Текст книги "Возвращение Арсена Люпена"

– Ты прав, Вебер. Что делать, мы с тобой никогда не поймем друг друга! Во время переезда в автомобиле Люпен не произнес ни слова.

Его не задержали долго в сыскной полиции. Вспомнив о том, что Люпен неоднократно скрывался оттуда, Вебер отвел его сейчас же в антропометрическое бюро и отвез в Депо, а оттуда – в тюрьму Санте.

Предупрежденный по телефону директор тюрьмы уже дожидался. Все необходимые формальности были быстро закончены, и в семь часов вечера Арсен Люпен переступил порог камеры номер четырнадцать во втором отделении.

– Довольно приличное у вас помещение, – сказал он входя, – электрическое освещение, центральное отопление, ватерклозет… Одним словом, все удобства… Великолепно! Комната мне нравится… я оставляю ее за собой, господин директор.

И он бросился на кровать.

– Ах да, господин директор, у меня есть маленькая просьба к вам.

– Какая?

– Пускай завтра утром шоколад подадут мне не раньше десяти часов… Я страшно устал и хочу спать.

Он повернулся лицом к стене и через пять минут уже крепко спал.

Часть вторая

Глава первая
Тюрьма Санте

I

Арест Люпена произвел сенсационное впечатление. Великий искатель приключений наконец-то был схвачен. Необычайный, гениальный, неуловимый герой сидел, как самый простой смертный, в четырех стенах камеры тюрьмы Санте!

Префект полиции получил крест кавалера Почетного легиона, Вебер – крест офицера. Все восхищались мужеством и ловкостью скромных сотрудников полиции, аплодировали, торжествовали, писали статьи и говорили речи. И все те, что восхищались полицией, аплодировали ей и торжествовали ее победу над великим авантюристом Люпеном, все они смеялись, заливались смехом, хохотали над гениальной проделкой Люпена.

Оказывается Ленорман – Арсен Люпен!

Арсен Люпен четыре года был начальником сыскной полиции! Четыре года он занимал этот пост, уважаемый своими начальниками и вызывая восхищение публики! Четыре года общественный покой и порядок были доверены Арсену Люпену. И никогда порядок так мало не нарушался, как в это время. Никогда преступления так быстро и блестяще не раскрывались, как за эти четыре года. Все вспоминали дело Денизу, кражу в «Лионском кредите», нападение на курьерский поезд, шедший из Орлеана, убийство барона Дорфа… Становились понятными все проделки Люпена.

Действительно, это было до смешного просто! Надо только было быть начальником сыскной полиции.

Люпен был начальником сыскной полиции, и все агенты, находившиеся в его распоряжении, становились бессознательными и невольными его сообщниками.

Проснувшись на другой день в своей камере, Люпен задумался над тем шумом, который должен был произвести его арест под двойным именем Ленормана и Сернина, с титулом князя и должностью начальника сыскной полиции.

При дневном свете его камера понравилась ему еще больше. Через окно была видна верхушка дерева и просветы голубого неба. Стены были совершенно белы, в комнате находились только стул и стол, прикрепленные к полу. Чистота также производила приятное впечатление.

– Да-с, – сказал он. – Небольшой отдых мне будет очень полезен, займемся утренним туалетом… Все ли у меня здесь есть, что нужно? Ах нет… надо позвонить горничной…

Он нажал на механизм около дверей, вызвавший сигнал в коридоре. Через минуту загремели засовы, щелкнул замок, и дверь открылась, причем на пороге показался тюремный сторож.

– Теплой воды, мой дорогой, – сказал Люпен. Тот смотрел на него, не понимая и сердясь.

– Ах да, – воскликнул Люпен, – еще губку! Черт возьми, здесь нет губки! Тюремный сторож проворчал:

– Ты смеешься, что ли, надо мной? Этого здесь нельзя делать. И он хотел уйти, как вдруг Люпен схватил его за руку:

– Хочешь сто франков? Отнеси письмо на почту.

Он вынул из кармана стофранковый билет и протянул его сторожу.

– Письмо… – сказал последний, беря деньги.

– Сейчас… напишу.

Он сел за стол, набросал несколько слов карандашом на листке бумаги, положил его в конверт и написал адрес: Господину С. Б., 42. Париж, до востребования.

