Текст книги "Возвращение Арсена Люпена"

Глава третья
План Люпена

I

К его большому удивлению, он не был посажен в карцер. Борели заявился к нему через несколько часов после посещения Штейнвега и заявил, что он находит это наказание бесполезным.

– Более чем бесполезным, господин директор, – возразил Люпен, – опасным… неудобным… может вас скомпрометировать…

– Каким образом? – спросил Борели, которого все более и более начинал беспокоить этот заключенный.

– Да вот каким, господин директор. Вы сейчас приехали из полицейской префектуры, где доложили о моем возмутительном поступке. Причем передали разрешение видеться со мной на имя синьора Стрипани. Вам было нетрудно оправдаться, потому что, когда Стрипани представил вам разрешение, вы из предосторожности позвонили в префектуру, чтобы проверить, и вам ответили оттуда, что все правильно.

– Вы это знаете?

– Конечно знаю, ведь из префектуры вам отвечал мой агент. Сейчас, когда вы были в префектуре, по вашей просьбе произвели немедленное расследование и установили, что никакого разрешения не было дано и то, которое у вас, – подделано… стали искать, кто это сделал… и, будьте покойны, не найдут.

Борели самоуверенно улыбнулся.

– Дальше допросили Стрипани, который, не запираясь, признался, что его настоящее имя – Штейнвег. Скандал! Заключенный Люпен проводит нужного ему человека в тюрьму Санте и разговаривает там с ним около часа. Что делать? Лучше всего сделать вид, что ничего не произошло. Поэтому отпускают Штейнвега и уговаривают заключенного Люпена молчать о случившемся. Верно ли я рассказал, господин директор?

– Совершенно верно, – смешавшись, сказал Борели. – Можно подумать, что у вас дар ясновидения. Итак, вы соглашаетесь на наши условия?

Люпен расхохотался:

– Вернее, уступаю вашим просьбам. Да, господин директор, вы можете успокоить кого следует в префектуре. Я обещаю молчать.

Почти целыми днями Люпен, как и другие заключенные, занимался склеиванием конвертов, материал для которых в пронумерованных пачках ему приносили каждое утро, а вечером забирали готовые конверты. Раздача пачек происходила ежедневно в одном и том же порядке, так что неизбежно Люпен каждый день получал пачку под одним и тем же номером. Это был великолепный способ связи. Оставалось только подкупить служащего частной фирмы, которой сдавались готовые конверты. Это было сделано. И Люпен, уверенный в успехе, спокойно дожидался условного знака на верхнем листе пачки.

На пятый день Арсен Люпен заметил на принесенной ему пачке условный знак – черта ногтем на втором листке.

– Наконец-то, – сказал он, – добились.

Он достал спрятанный у него маленький флакончик, откупорил его, намочил указательный палец и провел им по третьему листу пачки. Через минуту на листе показались нажимы пера, потом штрихи, образуя буквы, слова и фразы. Он прочел:

Все идет хорошо. Штейнвег свободен. Женевьева Эрнемон здорова и часто навещает в отеле «Бристоль» больную госпожу Кессельбах. Там она каждый раз встречает Пьера Ледюка. Отвечайте таким же путем, никакой опасности.

Связь работала прекрасно. Теперь Люпену оставалось только привести в исполнение свой план, пользуясь тайной, открытой ему Штейнвегом. Но прежде надо было возвратить себе свободу.

Через три дня в «Журналь» появилась заметка:

Найден целый ряд ранее неизвестных писем Бисмарка конфиденциального содержания. Письма хранятся в надежном месте и скоро будут опубликованы.

Заметка вызвала сенсацию.

Кто ее автор? О каких письмах шла речь? Кто их писал? Что это – посмертная месть или просто нескромность, совершенная кем-нибудь из корреспондентов Бисмарка?

Вскоре появилась вторая заметка:

Санте, камера 14, 2-е отделение

Господин редактор!

Письма, о которых вы недавно сообщили, несомненно, существуют. Их ценность чрезвычайно высока, и именно поэтому они являются, как мне известно, предметом постоянных и упорных розысков со стороны правительства. Но никто не знает, где они находятся, а также ни одного слова из того, что в них заключается.

