Текст книги "В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919"

Арман Дюкло

В одном из киевских театров на днях начнутся гастроли «ясновидящего» г. Арман Дюкло.

Минувшим летом он выступал в Москве и однажды демонстрировал своё искусство в кругу артистов и писателей. Были, между прочим, Шаляпин, Тэффи, Аверченко, Lolo, весь состав драматической труппы «Эрмитажа». «Сеанс» г. Дюкло произвёл на всех огромное впечатление. Дивились, ахали.

А Н. А. Тэффи даже посвятила г. Дюкло целый фельетон в журнале «Рампа и жизнь».

И вот что она пишет:

«Арман Дюкло – гениальный ясновидящий, поражающий самых скептически настроенных зрителей.

Русский человек от природы недоверчив и больше всего боится быть околпаченным. Поэтому москвичи разделились на верящих в Дюкло и неверящих.

Верящие с выпученными от ужаса и благоговения глазами рассказывают о чудесах Дюкло.

– Он в Кисловодске сказал одной даме «вы завтра умрёте». И что ж вы думаете: – она на другой же день и умерла!

Скептики поджимают губы, делают хитрые глаза и бесят верящих до истерики.

– Чего вы, чёрт вас побери, губы кривите! Пойдите, сами посмотрите!

– Знаем мы эти шутки, – отвечают скептики. – Всё заранее подстроено.

– Да как же может быть подстроено, когда он Лидочке прямо сказал: «Вы думаете о вашей тётке Федосье; она в Таганроге варит варенье из дыни». Откуда всё он узнал, что тётку Федосьей зовут?

– Очень просто, навёл справки заранее.

– Да почём он знал, что Лидочка в театр придёт? Он ни её, ни тётки не знает.

– А уж это у них всё сорганизовано.

– Да почему же он каждый вечер сотне спрашивающих даёт верные ответы?

– Это всё подкупленные, подставные фигуры.

– Да ведь я-то не подставной! А мне он вчера сказал моё: имя, фамилию, имя женщины, о которой я думаю, и город, из которого я приехал.

– Ну это просто совпадение.

– Как может быть совпадение, что я Иван Белов, приехал из Твери и о Варваре Постниковой?

– Да просто так: назвал имена и город и случайно оказалось верно. Случай – великое дело.

– Да, милый мой, – в белом бешенстве хрипит верящий, – случай, великое дело. Я считал тебя просто недалёким, а вот теперь случай открыл мне, что ты определённый кретин.

Ссорятся жены с мужьями, дети с родителями, друзья и политические единомышленники.

И каждый вечер театр полон.

Арман Дюкло не инсценирует и не обставляет своих сеансов никакой театральной торжественностью.

Естественно и просто выходят на эстраду два изящных молодых человека – Арман Дюкло и его помощник Александр Рогнедов. Помощник проходит по рядам публики, останавливается около желающего предложить вопрос и говорит:

– Мосье Дюкло! Отвечайте.

И Дюкло тотчас отвечает:

– Ваша фамилия такая-то.

Вы спрашиваете о такой-то. Отвечает определённо и ясно.

– Мария Сысоева вас не любит.

– Вы хотите купить автомобиль. Вы его купите.

– Такой-то будет освобождён через три дня.

– Ваш брат Сергей убит.

– Андрей Петров уехал от вас навсегда. Не ждите его. Ваше имя? Анна Боль.

– Вы умрёте в этом году. Ваше имя – Станислав Кош.

Ни одной ошибки в имени не было ни разу.

Верующие торжествуют. Скептики плетут ерунду, от которой самим неловко.

– Почему он угадал фамилию? Очень просто: помощник ему намекнул.

– Как так?

– Ну конечно. Помощник сказал: «отвечайте скорее», Дюкло и ответил: «Отилия Скан», Отвечайте, значит: «Отилия». Скорее – Скан.

– А почему же тогда тот другой раз сказал: «отвечайте скорее», а Дюкло ответил: «Степан Егоров».

– Ну это тоже как-нибудь там у них подстроено. За это им и деньги платят.

– Ну скажите откровенно, если вам скажут: «отвечай скорей», вы бы могли догадаться, что это значит Степан Егоров?

– Я – нет. За то мне и денег не платят. А если бы мог, так тоже платили бы.

– Тьфу!

Спорят, ссорятся и ненавидят друг друга.

Литератор Коко Эйн ходит каждый вечер в театр.

