Текст книги "История войны 1813 года за независимость Германии"

В ожидании Коленкура уполномоченные рассуждали о форме предстоявших совещаний. Меттерних предложил – как уже было условлено прежде – вести переговоры по примеру Тешенского конгресса 1779 года, на котором уполномоченные обеих сторон представляли проекты требуемых им условий посреднику и от него же получали ответы противной стороны на свои предложения. Подобный способ ведения переговоров, на который в числе прочих держав тогда изъявила согласие и Франция, предупреждая горячность словесных прений и подавая посреднику возможность смягчать жесткость обоюдных притязаний, мог послужить к выигранию времени, которого оставалось весьма мало, и потому сей способ был принят охотно министрами союзных дворов¹⁰.

Наконец 16 (28) июня приехал в Прагу герцог Виченцский: таким образом, со времени съезда уполномоченных было потеряно 16 дней. При первом свидании с Меттернихом герцог, беседуя о современных событиях, сознался, что французы понесли важные неудачи в Испании. «Что же будет из всего этого?» – спросил Меттерних. «Не знаю, – отвечал Коленкур. – Это зависит от какой-либо прихоти. Но все, что я мог видеть из ваших вооружений, восхитило меня. Скажите только, довольно ли их будет у вас, чтобы заставить нас опомниться?» – «Не беспокойтесь, – сказал Меттерних. – Вас угостят на славу»¹¹. Затем обратившись к графу Нарбонну, Меттерних торжественно объявил, что на ответственность его, в качестве французского посла при венском дворе, возлагается донести императору Наполеону, что, ежели 10 августа не будет заключен мир, то 11 августа Австрия объявит ему войну. Передав в тот же день содержание этого разговора русскому посланнику, Меттерних сказал ему: «Наконец – 10 [августа] мы будем иметь мир, выгоднейший, нежели когда-либо могли ожидать, либо 11 [августа] войну». При этом он повторил несколько раз: «Наполеон уже раз едва не погиб от того, что, заняв Москву, надеялся принудить императора Александра к миру; теперь он погибнет от того, что сомневается в готовности Австрии к войне»¹².

Союзные уполномоченные, изъявив согласие на ведение переговоров письменно, по примеру Тешенского конгресса¹³, изложили посреднику виды своих правительств, требуя через него от Франции:

во-первых, восстановление Австрии в степени могущества и в объеме территории, сообразно с положением сей державы до 1805 года, как в Италии, так и в Германии;

во-вторых, восстановление Пруссии в таких пределах, в каких она находилась до 1806 года;

в-третьих, расторжение Рейнского союза; независимость Германии и возвращение северных областей сей страны, присоединенных к французской империи;

в-четвертых, раздел Варшавского герцогства;

в-пятых, отделение Голландии от Франции;

в-шестых, восстановление прежней династии на испанском престоле;

в-седьмых, независимость Италии от владычества и влияния Франции.

Таким образом, союзные уполномоченные домогались получить гораздо более, нежели положено было требовать на основании Рейхенбахской конвенции 15 (27) июня. Но посреднику не довелось соглашать обоюдные притязания. Французские уполномоченные, получив приглашение графа Меттерниха приступить к письменным отзывам, по примеру Тешенского конгресса¹⁴, отвечали, что они представили своему двору полученную ими ноту¹⁵. Когда же вслед за тем Меттерних сообщил герцогу Виченцскому и графу Нарбонну о согласии союзных уполномоченных вести переговоры письменно, тогда французские министры, напомнив ему, что, на основании конвенции 30 июня (н. ст.) следовало, чтобы посредник был беспристрастен и ограничивался соглашением противных сторон, обвиняли Россию в том, что она открыла переговоры не для достижения мира, а для вовлечения в войну Австрии, и предложили, со своей стороны, чтобы переговоры были ведены и словесно, и письменно¹⁶. Союзные министры в ответе на этот отзыв, выказав несоблюдение приличий в выражениях французской ноты, поставили на вид посреднику, что противниками мира являются не те, которые поспешили прибыть в Прагу и приступить к возложенному на них поручению, а уполномоченные Франции, которые, за четыре дня до окончательного срока переговоров, возбуждают споры о формальностях, отклоняясь от существенной цели¹⁷.