Сторож взял письмо и ушел.

– Вот письмо, которое так же верно дойдет до адресата, как если бы я сам отнес его. А пока подведем итоги.

Он сел на стул и заговорил вполголоса:

– В общем, мне предстоит бороться с двумя противниками: с обществом, которое поймало меня и над которым я смеюсь, и с неизвестным лицом, которое далеко еще не поймало меня, но над которым я ни в коем случае не смеюсь. Это он известил полицию, что я был князем Серниным, и угадал, что я был также Ленорманом. Он запер дверь подземного хода, и он же упрятал меня в тюрьму.

Арсен Люпен задумался на секунду, потом продолжал:

– В конце концов, борьба идет между ним и мною. Чтобы победить, я должен узнать, в чем состоит проект Кессельбаха. И осуществить его, даже находясь в тюрьме. Он на свободе и имеет в своем распоряжении Штейнвега и Пьера Ледюка – он почти у цели, а я – очень далеко от нее… Положение не из блестящих… С одной стороны – всё, с другой – ничего. Передо мной стоит человек равной мне силы, и даже сильнее меня, потому что он не останавливается ни перед чем…

Арсен Люпен задумался, облокотясь о стул и подперев голову руками.

– Входите, господин директор, – сказал он, видя, что дверь камеры открывается.

– Разве вы меня ждали?

– Да. Разве я не просил вас письмом зайти ко мне? О, я ни на одну секунду не сомневался, что сторож отнесет вам письмо, и даже на конверте написал только инициалы «С.» и «Б.» и ваш возраст, сорок два года.

Директора действительно звали Станиславом Борели, и ему было сорок два года. На вид это был человек с приятным лицом и мягким характером. Он сказал Люпену:

– Вы не ошиблись в честности моих подчиненных, ваши деньги здесь. После вашего освобождения они будут вам возвращены. А теперь потрудитесь пройти в комнату обыска.

Люпен последовал за директором в небольшую комнату, предназначенную для этой цели, и там очень внимательно обследовали его платье, а также и его самого. Потом его опять провели в камеру, и Борели сказал:

– Теперь я спокоен, все сделано.

– И очень хорошо сделано, господин директор. Ваши подчиненные исполняют это с такой деликатностью, что я считаю долгом их поблагодарить и попрошу вас передать им от моего имени вот это, – сказал он, протягивая директору стофранковый билет.

Борели с удивлением смотрел на него:

– Откуда это у вас?

– Не ломайте голову, господин директор.

Он схватил большим и указательным пальцами правой руки средний палец на левой, быстро вырвал его и подал спокойно господину Борели:

– Не волнуйтесь, пожалуйста, господин директор. Это не палец. Это футляр из тонкой перепонки цвета кожи, который плотно надевается на палец. Как видите, совсем не отличишь от настоящего пальца.

И он прибавил, смеясь:

– А там третий билет в сто франков. Что вы хотите? Приходится носить деньги везде, мало ли что случится!

У Борели было изумленное выражение лица.

– Ах, пожалуйста, господин директор, вы не думайте, что я хочу вас ослепить моими небольшими талантами. Мне только хотелось показать вам, что вы имеете дело с несколько необычным заключенным… Поэтому не удивляйтесь, если вам доложат о моем исчезновении.

– О вашем исчезновении? Люпен от души расхохотался:

– Господин директор, единственное оправдание тому, что я нахожусь здесь, – это то, что я отсюда уйду.

– Хорошо, что вы меня предупредили…

– Именно это я и хотел сделать. Примите все меры предосторожности, господин директор, чтобы позднее вас не могли бы обвинить в небрежности. Я же обещаю устроить это дело так, что, несмотря на неприятности, которые неизбежно вам доставит мой побег, ваша служебная карьера от этого не пострадает. Вот и все, что я хотел сказать вам, господин директор. Теперь вы можете идти.

И в то время, как Борели уходил, глубоко смущенный словами своего заключенного и очень беспокоясь о событиях, которые ожидают его в будущем, Люпен бросился на кровать, говоря:

– Однако ты слишком самоуверен, Люпен. Можно подумать, что тебе и в самом деле известно, каким образом ты выйдешь отсюда.