– Пока всё гладко. Но подождите, – я ещё соображу, в чём здесь дело.

Актриса Мотылёк-Воропайская тоже…

Каждый вечер слушает Дюкло. Она приготовила один вопрос, но задать его боится.

– Я хочу спросить: как меня зовут.

– Ну так спросите же.

– Не могу. Страшно.

Вопросы, задаваемые Дюкло, всегда однохарактерны. Ни общественных, ни политических тем не затрагивают.

Предлагает ли их дама в горностае из первого ряда, или рабочий в блузе с галерки, – они одинаковы:

– Любят ли меня?

– Увижусь ли я?

– Уеду ли я?

Всегда то же самое: взять своё маленькое человеческое счастье и уйти с ним подальше. Туда, где его не отнимут.

Да. Самому честолюбивому и самому идейному, отрешённому строителю новой жизни, как и простому каменщику, нужно «вернуться вечером домой». Зажечь свою лампу, развернуть свою книгу и улыбнуться ласковым близким глазам.

Арман Дюкло! Гениальный ясновидящий! Посмотрите хорошенько, – ведь мы ещё встретим счастье и сохраним его? Иначе не может быть.

Мы такие жалкие…

Преступная статья

В каждом человеке, как уже давно доказано зоологами, спит зверь.

Изредка этот зверь просыпается и понуждает человека к преступлению.

В мире животных наблюдается обратное явление: в каждом звере может пробудиться человек, и тогда зверь учиняет чисто человеческие подлости.

Мне лично приходилось наблюдать это любопытное явление: однажды собака, в которой проснулся человек, съела отложенного к ужину цыплёнка и потом стала рычать на меня, явно сваливая перед хозяином на меня свою вину.

При вспоминании об этой тяжёлой истории чувства неловкости и досады вспыхивают во мне с одинаковой силой. Неловко потому, что хозяин, пожалуй, поверил собачьей клевете, и досадно – почему я в таком разе действительно не съела цыплёнка.

Второй раз проснувшегося человека мне удалось наблюдать, едучи на почтовой тройке.

Коренник поджал все четыре ноги, только изредка – для приличия – побалтывая ими, и почти сидел на козлах. Хомут наползал ему на самые уши, тогда как пристяжные, в которых человек спал, надрываясь волокли и коренника и коляску.

Но довольно о животных. Перейдём к человеку, перейдём ко мне, в которой вчера утром проснулся зверь и рыча потребовал беззакония.

Стараясь успокоить зверя, я развернула газету, и вдруг мой взор наткнулся на обязательное постановление о печати.

И зверь зарычал. Зарычал не то «терзай», не то «дерзай», не то «банзай».

И я поняла, что мне его не одолеть и что я должна совершить преступление и нарушить все шесть пунктов постановления.

Я человек долга. Должна так должна. Но чувствую, однако, что задача, возложенная на меня зверем, трудна и сложна.

Пункт а) воспрещать оглашение каких-либо статей и сообщений, возбуждающих враждебное отношение к правительству.

Какую бы такую огласить статью, которая бы вызвала враждебное отношение к правительству? Правительство, сочиняя этот пункт «а», кажется, воображает, что его очень легко нарушить.

Ну-ка, зверь, подумаем, что обывателям бывает не по вкусу в действиях правительства? Прежде всего – введение цензуры.

Ну, вот и готово.

Итак, в нарушение пункта а) оглашаю: Пункт «а» является первым пунктом новых правил о цензуре.

Кончено. Зверь сыт.

Дальше: Пункт б) воспрещает оглашений ложных о деятельности правительственных установлений или должностного лица или воинской части сведений, возбуждающих в населении враждебное к ним отношение. Так слушайте же: один товарищ с самым должностным лицом и даже фигурой, проходя по улице ел грушу, такого вкусного вида, что возбуждал зависть в прохожих. Население! Хорошо ли это? Население! Возбудися!

Пункт в) воспрещает оглашение ложных, возбуждающих общественную тревогу слухов о правительственном распоряжении, общественном бедствии или другом событии.

Правительственные распоряжения и общественные бедствия мы можем оставить в покое, а займёмся только оглашением «другого события». Что это за шутка это «иное» событие? По-моему, иное событие это постановка моей с Lolo оперетки «Екатерина II», которая очень тревожит часть населения, т. е. меня и Lolo, так как мы не знаем, куда её отдать и на какое предложение какого театра согласиться.

