Текст книги "История войны 1813 года за независимость Германии"

Какие были доселе последствия перемирия? Известно мне только, что заключены в Рейхенбахе два трактата Англией с Россией и Пруссией. Говорят еще о третьем, но вы, имея на месте переговоров гр. Стадиона, должны об этом знать лучше меня.

Сознайтесь сами: с тех пор, как вы приняли на себя посредничество, вы сделались моими неприятелями. Вы надеетесь, пользуясь затруднительным положением моим, вознаградить свои потери. Чего хотите вы?».

На эту бурную речь Меттерних, с совершенным хладнокровием, отвечал: «Государь мой не желает ничего, кроме такого влияния, которое внушило бы правительствам Европы собственные его чувства умеренности и уважения к правам и неприкосновенности прочих государств. Австрия желает мира, обеспеченного союзом самостоятельных владений». – «Говорите яснее, – перервал Наполеон. – Я предлагал вам Иллирию за то, чтобы вы остались нейтральными. Согласны ли вы на это?» – «Ах, Государь! Зачем вам одному продолжать борьбу? Почему не удвоить своих сил? – спросил Меттерних. – Уже мы не можем ограничиться нейтралитетом. Необходимо, чтобы мы были за вас либо против вас!» Затем австрийский дипломат, с обычной ему ловкостью, исчислил все уступки, требуемые союзниками.

Наполеон, едва дав ему время выразить сии требования, вскричал: «Как! Не только Иллирию, но еще Польшу, Любек, Гамбург и Бремен, и уничтожение Рейнского союза! Вы действуете в духе умеренности, вы говорите о вашем уважении к правам самостоятельных владений. Понимаю… Вы хотите получить всю Италию; Россия – Польшу; Швеция – Норвегию; Пруссия – Саксонию; Англия – Голландию и Бельгию. Вы надеетесь одним почерком пера приобрести те крепости, которые покорил я столькими победами! Вы полагаете, что я предоставлю мою будущность сомнительному великодушию тех самих, которых я только лишь победил. И мне делают такие предложения тогда, когда мои победоносные войска стоят у ворот Берлина и Бреславля, когда здесь я сам с 300 000 армией! Австрия, не вступив в бой, не извлекая даже меча, надеется заставить меня согласиться на такие условия. Не извлекая меча!.. Неслыханное оскорбление!.. И это мне предлагает мой тесть! В какое положение он хочет поставить меня перед французским народом? Он ужасно заблуждается, полагая, что униженный престол Франции может быть убежищем для его дочери и внука!» Затем, выйдя совершенно из себя, Наполеон сказал: «Ах! Меттерних, сколько вам дала Англия за то, чтобы вы сделались врагом моим?».

При сих обидных словах, вырвавшихся в пылу гнева, Меттерних изменился в лице. Настало глубокое молчание. Наполеон, продолжая ходить большими шагами взад и вперед, уронил из рук шляпу. Во всякое другое время Меттерних поспешил бы поднять ее… Но теперь – оба они проходят мимо несколько раз… Наполеон, придя несколько в себя, изъявил надежду на мир, если только Австрия поймет свою истинную пользу, настаивал на созвании конгресса, предложил, чтобы даже в случае возобновления действий продолжались переговоры, и наконец, на прощанье с Меттернихом сделал намек, что уступки Франции в пользу Австрии не ограничатся Иллирией³³.

После такого объяснения не могло быть и речи о союзном трактате 1812 года. На следующий же день, 17 (29) июня, Маре отвечал на ноту, присланную ему накануне Меттернихом, что «никто не способен сделать существующее несуществующим. Никто не может сказать, что союзный договор существует, если все его положения сопровождаются оговорками… Его Величество не может рассматривать пожелание Венского двора иначе, как равнозначащее отказу от выполнения договора… Его Величество, не желая, чтобы союз с ним стал обременительным для Его друзей, не видит никаких трудностей в отказе от того, что связывал Его с Австрией, если таково желание императора Франца»³⁴.

Меттерних, достигнув цели своей – разрыва союзного договора с Францией, – повторил предложение посредничества, и, ссылаясь на прежнюю свою ноту от 10 (22) июня, просил о назначении уполномоченных от французского правительства на конгресс, долженствовавший открыться в Богемии³⁵.