Французские уполномоченные опасались возобновления действий, но отчаялись содействовать мирному исходу дела, будучи связаны данными им инструкциями и зная наверно, что предложения их властителя не могли удовлетворить требованиям союзников, которые, не доверяя Наполеону, желали не помириться с ним, а продолжать войну с содействием Австрии. Проходило время… Уже уполномоченные считали его не днями, а часами. «Теперь, – писал Анштетт, – остается до истечения перемирия только 52 часа». Очевидно было, что пражские конференции уже не могли повести к миру. Наполеон между тем возвратился из Майнца в Дрезден 23 июля (4 августа). Убедившись из всего им виденного в успехе своих вооружений, он решился еще раз сделать попытку к отклонению Австрии от участия в коалиции. Герцогу Виченцскому было приказано узнать в глубочайшей тайне, на каких условиях Австрия согласится заключить союз с Францией либо, по крайней мере, остаться нейтральной; об этом поручении не должны были знать не только союзные уполномоченные, но и граф Нарбонн. Следствием совещаний Коленкура с Меттернихом по сему предмету были следующие условия, предложенные Наполеону австрийским правительством: расторжение герцогства Варшавского и Рейнского союза; независимость Гамбурга, Любека и прочих ганзеатических городов; восстановление Пруссии с границей по течению Эльбы, с частью Польши и с Данцигом; возвращение Австрии иллирийских провинций с Триестом; обоюдное ручательство в ненарушимости положения государств, определенного мирным трактатом. Вопросы о независимости Голландии и Испании были отложены до заключения общего мира.

Наполеон получил депешу с этими условиями 26 июля (7 августа), и если б он немедленно принял их, то война была бы окончена; но подобный мир казался ему тяжким, и к тому же он, несмотря на предостережения Меттерниха, не полагал, чтобы по истечении перемирия, 29 июля (10 августа), Австрия тотчас решилась принять сторону его неприятелей. Под влиянием пагубной самонадеянности Наполеон медлил ответом на сделанные ему предложения, и наконец, уже 29 июля (10 августа) послал в Прагу следующую депешу: «Герцогства Варшавского не будет; согласен. Но Данциг останется вольным городом. Данцигские укрепления будут разрушены, и саксонский король получит, взамен польских владений, силезские и богемские округа, лежащие внутри Саксонии (enclavés dans la Saxe).

Иллирийские провинции будут уступлены Австрии; можно даже отказаться от гавани Фиуме. Но Триест не будет возвращен.

Рейнский союз (la confédération germanique [Германская конфедерация]) распространится до Одера.

Наконец, будет гарантирована целость датских владений»¹⁸.

Очевидно, что союзные державы не согласились бы на такие условия, если бы даже они были доведены до сведения их уполномоченных прежде истечения рокового срока перемирия, 29 июля (10 августа). Но наполеонова депеша пришла в Прагу уже на следующий день, 30 июля (11 августа)¹⁹.

В последние дни перемирия было передано союзными и французскими уполномоченными через графа Меттерниха еще несколько нот²⁰: сущность их заключалась в том, что обе стороны старались сложить с себя вину в неудаче переговоров; а 29 июля (10 августа), в полночь, Анштетт послал Меттерниху следующую ноту: «Так как все усилия посредничествующей державы к соглашению воюющих государств, в неизменно положенный срок, не имели такого успеха, какого должно было ожидать от посредничества двора могущественного, беспристрастного и справедливого, то нижеподписавшийся, исполняя в точности повеление своего августейшего Государя, требует, чтобы австрийское правительство исполнило трактат, заключенный 15 (27) июня сего года. Одновременно с этим ему поручено уверить положительно венский двор, что Его Величество, император всероссийский, со своей стороны, исполнит все статьи, обязательства и условия помянутого трактата.