Пункт г) воспрещает статьи и заметки, возбуждающие (? По-моему следовало бы сказать побуждающие) к прекращению работ на железных дорогах, телеграфе и тому подобных предприятиях.

Я не имею ничего против работы железных дорог и телеграфа, но открыто говорю, что «тому подобные» предприятия ни к чёрту не годятся и чем скорее прекратят они свою работу, тем лучше.

Пункт д) запрещает печатание статей и сведений, возбуждающих национальную, классовую или религиозную рознь в населении.

Так вот вам:

В прошлую среду извозчик (класс) явно не русского типа (национальность) без креста на груди (религия) дал мне сдачи, купон 21 года. Считаю это за ритуальное употребление моей христианской (религия), дворянской (класс) и русской (национальность) крови!

Неужели никто не возбудился этим рассказом? Возбуждённых прошу сообщить свои имена.

Пункт е) запрещает печатание статей или известий, восхваляющих преступные деяния.

На это я вам скажу следующее: в Москве не особо давно выступал один рассказчик. Он рассказывал очень скверно очень скверные рассказы. И так как рассказывал он их очень долго и очень много (он своё дело любил), то вызвал ропот у одного инженера, сидевшего во втором ряду.

– Довольно! Будет! – простонал несколько раз инженер.

Но так как рассказчик не унимался, а продолжал резво любить своё дело, то инженер, вскочив с места, завопил истошным голосом:

– Замолчи, мерзавец, или я раскрою тебе череп!

Был составлен протокол, и поведение инженера было признано преступным.

А по-моему, он прав и я его деяние восхваляю.

Если скверный рассказчик скверно рассказывает скверные рассказы, то он мерзавец и надо ему это сказать во что бы то ни стало.

Ну вот. Все пункты постановления нарушены.

Зверь, ты сыт?

Сыт.

Волки сыты. Теперь посмотрим, будут ли напечатаны овцы.

Испанская болезнь
(доклад)

– Микроб испанской болезни ещё не найден, и болезнь не изучена, – утешают врачи умирающих от испанки.

Поэтому считаю нелишним и небесполезным поделиться с населением моими наблюдениями и личным опытом в отношении этой болезни.

Предупреждаю честно: я микроба также не нашла. Это он сам меня нашёл. Но не всё ли равно? Лишь бы (простите мне мой романтизм) быть вместе.

Теперь постараюсь быть краткой и выдержать мой доклад в сухих научных тонах.

Прежде всего, проследим появление испанки и первые симптомы этого появления.

Из наблюдений и личного опыта я установила, что испанка начинается обыкновенно с того, что больной, забыв надеть калоши, болтается по улице, разиня рот.

Врачи уже установили этот симптом и считают его первым этапом в своей погоне за испанским микробом.

Вопрос, когда именно схватил больной свою испанку, для науки безразличен и интересует только родственников больного.

Родственники всегда прежде всего стараются установить этот вопрос с чисто родственной целью: попрекнуть больного его бестолочью.

– Ну, ясное дело, – простудился у Григория Семеныча. Ну нужно же быть идиотом, чтобы лезть под открытую форточку! Да ещё наверное после горячего чая? Только такой болван как ты и может подобную штуку выкинуть…

Такова функция родственников у постели больного. Функция эта очень высоко ценится, и часто слышишь фразу:

– В чужом городе жутко без родных – заболеешь или что…

Однако будем кратки и сухи.

Итак, первый симптом испанки – бескалошье и разиньеротство.

Дальнейшие симптомы намечаются не столь отчетливо.

Так, когда я заболела, у меня спрашивали:

– Голова, наверное, трещит отчаянно? Это, ведь, самый характерный признак испанки…

– Нет, – отвечала я, – ни капельки не болит.

– Ах, не болит? Вот это и есть самый характерный признак – полное отсутствие головной боли. Ну, и жар, конечно, сильный… Это, ведь, тоже характерный признак.

– Нет, жар небольшой…

– Небольшой? Это самый характерный признак. Голова не болит и жара нет. Аппетита, конечно, никакого. Это характерн…

– Нет, пожаловаться не могу. Вот сейчас четыре котлетки съела, пятой никак допроситься не могу.

– Ага! Четыре котлетки – это характерный признак испанки…

Словом, наука здесь колеблется и установила пока только одно:

Характерными признаками испанки следует считать:

а) Головную боль или полное отсутствие таковой;

б) Сильный жар или отсутствие такового;

в) Хороший аппетит или отсутствие такового.

