверить Наполеона, что союзный договор, заключенный за 9 месяцев перед этим, оставался обязательным для обеих сторон. Затем, приступив к формированию армии, австрийцы начали поговаривать о посредничестве. По мере успеха вооружений зашла речь о вооруженном посредничестве. На конгрессе в Праге Австрия берет на себя роль решить спор между воюющими державами, и, наконец, явно восстает против Наполеона.

В то время, когда император Франц советовал королю Фридриху-Вильгельму «не останавливать благородного увлечения своего народа», Меттерних писал в Париж: «Ничего не может быть бедственнее и противнее личному убеждению Е. В. императора австрийского, как разрыв священных связей между Государями и народами, разъединяющий – как в Пруссии – монарха от его подданных». В ответе императора Франца на письмо Наполеона из Дрездена находим: «Никогда не откажусь я от союза с Францией и всегда буду заботиться о династии наполеоновой, как о своей собственной»⁵. Незадолго перед тем был послан в Париж князь Шварценберг «для получения приказаний в качестве командира австрийского корпуса, состоявшего при французской армии»⁶. Гораздо труднее было держать в заблуждении французского посланника в Вене, графа Отто; но и это удалось Меттерниху. Из донесений Отто к министру иностранных дел Маре оказывается, что, несмотря на враждебность к французам общественного мнения, он был убежден в непоколебимой преданности Наполеону австрийского правительства. «Г-н Меттерних, в продолжение получаса, говорил с сердечной откровенностью о намерениях Австрии и о совершенной своей преданности нашему делу», – пишет граф Отто в одном из своих отзывов к министру⁷. Получив известие из Берлина об отложении корпуса Йорка, Меттерних пригласил к себе французского посла. «Вот доказательство того, что я так часто говорил вам о греческой верности (Groeca fides) русских», – сказал он ему. Затем, упомянув о намерении своем – послать надежного дипломатического чиновника в Вильну для выведания о намерениях императора Александра, – Меттерних продолжал: «Мы имеем понятие о ваших необъятных средствах; мы знаем, что вы сделали и что можете сделать. Кроме 7 миллионов фунтов стерлингов, данных России английским правительством, оно предлагало нам 10 000 000. Но мы отклонили с презрением это предложение, несмотря на чрезвычайное расстройство наших финансов»⁸. Двуличие и скрытность Меттерниха простирались до того, что ни французский резидент, ни граф Штакельберг, посланный русским правительством в Вену, не могли разгадать его намерений. Когда Штакельберг, исчислив успехи, одержанные русскими, сказал, что «император Александр, отразив нашествие французов, предполагал содействовать прочим державам, и в особенности Австрии, к возвращению потерянных владений», Меттерних отвечал: «Система, принятая нашим государем, неизменна: он не ищет приобретений, купленных дорогой ценой, а имеет в виду только сохранение мира и предлагает вам тому содействовать. Мы имели случай изведать виды Франции и нашли их соответствующими нашей цели. Мы не жалуемся на наши потери и полагаем, что другие державы не имеют никакого права заботиться о них более нас самих». Изумленный умеренностью австрийского дипломата, граф Штакельберг объявил ему, что русское правительство совершенно готово к открытию переговоров о мире. «Русский вопрос решен, – сказал он. – Остается устроить общие дела Европы». Меттерних, недовольный таким ответом и вовсе не желавший, чтобы воюющие державы помирились без участия Австрии, перервал речь графа Штакель-берга, заметив, что венский кабинет вовсе не предполагал вести переговоры, а желал только знать – согласится ли на ведение их Россия⁹.

Следствием этого совещания была поездка Лебцельтерна в главную квартиру императора Александра. Хитрый Меттерних умел выставить в глазах Отто это поручение в самом благоприятном виде. По словам его, «Лебцельтерну было приказано только говорить о мире и ограничиться намеком, что, в случае продолжения войны, русские могут понести неудачи и заключить мир на менее выгодных условиях, нежели в настоящее время… Доселе война не была австрийской. Ежели она сделается такой впоследствии, то мы выставим против русских не 30 000 человек, а все силы монархии»¹⁰. Пользуясь предлогом обеспечения собственных границ, Австрия комплектовала свою армию, что, по уверению Меттерниха, имело единственной целью ускорение мира¹¹.