Я уверен, что публика не будет на меня в обиде, если ей придется немного подождать, прежде чем я смогу удовлетворить ее любопытство. Поскольку мои текущие занятия не позволяют мне посвятить решению этого вопроса столько времени, сколько мне бы хотелось, все, что я могу сказать сейчас, – это то, что письма были доверены канцлером на смертном одре одному из самых верных его друзей, которому пришлось много претерпеть впоследствии за свою преданность.

Я отдал приказание двум своим лучшим агентам заняться изучением этого дела и нисколько не сомневаюсь, что дня через два я буду в состоянии пролить свет на эту загадочную тайну.

Арсен Люпен

Через три дня «Журналь» опубликовал новое письмо узника тюрьмы Санте:

Я узнал имя преданного друга, о котором говорил в прошлый раз. Это был великий герцог Герман III, владетельный принц (хотя и лишенный престола) великого герцогства Депон-Вельденц. Он был поверенным и близким другом покойного Бисмарка.

Обыск в его доме был произведен графом В… в сопровождении двенадцати человек. Результат обыска был отрицательный, но это нельзя считать доказательством того, что у великого герцога не было бумаг, которые они искали.

Где же он их спрятал? Это вопрос, который, вероятно, никто на свете не может разрешить в настоящее время.

Я прошу дать мне сутки на его решение.

Арсен Люпен

Прошли сутки. Арсен Люпен сдержал свое слово.

Знаменитые письма спрятаны в феодальном замке Вельденца, главного города знаменитого герцогства Депон; замок частично разрушился в течение XIX столетия.

В каком же месте? И что представляют собой эти письма? Вот две проблемы, разрешением которых я занят и ответ на которые дам через четыре дня.

Арсен Люпен

Но в назначенный день газета вышла без обещанных ответов. На следующий и на третий день – тоже молчание.

Удалось узнать, что неизвестное лицо раскрыло директору тюрьмы Санте придуманный Люпеном способ связи посредством конвертов.

Люпена отстранили от работы с конвертами, на что он сказал:

– Если мне не дают заниматься делом, я займусь, пожалуй, процессом. Пригласите ко мне адвоката Кэмбеля.

II

На следующий день Кэмбель, очень довольный, вызвал Люпена в комнату, предназначенную для беседы адвокатов.

Это был пожилой, чуть подслеповатый человек. Он положил свою шляпу на стол, раскрыл портфель и обратился к Люпену с целым рядом заранее приготовленных вопросов.

Люпен отвечал ему охотно, вдаваясь в разные мелкие подробности, которые Кэмбель сейчас же заносил на четвертушку бумаги.

– Итак, вы говорите, что в это время… – спрашивал адвокат, наклоняясь над бумагой.

– Я говорю, что в то время, – продолжал Люпен…

Незаметно он просунул руку под шляпу Кэмбеля и осторожно вытащил белую полоску бумаги. Он развернул ее. Это было письмо от Дудевиля: «Я поступил лакеем к господину Кэмбелю, и вы можете, нисколько не опасаясь, отвечать мне тем же путем. Относительно конвертов нас выдал Л. М. К счастью, мы это предвидели».

Далее следовал подробный отчет о событиях и газетном шуме, вызванном разоблачением Люпена.

Люпен вынул из кармана полоску бумаги с инструкциями для братьев Дудевиль, свернул ее так же, как ту, которую он вынул, и осторожно всунул ее в шляпу.

На следующий день в «Журналь» появилось:

Я извиняюсь перед публикой, что не мог исполнить свое обещание. Виною тому никудышное почтовое сообщение в тюрьме Санте. Впрочем, мы приближаемся к концу. Мое исследование окончено. Теперь я знаю все. Подумав, я угадал, в каком месте в замке Вельденц спрятаны письма и документы. Мои друзья отправятся в замок и, несмотря на все препятствия, проникнут туда через ход, который я им укажу.

И тогда в газетах будут помещены фотографии писем, содержание которых я знаю, но желаю привести их подлинный текст.

Это сообщение будет сделано мною через две недели, день в день, 22 августа. До этого же времени я пока молчу и… дожидаюсь…

Действительно, письма Люпена перестали появляться в «Журналь», но он продолжал переписываться с друзьями с помощью шляпы ничего не подозревавшего адвоката.