Нижеподписавшийся сочтет себя в особенности обязанным Е[его] С[ветлости] г-ну графу Меттерниху, получив возможность доставить неотлагательно своему Августейшему Государю ответ на сей официальный отзыв»²¹.

Тогда же уполномоченные союзных дворов объявили посреднику особыми нотами, что по истечении окончательного срока пражских переговоров, 10 августа, прекращаются как полномочия их, так и возложенное на них поручение²².

Граф Меттерних, препроводив уполномоченным Франции копии двух последних нот, присоединил к ним свою, в которой изъявлял сожаление о неудаче своего посредничества. «В этом меня утешает, – писал он, – только лишь убеждение, что с моей стороны были употреблены все средства для достижения сей благой цели»²³.

Герцог Виченцский и граф Нарбонн в ответе на сию ноту, упрекая союзных уполномоченных в поспешности, с которой они прекратили переговоры, уверяли, будто бы с их стороны не было упущено ничего для достижения миролюбивых видов своего государя²⁴.

31 июля (12 августа) Меттерних прислал на имя графа Нарбонна, в качестве французского посла при венском дворе, объявление войны. Указав на самовластные распоряжения Наполеона в Германии, возбудившие справедливые опасения всех европейских держав и приуготовившие войну между Францией и Россией, австрийский министр приписывал участие, принятое в ней императором Францем, невозможности оставаться в нейтральном положении среди пламени битв, объявшего окрестные страны, и намерению положить своим влиянием предел неизбежным бедствиям. «Но, к несчастию (как было сказано в объявлении войны), ни блистательные успехи кампании 1812 года, ни беспримерные злополучия, ознаменовавшие ее окончание, не могли побудить французское правительство к умеренности».

По изложении обстоятельств, заставивших Австрию увеличить свои вооруженные силы, сказано: «Благодаря доверию, внушенному Его Величеством союзным державам, последовало их согласие на продолжение перемирия, необходимое, по мнению французского правительства, для предстоявших переговоров: такая уступчивость доказывала миролюбие и умеренность союзников. Император разделял их виды…

Напротив того, Франция ограничивалась уверениями, которым беспрестанно противоречил ход переговоров: замедление прибытия французских уполномоченных, под предлогами, несовместными с важной целью съезда; недостаточность полученных ими наставлений насчет формальностей, что заставило их потерять невозвратно и без того уже краткое время: все эти обстоятельства в совокупности обнаруживали, что такой мир, какого желали Австрия и союзные государи, не удовлетворял намерениям Наполеона, и что французское правительство, изъявив согласие на ведение переговоров единственно для приличия и для избежания укора в продолжении войны, желало их сделать недействительными либо, может быть, воспользоваться ими, чтобы рассорить Австрию с державами, разделявшими ее виды, прежде, нежели договоры скрепили союз, заключенный для общего мира и благоденствия. Австрийское правительство, прекращая переговоры, коих последствия не удовлетворили ее ожиданий, вооружается единственно для того, чтобы достигнуть предположенной ею высокой цели с содействием держав, руководимых такими же чувствами», и проч.²⁵