С первых месяцев 1813 года австрийское правительство находилось в постоянных сношениях с неприятелями Наполеона. Как только русские войска вступили в Восточную Пруссию, то Меттерних всевозможно убеждал графа Витгенштейна двинуться быстро к Одеру и Эльбе, обещая содействие Австрии¹². Барон Вессенберг был послан тайно из Вены, через Данию, в Лондон, для переговоров с английским правительством, совершенно в ином духе, нежели выказывалось это поручение Наполеону; а Лебцель-терн отправился 2 (14) марта в Калиш, где тогда находилась главная квартира союзных государей, со словесными уверениями о готовности Австрии приступить к коалиции: таким образом, венский кабинет, не стесняясь определительными обязательствами, имел возможность выиграть время. Выше уже объяснено, что австрийский вспомогательный корпус, по отбытии князя Шварценберга состоявший под начальством барона Фримона, двинулся из Варшавского герцогства в Галицию, на основании конвенции, заключенной Лебцельтерном в Калише. По отступлении австрийцев в сию область они вошли в соглашение с русскими насчет перемирия; все это было сообщено королю Прусскому, оставаясь тайной для французского правительства. Венская аристократия, удаляя от себя по возможности бывшего республиканца графа Отто, скрывала от него истину, но Наполеон, со свойственной ему проницательностью, разгадал, что многое оставалось неизвестным его посланнику, и что личные свойства его, человека незнатного происхождения (homme nouveau), откровенного и прямодушного, мешали успеху данного ему поручения. Следствием этого была смена французского резидента. Занявший его место дивизионный генерал граф Нарбонн, потомок фамилии, восходившей до XI столетия, коротко знакомый со многими из лиц высшего круга в Вене, справедливо мог считаться представителем старинного дворянства Франции. Венская аристократия встретила его как поборника консервативных идей, долженствовавшего быть ненавистником революции и исчадия ее – наполеоновой империи; но такое мнение оказалось совершенно ложным. Нарбонн, любя свое отечество более, нежели падшую династию Бурбонов, видел в Наполеоне основателя могущества и славы Франции, и, будучи совершенно ему предан, воспользовался доверчивостью венских вельмож; от него не скрылось враждебное направление Австрии против Франции.

Между тем, в Пруссии последовали весьма важные события: отложение корпуса Йорка, самостоятельное восстание Восточной Пруссии, без всякого участия и даже без ведома правительства, вызов граждан к общему вооружению, – обнаружили силу народного элемента, более ужасного для Австрии, нежели преобладание Наполеона. Воззвание князя Кутузова от 13 (25) марта, из Калиша, показывало намерения союзников – вовлечь всю Германию в предпринятую ими борьбу и воздвигнуть вновь Германский союз с содействием народа. Владетельные князья, упорствующие в преданности врагу общему, долженствовали потерять свои земли. Все это до такой степени устрашило австрийских аристократов, что они готовы были опять склониться на сторону Франции. Патриотические усилия жителей Пруссии превратились, под пером Меттерниха и агентов его, в якобинские попытки, расторгавшие священную связь между государями и подданными их¹³. Штейн, Блюхер, Йорк, мужи, заслужившие уважение современников и потомства, считались якобинцами! В то время, когда северные германцы на полях сражений при Люцене и Бауцене умирали смертью храбрых, их увлечение осмеивалось, с разрешения цензуры, во всех венских театрах¹⁴. Но народ не сочувствовал этим постыдным внушениям, и потому австрийское правительство, опасаясь быть в совершенном разладе со своими подданными и не ожидая от Наполеона никаких уступок, продолжало свои сношения с обеими воюющими сторонами. По мере успеха вооружений Австрии изменялся тон ее дипломатии.

Князь Шварценберг, прибыв в Париж 1 (13) апреля и получив на следующий день аудиенцию Наполеона, накануне отбытия его в армию, был принят в качестве командира австрийского контингента. «Я уезжаю, – сказал Наполеон, – и пошлю через неделю приказание генералу Фримону возобновить действия. В первых числах мая я буду сам с 300 000 человек на правой стороне Эльбы. Австрия могла бы усилить армию в Галиции [Краковскую армию] (armée de Cracovie) до 150 000 человек, собрав 30– или 40-тысячный корпус в Богемии, и мы сделали бы общее наступление против русских. Действуя таким образом, мы успокоили бы Европу». Шварценберг отвечал, что, без всякого сомнения, генерал Фримон исполнит приказание, полученное от начальника штаба французской армии. Но через несколько дней, 10 (22) апреля, он прислал французскому министру иностранных дел ноту, в которой объявил, что для достижения мира его правительству не оставалось ничего более, как вооруженное посредничество, и что приближение действий к пределам империи не позволяет его государю, в случае продолжения войны, ограничить свое участие вспомогательным корпусом. А потому условия трактата 14 марта 1812 года неприменимы к настоящему положению дел, но дружественные отношения Австрии к французскому правительству остаются неизменны¹⁵. Когда же граф Нарбонн прислал Меттерниху ноту, в которой требовал, чтобы во исполнение трактата 1812 года австрийский вспомогательный корпус оставался в распоряжении императора французов¹⁶, Меттерних, объяснив несвоевременность участия Австрии в войне в качестве вспомогательной державы, заметил, что развитие вооруженных сил ее совершенно согласно с видами французского правительства, изъявленными самим графом Нарбонном 7 апреля¹⁷.