II

В здание суда Люпена сопровождал Вебер. Он заявился к нему в сопровождении двенадцати лучших полицейских агентов, вооруженных с головы до ног, взял Люпена из камеры и повез его в фиакре со своим кучером. Экипаж был окружен со всех сторон конной стражей.

– Браво! – воскликнул Люпен. – Ко мне, я вижу, относятся с должным уважением. Почетная гвардия! Каково! Ты, я вижу, Вебер, уважаешь начальство, не забываешь, что я твой непосредственный начальник.

И, дружески хлопнув Вебера по плечу, прибавил, смеясь:

– Вот что, Вебер, я намерен подать в отставку и укажу на тебя как на своего заместителя.

– Это уже почти сделано, – заметил Вебер.

– Какая приятная новость! Я очень беспокоился насчет моего побега, теперь я спокоен, раз Вебер будет начальником сыскной полиции…

Вебер ничего не ответил. В глубине души он испытывал странные чувства по отношению к своему противнику, – чувства, смешанные из боязни, которую ему внушал Люпен, из уважения, которое он питал по отношению к князю Сернину, и из почтительного восхищения перед Ленорманом. Все это было смешано с завистью, ненавистью и досадой.

Они подъехали к зданию суда, где их уже ждали агенты сыскной полиции, среди которых Вебер с удовольствием заметил своих любимых помощников – братьев Дудевиль.

– Господин Формери здесь? – спросил он у них.

– Да, начальник, судебный следователь у себя в кабинете.

Вебер поднялся по лестнице вместе с Люпеном и братьями Дудевиль.

– Женевьева? – тихо спросил Люпен.

– Спасена.

– Где она?

– У своей бабушки.

– Госпожа Кессельбах?

– В Париже, в отеле «Бристоль».

– Сюзанна?

– Исчезла.

– Штейнвег?

– Ничего не известно.

– Вилла Дюпон охраняется?

– Да.

– Какова пресса сегодня утром?

– Превосходна.

– Чтобы писать мне, вот мои инструкции.

Они проходили по коридору бельэтажа. Люпен незаметно сунул в руку одному из братьев комочек бумаги.

В кабинет Формери Люпен вошел в сопровождении помощника начальника сыскной полиции.

– Ах, вот и вы! Я не сомневался, что в один прекрасный день мы вас поймаем! – приветствовал Люпена Формери.

– Я тоже нисколько в этом не сомневался, господин судебный следователь, – сказал Люпен, – и я очень рад, что судьба предоставила именно вам оказать правосудие честному человеку, каким я всегда был.

«Он смеется надо мной», – подумал Формери и полусерьезно продолжал:

– Да этот «честный человек» обвиняется в трехстах сорока четырех случаях кражи, мошенничества, шантажа, укрывательства и так далее. Триста сорок четыре дела!

– Как? Только-то! – воскликнул Люпен. – Неужели так мало? Вы меня обижаете!

– Да, и «честному человеку» придется еще теперь отвечать по обвинению в убийстве Альтенгейма.

– Вот это новость! Это, наверное, вы додумались?

– Конечно!

– Здорово! Вы делаете большие успехи, Формери!

– То положение, в котором вас застала полиция, не оставляет места никаким сомнениям.

– О да, вы правы, какие же тут сомнения! Только я хотел бы вас спросить, от какой раны умер Альтенгейм?

– От раны в горло, нанесенной ножом.

– И где этот нож?

– Его не нашли.

– Странно. Как же это они не нашли ножа? Я – убийца и пойман на месте преступления около человека, которого я убил, а орудия преступления при мне не оказалось.

– Кто же, по-вашему, убийца?

– Тот самый, что убил Кессельбаха, Чепмана и других, – достаточно видеть рану.

– Куда же он делся?

– Скрылся по трапу.

– Отчего же вы не последовали его примеру?

– Я тоже пытался уйти, но выход из туннеля был прегражден дверью, которую я не мог открыть. В это время этот человек вернулся в комнату и, боясь, что Альтенгейм, которого он не смог освободить, выдаст его, убил барона. Тогда же он спрятал в шкаф черный узелок с платьем, приготовленным мною.