Наполеон, будучи принужден признать посредничество Австрии, но не желая предоставить венскому кабинету право решать спорные вопросы, предложил созвать конгресс для переговоров о примирении Европы, в которых участвовала бы и Англия. «Европа, потрясенная тридцатилетней войной, – писал герцог Бассано, – должна быть успокоена общим миром, заключенным не в кабинетах, но в глазах всей Европы, всех народов. Таковы были конгрессы в Мюнстере, Нимвегене, Рисвике, Утрехте» и проч³⁶. При этой ноте был приложен проект следующей конвенции.

«1. Его Величество император Австрийский предлагает свое посредничество для водворения общего мира.

2. Его Величество предлагает посредничество не для решения обоюдных притязаний, а для соглашения их, в качестве посредника, руководимого вполне бескорыстием и беспристрастием, и имеющего целью способствовать, по возможности, заключению общего мира.

3. Посредничество распространяется на Англию, Соединенные Американские Штаты, короля испанского, Кадикское управление и вообще на все державы обеих воюющих сторон.

Его Величество император австрийский предлагает созвать конгресс в Вене либо в Праге.

4. Его Величество император французов принимает как за себя, так и за своих союзников посредничество императора австрийского на основании помянутых условий.

Его Величество также изъявляет согласие на созвание конгресса в Вене либо в Праге.

5. Уполномоченные Франции, России и Пруссии съедутся в помянутый город в первые 5 дней июля, вместе с посредниками от Австрии, для открытия переговоров и для прекращения кровопролития предварительными условиями либо особым мирным трактатом.

6. Ежели к 20 июля одна из воюющих сторон объявит о прекращении перемирия, согласно с конвенцией 4 июня (заключенной в Плесвице), то все-таки переговоры на конгрессе не будут прерваны».

Если бы австрийское правительство согласилось взять на себя посредничество на таких условиях, то в качестве державы, руководимой совершенным беспристрастием, не могла бы принять участия в войне и отказалась бы от выгод своего положения. С другой стороны, участие в конгрессе уполномоченных короля Иосифа, как подразумеваемое признание его прав на престол испанский, не могло быть допущено Англией. А потому венский кабинет, отвергнув предложенную конвенцию, настаивал на безусловном принятие его посредничества. На продолжение переговоров по прекращении перемирия также не было изъявлено согласия, а предложено продлить перемирие до 10 августа (по новому стилю). Эти условия давали Австрии совершенную свободу в случае неудачи переговоров принять сторону союзников, которые, вместе с тем, пользуясь трехнедельной отсрочкой возобновления военных действий, могли усилить свои вооружения. Наполеон, несмотря, однако же, на это, утвердил вновь составленную конвенцию³⁷. Следствиями этого были: возвышение требований союзных держав, отказ Наполеона удовлетворить их и присоединение Австрии к коалиции. Довольно трудно понять, как мог Наполеон сделать такую грубую ошибку, зная двуличие Австрии, непримиримость Англии, жажду к войне Пруссии, готовность императора Александра I продолжать борьбу за независимость Европы и ненависть народов к господству Франции? Наполеон знал все это – и согласился на безусловное посредничество Австрии и на продолжение перемирия. Впоследствии, уже находясь на острове св. Елены, он говорил товарищам своего плена, что, будучи восстановителем монархии во Франции и положив преграду революционному потоку, грозившему поглотить всю Европу, он считал себя необходимым для общего спокойствия и полагал, что все государи разделяли такое мнение. Насчет Австрии он думал, что венский кабинет желал извлечь выгоды из затруднительного его положения, но ему не приходило в голову, чтобы тесть его довел дело до низвержения его с престола, тем более что в таком случае преобладание Франции могло замениться еще более опасным для Австрии преобладанием России. Наполеон воображал, что даже Пруссия, несмотря на свою ненависть к нему, не должна была желать его падения, нарушавшего политическое равновесие держав Европы. К тому же он хотел выказать готовность к миру, которого с таким нетерпением желала вся Франция³⁸.

