Текст книги "Возвращение Арсена Люпена"

Глава восьмая
Карта Европы

I

Пьер Ледюк любил Долорес.

Это открытие вызвало в Люпене сильную боль, и он ясно наконец понял, чем для него постепенно стала Долорес.

Пьер Ледюк не двигался, но его губы тихо шевелились, и казалось, что Долорес просыпалась. Тихо и медленно подняла она ресницы, повернула голову и взглянула на молодого человека. И Люпен увидел ее взгляд – полный покорной страсти и нежной любви.

Люпен ворвался в гостиную, не владея собой, оттолкнул Пьера Ледюка и закричал:

– И вы не знаете? Он не говорил вам, этот негодяй? А вы любите его?.. Он – великий герцог! Великий курфюрст! Да он всего только Бопре, Жерар Бопре… Бродяга… Нищий, которого я подобрал в грязи!

Он схватил Пьера, поднял и выкинул за окно.

Когда он обернулся к Долорес, в ее глазах сверкала такая ненависть, какой он никогда не видал. Неужели это была Долорес?

Она, с трудом сдерживая гнев, проговорила:

– Что вы делаете? Как вы смеете?.. Так это правда? Он солгал мне?

– Солгал ли он? – воскликнул Люпен. – Он великий герцог! Так, картонный паяц, которого я дергал за ниточку… Но я бы сделал его великим герцогом, если бы…

Он подошел к Долорес, с трудом сдерживая волнение, сказал:

– Налево – Эльзас-Лотарингия… направо – Вюртемберг-Баден, Бавария… Южная Германия… все эти государства придавлены сапогом пруссака и всегда готовы свергнуть его господство… Понимаете ли вы, что может сделать в этой ситуации такой человек, как я?

Еще тише он продолжал:

– Налево – Эльзас-Лотарингия… понимаете ли вы? Это не мечта, нет, самая очевидная реальность, которая осуществится на днях, быть может, завтра… Да, я так хочу… хочу. О, все, что я собираюсь сделать и сделаю, – это поразительно. Нет, вы подумайте только: в двух шагах от Эльзас-Лотарингии… в сердце Германии, близ старого Рейна. Немного интриги, немного ума – и можно перевернуть весь мир. У меня все это есть! И я стану властелином! Для другого, для Пьера – титул и почести… А мне власть! Я останусь в тени. Никакой должности! Быть может, я соглашусь стать садовником… Какая чудная жизнь! Ухаживать за цветами и изменять по своему желанию карту Европы.

Он положил руки на плечи молодой женщине и сказал:

– Вот мой план. Каким бы он ни казался грандиозным, действительность превзойдет мечту. Император уже видел, что я за человек… В один прекрасный день мы еще встретимся с ним лицом к лицу. И все шансы будут в моих руках… Валанглэ пойдет за мной… Англия тоже… и игра будет окончена… Вот моя мечта… Есть другое…

Он вдруг замолчал. Долорес не спускала с него глаз. Она восхищалась им, и он видел в ее взгляде нечто большее, чем простой восторг. Он подумал, какую бы чудесную жизнь они могли бы вести вместе, где-нибудь недалеко от Вельденца, никому не известные, но всесильные…

Долорес встала и сказала ласково:

– Уходите, я вас умоляю. Пьер женится на Женевьеве, я вам обещаю это, но лучше – если бы вы уехали… Уходите… Пьер женится ка Женевьеве.

Он был счастлив. Хотелось бы услышать что-нибудь более определенное, но она и так сказала ему слишком много.

По дороге к двери его нога наступила на что-то твердое. Он нагнулся и увидел маленькое карманное зеркало в оправе из черного дерева с золотыми инициалами.

Он вздрогнул и поднял вещь.

Монограмма состояла из двух переплетающихся букв: Л и М.

– Л и М! Луи Мальрейх? – спросил он, быстро оборачиваясь к Долорес. – Откуда у вас это зеркало? Чье оно?

Она схватила вещь и стала рассматривать ее.

– Право, я не знаю, я никогда не видела этого зеркала…

В этот момент вошла Женевьева и, не видя Люпена, который стоял за ширмой, воскликнула:

– Ах, ваше зеркало, Долорес! Вы опять нашли его… Мы его столько искали… Где оно было?