– Зачем?

– Чтобы переодеться. Я приехал на виллу Глисин с намерением выдать Альтенгейма полиции, уничтожить князя Сернина и появиться в виде…

– Вы, пожалуй, скажете, в виде Ленормана?

– Совершенно верно.

– Нет.

– Как?

Формери с лукавым видом потряс указательным пальцем правой руки.

– Нет, нет, – повторил он.

– Как «нет»?

– Историей с Ленорманом…

– Ну?

– Можно одурачить публику, но не меня. Неужели вы думаете, что я поверю, что Люпен и Ленорман – одно и то же лицо? – Он рассмеялся и добавил: – Люпен – начальник сыскной полиции? Нет! Все, что хотите, только не это. Всему бывают границы… Я очень доверчивый человек… Но между нами… к чему вы придумываете эту чепуху? Я совсем не вижу цели…

Люпен изумленно смотрел на него. Хотя он давно знал Формери, все-таки не предполагал, что судебный следователь до такой степени несообразителен. Кажется, во всем мире только один Формери сомневался, что Сернин, Люпен и Ленорман – одно и то же лицо.

Люпен обратился к помощнику начальника сыскной полиции, слушавшему с открытым ртом:

– Дорогой Вебер, ваше повышение по службе не состоится. Потому что если я – не Ленорман, то, значит, он где-нибудь существует, а раз он существует, то я ни одной минуты не сомневаюсь, что Формери с его тонким чутьем разыщет пропавшего начальника сыскной полиции…

– Будьте покойны-с, господин Люпен! – воскликнул судебный следователь. – Я ручаюсь за это и признаюсь, что очная ставка между ним и вами будет интересной для меня.

Он смеялся и барабанил пальцами по столу.

– Нет, с вами, право, забавно. Не соскучишься. Так это вы были Ленорманом и арестовали своего сообщника Марко?

– Конечно, надо было доставить удовольствие председателю Совета министров и спасти кабинет.

Формери держался за бока:

– Ох, я умру от смеха! Боже! Как это смешно! Ваш ответ обойдет весь свет… И вы также станете утверждать, что я производил следствие в «Палас-отеле» в день убийства Кессельбаха вместе с вами?

– Вы вместе со мной вели дело о краже диадемы, когда я был герцогом Шармерасом, – иронично заметил Люпен.

Формери вздрогнул, и вся его веселость мгновенно пропала. Он стал серьезным и спросил:

– Так вы продолжаете утверждать эту нелепость?

– Я вынужден это делать, потому что это правда. Очень легко проверить меня: сядьте на пароход, идущий в Кохинхину, там, в Сайгоне, вы легко добудете доказательства смерти настоящего Ленормана, очень хорошего человека, личность которого я взял себе, акт о его смерти у меня имеется, я могу вам его предоставить.

– Глупости!

– Как хотите, господин судебный следователь, я должен вам сознаться, что это мне совершенно безразлично. Если вам не нравится, чтобы я был Ленорманом, бросим, не будем говорить больше об этом. Если вам угодно предполагать, что я убил Альтенгейма, пожалуйста! Забавляйтесь, ищите доказательства. Только…

Он бесцеремонно взял стул, сел напротив Формери с другой стороны письменного стола и продолжил резким тоном:

– Только вот в чем дело: я должен вам сказать, что, несмотря ни на что, какие бы у вас ни были намерения, я не хочу терять времени даром. У вас есть свои дела, у меня – свои. Вы получаете жалованье за то, что занимаетесь своим делом, а я устраиваю свои. Так вот, дело, которым я сейчас занят, принадлежит к безотлагательным. А так как вы изволили меня заставить ходить взад и вперед меж четырех стен моей камеры, то я его вам обоим и поручаю. Поняли?

Он встал.

– Я разрешаю вам забавляться ведением моего процесса, расследованием совершенных мною раньше преступлений, злодеяний и прочими пустяками при условии, что вы немедленно займетесь моим поручением.

– В чем же оно состоит? – насмешливо спросил Формери.

– В том, чтобы не мешкая заняться розысками германского подданного Штейнвега.

– Это что за история?