Но в один прекрасный день директор тюрьмы Санте получил записку, подписанную Л. М., в которой Борели предупреждали, что Кэмбель, сам того не зная, служит, вероятнее всего, Люпену почтальоном.

Директор предупредил Кэмбеля, который решил с тех пор брать с собой своего секретаря.

И это случилось в самую критическую, важную для Люпена минуту. Невидимый враг и на этот раз обошел его.

Тринадцатого августа, когда он сидел, разговаривая с господином Кэмбелем, его внимание было привлечено газетой, в которую завернул свои бумаги адвокат. Жирным шрифтом было напечатано заглавие: «813». Потом подзаголовок: «Новое убийство. Волнение в Германии. Будет ли наконец открыта тайна Апоона?»

Люпен невольно побледнел, прочтя следующие слова:

В самый последний момент перед выпуском газеты мы получили две сенсационные телеграммы:

БЛИЗ АУГСБУРГА НАШЛИ ТРУП СТАРИКА С РАНОЮ В ГОРЛЕ. УДАЛОСЬ УСТАНОВИТЬ ЛИЧНОСТЬ УБИТОГО. ЭТО ШТЕЙНВЕГ, ЗАМЕШАННЫЙ В ДЕЛЕ КЕССЕЛЬБАХА.

ТАЙНУ АПООНА ВЗЯЛСЯ ОТКРЫТЬ ХЕРЛОК ШОЛМС. ЗНАМЕНИТЫЙ АНГЛИЙСКИЙ СЫЩИК УВЕРЕН В УСПЕХЕ.

III

Для Люпена наступили мучительные дни.

Херлок Шолмс, его непримиримый и давний противник, хитрый, умный и ловкий Шолмс ищет и, нет сомнения, найдет эти письма. Письма, в которых заинтересованы три великие нации Запада и от которых, быть может, зависит мир во всей Европе.

Заживо похороненный в тюрьме Санте, потерявший всякую связь с миром, Люпен упал духом. Бессильный что-либо изменить, он надеялся только на чудо.

– Надо, чтобы это случилось, – бормотал он, – надо не потому, что я этого хочу, а потому, что это логично.

Дни шли за днями, но ничего не менялось.

Семнадцатое августа, девятнадцатое, двадцатое, последний день… Время тянулось медленно и тоскливо, наконец наступил вечер, и мрачные сумерки постепенно окутывали тюрьму. Минуты следовали одна за другой… Девять вечера – ничего, десять – ничего…

Люпен с силой сжимал голову руками, напряженно думая об одном, будто хотел вызвать событие, с которым он связал свое счастье и свободу…

Щелкнул замок.

Люпен поднялся с постели. Вошли трое.

Люпен нисколько не удивился.

Чудо, которое он предвидел, произошло.

– Прикажете зажечь электричество? – спросил один из троих вошедших, в котором Люпен узнал директора тюрьмы.

– Нет, – ответил самый высокий из них, – достаточно фонаря.

– Позволите мне уйти?

– Да, – сказал все тот же высокий незнакомец.

Борели вышел, оставив дверь полуоткрытой, и остановился на небольшом расстоянии.

Двое оставшихся о чем-то тихо говорили между собой.

– Вы – Арсен Люпен? – начал, направив на него луч света, один из них, до сих пор молчавший, более низкого роста, чем его спутник.

Он улыбнулся:

– Да, я Арсен Люпен, заключенный тюрьмы Санте, камера четырнадцатая, второе отделение.

– Это вы, – продолжал посетитель, – опубликовали в «Журналь» целый ряд заметок, в которых говорилось о письмах…

– Виноват, милостивый государь, – прервал его Люпен, – но прежде, чем продолжать разговор, я хотел бы знать, с кем имею честь разговаривать.

– Совершенно излишне, – возразил незнакомец.

– Это необходимо.

– По каким причинам?

– По причинам вежливости, милостивый государь. Незнакомец выразил нетерпение.

– Но, мне кажется, сам факт, что мы введены сюда к вам директором тюрьмы, доказывает…

– Что господин Борели не знает приличий! Борели должен был представить нас друг другу. Здесь мы совершенно равны, здесь нет высшего и низшего, а есть только заключенный и посетитель. Два человека – больше ничего…

– Вы меня выслушаете? – спросил незнакомец.