Объявление войны было доставлено Наполеону графом Нарбонном 3 (15) августа, в Дрездене, где в то время были сделаны большие приготовления для празднования мира, ожидаемого с нетерпением. Сам Наполеон, несмотря на свою самонадеянность, внушенную быстрым развитием его вооруженных сил в продолжение перемирия, был увлечен общим стремлением к миру, господствовавшим в ближайших к нему лицах, и, несмотря на разрыв с Австрией, продолжал втайне переговоры со своим тестем. С этой целью Коленкур оставался в Праге и по отъезде графа Нарбонна. Меттерних, получив ответ Наполеона на предложения, сделанные австрийским правительством, снова домогался Триеста, отказывал в расширении пределов Рейнского союза и требовал независимости этого союза и Швейцарии. Наконец Наполеон принял все условия, ему предложенные венским кабинетом, и настаивал только на удержании за собой ганзеатических городов и Голландии, в виде залога, до заключения общего мира, составлявшего, по уверению императора французов, единственную цель его желаний. Но уже было поздно. Меттерних, получив 2 (14) августа предложение Наполеона, отвечал, что 29 июля (10 августа) такие уступки еще могли бы повести к соглашению; но в настоящее время, когда он не посредник, а союзник держав, воюющих с Францией, ему не остается ничего более, как довести предложенные условия до сведения императора Александра и короля Прусского, по прибытии их в Прагу. Как ни слабы были надежды на мир после такого ответа, Коленкур, получив от герцога Бассано (Маре) определительное приказание продолжать до последней возможности сношения с Меттернихом, но не считая приличным оставаться в Праге, поселился на несколько дней в Кенигсаальском дворце (около 10 верст от Праги), отведенном ему по приказанию императора Франца. Наполеон, между тем, немедленно после получения объявления войны через графа Нарбонна, 3 (15) августа, выехал в Кенигштейн, приказав герцогу Бассано написать к Меттерниху ноту, в которой было предложено продолжать переговоры о мире одновременно с ведением военных действий и для этого открыть неотлагательно конгресс в каком-либо пограничном городе, признав его нейтральным²⁶. Меттерних отвечал, что предложение императора французов, по приказанию австрийского императора, доведено до сведения союзных дворов, и что Их Величества император Александр и король Прусский, разделяя миролюбивые виды своего августейшего союзника, повелели ьобъявить герцогу Бассано, что, «не имея возможности решить сами собой дело, относящееся к общей пользе, без предварительного сношения с прочими союзниками, они не замедлят сообщить им предложения Франции»²⁷.

Таково было последнее слово «пражских конференций». Образованию грозной коалиции против Наполеона много способствовали Штейн и Поццо ди Борго: первый – движимый святым чувством любви к отечеству; второй – родовой местью к фамилии Бонапарте. Патриотизму Штейна Германия отчасти была обязана решимостью императора Александра I продолжать войну после гибели Наполеоновой армии в России. Ему же преимущественно принадлежит слава восстания Восточной Пруссии и заключение российско-прусского союза; он первый подал мысль о восстановлении Германии. Граф Поццо ди Борго также оказал важные заслуги общему делу Германии и Европы, содействуя заключению союзных трактатов России с Англией и Швецией. Даровитый, богатый сведениями, ловкий Поццо ди Борго, с пылкостью корсиканца, искал случая вредить Наполеону и был в сношениях со всеми его неприятелями. Известны слова его: «Если я не убил Наполеона, то, по крайней мере, бросил последнюю горсть земли на его голову». По присоединении Англии к коалиции явился, в качестве великобританского уполномоченного, третий весьма деятельный враг Франции, сэр Карл Стюарт. Русский министр иностранных дел граф Нессельроде и англо-ганноверский министр граф Мюнстер также имели немаловажное участие в дипломатической борьбе, приуготовившей падение Наполеона. Все эти государственные люди не доверяли Меттерниху, полагая, что после невзгод Австрии 1805 и 1809 годов он не осмелится содействовать союзникам. Говорят (и весьма вероятно), что враги Наполеона возбудили в нем подозрение против Меттерниха, передав ему секретную переписку австрийского дипломата с союзными дворами: это подействовало до такой степени на Наполеона, что Меттерних совершенно лишился его доверенности и по необходимости принял сторону неприятелей Франции²⁸. Получив известие о при-ступлении Австрии к коалиции, Штейн писал к графу Мюнстеру: «Я надеюсь, Ваше превосходительство уже получили мое письмо из Рейхенбаха – между тем, развязался важный вопрос о присоединении Австрии. Мы достигли этого, с Божьей помощью, благодаря основательности действий Гумбольдта и Анштетта, безумию Наполеона, великодушию императора Александра, непоколебимости короля и государственного канцлера [Гарденберга], но отнюдь не слабой эгоистической политике Меттерниха и его доброго императора»²⁹.