И молодая девушка ушла, говоря:

– Тем лучше. Я скажу прислуге, чтобы не искали.

Люпен не двигался, крайне смущенный и тщетно пытаясь себе объяснить, почему Долорес не сказала правды.

Странная мысль пришла ему в голову, и он спросил:

– Вы были знакомы с Луи Мальрейхом?

– Да, – ответила она, пристально глядя на него. Он бросился к ней, крайне взволнованный:

– Вы его знали? Кто он? Почему вы раньше ничего не сказали? Отвечайте… я вас прошу.

– Нет, – сказала она.

– Ведь это же необходимо!.. Подумайте только! Луи Мальрейх – убийца! Чудовище!

Почему вы ничего не сказали?

В свою очередь, она положила ему на плечи руки и сказала твердым голосом:

– Не спрашивайте меня никогда об этом, потому что я никогда не скажу. Что бы ни случилось, никто от меня не услышит об этом, никто на свете, клянусь вам…

II

Не говоря ни слова, он покинул комнату. Свежий воздух немного успокоил его. Он вышел за ограду парка и долго бродил по окрестностям замка, громко разговаривая сам с собой.

– Что случилось? Что происходит? – говорил он себе. – Долорес знакома с Мальрейхом и ничего не сказала. Почему? Быть может, она боялась его? Быть может, она и сейчас боится, что он убежит из тюрьмы и отомстит ей, если она что-нибудь откроет?

Была уже полночь, когда он вернулся на дачу, которую он оставил для себя. Он сел обедать в очень дурном настроении и постоянно придирался к Октаву:

– Оставь меня одного… ты сегодня не можешь ничего подать как следует… Что это за кофе? Какая гадость!

После обеда, едва отхлебнув кофе, он долго ходил по парку, обдумывая историю с зеркалом. Наконец он решил, что Мальрейх убежал из тюрьмы, навел ужас на госпожу Кессельбах и, наверное, уже знает от нее историю с зеркалом.

Люпен пожал плечами:

– И сегодня ночью он придет и зарежет меня. Да нет, я, кажется, начинаю сходить с ума. Он вернулся к себе, лег в постель и тотчас же забылся тяжелым сном. Его терзали ужасные кошмары. Он ясно слышал, как в его комнате открылось окно, и ясно увидел черную тень, медленно и осторожно приближавшуюся к нему.

И эта тень наклонилась над ним. Он сделал невероятное усилие и открыл глаза… Проснулся ли он?

Легкий шум.

Кто-то брал коробок спичек со столика.

«Я сейчас увижу», – подумал он. Чирканье спички, свеча загорелась. Убийца стоял около него.

– Я не хочу… не хочу… – пробормотал Люпен.

Убийца стоял напротив него, весь в черном, с маской на лице и в мягкой шляпе на светлых волосах.

И вдруг он вспомнил: кофе сегодня за обедом имел вкус кофе, который он пил в Вельденце.

Он сделал усилие, закричал, приподнялся немного и упал без сил.

Но даже сквозь глубокое забытье он почувствовал, как черный человек расстегнул ему ворот рубашки и поднял руку. Блеснул стальной стилет, тот самый, которым были убиты Кессельбах, Чепман, Альтенгейм и многие другие…

III

Через несколько часов Люпен проснулся точно избитый, с привкусом горечи во рту. Несколько минут он лежал неподвижно, стараясь вспомнить, что такое с ним было.

– Как это глупо! – воскликнул он, вскакивая с постели. – Это был кошмар. Дурной сон. Если бы это действительно был ОН, то неужели, подняв надо мною руку со стилетом, он не зарезал бы меня, как цыпленка? ЭТОТ не стал бы колебаться…

Ни на полу, ни на окне не было никаких следов. Его комната находилась на первом этаже, спал он с открытым окном, и было очевидно, что нападавший влез в окно.

Но он не нашел ничего ни на наружной стене, ни на песке дорожки.

– И все-таки не может быть… – бормотал он сквозь зубы. Он позвал Октава.

– Где ты готовил кофе, который подавал мне вчера за обедом?

– В замке, начальник, как и остальное кушанье. Здесь нет печи.

– Ты пил этот кофе?

– Нет.

– А то, что было в кофейнике, выбросил?