– Нет.

– Да!

– Нет.

Разговор принимал странный характер, и более высокий из посетителей, молчавший во время этого диалога, подошел и, положив руку на плечо своего товарища, сказал ему по-немецки:

– Предоставь все это мне.

– Как? Но ведь мы хотели…

– Замолчи и уходи.

– Как я вас оставлю одного…

– Да.

– А дверь?

– Ты ее закроешь и отойдешь…

– Но ведь этот человек – Арсен Люпен…

– Уходи.

Тот ушел с недовольным ворчанием.

– Закрой поплотнее дверь! – крикнул оставшийся. – Лучше совсем… Так. После этого он повернулся и немного осветил фонарем свое лицо.

– Надо ли вам говорить, кто я? – спросил он.

– Нет, – ответил Люпен.

– Почему?

– Потому что я вас знаю. Вы тот, кого я дожидался.

– Меня?

– Да, вас, Ваше Императорское Величество.

Глава четвертая
Потомок Карла Великого

I

– Тише, – живо сказал незнакомец. – Не произносите этих слов.

– Но как же прикажете мне называть вас?

– Никак.

Они оба замолчали. Незнакомец ходил взад и вперед. Люпен дожидался с серьезным и почтительным выражением лица, но в глубине души он был безумно рад и горд: он, авантюрист, вор, заключенный, он – Люпен – заставил прийти к нему в камеру самого императора, наследника Цезаря и Карла Великого.

Незнакомец остановился.

– Завтра, двадцать второго августа, вы хотели опубликовать письма? – спросил он.

– Сегодня ночью, в два часа, мои друзья должны были передать редактору газеты не письма, а точный список с перечислением их и примечаниями великого герцога Германа, – ответил Люпен.

– Этот список не будет передан редактору.

– Да, он не будет передан.

– Вы вручите его мне.

– Он будет вручен Вашему… Вам.

– И все письма также.

– И все письма также.

– Ни одно из них не будет сфотографировано.

– И ни одно из них не будет сфотографировано.

Незнакомец говорил спокойным тоном, приказывая и не спрашивая, он просто указывал, как неизбежно должен поступить Арсен Люпен. Так должно быть. Так и будет. Каковы бы ни были требования Люпена, что бы он ни попросил за это. Его условия были заранее приняты.

Незнакомец продолжал:

– Вы читали эти письма?

– Нет.

– А кто-нибудь из ваших читал их?

– Нет.

– Что же тогда у вас есть?

– У меня есть список с примечаниями великого герцога, и, кроме того, я знаю место, где спрятаны эти письма.

– Почему же вы их не взяли до сих пор?

– Я узнал этот секрет в тюрьме, но мои друзья уже отправились туда.

– Замок охраняется двумястами самых верных моих слуг.

– И десяти тысяч человек было бы мало.

– Как же вы узнали, где спрятаны письма?

– Я это угадал.

– Но вы знаете еще что-нибудь, кроме того, что было в газетах?

– Нет.

– Но по моему приказу в продолжение четырех дней обыскивали замок…

– Херлок Шолмс плохо искал.

– Да? Странно… странно… И вы уверены в том, что не ошибаетесь?

– Совершенно уверен.

– Тем лучше, – сказал он, – потому что необходимо, чтобы эти письма были у меня в руках. – И, резко повернувшись к Люпену, он спросил: – Сколько?

– Что? – переспросил Люпен.

– Я говорю, сколько вы желаете за письма?

Он ожидал, что Люпен скажет ему цифру, и даже сам подсказал:

– Пятьдесят тысяч… сто тысяч?

И так как Люпен не отвечал ни слова, то он добавил:

– Мало? Ну двести тысяч? Я согласен… Люпен улыбнулся и сказал тихо:

– Хорошая сумма. Но мне кажется, что английская королева даст за них около миллиона. Как вы думаете?

– Пожалуй.

– И что для императора эти письма вообще не имеют цены, что он заплатит за них два миллиона, так же как и три миллиона.

– Да, это верно.