Австрийское правительство, достигнув признания своего посредничества и продолжения перемирия, совершенно склонилось на сторону России и Пруссии. Для совещания насчет общего плана военных действий союзники условились съехаться в Трахенберге, местечке с замком графа Гацфельдта, в 5 милях (35 верстах) к северу от Бреславля. К 27 июня (9 июля) туда прибыли: император Александр I, король Фридрих-Вильгельм III, наследный принц Шведский, генералы: Сухтелен, Волконский, Поццо ди Борго, Кнезебек, Стедингк и Левенгельм. Со стороны Австрии не было уполномоченных, но союзники так были уверены в ее содействии, что оно было принято в расчет при составлении общего плана действий, который немедленно был сообщен австрийскому правительству. Император Франц, совершенно одобрив сие предположение, изъявил желание, чтобы российско-прусская армия до окончания перемирия не вступала в Богемию. Таким образом, еще до открытия переговоров на пражском конгрессе Австрия была на стороне союзников и готовилась поддерживать их домогательства силой оружия³⁹.

Присоединение Австрии к коалиции изменило характер войны. Участие народов в борьбе против Франции возбуждало опасения венского двора, который, присоединившись к союзникам, всеми средствами старался ослабить его, а Россия и Пруссия по необходимости должны были соображаться с видами Австрии. Народное восстание превратилось в борьбу регулярных войск. Зато владетели Рейнского союза, устрашенные в начале войны 1813 года народными вооружениями северной Германии, успокоились, и, нуждаясь менее в покровительстве Наполеона, стали мало-помалу склоняться на сторону освободителей их отечества от чужеземного ига.

Глава XVIII
Переговоры в Праге

На основании конвенции, заключенной в Дрездене 18 (30) июня, французское правительство признало посредничество Австрии. Но при совершении сего акта обе стороны скрывали свои виды: венский двор видел в нем средство к исполнению обязанностей, принятых им в отношении России и Пруссии, а Наполеон, уполномочивая своих министров на ведение переговоров о мире, умалчивал с умыслом о посредничестве Австрии, столь тягостном для его самолюбия. Союзники предоставляли посреднику право решать спорные пункты; а Наполеон допускал только бескорыстное соглашение обоюдных требований. Союзники, имея основательные причины не доверять властолюбивому противнику, хотели привести его в такое положение, чтобы он не мог снова сделаться нарушителем спокойствия Европы, а Наполеон, которого армии тогда понесли неудачу в Испании, не решался ни на какие существенные уступки в Германии, опасаясь помрачить блеск славы, приобретенной многолетними постоянными успехами. Невозможность соглашения обоюдных домогательств оказывается из наставлений, полученных уполномоченными обеих сторон от своих дворов при отъезде в Прагу.

В инструкции русскому министру, тайному советнику Анштетту, одобренной собственноручно императором Александром и совершенно согласной с данной прусскому министру, барону Гумбольдту, сказано: «Вникая в постепенный ход сношений союзных дворов с Австрией, видим, что венский кабинет, сперва приняв на себя посредничество между воюющими державами, потом формально обязался содействовать союзникам в войне против Франции, если она к 10 августа не примет предложенных им условий». И потому следовало бы, чтобы переговоры были ведены исключительно или, по крайней мере, преимущественно между посредничествующей державой и Францией; но, так как австрийское правительство желало, чтобы в них участвовали также уполномоченные России и Пруссии, то союзные дворы согласились на сие предложение.

«Цель настоящих переговоров состоит в том, чтобы положить основания общего мира либо убедить венский двор, что заключению его препятствует Франция, и через это заставить Австрию вооружиться против сей державы… В особенности же того требуют отношения России и Пруссии к их союзникам, и наипаче к Англии. Для достижения общего мира требуется удовлетворить столь разнородные требования, что одновременное соглашение их общим конгрессом было бы возможно не иначе, как продолжая вечно войну либо заключив перемирие на неопределенное время и упустив из вида самую цель войны. Настоящие переговоры необходимы для приготовления столько же к войне, если будет необходимо продолжать ее, сколько и к заключению впоследствии общего мира (d’une paix définitive). Россия и Пруссия находятся в довольно щекотливом положении: с одной стороны, они не вправе без согласия своих союзников открыть непосредственно переговоры с неприятелем; с другой – венский двор, которого содействие столь для них важно, не желает принять участия в войне, пока не будут истощены все средства к достижению мира. Должно избегать двух камней преткновения: нарушения обязанностей в отношении к союзникам и затруднения переговоров излишними домогательствами, что подало бы Австрии повод упрекать Россию и Пруссию в неосновательных требованиях, соделавших невозможным заключение мира. Да и в отношении к Франции, где вообще желают мира, было бы неуместно выказать несговорчивость, которая послужила бы Наполеону предлогом к обвинению союзников в напрасном продолжении войны…

Не должно упускать из вида, что мир будет прочен только тогда, когда он обеспечит пользу всех союзников России и Пруссии… При ведении переговоров необходимо, кроме достижения главной цели, убедить Европу в том, что союзные державы руководствуются великодушными основаниями правоты и беспристрастия, но что никакие усилия не возмогут поколебать их решимость поддерживать сии основания и привести их в исполнение».