– Да, конечно. Ведь вы нашли, что это очень скверный кофе. Вы выпили всего два глотка…

– Хорошо. Приготовь автомобиль, мы поедем.

Люпен приказал ехать без остановок в великое герцогство и приехал туда к двум часам. Он увиделся с графом Вольдемаром и попросил его под каким-нибудь предлогом задержать поездку в замок Брёгген делегатов регентства. Потом он встретился с Жаном Дудевилем в одном из кабачков Вельденца. Тот повел его в другой кабачок и представил ему маленького господина, бедно одетого – господина Штокли, чиновника гражданского архива. Они долго разговаривали, потом все втроем направились в ратушу.

В десять часов он приехал в замок Брёгген и сейчас же послал за Женевьевой, чтобы отправиться вместе с ней к госпоже Кессельбах. Ему сказали, что Женевьева уехала в Париж, получив телеграмму от своей бабушки.

– Хорошо, – сказал он, – но госпожу Кессельбах можно видеть?

– Барыня сразу после обеда ушла к себе и, должно быть, уже спит.

– Нет, я видел свет в ее комнате. Она примет меня.

Не дожидаясь ответа горничной, он вошел в будуар и, отпустив горничную, сказал Долорес:

– Мне надо с вами переговорить, и очень спешно. Я надеюсь, вы извините меня и, выслушав, согласитесь со мной.

Он был очень возбужден и ни за что не хотел откладывать объяснения с госпожой Кессельбах, тем более что перед тем, как войти в комнату, он слышал там какой-то странный шум.

Но Долорес была одна и лежала на кушетке. Она сказала ему слабым голосом:

– Быть может, отложим до завтра…

Он не отвечал, крайне изумленный запахом табачного дыма в ее будуаре. Совершенно очевидно, что здесь, в комнате, был мужчина, даже еще в тот самый момент, когда он входил… Пьер Ледюк? Нет. Пьер Ледюк не курит. Так кто же?

Долорес тихо сказала:

– Давайте скорее…

– Хорошо… сейчас… сейчас… но только, может быть, вы мне сначала скажете…

Он не окончил фразы. К чему спрашивать? Если здесь скрывается мужчина, разве она выдаст его?

Тогда он решился и, стесняемый присутствием кого-то постороннего, начал совсем тихо, чтобы его слова могла слышать только Долорес:

– Послушайте… я узнал одну вещь… и совершенно не понимаю… меня это очень смущает. Вы мне ответите, не правда ли, Долорес?

– Что же это такое? – спросила она.

– В ратуше Вельденца, в гражданских списках, есть три имени последних представителей рода Мальрейх, французского дворянина, поселившегося в Германии…

– Да, вы мне рассказывали это…

– Вспомните, сначала Рауль Мальрейх, более известный под именем барона Альтенгейма, теперь… убитый.

– Да.

– Потом Луи Мальрейх, чудовищный убийца, который через несколько дней будет казнен.

– Да.

– И наконец, безумная Изильда…

– Да.

– И вот, – сказал Люпен, наклоняясь к ней, – из расследования, которое я только что закончил, выяснилось, что второе имя Луи или, вернее, вся строка, на которой оно вписано, подчищена, а потом уже покрыта новой надписью. Но, несмотря на это, старые буквы не стерлись окончательно, так что…

– Так что?

– Так что при помощи хорошей лупы и особых приемов, известных мне, я восстановил старую надпись и с полной уверенностью могу сказать, что там было написано не Луи Мальрейх, а…

– Молчите… молчите… – Она тихо заплакала.

– Зачем эта подделка? – продолжал он.

– Это мой муж… – сказала она, – он хотел этого. Перед нашей свадьбой он подкупил чиновника архива, чтобы тот уничтожил в книгах имя второго ребенка.

– Имя и пол, – поправил Люпен.

– Да.

– Следовательно, я не ошибся, настоящее имя второго ребенка было Долорес?

– Да.

– А при чем тут ваш муж?

Она подняла на него глаза, вся красная от стыда, со щеками, мокрыми от слез, и сказала:

– Неужели вы не понимаете?

– Нет.

– Но подумайте только, – говорила она дрожа, – я была сестрой безумной Изильды и бандита Альтенгейма. Мой муж, тогда еще бывший женихом, не пожелал, чтобы это осталось так. Он любил меня. Я тоже любила его и согласилась. В книгах в ратуше Вельденца было уничтожено имя Долорес Мальрейх, а он купил мне другие документы, и я вышла замуж за него в Голландии под именем молодой девушки Долорес Амонти.