Этим и следует руководствоваться при постановке диагноза. (Вниманию врачей!)

Теперь перейдём к лечению испанской болезни.

Так как микроб ещё не найден, то и определённое лечение ещё не установлено. Это ясно. Если вы не знакомы с субъектом, то вы и не можете знать, чем этому субъекту можно подгадить.

Поэтому, терапевты теряются.

Одни (присяжный поверенный А., инженер Д., сотрудник «Киевской мысли» Ч., актриса М.) советуют есть чеснок. Другие (певица К., актер В. и Наталья Михайловна) – просто не обращать внимания.

Какой-то итальянский врач, страстный любитель винегрета, опубликовал свой научный труд, в виде совета есть салат из свёклы в самом непотребном количестве.

И, наконец, большое количество терапевтов советуют пить коньяк до потери сознания. Терапевты этой школы, так называемые по-латыни «pianici», я помню, этим же способом лечили когда-то и инфлуэнцу.

Некоторые врачи советуют принимать аспирин. Аспирин вызывает испарину, при которой очень легко простудиться, и тогда всё очень быстро кончается – и испанка, и сам больной.

Очень помогают так называемые народные средства. Так, одну даму, страдавшую испанкой в самой характерной форме (без жара и головной боли; но с резко выраженным аппетитом), быстро вылечило подаренное мужем бриллиантовое кольцо от Ионаса.

Словом, – способы лечения этой болезни очень разнообразны.

Но не столь страшна, по свидетельству врачей, сама испанка, сколько её осложнения.

У меня лично была испанка с осложнениями. Выражались они в том, что администрация отеля, в котором я жила, неожиданно заявила, что все частные лица должны немедленно выехать, так как помещение отводится под министерство продовольствия.

– Мало ли, что под министерство, – протестовала я. – Ведь мне под себя тоже ваша гостиница нужна.

Но с осложнениями бороться трудно. Недаром врачи теряют голову.

На этом мы прекратим наш доклад и, подождав пока врачи поймают микроб и определят его сущность, опубликуем дальнейшие способы борьбы с ним.

От великого к малому
(из Муравьиной книги)

Я не люблю величественных и торжественных слов. Я боюсь их.

Ничего так не сбивает с толку и не мешает правильно понять сущность дела, как величественные слова.

Есть, вероятно, души, для которых такие слова удобны и подходящи, но нам, не героям и не поэтам, трудно вводить их в наш простой, тихий обиход. Болтать о них, конечно, можем, но чувствовать не всегда умеем.

Спросите у муравья, какого он мнения об архитектуре Исаакиевского собора.

Он вам скажет:

– Здание большое, за месяц не обползёшь.

Вот что он вам скажет.

Всё же это будет сверх того – не более, не менее, как простое, муравьиное враньё. И имейте ввиду, что чем мельче тварь, тем она больше врёт ибо недостаток восприятия для приличия прикрывается враньём.

Но честным муравьям последние годы живётся очень трудно, потому что обдумывать им приходится исключительно архитектуру Исаакиевских соборов – торжественные слова, определяющие величественные понятия: отечество, война, революция (да ещё не просто революция, а мировая), патриотизм, социализм.

Запутались. Трудно.

Торжественно и величественно давят душу.

Вспоминаю, как однажды торжественность обстановки сбила меня с толку.

Дело было на птичьей выставке.

Огромный манеж, переполненный публикой, гогот гусей, томный стон голубиный, гуденье лунно-светных шаров, увлекательные и мерные звуки военного оркестра.

У самого входа (первое впечатление всегда самое яркое) за решёткой стоял петух. Стоял, слегка подняв лапу и строго, словно прислушиваясь, повернул голову. А над решёткой надпись, гласящая по латыни, что это обыкновенный петух. «Cogus vulgaris». Но от того, что по латании, и от того, что огромный лампион лил свой тысячесильный свет прямо на петуха, а оркестр играл звенящими трубами вальс «Жажду свидания», петух заворожил меня.

– Какая величественная птица, – робко прошептала я.

И только потом, в деревне, когда купленный и с трудом довезённый мною петух, стоя на гнилом заборе, хлопая себя крыльями по бокам и кукарекая суетливо и хрипло, как ихнему брату полагается, – поняла я и почувствовала, что то простой, обыкновенный петух.

Cogus vulgaris, а сбила меня с толку торжественность нашей первой встречи.