Таким образом, австрийское правительство поставило себя в положение самостоятельное, независимое от Франции. Не довольствуясь тем, Меттерних старался выказать германским дворам вооруженное посредничество Австрии в виде великодушного подвига, предпринятого в защиту общего отечества, и успел достигнуть своей цели в отношении к королю саксонскому. Отступление французской армии заставило Фридриха-Августа (как уже было объяснено) искать убежище сперва в Плауэне, а потом в Регенсбурге. Там утвердил он конвенцию, подписанную в Вене 27 марта (8 апреля), на основании которой условлено, чтобы отряды Габленца и князя Понятовского, очистив Варшавское герцогство, прошли через Галицию, Моравию и Богемию, и чтобы все офицеры, унтер-офицеры и чиновники, состоящие при сих войсках, сохранили свое оружие; огнестрельное же оружие рядовых, со вступления их в пределы австрийских владений до выхода оттуда, долженствовало следовать на повозках за войсками. Наполеон был чрезвычайно недоволен этим условием, и в особенности тем, что французскому батальону, состоявшему при корпусе Шварценберга, надлежало пройти также без оружия через австрийские владения¹⁸. На основании другой конвенции король Фридрих-Август обязался не впускать войск никакой из воюющих держав в Торгау и Кенигштейн (единственные крепости, занятые саксонскими гарнизонами) без согласия австрийского императора. Вслед за тем король Саксонский с находившимися при нем гвардейскими гренадерами и кирасирской бригадой отправился в Прагу, что ставило его в совершенную зависимость от Австрии. Когда же Наполеон, после сражения при Люцене, заняв Дрезден, заставил короля возвратиться туда, Фридрих-Август передал ему всю свою переписку с венским кабинетом, не оставлявшую сомнения в двуличии австрийского правительства; а перехваченные депеши русского посланника в Вене, графа Штакельберга, к графу Нессельроде еще более убедили Наполеона, что надежды его на благорасположение императора Франца были напрасны¹⁹.

Следствием того было совершенное охлаждение Наполеона к Австрии: в депеше герцога Виченцского к графу Нарбонну, им продиктованной, находим: «Венский кабинет заблуждается. Г-н Меттерних напрасно считает интригу политикой, потому что политика ведет к определенной цели, а интрига вовлекает в противоречащие действия, не имеющие постоянной цели. Такими кажутся Его Величеству поступки венского кабинета. Он хитрит, и все его происки обращаются во вред ему самому, между тем как действуя прямо и соображая свои требования с собственными силами и средствами, он достиг бы исполнения своих видов. И без особенной предусмотрительности легко постигнуть, что эти пронырства надоедят столько же императору Александру, сколько императору Наполеону, и могут побудить сих государей к прямому соглашению между собой»²⁰. В другой депеше к графу Нарбонну Наполеон требует, чтобы он домогался присоединения к французской армии корпуса Понятовского и батальона, состоявшего при австрийских войсках. «Французскому батальону приказано прибыть в Цитау, – пишет Коленкур. – Для императора лучше, чтобы он сражался против австрийцев и был ими захвачен в плен, нежели видеть его блуждающим». Затем Наполеон исчисляет свои вооруженные силы, упоминает снова о двусмысленных сношениях Меттерниха с неприятелями Франции и говорит о желании своем сохранить дружественные сношения с австрийским Домом, если только это не сделается невозможным. В случае же разрыва Наполеон угрожал соглашением с русским правительством. «Миссия в русскую Главную квартиру разделит мир на две части», – писал герцог Виченцский Нарбонну²¹.