– Эту историю я берег для себя, когда я был… или, вернее, воображал себя Ленорманом. Часть этой истории произошла в моем кабинете, здесь, в здании суда, и Вебер должен помнить ее. Вот в чем дело: старик Штейнвег знает содержание таинственного проекта Кессельбаха, и Альтенгейм, занимавшийся также розысками по этому делу, похитил Штейнвега и спрятал его.

– Ну вот еще! Это не иголка, не спрячешь!

– Совершенно верно.

– Вы знаете где?

– Да.

– Было бы интересно…

– Он находится в доме номер двадцать девять на улице Дюпон. Вебер пожал плечами:

– Это там, где жил Альтенгейм?

– Да.

– Вот это и доказывает, насколько можно верить всем этим глупостям. В кармане барона я нашел его адрес, и через час дом был занят агентами сыскной полиции.

Люпен с облегчением вздохнул:

– Приятная новость! Я боялся, что его неуловимый сообщник во второй раз похитит Штейнвега. Ну а слуги?

– Они исчезли.

– Другой предупредил их по телефону. Но все-таки Штейнвег там…

Вебер сказал нетерпеливо:

– Там никого нет, я вам повторяю, что дом занят агентами полиции.

– Господин помощник начальника сыскной полиции, я вам даю приказ: лично обыщите дом на улице Дюпон. Завтра представьте мне отчет о результатах обыска.

Вебер пожал плечами:

– У меня есть дела более спешные…

– Господин помощник начальника сыскной полиции, ничего не может быть более спешного. Если вы опоздаете, все мои планы погибнут. Старик Штейнвег никогда не расскажет, в чем состоит проект Кессельбаха.

– Почему?

– Потому что через день или два, если ему не дадут есть, он умрет от голода.

III

– Очень… очень серьезно, – проговорил Формери после минутного размышления. – К сожалению… – Он улыбнулся. – К сожалению, ваше открытие страдает одним очень большим недостатком.

– Каким же?

– Тем, что все это только одни фантазии… Не сердитесь, Люпен!

– Идиот! – выругался Люпен.

Формери встал:

– Ну-с, допрос окончен. Теперь, когда мы с вами готовы к сражению, нам необходим законный в таких случаях свидетель, то есть ваш адвокат.

– Ба! Да разве это необходимо?

– Необходимо.

– Заставить работать одного из выдающихся адвокатов в связи с процессом, который, скорее всего, не осуществится?

– Нет. Надо пригласить.

– Ну, в таком случае я выбираю господина Кэмбеля.

– Очень хорошо, вы поручаете свою защиту опытному лицу.

Этим закончился первый допрос Люпена.

Сходя с лестницы, он успел шепнуть братьям Дудевиль:

– Пусть следят за домом Женевьевы и госпожи Кессельбах. Им угрожает опасность. Будут обыскивать дом на улице Дюпон… постарайтесь присутствовать при этом. Если найдут Штейнвега, сделайте так, чтобы он молчал.

– Когда вы выйдете на свободу, начальник?

– Сейчас ничего нельзя сделать… Впрочем, я не очень спешу. Я отдыхаю.

По возвращении в камеру он написал несколько писем. Одно, очень большое, – с инструкциями для братьев Дудевиль и, кроме того, еще два, одно из них – Женевьеве.

Теперь Вы знаете, Женевьева, кто я. И Вам стало понятно, почему я скрывал от Вас имя человека, который два раза уносил Вас на руках, когда Вы были совсем маленькой. Я был другом Вашей матери, Женевьева, далеким другом, о двойной жизни которого она ничего не знала, но которому вполне доверяла. И поэтому, умирая, она написала мне несколько слов, прося позаботиться о Вас.

Считаю себя недостойным Вашего уважения, но, несмотря на это, останусь верным желанию Вашей покойной матери.

Арсен Люпен

Другое письмо было адресовано Долорес Кессельбах.

Теперь, когда Вам стало известно, что князь Сернин и Арсен Люпен – одно лицо, я прошу Вас не отнимать у меня права заботиться о Вас издалека, как заботятся о людях, которых никогда не увидят.

На столе лежали конверты. Он взял один из них, потом другой, но когда брал третий, то заметил листок, на котором были наклеены буквы, очевидно вырезанные из газет:

Борьба с Альтенгеймом закончилась твоим поражением. Откажись от дела Кессельбаха – и я не буду мешать твоему побегу.