В ночь с 29 на 30 июля (с 10 на 11 августа), запылали костры на всем пространстве от Праги до главной квартиры союзных армий. Это были сигналы, возвестившие о прервании переговоров. В ту же ночь Барклай-де-Толли послал на неприятельские аванпосты объявление о прекращении перемирия. На следующий день более 100 000 человек российско-прусских войск выступили из Силезии в Богемию³⁰.

Глава XIX
Приготовления обеих сторон к возобновлению военных действий

Распоряжения по движению резервов от пунктов формирования их к Неману и Висле были поручены графу Аракчееву. В начале февраля, во исполнение Высочайшего повеления, отправлены из Петербурга в Юрбург и Тауроген 22 батальона, формирования генерал-майора Башуцкого (впоследствии послано еще два батальона), и 22 эскадрона, формирования полковника Жандра. Из числа этих войск назначались: для гвардии 7 батальонов и 10 эскадронов; для гренадерского корпуса – 2, для 6‐й дивизии – 4 батальона, для 21-й – 6 и для 25-й – 3 батальона; для армейской кавалерии – 12 эскадронов. Из числа их 13 батальонов и 2 эскадрона должны были прийти под Данциг 27 и 29 апреля (9 и 11 мая), а остальные 9 батальонов и 20 эскадронов в Плоцк, с 1 (13) по 18 (30) мая¹. Из Ярославля 24 батальона (12 гренадерского корпуса, 6 батальонов 5‐й и 6 – 14‐й дивизий), формирования генерал-лейтенанта Клейнмихеля, были посланы в Олиту и Ковно, откуда им назначено следовать к Плоцку и прибыть туда между 18 (30) мая и 1 (13) июня².

Из Резервной армии, формировавшейся под начальством генерала от инфантерии князя Д. И. Лобанова-Ростовского, 5 (17) февраля именным указом Высочайше повелено: отправить в Варшаву из каждого батальона, по крайней мере, по 2 роты, итого 154 роты. Генерал от кавалерии Кологривов также должен был выслать в Варшаву резервные эскадроны, по мере их сформирования. Пехоте князя Лобанова-Ростовского следовало прибыть к Варшаве несколькими эшелонами, между 3 (15) и 11 (23) апреля; но она пришла позже. 20 батальонов, под начальством генерал-майора Адамовича³, прибыли с 12 (24) по 18 (30) апреля, в числе около 12 000 человек, потеряв на марше умершими и бежавшими 1200 и оставив в госпиталях более 4800 человек⁴. Остальные 18 с половиной батальонов, под начальством генерал-майора Бестужева-Рюмина⁵, прибыли в Варшаву 19, 21 и 25 апреля (1, 3 и 7 мая) в числе до 8000 человек, потеряв на марше умершими и бежавшими более 1000 и оставив в госпиталях более 2000 человек⁶. Рижский военный губернатор маркиз Паулуччи отправил в марте запасные батальоны 5‐й и 14‐й дивизий в Кенигсберг, и в апреле запасные батальоны 6-й, 21‐й и 25‐й дивизий – под Данциг, а 3-й, 4‐й и 17‐й дивизий – в Плоцк. Число людей во всех этих батальонах простиралось до 3000 человек⁷.

Войска, отправленные из Петербурга к Данцигу, составлявшие 1‐й резервный корпус (13 батальонов и 2 эскадрона), прибыли туда 29 апреля (11 мая) в числе около

6000 человек⁸. 8 (20) июля прибыли также из Петербурга под Данциг резервные батальоны 31‐го и 47‐го егерских полков, в числе около 1100 человек⁹. Из войск 2‐го резервного корпуса генерал-майора Гладкова, назначенных для укомплектования гвардейского и гренадерского корпусов и войск графа Витгенштейна (5‐й и 14‐й пехотных дивизий), 10 гвардейских и гренадерских батальонов, под начальством полковника Карцова, поступили в начале июня, а 12 гренадерских батальонов7474
  Лейб-гренадерский и Павловский полки поступили на укомплектование гвардии.


[Закрыть], под начальством полковника Зайцева, выступив из Плоцка 19 и 21 мая (31 мая и 2 июня), в числе 5442 человек¹⁰, прибыли в армию уже в июле; корпус графа Витгенштейна был укомплектован также в июле¹¹.