С тех пор я знаю: если надо понять что-нибудь – отбрось величественные латынские слова и торжественную обстановку, перенеси своего петуха с пышной площадки на гнилой забор и расскажи тогда простыми словами то, что ты видишь.

Приём этот не новость. Им часто пользовался Толстой, когда описывал не нравившийся ему религиозный обряд (обедню) или несимпатичное ему историческое лицо (Наполеона).

В наше время утомленные пафосом мы, муравьи, запутались и сбились с толку.

Одно слово «война» чего нам стоило!

– Война – мировое бедствие! Война – экзамен нации. Война – священный подвиг. Война – стихия.

Ладно.

Что человечество делает на войне? Человечество дерётся.

Кстати – не бойтесь пышного слова «человечество». Человечество – это я, ты, он, мы вы, они. Не больше.

Итак – человечество, то самое, у которого великие задачи и божественное от Духа Божия происхождение, у которого есть наука и искусство, и религия, и политика, и закон строгий и справедливый – это человечество, прошедшее через всех своих философов, через всю гениальность своей культуры и техники, это человечество, imaginez – vuel, – <…>

Да это же комизм!

Сатанинский, истерический комизм!

Мне представляется картина: поспорили два почётных профессора. Спор пустяковый, бытовой – кому в какой аудитории лекцию читать. И вдруг трах – один другому в зубы, а тот тому в бороду!

И вот ещё: вижу я хатку в поле, поросшем бурьяном, и гроб у дверей хатки.

– С голоду помер старик, – говорит баба.

– Чего же поле не вспахано? Где мужики ваши?

– А мужики драться ушедши. Четыре года как ушедши.

Остановились фабрики и заводы, поросли травою поля. Мужики дерутся, генералы подзуживают, музыка играет – чёрт знает что!

– Торговые договоры. Национальные интересы. Мировые рынки.

Мировые? Ну так мы их уменьшим.

Поссорились на рынке две торговки. Одна другую с места прогоняет.

– Ты при самой дороге сидишь, а меня отрезала.

И в волосы.

– К мировому их! – вопит соседняя баба.

К мировому? Это значит – третейский суд и прочие сантименты. Молчи, соседняя баба – нация держит экзамен.

Одолела торговка, которая покряжестее и которая хитрая, поплотнее поела. И одежда у ней крепкая. Вон у той – и юбка в клочья, и подмётка отлетела.

Чего уж тут! Сдавайся! Всегда побеждает та нация, у которой техника выше. А за то, что тебя, неряху, вздули, плати пять рублей за хлопоты.

«Энтузиазм охватил всю страну. Юноши лучших семей записываются в армию».

За торговые интересы? Представляете себе лавочника, у которого делишки идут неважно – конкурент мешает.

Сказать этому лавочнику:

– Коммерцию твою легко можно поправить, если только ты пожертвуешь жизнью своего сына.

«Энтузиазм», пожалуй, лавочника не охватит…

Ах, да, мы ещё забыли патриотизм, как любовь к отечеству.

Приведём сначала отечество в порядок, в муравьиный вид.

Отечество это: папа, мама и наша квартира.

Патриотизм – любовь к папе, маме и своей квартире и гордость ими.

– Да, квартира у меня маленькая и грязненькая, но я ею горжусь. Всё у нас неладно, папа и мама скандалят с утра до ночи, – а я горжусь! Вот тебе и всё. Патриотический подвиг.

«Бельгийцы открыли шлюзы и потопили целую армию противника».

Пришёл злющий человек. Всё в квартире перепортил, зеркала побил, замки расколотил, ковры разодрал. Ну вот – заманили его в ванную комнату, шею вывернули и потопили его, как крысу. Своего добра тут, конечно, много перепортили, но зато и он подох.

Salut! Обнажите головы!

Революция.

Сжать её.

Одни едят, а другим не дают.

А другим тоже хочется.

«И восстал народ за своё священное (почему священное – не понимаю) право, и сверг его. И стал сам есть и другим не давать.

И увенчала муравьиное дело яркая звезда – слава!»

Во имя её, жертвуют собой и другими и люди, и муравьи. Больше, конечно, другими, чем собой.

Слава!

«Яркая заплата на бедном рубище певца».

Такая яркая, что, пожалуй, любое рубище испортит.

– Взгляните! Вон везут нашего народного героя!

У него, говорят, верхняя челюсть вставная. Значит, Блюм делал.

– Смотрите, смотрите – это наша известная писательница…

– Гм… А с кем она живёт?