– И что, если бы понадобилось, император заплатил бы эти три миллиона?

– Да.

– Ну, тогда нам будет легко достигнуть соглашения.

– На этой почве? – спросил с легким беспокойством незнакомец.

Люпен опять улыбнулся:

– О, вовсе нет… мне не надо денег. Мне нужна совершенно другая вещь, которая стоит для меня гораздо дороже миллионов.

– Что же именно?

– Свобода.

Незнакомец отступил:

– Что? Освободить вас? Но я ничего не могу сделать… это дело вашей страны, ее законов… правосудия… я совершенно не могу…

Люпен подошел к нему еще ближе и сказал тихо:

– Вы можете это сделать, государь. Мое освобождение – далеко не такое исключительное событие, чтобы вам отказали.

– Значит, мне пришлось бы просить?

– Да.

– Кого?

– Господина Валанглэ, председателя Совета министров.

– Но господин Валанглэ, я думаю, в этом случае может не более меня.

– Он может открыть мне дверь этой тюрьмы.

– Но это был бы скандал.

– Когда я говорю «открыть»… это значит – приотворить немного… для меня этого будет вполне достаточно…

– Так… так… Но Валанглэ никогда не согласится…

– Он согласится.

– Почему?

– Потому что вы пожелаете этого.

– Мое желание не закон для него.

– Но это даст ему возможность сделать приятное императору. А Валанглэ слишком хороший политик, чтобы…

– Что же вы думаете, французское правительство пойдет на превышение власти из-за простого удовольствия сделать мне что-нибудь приятное?

– О! Здесь не одно только удовольствие!

– Что же еще?

– Радость сознания оказать услугу Франции, принять предложение, которое будет сопровождать просьбу.

– Я сделаю предложение?

– Да, ваше величество.

– Какое же?

– Я не знаю… но мне кажется… я думаю, что есть благоприятная почва для соглашения… есть возможность…

Незнакомец смотрел на него, не понимая. Люпен задумался, как будто он искал слова для выражения своей неясной мысли.

– Мне кажется, что две соседние страны разделены в своей политике… очень незначительным вопросом… что у них разные точки зрения на второстепенные вопросы внешней политики, касающиеся колонии, где их самолюбие затронуто в большей степени, чем их реальные интересы… Разве нельзя предположить, что глава одного из этих государств приехал, чтобы лично уладить этот вопрос в духе нового соглашения, и желает дать указания, необходимые для того… для того…

– Для того чтобы я предоставил Марокко Франции? – сказал незнакомец, громко расхохотавшись.

Мысль, которую намечал Люпен, казалась ему очень забавной, и он от души смеялся. Было огромное несоответствие между целью и средствами, предложенными к достижению ее.

– Несомненно… несомненно… – повторял незнакомец, напрасно стараясь принять серьезный вид, – несомненно, мысль очень оригинальная… Всю современную политику придется перевернуть вверх дном, чтобы Арсен Люпен получил свободу… Планы Империи уничтожены, и только для того, чтобы Арсен Люпен мог продолжить свои благородные подвиги… Ха… ха… ха… Вы бы просили Эльзас-Лотарингию?

– Я думал об этом.

Смех посетителя громкими раскатами раздавался в камере.

– И что же, пощадили меня?

– На этот раз – да.

Люпен стоял скрестив руки. Ему тоже казалось забавным преувеличивать свою роль, и он сказал почтительно и серьезно:

– Может создаться ряд таких обстоятельств, что у меня будет возможность требовать возвращения Эльзас-Лотарингии и получить ее. Конечно, тогда я воспользуюсь случаем. Но в настоящее время средства, которыми я располагаю, вынуждают меня быть более скромным в своих требованиях, и я удовольствуюсь миром в Марокко.

– Больше ничего?

– Больше ничего.

– Марокко за вашу свободу?

– Да, только… или, вернее, потому, что не надо терять из виду главный предмет нашего разговора… немного уступчивости со стороны одного из государств по марокканскому вопросу… в обмен на письма, которые находятся в моем распоряжении.

– А, эти письма! – вырвалось раздраженное восклицание у посетителя. – Быть может, они вовсе и не стоят этого…

– В числе их есть написанные рукою Вашего Величества, и вы их настолько цените, что пожаловали сюда за ними.