Люпен подумал с минуту и сказал:

– Да-да, понимаю… Но, значит, убийца вашего мужа, вашей сестры и вашего брата носит другое имя… его имя…

Она перебила его:

– Его имя Луи Мальрейх… Л и М. Это он виновный, уверяю вас. Разве он пытался защищаться, когда я на суде обвиняла его? Вспомните стилет… стальной стилет. Ах, если бы можно было все сказать… Луи Мальрейх… Если только можно…

С ней началась истерика, ее руки судорожно цеплялись за руку Люпена.

– Защитите меня… помогите мне… Только вы один можете… Нет, не бросайте, я так несчастна… А… какая пытка… какая пытка… адские муки…

Свободной рукой он тихо гладил ей лоб и волосы. Она медленно успокоилась и стихла. Он долго-долго смотрел на нее. Она тоже боялась. Но кого? От кого она просила защитить ее?

И опять образ человека в черном, Луи Мальрейха, встал перед ним.

Леон Масье… Может, он и не Мальрейх вовсе? Он мог быть сообщником или даже жертвой Мальрейха, в то время как сам Мальрейх бродил вокруг замка Брёггена, скрываясь в тени, невидимый, как призрак, он мог проникнуть на дачу, где спал Люпен, и сделать попытку убить его…

«Но почему же он не убил меня сегодня ночью? – думал Люпен. – Ему стоило только захотеть, а он не захотел… Одно движение – и я был бы мертв. И это движение он не сделал… Почему?»

Долорес открыла глаза, увидела его и слабо улыбнулась. – Оставьте меня, – тихо сказала она.

Выйдя наружу, Люпен остановился за деревьями перед фасадом замка и стал наблюдать.

Свет в будуаре Долорес погас, и весь замок погрузился во мрак.

Он подходил уже к своей даче, когда увидел тень. Тень, казалось, удалялась. Он остановился как вкопанный, боясь наделать шуму.

Тень шла по аллее. При мгновенном свете электрического фонаря ему показалось, что он узнал черный силуэт Мальрейха.

Он бросился за ней.

Тень побежала и исчезла.

– Хорошо, – сказал он, – это произойдет завтра. И уж на этот раз…

IV

Люпен вошел в комнату Октава, разбудил его и сказал:

– Возьми автомобиль. Ты будешь в Париже в шесть часов утра. Разыщи Жака Дудевиля и скажи ему, чтобы он сообщил мне, в тюрьме ли приговоренный к смерти, и пусть, как только откроется почта, он пошлет мне следующую телеграмму. – Он набросал несколько слов на клочке бумаги и продолжал: – Сделав это, ты возвратишься сюда. Но въезжай не прямо, а обходным путем, огибая стены парка. Не надо, чтобы кто-нибудь мог догадаться, что ты уезжал.

После этого Люпен вошел в свою комнату, зажег огонь и начал детальный осмотр.

– Да, это так, – сказал он через минуту, – в то время как я стоял около замка, здесь кто-то был. А раз здесь были, то трудно сомневаться, зачем приходили… Да, я не ошибаюсь, он спешит… Первый раз он почему-то отказался от своего намерения… Но сегодня ночью он наверняка постарается убить меня.

Из осторожности он взял одеяло, выбрал в парке уединенное место и заснул там под открытым небом.

К одиннадцати часам утра вернулся Октав.

– Все сделано, начальник, телеграмма послана.

– Хорошо. А Луи Мальрейх в тюрьме?

– Да. Мальрейх все такой же, нем как рыба. Дожидается.

– Чего?

– Как чего? Казни! В префектуре говорят, что послезавтра приговор будет приведен в исполнение.

– Тем лучше, тем лучше, – сказал Люпен. – Теперь, по крайней мере, ясно, что он не удрал из тюрьмы.

Люпен отказался от всяких попыток разгадать эту непонятную загадку, так как был уверен, что этой ночью узнает всю правду. Ему оставалось только привести в исполнение свой план, чтобы противник попался в западню.