Из войск 3‐го резервного корпуса, состоявших под начальством генерал-майора Адамовича, 2 отделения, полковника Кречетникова и подполковника Черемисинова, переправились через Вислу 16 (28) апреля, и, оставив полубатальон 19‐го егерского полка при этом полку, в отряде графа Палена, занимавшим Варшаву, и 18‐й егерский батальон, отправленный к Данцигу, двинулись, в составе 4 батальонов и 5 полубатальо-нов, под начальством полковника Кречетникова¹², через Блоне и Сохачев в Клодаву, где присоединился к ним Псковский пехотный полк, оставленный с прочими войсками 7‐й пехотной дивизии (6‐го корпуса) для переформирования в Вильне и выступивший ранее других полков через Плоцк к Клодаве. Оттуда отделение Кречетникова продолжало движение к Познани, и по достижении сего пункта 6 (18) мая направилось далее, через Бриг, на соединение с армией. Следующие 2 отделения, полковника Ребиндера и подполковника Турчанинова, переправились через Вислу 18 (30) апреля; отделение же полковника Кафтырева и батальоны 36‐го и 50‐го егерских полков 20 апреля (2 мая); из войск этих трех отделений батальоны Нижегородский и 41‐й егерский и полубатальоны Орловский, Ладожский, Полтавский и 5‐й егерский двинулись к Модлину на присоединение к 12‐й и 26‐й пехотным дивизиям; 4 батальона и 10 полу-батальонов в 2 отделениях, полковника Ребиндера и майора Антонова¹³, направились на Блоне и Сохачев к Познани и, прибыв туда 8 (20) и 12 (24) мая, продолжали движение к Одеру; а 36‐й егерский батальон, с некоторыми командами резервных войск, остававшимися в Варшаве, под начальством полковника Кафтырева, прибыли в Познань 22 мая (3 июня) и двинулись далее на присоединение к армии¹⁴.

Из войск 4‐го резервного корпуса, состоявших под начальством генерал-майора Бестужева-Рюмина, батальоны Ново-Ингерманландский и 42‐й егерский и полуба-тальоны Нарвский, Смоленский, Алексопольский и 6‐й егерский были отправлены к Модлину; а прочие 5 батальонов и 15 полубатальонов¹⁵, переправившись через Вислу 23 и 26 апреля (5 и 8 мая), двинулись через Скирневице и Стриков к Калишу, и, соединившись там с Екатеринбургским пехотным полком (23‐й дивизии, 4‐го корпуса), сформированным в Вильне и прибывшим из Вышогрода на Плоцк к Калишу, продолжали движение через Познань и прибыли к армии, в Рейхенбах, в начале (в половине по н. ст.) июня. Вообще же из обоих корпусов, высланных в армию князем Лобановым-Ростовским, осталось в Варшаве 144 человека; выслано к Данцигу 447 человек и к Модлину 4154; выступило в действующую армию 15 236 человек; всего же по прибытии к Варшаве было до 20 000 человек¹⁶.

Из кавалерийских резервов формирования генерала Кологривова выслано в действующую армию 4 (16) и 13 (25) апреля 8 гусарских и 6 драгунских эскадронов под начальством генерал-майора Безобразова¹⁷. По достижении Варшавы эти войска выступили оттуда 16 (28) мая в числе 1420 строевых чинов и 595 рекрут, через Калиш к Бригу¹⁸.

Из артиллерийских резервов отправлены инспектором всей артиллерии, бароном Меллером-Закомельским, в армию 5 батарейных рот без орудий¹⁹.