Далее было предписано, чтобы министры союзных дворов вели переговоры не прямо с уполномоченными Франции, а через австрийского посредника… «Так как уже объявлено со стороны Австрии, что она не желает сама определить условия мира, то венский кабинет пригласит министров России и Пруссии изложить свои требования, которые и будут ими представлены согласно с нотой, врученной графу Стадиону 16 мая; но они заметят при сем, что, так как некоторые из сих требований относятся прямо к Англии, то союзные дворы, желая на сей раз ограничиться заключением предварительного мира, могущего послужить основанием общему миру, довольствуются условиями, сообщенными графу Меттерниху 7 июня, которые будут изложены во всем их объеме. Вместе с тем уполномоченные должны домогаться словесно от венского двора, чтобы со стороны его были решительно поддержаны помянутые требования.

Ежели Наполеон действительно желает мира, то возвращение Иллирии и уступка Варшавского герцогства не встретят с его стороны больших затруднений. Но расширение Пруссии в Германии и совершенная независимость ганзеатических городов либо, по крайней мере, Гамбурга и Любека, без сомнения, подадут повод к спору. Необходимо, чтобы министры союзных дворов объяснили определительно виды своих правительств, доказав очевидно, что они, не увлекаясь несбыточными мечтами расширения своих владений, желают только, чтобы Пруссия получила такие границы, какие необходимы для ее безопасности. Подобным же образом союзные дворы желали бы, чтобы Австрия была обеспечена, в отношении к собственной защите, возвращением Тироля и части Италии до реки Минчио с Мантуей. Что же касается до Пруссии, то единственная граница, могущая обеспечить от неприятельского вторжения ее германские земли, есть река Эльба с находящимися на ней крепостями, за исключением столицы Саксонии; прочие же саксонские владения, долженствующие отойти к Пруссии, должны быть вознаграждены уступкой других германских владений в пользу Саксонии. Если же не удастся войти в соглашение по сему предмету, то необходимо, чтобы Пруссия получила, по крайней мере, Магдебург, которого возвращение не только способствует ее усилению в оборонительном отношении, но и вообще важно тем, что эта крепость может служить большой преградой господству Франции на севере Германии. Если бы Наполеону удалось, как он предполагал, построить новую крепость на устье Гавеля и укрепить Гамбург, то пределы французской империи в действительности раздвинулись бы до Эльбы и территория Франции была бы прикрыта линией крепостей, подобно тому как прежние ее пределы охранялись тройным рядом укрепленных пунктов. Последствиями такого порядка вещей были бы совершенное рабство Германии и уничтожение в ней свободной торговли, потому что Наполеон приобрел бы владычество над балтийским прибрежьем. Из всего этого явствует необходимость разорвать линию по течению Эльбы, отдав Пруссии Магдебург. Сверх того, должно обеспечить прусские владения от переправы французских войск в нижней части сей реки. Независимость Гамбурга и Любека и свобода их сношений с Англией необходимы не только для Пруссии, но для Германии и вообще для Европы.