Из замка слуга принес ему телеграмму от Дудевиля. Люпен распечатал ее и положил в карман. Около двенадцати часов он встретил в парке Пьера Ледюка и без всяких предисловий обратился к нему:

– Отвечай мне откровенно. С тех пор как ты находишься в замке, видел ли ты кого-нибудь, кроме слуг, поставленных мною?

– Нет. Никого… А разве вы?..

– Да, кто-то скрывается здесь и бродит вокруг. Кто? С какой целью? Я этого не знаю… надеюсь скоро узнать. Ты со своей стороны тоже смотри в оба, и, главное, ни слова госпоже Кессельбах. Не нужно ее волновать.

Он ушел.

Пьер Ледюк, обеспокоенный словами Люпена, направился к замку.

По дороге на зеленом дерне лужайки он увидел четвертушку голубой бумаги. Он поднял ее. Это была телеграмма, адресованная господину Мони, под этим именем Люпен жил в Брёггене. Она не была измята и брошена, а, аккуратно сложенная вчетверо, наверное, была потеряна им.

В ней было написано:

«УЗНАЛ ВСЮ ПРАВДУ. ПИСЬМОМ СООБЩИТЬ НЕВОЗМОЖНО. ВЫЕЗЖАЮ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ. ДОЖИДАЙТЕСЬ В ВОСЕМЬ ЧАСОВ УТРА ЗАВТРА НА ВОКЗАЛЕ БРЁГГЕН».

– Великолепно, – подумал Люпен, следивший за Пьером Ледюком из кустов. – Через две минуты этот франт покажет телеграмму Долорес, передаст ей мои опасения. Они будут разговаривать об этом весь день, и другой услышит и узнает про это, потому что он знает все и живет где-нибудь около Долорес, которую он, как добычу, держит в своих когтях. И сегодня вечером он, боясь, что мне откроют тайну, произведет нападение.

Войдя в свою комнату, он позвал Октава, бросился на кровать и сказал:

– Отправляйся обедать в замок вместе с прислугой. За столом расскажешь, что ты сегодня ночью едешь в Париж.

– Вместе с вами?

– Нет, один. И как только обед кончится, ты готовь автомобиль и поезжай.

– В Париж?

– Нет. Ты выедешь на дорогу и остановишься в километре отсюда… пока я не приду. Но это будет не скоро.

В этот вечер Люпен долго гулял.

В половине двенадцатого он вернулся в себе в комнату. За окном была тихая звездная ночь, полная смутных, неясных звуков. Он вспомнил прекрасную Долорес, и губы его невольно тихо-тихо произнесли ее имя.

– Ну, довольно, – сказал он. – Будем готовиться.

Он оставил окно приотворенным, отодвинул в сторону мешавший круглый столик… Потом спокойно, не снимая одежды, лег в постель и погасил свечу.

Чувство страха постепенно овладевало им.

– А, черт! – воскликнул он и вскочил с кровати. Потом снова лег. И его снова охватил страх.

На часах пробило полночь.

Люпен думал об убийце, который бродит где-то рядом со своим острым стилетом.

– Пусть приходит… пусть приходит, – бормотал он. Пробил час… потом два…

И вот где-то вблизи раздался едва уловимый легкий шорох… Листья зашелестели, но не так, как от дуновения ветра…

Люпен затаил дыхание.

Шорох повторился, более ясный, но такой слабый, что только тонкий слух Люпена мог расслышать его.

В комнате была беспросветная тьма. На небе ни звезд, ни луны. И вдруг, хотя он ничего больше не слышал, он почувствовал, что человек уже в комнате. Он шел прямо к постели. Шел, как призрак, не производя колебания воздуха, не задевая окружающие предметы.

Люпен прижался к стене, почти стоя на коленях, готовый прыгнуть.

Он чувствовал, как тень ощупывает постель… слышал, как тень дышит… Ему казалось, что он также слышит и биение сердца у другого, и он с гордостью убедился, что его сердце бьется не сильнее… тогда как у другого… о, как бешено, беспорядочно стучало оно в его груди.

Рука другого поднялась… Одна секунда… Две секунды… Чего же он колеблется? Опять раздумает?

– Да бей же! – резко закричал Люпен.

Крик бешенства… Рука опустилась, как пружина… Стон…

Люпен на лету поймал и сдавил руку около кисти. Соскочив с кровати, полный отчаянной решимости, он схватил человека за горло и повалил его.