Л. М.

– Опять он, – сказал Люпен, – и здесь он!

Этот невидимый враг совершенно сбивал его с толку. Будучи равным по силе, он располагал средствами, которые казались непонятными Люпену.

Сначала Люпен заподозрил своего сторожа, но каким образом можно было подкупить этого человека со строгим и твердым выражением лица?

– Ну что ж, тем лучше, в конце концов! – воскликнул он. – До сих пор мне приходилось иметь дело со щенками, и, чтобы победить самого себя, мне пришлось побыть начальником сыскной полиции. На этот раз у меня достойный противник. Он шутя справляется со мной… И если мне удастся, сидя в тюрьме, избегнуть его ударов, уничтожить его, освободить Штейнвега и узнать от него тайну проекта Кессельбаха, осуществить этот проект, защитить госпожу Кессельбах и доставить богатство и счастье Женевьеве, то, значит, Люпен… останется навсегда Люпеном. Ну а пока – спать!

Он проснулся в одиннадцать утра следующего дня. Ему сообщили, что господин Кэмбель дожидается в комнате для адвокатов.

– Скажите господину Кэмбелю, – ответил он, – что если ему нужны сведения о моих поступках и делах, то пусть он просмотрит газеты за последние десять лет.

В двенадцать часов дня его с теми же предосторожностями, как и накануне, отвезли в здание суда. Там он увиделся со старшим из братьев Дудевиль, обменялся с ним несколькими словами, передал три письма, которые он приготовил, и вошел в кабинет следователя.

Кэмбель был уже там. Люпен сейчас же извинился:

– Я очень сожалею, господин Кэмбель, что не мог вас принять сегодня утром…

– Да-да, мы это отлично знаем, – прервал его Формери, – нам известно, что вашего процесса не будет, вы отправитесь путешествовать. Но пока займемся делом. Арсен Люпен, несмотря на все наши розыски, мы не знаем вашего настоящего имени.

– Вот странно! Я тоже не знаю.

– Мы даже не можем предположить, что вы тот самый Арсен Люпен, который был заключен в тюрьму Санте и который бежал оттуда в первый раз…

– Совершенно верно, в «первый раз»…

– Оказалось, что дело Арсена Люпена, находившееся с того времени в антропометрическом бюро, содержит сведения, совершенно отличные от тех, которые были записаны ранее.

– Еще непонятнее.

– Совершенно различные цифры измерений, внешность… Две фотографии не имеют между собою никакого сходства… И я просил бы вас сообщить нам ваше настоящее имя.

– Именно об этом и я собирался спросить вас. Я жил под столькими именами, что в конце концов забыл свое настоящее.

– Вы отказываетесь отвечать?

– Да.

– Почему?

– Потому что…

– Это ваше окончательное решение?

– Да, ведь я же вам сказал, что ваше следствие для меня не существует. Я вам дал поручение, только оно одно меня интересует, и я ожидаю от вас ответа.

– А я, – воскликнул Формери, – вчера же вам ответил, что я ни одному вашему слову не верю в истории со Штейнвегом и не буду ею заниматься.

– Так зачем же тогда после допроса вы сами отправились с Вебером в дом номер двадцать девять по улице Дюпон и внимательно его обыскали?

– А вы откуда это знаете? – смущенно спросил следователь.

– Из газет…

– Ах, вы читаете газеты?

– Надо же быть в курсе дела.

– Действительно, я для очистки совести осмотрел этот дом в общем, не придавая особого значения…

– Наоборот, вы придаете очень большое значение этому и выполняете мое поручение с усердием, достойным похвалы, потому что в данный момент помощник начальника сыскной полиции занят обыском там же.

Формери был очень удивлен и сказал:

– Ну вот еще! Какие глупости! У нас с Вебером есть дела поважнее. В это время вошел курьер и тихо сказал что-то следователю.

– Пускай он войдет сюда! – воскликнул тот.

– Ну что, Вебер? Что нового? Нашли этого человека? – обратился он к вошедшему Веберу, не думая вовсе скрывать той поспешности, с которой ему хотелось знать о результатах обыска.