Если бы переговоры приняли такой оборот, что Франция согласилась бы на четыре условия, изложенные в конвенции 27 июня, то министры союзных дворов легко могут убедить венский кабинет в невозможности ограничиться сими требованиями, и должны стараться, чтобы он сам дал им большее развитие. Не говоря уже о разительном противоречии между подобными условиями и высказанными гласно намерениями союзников, надлежит решить: что может служить порукой Пруссии и Австрии в сохранении возвращенных им провинций, когда их оборонительные средства весьма лишь мало усилятся? Не возобновит ли Франция свои покушения, как только германские ополчения будут распущены, а русские войска возвратятся в свое отечество? Не приобретет ли она сперва влияние, а потом и господство над Пруссией, и даже над Австрией, как было доселе? До какой степени должны дойти сии попытки, чтобы вызвать снова для противодействия им такие необъятные усилия, какие сделаны в настоящее время? Да и возможно ли надеяться, чтобы удалось вторично собрать армии столь многочисленные, столь щедро снабженные всеми средствами, столь жаждущие сразиться с общим неприятелем? Не говоря уже о непрочности подобного порядка вещей в будущем, он был бы невыносим для Пруссии и в настоящее время. Она получила бы только области, коих жители никогда не будут ей искренно преданы, области, разоренные войной и могущие вовлечь в излишние расходы, между тем как земли, издревле ей принадлежащие, истощены борьбой, предпринятой с благой целью – достижения лучшего порядка вещей. Из всех четырех условий совершенно удовлетворительными могут считаться только расторжение Варшавского герцогства и увеличение австрийской монархии. Но первое из них не есть уступка со стороны Франции, у которой это владение уже отнято силой оружия; а возвращение Австрии иллирийских областей еще недостаточно для обеспечения ее самостоятельности.

Из всего сказанного явствует необходимость расторгнуть Рейнский союз, в особенности вредный тем, что состоящие в нем владетели не могут выйти из зависимости Наполеону; и к тому же самостоятельность и безопасность Пруссии несовместны с присоединением к сему союзу мекленбургских и ангальтских владений.

На основании этих выводов уполномоченные союзных дворов могут сделать намек посреднику, чему подвергается Австрия в таком случае, когда Россия и Пруссия станут продолжать войну без ее содействия. Но они изъявят это не прежде, как убедившись, что венский двор не считает себя обязанным открыть военные действия против Наполеона на основании конвенции 27 июня. В особенности же они должны всевозможно стараться, чтобы французские уполномоченные не могли заметить ни малейшего разногласия между союзниками и венским двором насчет условий мира.

В случае отказа Франции на требования, предложенные посредничествующей державой, конвенция, заключенная на случай войны, будет заменена союзным трактатом. Если же Франция изъявит согласие на эти условия, то министры союзных дворов, не утверждая окончательно (sub sperati) мирного договора, примут его для доклада (ad referendum) на утверждение своим Государям.

По всей вероятности, Наполеон станет искать предлогов для замедления дела, чтобы выиграть время, не сделав союзникам никаких уступок. Уполномоченные могут предупредить исполнение таких замыслов, требуя немедленно очищения крепостей на театре войны, занятых французскими войсками. Ежели французы откажут в том, то явно обнаружится, что не может последовать никакого соглашения и что Австрия должна исполнить принятые ею на себя обязательства»¹.

В инструкции французским уполномоченным герцогу Виченцскому (Коленкуру) и графу Нарбонну после мелочных подробностей насчет способа ведения переговоров и дипломатических формальностей французский кабинет излагал свои виды следующим образом.

«Его Величество, не отвергая возможности таких обстоятельств, которые послужили бы к восстановлению его прежних отношений к Австрии (à rentrer dans un système avec l’Autriche), имеет в виду заключить с Россией мир, славный для сей державы (une paix qui soit glorieuse pour cette puissance), и наказать Австрию за вероломное и неосновательное нарушение союза 1812 года потерей ее влияния в Европе (par la perte de son influence en Europe)… Выгоды Франции требуют, чтобы Австрия не получила ничего» (pas un village).

Наполеон желал, чтобы осталось все так, как было перед войной (uti possidetis ante bellum). «Посредник, долженствующий паче всего руководиться беспристрастием, не может требовать ничего в свою пользу. Переговоры должны иметь место только в отношении к тем владениям, которых положение изменилось с 1812 года, но отнюдь не прежде».

Последнее условие исключало из переговоров все владения, состоявшие под влиянием Франции, кроме Пруссии, освободившейся от тяготевшего над ней ига, да еще Мекленбурга и герцогства Варшавского, занятых союзными войсками. Наполеон в инструкции, данной уполномоченным, писал: «Положение обеих сторон осталось почти таким же, каким было до открытия войны. Ничто не изменилось. Мы еще никогда не были побеждены, и, напротив того, наши действия постоянно сопровождались успехом. Потери, понесенные нами от влияния времени года, наравне с неприятелем, вознаградились, и с тех пор мы не переставали побеждать. Крепости, нами занятые, остаются в наших руках, и, если неприятель владеет частью земель, принадлежащих нашим союзникам, то и мы имеем на своей стороне почти такие же выгоды».