Рискуя задушить врага, он сжал ему горло… Он почувствовал, что силы покидают противника. Мускулы ослабли, кулак разжался, и стилет выпал.

Тогда Люпен взял карманный фонарь и, не включая его, приложил к лицу лежавшего под ним. Нажатие на кнопку – и тайне конец.

Всего одну секунду он наслаждался своим могуществом.

Победа ослепляла его и наполняла душу неизъяснимым удовольствием.

Потом быстро нажал кнопку.

Показалось лицо чудовища.

Крик ужаса вырвался у Люпена.

Долорес Кессельбах!

Глава девятая
Три преступления Арсена Люпена

I

Он не двигался, вцепившись в горло врага, точно его пальцы не могли разжаться. Странная вещь: хотя он и знал, что это была Долорес, у него было впечатление, что это был черный человек, Луи Мальрейх, его он держит и не выпустит. Но смысл происшедшего постепенно доходил до него, и, потрясенный, он повторял:

– Долорес… Долорес…

В то же время ему пришло в голову оправдание: она была сумасшедшей. Сестра Альтенгейма и Изильды, дочь безумной матери и отца-алкоголика, она сама была сумасшедшей.

Она убивала из-за стремления убивать…

И перед взором Люпена прошел длинный ряд кровавых преступлений, совершенных Долорес. И все таинственное в этой истории становилось для него простым и ясным.

Он видел, как она была одержима мыслью узнать во что бы то ни стало проект своего мужа, который ей, наверное, был известен в частностях. Он видел, как она так же, как и ее муж, искала Пьера Ледюка, чтобы выйти за него замуж, вернуться королевой в герцогство, откуда ее родители были с позором изгнаны.

Он видел, как она жила в «Палас-отеле», в комнате своего брата Альтенгейма, в то время как все предполагали, что она находится в Монте-Карло. И он видел, как она целыми днями следила за мужем, пробираясь вдоль стен, скрываясь во мраке, одетая в черное.

Однажды ночью она нашла Кессельбаха связанным – и убила его. А через час, когда Чепман, в свою очередь, чуть было не выдал ее, она увлекла его в комнату своего брата и там убила несчастного секретаря.

Все это она проделывала дико, безжалостно, с дьявольской ловкостью.

С той же ловкостью она договорилась со своими двумя горничными Гертрудой и Сюзанной, которые только что приехали из Монте-Карло, где одна из них играла роль хозяйки. И Долорес, переодевшись в женское платье, сняв белокурый парик, делавший ее неузнаваемой, спустилась вниз и присоединилась к Гертруде в тот момент, когда та входила в отель, и казалось, что она тоже только что приехала, ничего не зная об ожидавшем ее горе.

Великолепная актриса, она играла роль вдовы, жизнь которой разбита незаменимой потерей. Ей все сочувствовали, она вызывала слезы жалости на глазах тех, кто ее видел. Кому пришло бы в голову заподозрить ее!

И тогда она начала борьбу с Люпеном, ожесточенную, неслыханную борьбу, то против Ленормана, то против князя Сернина, днем лежа на кушетке, больная и разбитая, ночью на ногах, неутомимая и страшная. И она устраивала адские комбинации, при помощи покорных сообщниц, Гертруды и Сюзанны, пользуясь той и другой для разведки или заставляя одну из них переодеваться и принимать на себя ее роль, как, наверное, это было в тот день, когда Штейнвег был похищен Альтенгеймом из здания суда.

И целый ряд убийств, убийств… Она утопила Гуреля, зарезала своего брата Альтенгейма…

Люпен вспоминал ту ужасную борьбу, которую ему пришлось выдержать в подземном ходе в Гарше, ту невидимую, чудовищную работу… О, как все это было ясно теперь.

Это она сорвала с него маску князя Сернина, выдала его полиции, засадила в тюрьму, разбивала все его планы, тратя свои миллионы, чтобы выиграть битву.

Потом события ускорились. Гертруда и Сюзанна исчезли – наверное, убиты. Штейнвег убит! Изильда убита!

– Долорес… Долорес… – повторял он с отчаянием.

И вдруг он отскочил, помертвев от ужаса, с блуждающими глазами. Что? Что такое? Почему это противное ощущение холода? Этот холод, холод смерти… неужели это возможно?