Последствия сражения при Люцене оказали влияние на политику венского кабинета. 14 (26) апреля, когда еще невозможно было предвидеть их, Шварценберг объявил в Париже министру Маре, что его государь уведомит вскоре императора Наполеона о решительной мере, которую он намерен принять для побуждения союзных держав к окончательному объяснению их намерений. В письме же к Наполеону, доставленном ему 4 (16) мая графом Бубной, император Франц уведомил своего зятя об отправке графа Стадиона в главную квартиру российско-прусской армии. «Для этого, – писал император Франц, – я выждал давно уже мной предвиденную минуту, когда первое сражение умерит многие увлечения и рассеет многие несбыточные мечты. Настало тому время, и Вашему Величеству предлежит завидный удел даровать в заключение блистательных действий спокойствие миру… Ежели признаете за благо поддержать мои усилия умеренностью, которая прославит вас и упрочит счастливейшую будущность В[ашему] И[мператорскому] Величеству, утвердив на непоколебимом основании вашу династию, столь тесно связанную с моей, я сочту себя благополучным, приняв участие в таком полезном деле»²². Несмотря на родственный тон этого письма, Наполеон был недоволен выбором графа Стадиона, отъявленного его неприятеля, для переговоров с враждебными ему государями. Не менее того счел он для себя оскорбительным намек о необходимости упрочить господство своей династии. В ответе императору Францу он, изъявляя чувства преданности своему тестю, выказывал обычную непреклонность. «Полагаясь совершенно на Ваше Величество в деле моей чести, которую ценю выше владычества, выше жизни, я твердо решился со всеми великодушными людьми Франции скорее умереть с оружием в руках, нежели принять унизительные условия»²³, – так писал он, справедливо сомневаясь в благорасположении Австрии; но, чем менее он полагался на содействие императора Франца его видам, тем более ему следовало быть уступчивым и удовлетворить требованиям венского кабинета, которые тогда, после одержанной им победы, не могли быть велики. Наполеон, вместо того, решаясь внезапно изменить свою политику, покушался войти в прямые сношения с императором Александром. Но герцог Виченцский, которому были поручены сии переговоры, не успел даже получить дозволение явиться в главную квартиру союзной армии. Впрочем, самые основания мира, начертанные Наполеоном, были таковы, что русский монарх, приняв их, явно нарушил бы обязательства, им принятые в отношении Пруссии, Швеции, Англии и Австрии²⁴. Предположенное Наполеоном размежевание Европы далеко не удовлетворяло видам России и Пруссии. 4 (16) мая граф Стадион получил от союзных дворов ноту, заключавшую в себе следующие условия.

1. Уничтожение Варшавского герцогства и раздел его между Россией, Австрией и Пруссией, без вмешательства Франции.

2. Расширение Пруссии, вследствие сего раздела и уступки Данцига с округом; очищение всех крепостей Пруссии и Варшавского герцогства, занятых французскими войсками.

3. Возвращение Австрии иллирийских провинций.

4. Освобождение ганзеатических городов, или, по крайней мере, Гамбурга и Любека с их округами, и уступка всех земель, входящих в 32‐й военный округ французской империи.

5. Расторжение Рейнского союза.

6. Восстановление Пруссии, по возможности, в тех пределах, которые она имела до 1806 года²⁵.

Наполеон, по всей вероятности, желая устранить невыгодное влияние своей напрасной попытки сближения с Россией, и выказать своим подданным наклонность к миру, объявил, что он предлагал созвать в Праге конгресс из уполномоченных: с одной стороны – Франции, Северо-Американских Штатов, Дании, Испании и всех союзных с ним владетелей, а с другой – Англии, России, Пруссии и Кадикского правления. (Швеция была пропущена с умыслом.) Вместе с тем обнародовано, что при открытии переговоров последует перемирие для избежания напрасного кровопролития²⁶.

Победа Наполеона при Бауцене усилила желание венского кабинета прекратить мирным путем недоразумения с Францией. Едва лишь Наполеон успел возвратиться в Дрезден 29 мая (10 июня), как прибывший к нему опять граф Бубна подал герцогу Бассано (Маре) ноту, в которой, объявляя о принятии посредничества Австрии российским и прусским дворами, предложил довести предположенные ими основания мирного трактата до сведения императора французов; вместе с тем было изъявлено желание австрийского правительства знать также условия, которые будут предложены со стороны Франции. Венский двор, предлагая свое содействие, намеревался, для ускорения дела, ограничиться мирным трактатом между континентальными державами, долженствовавшим облегчить либо приготовить водворение общего спокойствия в Европе²⁷. Наполеон видел неизбежность посредничества Австрии, но гордость его не могла снести мысли поставить себя в зависимость от государства, которому четыре раза он предписывал условия мира. Вместо прямого ответа на австрийскую ноту Наполеон приказал спросить – существует ли еще трактат 2 (14) марта 1812 года? Это повело к переписке между министрами иностранных дел, Маре и Меттернихом, нисколько не подвигавшей их к желанной цели²⁸. Прибытие Меттерниха 15 (27) июня в Дрезден также не ускорило дела, несмотря на уступчивость австрийского правительства, дозволившего корпусу Понятовского пройти через Моравию и Богемию на соединение с французской армией. Стоило Наполеону сколько-нибудь удовлетворить требованиям Австрии, и она, по всей вероятности, не приняла бы участия в борьбе, долженствовавшей решить участь Германии. Но Наполеон, вместо того чтобы действовать на основании хладнокровного расчета, увлекся властолюбием и упустил благоприятный случай расторгнуть грозную коалицию. Для австрийского правительства, имевшего весьма верные сведения обо всем происходившем на театре войны, не могло быть тайной, что, хотя Наполеон и одержал победы при Люцене и Бауцене, однако же не успел воспользоваться своими успехами. Судьба войны, участь Германии по-прежнему оставались в неизвестности; от Австрии зависело решить их своим присоединением к одной из воюющих сторон, и она должна была это сделать, потому что, оставаясь нейтральной, она не воспользовалась бы выгодами своего положения. Так как от Наполеона нельзя было ожидать никаких уступок, то австрийское правительство наконец склонилось на сторону России и Пруссии, которые гласно объявляли о принятом ими намерении – вознаградить потери германских владетелей, неприязненных Франции.