Далее Наполеон говорит: «Вообще переговоры будут медленны. К настоящему делу приступим не ранее, как в последние 10 или 12 дней… Уполномоченные получат в надлежащее время инструкции для окончательного решения» (pour le parti définitif)². Наполеон так мало заботился об успехе переговоров, что, не дождавшись отъезда Коленкура в Прагу, откладываемого день за днем под пустыми предлогами, отправился в ночь с 12 (24) на 13 (25) июля в Майнц, для свидания с императрицей Марией-Луизой³.

Таким образом, ни одна из воюющих сторон не изъявляла умеренности, которая могла бы послужить залогом взаимного соглашения. Союзники, по крайней мере, соблюли приличие, не замедлив прибытие своих уполномоченных. На основании конвенции 18 (30) июня положено было им съехаться в Праге вместе с уполномоченными Франции к 23 июня (5 июля). Но Меттерних предложил отстрочить съезд сперва до 26 июня (8 июля), а потом до 30 июня (12 июля). Союзные дипломаты, тайный советник Анштетт и барон Гумбольдт, прибыли в Прагу накануне; а граф Нарбонн, хотя и приехал туда еще 27 июня (9 июля), однако же, не будучи снабжен полномочиями на ведение переговоров, должен был ждать герцога Виченцского (Коленкура).

При первом свидании уполномоченных союзных дворов с графом Меттернихом на изъявление Анштеттом неограниченной доверенности к нему он отвечал: «Надеюсь, что вы вскоре убедитесь в моей искренности… Важнее всего – придать цели наших трудов вид стремления к общему миру и выказать все то, чего будем домогаться от Франции, ручательством в спокойствии Европы; одним словом, мы должны совокупными усилиями поставить Наполеона в такое положение, чтобы он был принужден сочинить плохой манифест против Австрии». «Этого недостаточно, – заметил Анштетт. – Мы надеемся также заставить его вести против Австрии плохую кампанию». Затем австрийский дипломат, изложив подробно огромные средства союзников и выгоды их положения, сказал: «Я не думаю, чтобы война была очень трудна; желал бы только убедить в том одну особу. Не полагаю также, чтобы удалось кому-либо превзойти в числе войск нас троих, и, по моему мнению, великий человек пошатнулся на престоле» (Le grand homme est à côté du trône). Барон Гумбольдт, знавший хорошо Меттерниха, приписывал его увлечение желанию обворожить русского министра, однако же, несмотря на это, сознавался, что никогда еще в его присутствии Меттерних не говорил в таком духе. Действительно – откровенность его дошла до того, что он объяснил союзным министрам не только все приготовления к войне своего правительства, но и меры, принятые им для возбуждения к восстанию Иллирии и Тироля⁴.

Переговоры, веденные в Неймаркте насчет продолжения перемирия, подали Наполеону предлог замедлить открытие «пражских конференций», к которым приступал он весьма неохотно. Союзные парламентеры на неймарктском съезде – граф Шувалов и барон Круземарк – не имели определительных сведений об условии дрезденской конвенции продолжить перемирие до 29 июля (10 августа), кроме 6 дней после этого срока, до истечения которых не должны были возобновиться военные действия, а потому не считали себя вправе продолжить перемирие долее 23 июля (4 августа). Сверх того, союзные парламентеры не соглашались на дозволение послать французских офицеров по одному в каждую из крепостей, обложенных союзными войсками, и на увеличение количества запасов, поставляемых для гарнизонов сих крепостей в продолжение перемирия⁵. 10 (22) июля они, с разрешения главнокомандующего союзными армиями Барклая-де-Толли, изъявили согласие на продолжение перемирия до 29 июля (10 августа), но отказали в прочих требованиях французских парламентеров. Это подало повод к довольно колкой переписке. В письме начальника штаба французской армии к французским комиссарам в Неймаркте, Дюмутье и Флаго, Бер-тье, изложив, со своей точки зрения, все выгоды, тогда бывшие на стороне Наполеона, и заметив, что его армия не имела никакой надобности в перемирии, писал: «Должно быть, союзники имеют такое же превратное понятие о положении французской армии, какое они имели перед сражением при Люцене; в противном случае они не льстили бы себя надеждой на успех действий. Они отступят за Вислу еще скорее, нежели ушли за Эльбу; они будут иметь дело с армией, которая своей силой в пехоте, кавалерии и артиллерии изумит их еще более, нежели та, с коей встретились они при Люцене…»⁶