Долорес была мертва.

Значит, в продолжение нескольких минут своими судорожно сжатыми пальцами… Он силой принудил себя повернуться к ней и посмотреть. Долорес не двигалась. Он бросился на колени и приподнял ее.

Да, она была мертва.

Некоторое время он стоял как оглушенный, не чувствуя даже боли. Он не страдал, не ощущал ни бешенства, ни гнева, ни ненависти – ничего, кроме ощущения человека, придавленного внезапно свалившейся на него глыбой. И странно, ему ни на миг не пришла в голову мысль, что он убил ее. Нет, это не он. Это случилось помимо его воли, по воле высшей справедливости…

Он вспоминал, как третьего дня ночью она подняла стилет, чтобы убить его, но не убила. Что это было? Внезапное просветление? Или чувство невольного восхищения перед так часто побеждавшим ее врагом?

Она не убила его тогда, и вот теперь, по странной, роковой случайности, он убил ее…

«Я убил ее, – печально думал он. – Своими руками я уничтожил живое существо, и этим существом оказалась Долорес…»

Было уже совсем светло, а он все еще сидел около трупа, погруженный в тяжелые думы, и время от времени его губы шевелились и был слышен слабый шепот:

– Долорес… Долорес…

Надо было что-нибудь предпринять, но, совершенно растерянный и разбитый, он не знал ни с чего начать, ни что делать.

– Закроем ей глаза сначала, – сказал он.

Он наклонился к ней, опустил ее шелковистые ресницы и закрыл покрывалом бледное искаженное лицо.

Тогда он почувствовал, что образ Долорес отлетел от него и стал далеким, а перед ним лежал человек в черном.

Он почувствовал, что может дотронуться до него, и стал обыскивать его одежду. Во внутреннем кармане было два бумажника. Он взял один из них и открыл.

Ему бросилось в глаза письмо, подписанное Штейнвегом, стариком-немцем. Там было написано:

Если я умру, не решившись раскрыть ужасную тайну, то пусть ее узнают после моей смерти. Убийцей моего друга Кессельбаха была его жена, настоящее имя которой Долорес Мальрейх, сестра Альтенгейма и Изильды.

Инициалы Л. и М. принадлежат ей. Никогда Кессельбах не называл свою жену Долорес, что значит «печаль и скорбь», а только Летицией, что означает «радость». Л. и М. – Летиция Мальрейх, ее инициалы стояли на всех подарках, которые ей делал муж, и на портсигаре, найденном в «Палас-отеле», принадлежавшем ей. Во время путешествий она приобрела привычку курить.

Летиция! Она действительно была его радостью в продолжение четырех лет их брака, четырех лет, в течение которых она при помощи лжи и лицемерия готовила смерть тому, кто так нежно и доверчиво любил ее.

Быть может, я должен был сказать тотчас же, как узнал это. Но при воспоминании о моем покойном друге Кессельбахе, имя которого она носила, у меня не хватало мужества.

И потом, я боялся. В тот день, когда в здании суда я узнал в ней убийцу, я прочел в ее глазах свой смертный приговор.

Не знаю, спасет ли меня моя слабость?

«И его она убила, его тоже, – думал Люпен. – Действительно, он слишком много знал… Инициалы Л. и М., ее имя Летиция… тайную привычку курить…»

И он вспомнил, как в предпоследнюю ночь его поразил запах табачного дыма в ее будуаре.

Он продолжал осматривать содержимое первого бумажника…

Внимание Люпена привлекла фотография. Он взглянул на нее и тотчас же, бросив бумажник, выскочил в сад и побежал к замку. Он узнал портрет заключенного в тюрьме Санте Луи Мальрейха. И только тогда, в эту минуту, он вспомнил: на следующее утро – казнь.

А так как человеком в черном, убийцей, был не кто иной, как Долорес, следовательно, Луи Мальрейха действительно звали Леоном Масье, и он был невиновен.

Невиновен… Но как же письма императора и другие улики, найденные у него и бесспорно доказывавшие его виновность?