– Ну?

– Но, кроме того, там есть еще другие письма, о которых вы, может быть, не знаете и содержание которых я могу вам рассказать.

– Говорите, – сказал посетитель с беспокойным видом. Люпен колебался.

– Говорите, говорите все, что вы знаете, не скрывая, – сказал незнакомец. Среди глубокого молчания Люпен начал торжественно:

– Двадцать лет тому назад существовал проект договора между Германией, Англией и Францией.

– Это вранье! Не может быть! Кто мог бы…

– Отец императора и английская королева, его бабушка, под влиянием императрицы.

– Этого не может быть! Я повторяю вам!

– Переписка по этому поводу спрятана в замке Вельденц, а где именно – знаю только я один.

Посетитель ходил взад и вперед по камере. Потом вдруг остановился и спросил: – Текст договора входит в эту переписку?

– Да, и он даже написан рукою вашего отца.

– Что там сказано?

– По этому договору Англия и Франция обещали свое содействие Германии в достижении ею безраздельного колониального владычества, к чему, как показывает политика Германии последнего времени, она очень стремится.

– И что взамен требовала Англия?

– Ограничения германского флота.

– А Франция?

– Эльзас-Лотарингию.

Император умолк, оперся одной рукой о стол и задумался. Люпен продолжал:

– Все было готово. Кабинеты Лондона и Парижа, предчувствуя соглашение, были благоприятно настроены. Было сделано почти все для заключения союза между тремя великими державами, и мир был бы обеспечен. Смерть вашего отца уничтожила эту прекрасную мечту. Теперь я позволю себе спросить у Вашего Императорского Величества, что подумают ваши подданные, что скажет весь мир, когда узнает, что Фридрих Третий, герой войны семидесятого года, германец телом и душой, уважаемый всеми, вызывавший восхищение благородством своего характера, находил вполне справедливым и соглашался отдать обратно Эльзас-Лотарингию?

Он помолчал с минуту, желая, чтобы император в полной мере осознал его вопрос. И закончил:

– Я предоставляю воле Вашего Величества разрешить вопрос, будет ли этот факт занесен на страницы истории или останется неизвестным.

Наступило долгое молчание. Люпен ждал с тоскливым беспокойством. Император стоял в полумраке камеры и думал.

Что он скажет?

Он прошелся по камере молча, потом остановился перед Люпеном и спросил:

– Есть другие условия?

– Да, Ваше Величество, одно, очень незначительное.

– Какое?

– Я нашел сына великого герцога Депон-Вельденц. Великое герцогство будет ему возвращено.

– Дальше?

– Он любит красивую и добродетельную девушку, она его тоже любит, и он женится на ней.

– Что еще?

– Это все.

– Больше ничего?

– Ничего. Остается только Вашему Величеству распорядиться отослать мое письмо редактору «Журналь», чтобы он уничтожил, не читая, статью, которую он должен получить с минуты на минуту.

Люпен протянул письмо дрожащей рукой, со сжатым от волнения сердцем. Если император возьмет письмо, значит, условия приняты.

Император одну минуту колебался, потом резким движением взял письмо, надвинул на глаза фуражку, повернулся и вышел, не говоря ни слова.

Люпен стоял в продолжение нескольких секунд, шатаясь, как оглушенный, потом повалился на кровать с криком радости.

II

– Господин судебный следователь, сегодня я, к сожалению, должен проститься с вами.

– Как? Вы намереваетесь покинуть нас?

– Да, скрепя сердце, господин Формери, будьте уверены в этом, потому что у нас с вами были самые сердечные отношения. Но всякому удовольствию приходит конец. Мое лечение в этой великолепной лечебнице закончено, к тому же меня призывают другие обязанности, и сегодня ночью я думаю уехать отсюда.

– Желаю вам успеха, господин Люпен.

– Благодарю вас!

Арсен Люпен терпеливо ожидал часа своего освобождения, очень интересуясь, каким образом оно осуществится и как Франция, соединившись с Германией для этой похвальной цели, организует его побег без особенно большого скандала.

После обеда сторож позвал его и отвел во двор, где директор тюрьмы передал Люпена Веберу, а тот попросил его сесть в автомобиль, в котором уже кто-то был.