Из войск, оставленных позади, при наступлении действующей армии высланы 17 (29) апреля из Варшавы в Калиш: Белостокский пехотный, 19‐й и 45‐й егерские полки, под начальством генерал-майора Желтухина. Вслед за ними выступили также из Варшавы в Калиш 3‐го кавалерийского корпуса полки: Курляндский драгунский, Сумский гусарский, Оренбургский и Сибирский уланские, 29‐я батарейная и 19‐я легкая роты, под начальством генерал-майора Палена 2-го. Войска эти, вместе с обоими егерскими полками, двинулись 17 (29) мая к Одеру и прибыли в действующую армию в конце мая (ст. ст.)²⁰. Белостокский полк пришел в армию несколько позже, вместе с войсками генерала Неверовского, к которым также присоединились на марше: майор Лисовский с 1092 выздоровевшими из госпиталей; майор Менжинский с двумя резервными эскадронами Лубенского гусарского полка, и донской казачий Попова 3‐го полк²¹.

Кроме всех помянутых подкреплений, прибыло в армию большое число выздоровевших из госпиталей больных и раненых.

В продолжение перемирия действующая русская армия, отступившая в Силезию, значительно усилилась. В конце мая в ней было (вместе с прибывшим из Варшавского герцогства корпусом Сакена) 83 000 человек, да сверх того в отрядах генералов графа Воронцова и Гарпе 7000, итого вообще 90 000 человек²². При окончании же перемирия число войск действующей русской армии простиралось до 175 000 человек с 648 орудиями²³. Кроме того, под Данцигом было регулярных войск и ополчений свыше 30 000 человек с 59 орудиями; в герцогстве Варшавском формировалась так называемая Польская армия Беннигсена, постепенно усилившаяся до 70 000 человек с 200 орудиями, а за ней резервная армия князя Лобанова-Ростовского, в числе до 50 000²⁴.

Большая часть русской армии состояла из рекрутов, из которых лишь немногие участвовали в весеннем походе 1813 года. Беспрестанные войны с 1805 года истощили народонаселение России до того, что в число новобранцев по необходимости поступали уже немолодые люди, имевшие только вид старых солдат. Обмундирование и вооружение войск были весьма удовлетворительны. Конская сбруя, и в особенности в артиллерии, находилась в превосходном состоянии²⁵.

В продолжение перемирия Силезия не могла удовлетворить потребностям союзных войск, стоявших на тесных квартирах в сей области. Вначале положение дел казалось безвыходным: полковые фуры были пусты, а подвижные магазины далеко отстали от армии.

На первый раз провиант был доставлен из запасов, находившихся в прусских крепостях, а между тем собрали большие реквизиции в Польше, на всем пространстве до Бромберга, Кракова и Варшавы, откуда продовольствие доставлялось к Одеру, а также были устроены подвозы из Торна. В самой Силезии войска нашли большие средства, но весьма часто взамен сена добывалась кошеная трава фуражирами. Многие припасы приобретались покупкой; в особенности же многое привозилось тайно из австрийских владений; довольно значительное количество муки доставлено из верхней Силезии; жители Бреславля, и вообще нейтрального пространства между воевавшими армиями, привозили много хлеба, преимущественно в Швейдниц. Для доставки провианта к войскам служили подвижные магазины; один из них, состоявший из 3000 крестьянских повозок, будучи назначен, еще в 1812 году, для бывшей Молдавской армии, отстал от нее и прибыл на Вислу в весьма плохом состоянии, но, перезимовав в Варшавском герцогстве, оправился и пришел в Силезию с 25 000 центнеров (более 60 000 пудов) сухарей, которые, будучи сбережены, служили для продовольствия войск не только в 1813 году, но и в следующем походе²⁶.