– Надо действовать! – воскликнул он. – Завтра на рассвете казнь… Он добежал до замка, нашел Пьера Ледюка и сказал ему отрывисто:

– Долорес нет больше в замке, она спешно уехала в моем автомобиле сегодня ночью. Я тоже сейчас уезжаю… Отпустишь всю прислугу, без всяких объяснений. Вот деньги. Чтобы через полчаса замок был пуст. Пусть никто не входит до моего возвращения. И ты тоже… Возьми ключ с собой и дожидайся меня в деревне…

Он бросился дальше, через десять минут разыскал Октава, вскочил в автомобиль и сказал:

– В Париж.

II

Езда в Париж походила на бешеную гонку. Люпен сам сел за руль, и автомобиль понесся по дороге.

– Я доеду, потому что это необходимо, – повторял он.

И Люпен думал о Леоне Масье, который должен будет умереть, если он не приедет вовремя, чтобы спасти его. Об этом таинственном Леоне Масье, упорное молчание которого и странное лицо сбивали всех с толку.

И Люпен понял.

«Это она подстроила против Масье одну из самых ужасных своих махинаций. К чему она стремилась? Она хотела выйти замуж за Пьера Ледюка, чтобы вернуться его женой в герцогство Вельденц, откуда ее изгнали. Цель была близка, если бы не я – человек, с вмешательством которого она встречалась после каждого своего преступления. Она знала: я не сложу оружия, пока не найду виновного, похитившего письма императора.

Мне нужен был виновный – и она создала его для меня: Луи Мальрейх или, вернее, Леон Масье. Кто он? Знала ли она его раньше, до брака с Кессельбахом? Быть может, даже любила его когда-то. Все это очень вероятно, но никто никогда не узнает, насколько правдиво это предположение… Несомненно только то, что она была поражена своим сходством с ним, особенно в белокуром парике и черном платье. Также верно, что она наблюдала и знала странную жизнь этого человека, его ночные прогулки, необычную манеру бродить по улицам и внезапно исчезать.

И это она посоветовала Кессельбаху подкупить чиновника, чтобы подчистить имя Долорес в гражданских книгах и вместо него поставить Луи, ради одинаковых инициалов с Леоном Масье.

Когда наступает момент действовать, она приказывает своим сообщникам поселиться на соседней улице, рядом с Леоном Масье. Сама дает мне адрес метрдотеля Доминика и указывает след, по которому я могу добраться до ее сообщников, отлично зная, что раз я попал на след, то обязательно дойду до конца, то есть до главного начальника, человека в черном, Леона Масье, или Луи Мальрейха.

И действительно, я разыскал вначале семерых разбойников. Что же тогда должно было произойти по ее плану? Или я буду побежден, или мы погубим друг друга. Без сомнения, она на это надеялась тогда вечером на улице Девиль. И в том, и в другом случае Долорес отделалась бы от меня.

Но случилось другое: я справился с семью разбойниками. Тогда Долорес бежит оттуда, и я нахожу ее в сарае Старьевщика, оттуда она направляет меня к Леону Масье, или к Луи Мальрейху. Я нахожу у него письма императора, которые она сама туда положила, и я выдаю его в руки правосудия, указываю на тайный ход между двумя сараями, который она сама велела сделать, и представляю все доказательства и документы, подделанные ею, что Леон Масье был не Леоном Масье, а Луи Мальрейхом.

И в силу всех этих обстоятельств Луи Мальрейх должен быть казнен.

А Долорес Мальрейх, торжествующая, вне всяких подозрений, потому что виновный найден, освободившись от своего прошлого, мужа, брата, сестры, от двух горничных и Штейнвега – все они были убиты ею, отделавшись от своих сообщников, которых я связанными представил Веберу, отделавшись, наконец, от самой себя, потому что я вместо нее возвел на эшафот невинного, она, Долорес, богатая, любимая Пьером Ледюком, станет царствующей герцогиней».

– А, нет! – воскликнул Люпен. – Этот человек не умрет. Клянусь своей головой, что он не будет казнен.

Наконец они подъехали к министерству на площади Бове.

Люпен быстро прошел по двору и поднялся по лестнице. Приемная была полна народу.

Он написал на листке «Князь Сернин» и, отозвав курьера в сторону, сказал:

– Это я, Люпен.

Через десять секунд Валанглэ приотворил дверь кабинета и сказал:

– Попросите князя…

Люпен быстро вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и, не давая председателю начать разговор, сказал:

– Не спешите арестовывать меня. Я нашел настоящего убийцу. Это Долорес Кессельбах.