Барклай-де-Толли, получив письмо Бертье, пересланное к нему графом Шуваловым и бароном Круземарком, отправил к ним депешу, долженствовавшую служить ответом начальнику штаба французской армии. В этой депеше Барклай, поставив на вид сговорчивость российского монарха сперва принять, а потом продолжить перемирие, писал: «Ему неизвестно, имеет ли французская армия надобность в перемирии или нет, но он твердо помнит, что перемирие было предложено Коленкуром, что во время его заключения отряды Воронцова и Чернышева находились у ворот Лейпцига и генерал Арриги был обязан своим спасением единственно прекращению военных действий, и что Бюлов, разбив маршала Удино, находился в двух переходах от Дрездена и совершенно отрезал сообщения французской армии. Из всего этого вы видите, господа, что мы судим довольно правильно о настоящем положении дел. Не отвлекаясь от такого понятия никакими предположениями насчет последствий, которые могло бы повлечь за собой возобновление военных действий, я считаю себя вправе сказать утвердительно, что Его Величество император принял их в расчет при составлении своих соображений, и что его храбрые войска будут сражаться против французских войск на берегах Одера с таким же мужеством, с каким они защищали свое отечество, каковы бы ни были силы их противников в пехоте, кавалерии и артиллерии; что самые необъятные вооружения не могут ни изумить, ни устрашить их. Но, несмотря на средства, которые Его Величество находит в духе своих войск и в непоколебимости своих союзников, государь император не отказывается от мирного соглашения, и для достижения этой цели он доставил венскому кабинету всевозможные удобства и совершенно ему вверился. С такой же уступчивостью видам императора Франца государь согласился на продолжение перемирия. Но из этого не следует, чтобы русское правительство считало себя обязанным удовлетворять новые домогательства французских комиссаров, не могущие ни под каким видом считаться следствием продолжения перемирия. И потому вы откажете формально в командировании французских офицеров в осажденные крепости, которого истинные причины нам понятны.

Что же касается до жалоб на недостаточность продовольствия, доставленного данцигскому гарнизону, то они были бы основательны, если бы сила этого гарнизона в действительности простиралась до 25 000 человек. Но, так как число войск, находящихся в его составе, гораздо менее, то очевидно, что принц Вюртембергский нисколько не нарушил условий перемирия, определяющих количество доставляемых запасов по наличной силе гарнизона, а не по той, которую, быть может, требуют обложенные крепости»⁷.

Наконец союзники согласились допустить французских офицеров в Кюстрин и Штетин; в отношении же прочих обложенных крепостей, Данцига, Модлина и Замо-стья, условлено, чтобы запечатанные депеши начальника штаба французской армии и конвенция о продолжении перемирия были доставлены комендантам сих крепостей русскими офицерами, которые долженствовали привезти ответы в запечатанных конвертах не позже восьми дней. Касательно снабжения продовольствием крепостей в продолжение перемирия постановлено предоставить решение возникших по сему предмету недоразумений уполномоченным воюющих держав в Праге, при посредничестве Австрии, и приняв за основание, каким образом поступали прежде в подобных обстоятельствах⁸.

Казалось бы, эти споры о продолжении и о некоторых условиях перемирия не должны бы замедлить открытие несравненно важнейших переговоров в Праге, но Наполеон остановил отъезд Коленкура из Дрездена до подписания конвенции о перемирии. Замедление его прибытия в Прагу едва было не вывело из терпения не только Меттерниха, но и находившегося тогда в Брандейсе (в 18 верстах от Праги) императора Франца, считавшего такой поступок личной себе обидой. Уполномоченные России и Пруссии, опасаясь, чтобы Наполеон не воспользовался неопределенностью перемирия и не нарушил его внезапным нападением на российско-прусскую армию, желали знать, как намеревалось поступить в таком случае австрийское правительство и разрешено ли будет союзным войскам войти в пределы Австрии, ежели обстоятельства того потребуют. Граф Меттерних, по повелению императора Франца, отвечал, что возобновление действий Наполеоном прежде условленного срока 16 августа будет сочтено за оскорбление посредничествующей державы и за враждебный поступок в отношении к ней самой. Следовательно, в случае нарушения Наполеоном перемирия ничто не может препятствовать вступлению союзных армий в пределы Австрии⁹.