Основанием вооруженных сил Пруссии, сформированных в продолжение перемирия, послужили ландверы; но в первую кампанию 1813 года они еще не успели не только усовершенствовать свое боевое образование, но даже получить надлежащее оружие: Пруссия имела много людей, готовых стать в защиту святой родины, но эти люди не были воинами в полном значении этого слова. До перемирия действующая прусская армия состояла из линейных войск, усиленных отрядами вольных егерей пеших и конных; 52 резервных батальона, большей частью были употребляемы для обложения крепостей, занятых французами. В продолжение перемирия эти батальоны были переформированы в 17 резервных полков. По мере поступления их в армию они сменялись под крепостями батальонами ландвера, успевшими устроиться; большая же часть ландверов составила четырехбатальонные полки, поступавшие в армию наравне с линейными (действующими) и резервными полками. Подобно этому и кавалерия ландвера усилила армию, и только небольшое число ее было придано блокадным отрядам. Весь ландвер был выставлен насчет страны; почти все офицеры назначены по выборам из среды своих товарищей; многие из них прежде служили чиновниками по гражданскому ведомству либо занимались торговлей и другими промыслами; некоторые произведены из старых унтер-офицеров. Батальонными и ротными командирами назначали почти без изъятия отставных офицеров, но в числе их было много таких, которые оставили службу в первых чинах, не успев приобрести опытности, либо служили в инвалидных командах. Недостаток в унтер-офицерах, способных к обучению рекрутов, был также весьма чувствителен. Это заставило ограничиться нужнейшими приемами. О действии в рассыпном строю не могло быть и речи; но ландверы усвоили себе команды: Bataillon vorwärts! («Батальон, вперед!») и Zur Attake Gewehr rechts! («На руку!»); большей же частью, когда стрельба не могла решить дела, ратники дрались прикладами. В кавалерии ландвера почти все офицеры и унтер-офицеры были старослуживые.

Одежда ландвера состояла из синего полукафтана (Litewka) с воротником различного цвета: в Восточной Пруссии – красного, в Померании – белого, в Марке – гарансового (kraprott), в Силезии – желтого; впоследствии в заэльбских округах – голубого с красной выпушкой и в Тюрингии – зеленого. На синих фуражках солдат ландвера были жестяные кресты с надписью: Mit Gott für König und Vaterland («С Богом, за Короля и Отечество»). Не все ратники были снабжены шинелями; их полукафтаны были сшиты из плохого немоченого сукна, которое при первом дожде ежилось до того, что одежда делалась почти негодной; в Силезии ратники ландвера большей частью имели холщовое исподнее платье; обутые в башмаки без штиблетов, они теряли их в густой грязи на каждом шагу и ходили босыми; ранцев было мало. Вся пехота ландвера получила ружья, но недоставало сум и тесаков. Кавалерия была вооружена саблями и пиками; некоторые из всадников, кроме того, имели по одному пистолету. Лучшими из воинов ландвера, по внешнему виду, ловкости и способности к боевым трудам и лишениям были широкоплечие, краснощекие жители Померании; напротив того – многие силезские батальоны, набранные из фабричных, изнуренных голодом и сидячей работой, представляли довольно жалкое зрелище.

Наполеон отзывался с презрением о прусском ландвере, именуя его сволочью (canaille). Да и сами пруссаки не отдавали должной справедливости ландверу, послужившему основанием их армии: звания гражданина и воина были несовместны между собой в современных понятиях. Офицер линейных войск считался несравненно выше офицера ландверов; волонтер, служивший рядовым (ein freiwilliger Jäger), неохотно переходил офицером в ландвер. Впоследствии ландверы умели заслужить уважение и своих, и неприятелей на поле чести многими подвигами.

Кроме образования ландвера, в Пруссии деятельно занимались ландштурмом. Батальонных командиров назначили из старых инвалидных офицеров; ротных командиров – из гражданских чиновников, бургомистров и даже пасторов; эскадронами командовали отставные кавалерийские офицеры. Так как штатские чиновники не имели ни малейшего понятия о военной службе, то обучением новонабранных ратников по воскресеньям обыкновенно занимались старослуживые унтер-офицеры. На ученья являлись иные с ружьями, а другие с пиками. На всех сборных пунктах, по городам и местечкам, видны были длинные линии ратников; со всех сторон тянулись вереницей люди, спешившие принять участие в воинственных упражнениях. Земледелец, увлекаемый порывом усердия к общему делу, выводил свою клячу из стойла, оседлывал ее и, взяв наперевес пику с пестрым флюгером, отправлялся на сборное место эскадрона. Да и вообще в это время никто не уезжал куда бы то ни было верхом без пики.