Помощник начальника сыскной полиции ответил:

– Нет, ничего.

– Вы уверены в этом?

– Да, уверен, там нет Штейнвега, ни живого, ни мертвого.

– Однако…

– Нет, это так, господин судебный следователь. Оба казались разочарованными.

– Видите, Люпен… – сказал Формери с сожалением. И прибавил, помолчав немного: – Все, что мы можем предположить, – это то, что он был там, а теперь его нет.

– Третьего дня утром он был еще там, – заявил Люпен.

– А в пять часов вечера дом был занят полицией, – сказал Вебер.

– Остается думать, что его похитили за этот промежуток времени, – добавил следователь.

– Нет, – сказал Люпен.

– Вы думаете?

– Я не только думаю, – сказал Люпен твердым голосом, – я знаю. Физически невозможно, чтобы Штейнвег был похищен за это время, следовательно, он там.

Вебер воздел руки к потолку:

– Но это же безумие! Я только что оттуда… Я осмотрел самым внимательнейшим образом каждую комнату! Ведь человек не монета в сто су, не спрячешь!

– Что же делать? – простонал Формери.

– Что делать, господин судебный следователь? Все очень просто. Надо взять экипаж и отвезти меня туда со всеми предосторожностями, которые вам заблагорассудится принять. Сейчас около часа. В три часа Штейнвег будет освобожден.

Формери переглянулся с Вебером. А отчего бы не поехать? Что можно сказать против?

– Что вы думаете об этом, Вебер?

– Право… не знаю.

– Да, но ведь речь идет о спасении человека.

– Конечно… – сказал Вебер, начинавший сдаваться.

В это время открылась дверь, вошел курьер и передал Формери письмо, в котором тот прочел следующее:

Будьте осторожны! Если Люпен войдет в дом на улице Дюпон, он выйдет оттуда свободным. Все приготовлено для побега.

Л. М.

Формери побледнел. Опасность, которой он избежал, привела его в ужас. Еще раз Люпен едва не провел его… Он совсем забыл о Штейнвеге и читал про себя молитву. Если бы не это чудесное анонимное письмо, он был бы обречен на позор.

– Довольно на сегодня, – сказал он. – Мы возобновим допрос завтра. Отведите обвиняемого со всеми предосторожностями в тюрьму Санте.

Люпен не противоречил. Он знал, кто нанес ему этот удар. Он подумал, что если есть двадцать шансов против одного, что Штейнвег не может быть теперь освобожден, то все-таки один шанс на спасение Штейнвега остался, поэтому не надо отчаиваться, и просто сказал:

– Господин судебный следователь, я вам назначаю свидание завтра утром в десять часов в доме номер двадцать девять на улице Дюпон.

– Да вы с ума сошли! Я вовсе не хочу этого!

– Я хочу – и этого достаточно. До свидания! Завтра в десять. Будьте аккуратны.

IV

Вернувшись в свою камеру, Люпен лег в постель и проспал до следующего дня. Лязг засовов и щелканье замка разбудили его.

– Одевайтесь, – сказал ему сторож, – скорее!

Вебер с агентами дожидались его в коридоре и повели к фиакру.

– Кучер! Двадцать девять, улица Дюпон, – сказал Люпен, садясь. – И скорее…

– Откуда вы знаете, куда мы едем? – спросил Вебер.

– Ну конечно знаю, потому что я вчера назначил свидание господину Формери в доме номер двадцать девять на улице Дюпон в десять часов. Когда Люпен говорит что-нибудь, это всегда исполняется. Вот вам и доказательство.

Начиная с улицы Перголези, стали попадаться полицейские отряды, что очень забавляло Люпена. По улице же Дюпон было совершенно прервано сообщение, и она была переполнена полицией.

– Осадное положение, – засмеялся Люпен. – Вебер, ты раздашь от моего имени по луидору каждому из этих типов, которых ты побеспокоил без всякой причины. Должно быть, ты боишься! Еще немного, и ты мне, пожалуй, свяжешь руки.

– Я только дожидался, когда ты выразишь это желание, – сказал Вебер.

– Вяжи, дружок, вяжи, – протянул руки Люпен, – да побеспокойся, чтобы веревка была покрепче.