Увидев Вебера, Люпен расхохотался:

– Как, это ты? Бедняжка Вебер! На тебя ляжет ответственность за мой побег. Да, милый друг, тебе не везет. Ты прославился моим арестом, а мой побег сделает тебя бессмертным.

Он посмотрел на другого, сидевшего в автомобиле:

– Ба! Господин префект полиции! И вы, оказывается, замешаны в этом деле. Плохой подарочек вам сделали, не правда ли? Знаете, я посоветовал бы вам остаться в тени. Пусть Вебер один пользуется этой честью, она принадлежит ему по праву. Он здоров, выдержит!

Они быстро миновали Сену и Булонский лес, пересекли Сен-Клу.

– Великолепно! – воскликнул Люпен. – Мы едем в Гарш. Меня везут, чтобы восстановить картину убийства барона Альтенгейма. Мы спустимся в подземелье, и вы будете рассказывать, что я исчез там, воспользовавшись другим выходом, известным только мне одному. Боже, как это идиотски глупо! Глупее глупого! Да вы обратились бы ко мне! Я составил бы вам такой проект моего побега – просто чудо искусства!

Люпен не ошибся. Он и два его спутника вошли в павильон Гортензии, потом спустились в подземный ход и дошли почти до другого конца его, где помощник начальника сыскной полиции сказал Люпену:

– Вы свободны.

– Благодарю вас, господин Вебер, – сказал Люпен. – Мой поклон супруге, господин префект. До свидания.

Он поднялся по лестнице, которая выходила на виллу Глисин, поднял трап и прыгнул.

Чья-то рука схватила его за плечо. Перед ним стоял один из его вчерашних посетителей, спутник императора. С ним было четыре человека.

– Что это за шутки, – воскликнул Люпен, – разве я не свободен?

– Да-да, свободен, – проворчал немец грубым голосом, – свободен проехаться с нами… если это вам угодно…

Во дворе дожидался большой автомобиль. Двое сели впереди, двое других – внутри.

Люпен и немец разместились на задней скамейке.

– В дорогу! – крикнул по-немецки Люпен. – В замок Вельденц.

– Тише, – сказал граф, – эти люди не должны знать ничего. Говорите по-французски.

Они не понимают. Да и к чему нам говорить.

«В самом деле, – сказал себе Люпен, – о чем мне с ним разговаривать?»

Весь вечер и всю ночь они ехали без перерыва. Только два раза останавливались ненадолго среди спавших деревень. По очереди немцы сторожили Люпена, проспавшего до самого утра. Для завтрака в первый раз остановились в небольшой дорожной гостинице, стоявшей на холме, недалеко от которого виднелся верстовой столб. Люпен увидел, что они были на полпути между Мецом и Люксембургом. Оттуда отправились по дороге, сворачивавшей к северу, в сторону Треви.

Люпен сказал своему товарищу по путешествию:

– Кажется, я имею честь говорить с графом Вольдемаром, личным другом императора?

Ведь это вы производили обыск в доме великого герцога Германа Третьего?

Немец молчал.

«Ну, мой милый, – подумал Люпен, – твое обращение со мной мне не нравится. Ты мне за это заплатишь при случае».

И он прибавил громко:

– Вы делаете ошибку, граф, отказываясь отвечать мне. Я говорю исключительно в ваших интересах. В тот момент, когда мы садились, я видел, как на горизонте показался автомобиль. Вы его видели?

– Нет. К чему вы это спрашиваете?

– Так.

– Но все-таки?

– Так, на всякий случай. Впрочем, мы идем минут на десять впереди… И наш автомобиль, кажется, имеет не менее сорока сил…

– Шестьдесят, – сказал немец, посматривая на Люпена с беспокойством.

– О, тогда можно быть спокойным.

Въехали на холм. Граф высунулся в окно и посмотрел назад.

– О, черт! – выругался он.

Потом обернулся к Люпену и сказал угрожающим тоном:

– Берегитесь! Если что-нибудь случится, вам придется плохо.

– Но чего же вы боитесь, дорогой граф? Это, наверное, просто путешественник или помощь, которую вам посылают.