Несколько дней спустя по заключении перемирия 31 мая (12 июня) император Франц, со всем своим двором и высшими государственными сановниками, прибыл в замок Гичин, наследственное обиталище знаменитого Валленштейна в Богемии; целью поездки туда австрийского императора было сближение с театром войны и предстоявших переговоров. В числе главных лиц, при нем состоявших, находились граф Меттерних и известный публицист Генц. 8 (20) июня союзные государи имели свидание с императором Францем в Йозефштадте²⁹. Следствием этого было секретное соглашение Австрии объявить по истечении перемирия войну Франции, если Наполеон до того времени не примет следующих условий: во-первых, предоставление Варшавского герцогства в распоряжение союзных держав; во-вторых, увеличение Пруссии вследствие раздела Варшавского герцогства и уступки Данцига с его округом; очищение всех крепостей в прусских владениях и в Варшавском герцогстве, занятых французскими войсками; в-третьих, возвращение Австрии иллирийских провинций; в-четвертых, отречение Наполеона от ганзеатических городов и вообще от прибрежья северной Германии³⁰.

Таким образом, сблизившись с Россией и Пруссией, австрийское правительство желало знать, на какие уступки согласится Наполеон для избежания войны. С этой целью Меттерних отправился в Дрезден. Наполеон тогда был чрезвычайно озлоблен против венского кабинета. Это обнаруживается из его инструкций Коленкуру. «Россия, – писал он, – имеет полное право на выгодные условия мира. Она их купила двумя суровыми походами, опустошением своих областей, потерей столицы. Австрия, напротив того, не заслуживает ничего. Ничто не огорчило бы меня так, как если бы Австрия, в награду за свое вероломство, получила выгоды и славу восстановления мира в Европе»³¹. Переписка, возникшая между министрами иностранных дел обеих держав, еще более усилила неудовольствие Наполеона. Уклоняясь от обязательств, принятых на себя австрийским правительством по договору 1812 года, Меттерних поставил на вид, что «посредничество может быть действительно только тогда, когда принявшая его на себя держава совершенно независима»³². Одновременно с этой нотой, поданной герцогу Бассано, граф Меттерних испрашивал у императора французов аудиенцию для вручения ему письма своего государя. Наполеон, приняв Меттерниха 16 (28) июня, встретил его словами: «Итак, вы здесь, Меттерних! В добрый час, но почему вы прибыли так поздно? Мы уже потеряли целый месяц… Бездействие вашего посредничества мне сделало много вреда. Вы находите для себя невыгодным ручаться за целость французских владений. Пусть будет по-вашему, но почему вы не объявили мне этого прежде? Если бы вы не заключили со мной союзного трактата, быть может, я не пошел бы в Россию, если бы вы объяснились со мной откровенно по возвращении моем оттуда, я изменил бы свои предположения и мог бы избегнуть новой войны. По всей вероятности, вы хотели истощить меня новыми усилиями… Победа увенчала их; уже мои неприятели были готовы сознаться в своем заблуждении… Внезапно вы вкрадываетесь между воюющими державами, предлагая мне свое посредничество, а врагам моим союз с вами; без вашего бедственного вмешательства мы заключили бы уже мир. Я не гонялся за вашим содействием; для меня было достаточно вашего нейтралитета. Но вы, под предлогом посредничества, сделали большие вооружения, и, окончив их, хотите предписать мне условия мира…