Со связанными руками Люпен вышел из экипажа, поднялся по ступенькам крыльца и прошел в комнату, где его дожидался Формери. Полицейские покинули комнату. Остался только Вебер.

– Извините меня, господин следователь, – сказал Люпен, – я опоздал на две минуты. Будьте уверены, что в следующий раз…

Формери был бледен. Он начал, заикаясь:

– У меня… Я… госпожа Формери…

– Как поживает милая госпожа Формери? – осведомился с участием Люпен. – Я имел удовольствие прошлой зимой танцевать с ней на балу в «Отель де Виль», и это воспоминание…

– Госпожа Формери, – продолжал следователь, – вчера вечером была спешно вызвана по телефону к матери. Она сейчас же поехала, к сожалению, без меня, я не мог, потому что изучал ваше дело…

– Ах, вы изучали мое дело, – заметил Люпен, – вот напрасный труд!

– В полночь, видя, что она не возвращается, и очень беспокоясь, я поехал к ее матери, но госпожи Формери там не было, а ее мать вовсе и не вызывала ее по телефону. Все это было обманом. Госпожа Формери до сих пор не вернулась.

– Да что вы! – возмущенно воскликнул Люпен.

Немного подумав, он сказал:

– Насколько я помню, госпожа Формери очень красива, не так ли?

Следователь, казалось, не понимал его слов и продолжал прерывающимся голосом:

– А сегодня утром я был извещен этим письмом, что моя жена будет освобождена сейчас же после того, как разыщут Штейнвега. Письмо подписано Люпеном. Вот это письмо. Это вы писали?

Люпен посмотрел на письмо и сказал спокойно:

– Да, это я писал.

– Следовательно, вы хотите силой вынудить меня передать вам ведение розысков Штейнвега?

– Да, я требую этого.

– И моя жена будет сейчас же освобождена?

– Да.

– Даже в том случае, если ваши поиски будут бесплодны?

– Этот случай недопустим.

– Ну а если я откажусь?

– Это могло бы иметь серьезные последствия… госпожа Формери очень красива…

– Хорошо. Ищите… распоряжайтесь, – проскрежетал Формери. Вебер не сказал ни слова, только бешено кусал свои усы.

– Пойдем наверх, – сказал Люпен. Поднялись по лестнице.

– Откройте дверь этой комнаты. Открыли двери.

– Развяжите мне руки.

Произошло минутное замешательство. Формери и Вебер переглядывались.

– Развяжите, – повторил Люпен.

– Хорошо. Я отвечаю за все, – сказал помощник начальника сыскной полиции и сделал знак всем полицейским, сопровождавшим его.

– Возьмите оружие. При первой команде – стрелять! Полицейские вынули револьверы.

– Спрячьте оружие и руки в карманы, – приказал Люпен.

И, видя, что полицейские находятся в замешательстве, твердо сказал:

– Клянусь честью, что я пришел сюда спасти жизнь человеку, а вовсе не для того, чтобы бежать.

– Ну, честь Люпена, – проворчал один из агентов и вдруг заревел от боли, получив сильный удар ногою. Все агенты со злобой бросились на Люпена.

– Стойте, – кричал Вебер. – Хорошо, Люпен, я даю тебе час времени… если через час…

– Я не хочу условий, – заявил Люпен.

– Делай, как хочешь, скотина! – заорал разозленный Вебер и отошел в сторону вместе с полицейскими.

– Чудесно, – сказал Люпен. – Вот так можно работать.

Он сел в удобное кресло, попросил папиросу, закурил ее и задумался, пуская кольца дыма в потолок. Присутствующие смотрели на него с любопытством, которое и не думали скрывать.

Через минуту он сказал:

– Вебер, прикажи отставить кровать.

Отставили кровать.

– Снимите занавеси с алькова. Сняли занавеси.

– Здесь, – сказал Люпен.

– Как, уже?! – воскликнул Формери.

– Что же, вы полагаете, что я ни о чем не думаю в своей камере и заставил бы привести себя сюда, если бы у меня не было точных данных?

– Ну, что же дальше? – спросил Вебер.

– Дальше? Пошли одного из своих полицейских к таблице электрических звонков, это где-нибудь около кухни.