Автомобиль догонял их. Он был на расстоянии всего двухсот-трехсот метров. Граф приказал своим людям, указывая на Люпена:

– Связать его. И если он будет сопротивляться… – Граф вынул револьвер.

– С какой стати я буду сопротивляться, любезный тевтон? – сказал насмешливо Люпен и прибавил, в то время как ему связывали руки: – Ну что вам может сделать этот автомобиль? Что это, попытка освободить меня? Какая глупость!

Не отвечая, граф отдавал распоряжения шоферу:

– Направо… Замедли ход… Пропусти… Если они поедут тише – остановись.

Но, к его большому удивлению, автомобиль, наоборот, удвоил скорость. Как буря, он пролетел в облаке пыли. В полуоткрытой карете автомобиля стоял человек, одетый в черное. Он поднял руку.

Раздались два выстрела.

Граф, закрывавший своей фигурой почти все окно, закачался и упал. Не обращая на него внимания, спутники графа бросились на Люпена и окончательно связали его.

– Дураки, – кричал Люпен, дрожа от бешенства. – Пустите меня! В погоню за ним, идиоты! Это черный человек… убийца!

Они завязали ему рот и только тогда занялись графом. Рана не была серьезной, и ее быстро перевязали.

Было восемь часов утра. Автомобиль стоял посреди поля, далеко от всякого жилья. Спутники графа не знали куда ехать. Что делать? Кого известить? Поставили автомобиль на опушке леса и стали ждать.

Так прошел весь день, и только вечером их нашел там отряд кавалерии, высланный из Треви на розыски автомобиля.

Два часа спустя Люпен вышел из автомобиля, сопровождаемый двумя немцами, и при свете фонаря поднялся по лестнице в маленькую комнату, на окнах которой были железные решетки.

Здесь он провел ночь.

На следующее утро офицер повел его по двору, заполненному солдатами, к строениям, расположенным вокруг холма, на котором высились развалины замка.

Его ввели в большую комнату, скудно обставленную. За письменным столом сидел посетитель, бывший три дня назад у него в тюрьме, и читал газеты и доклады, размашисто делая пометки красным карандашом.

– Оставьте нас, – сказал он офицеру. И, подойдя к Люпену, сказал:

– Документы.

Он говорил сдержанно, другим тоном. Теперь это был резкий и повелительный тон монарха.

– Документы, – повторил он.

Люпен нисколько не смутился и ответил спокойно:

– Они в замке Вельденц.

– Мы находимся в земельных владениях замка, около развалин Вельденца.

– Письма спрятаны в этих развалинах.

– Пойдем. Проведите меня. Люпен не двигался.

– Ну?

– Да это не так просто, Ваше Величество. Нужно некоторое время…

– Сколько времени вам нужно?

– Двадцать четыре часа.

У императора вырвалось гневное движение, быстро подавленное.

– Между нами не было разговора об этом.

– Вы правы… Но и того маленького путешествия на машине, которое мне пришлось совершить, как преступнику, тоже не было в наших планах.

– Но вы получите свободу только тогда, когда передадите мне письма.

– Дело доверия, Ваше Величество. Если бы я был оставлен на свободе сейчас же по выходе из тюрьмы, Ваше Величество уже держали бы эти письма в своих руках. Ценой вашего недоверия стал потерянный день, а один день в этом деле – это очень много, очень…

Император смотрел на него с удивлением: этот авантюрист обижался на то, что ему не верят на слово!

Ничего не говоря, он позвонил.

– Дежурного офицера, – приказал он. Вошел граф Вольдемар, очень бледный.

– Ах, это ты, Вольдемар? Ну что, ты оправился?

– К вашим услугам, государь.

– Возьми пять человек с собой… тех же самых, потому что ты уверен в них. И не отходи ни на шаг от этого… господина до завтрашнего утра. – Он посмотрел на часы. – До десяти часов утра. Нет, я ему даю время до двенадцати часов. Ты будешь следовать за ним, куда бы ему ни вздумалось пойти, и делать все, что он тебе скажет. Одним словом, ты будешь в его распоряжении. Если до последнего удара двенадцати часов он не передаст мне связку писем, ты сядешь с ним в автомобиль и отвезешь его прямо в тюрьму Санте.