Текст книги "Опасные удовольствия"

Глава 34

К неудовольствию секретарши, президенту «Ойлэкспорт интернешнл» захотелось поработать в субботу.

– Ах, Вячеслав Матвеевич, – капризно сказала Маруся, поставив перед начальником утренний кофе, – почему вы не предупредили меня, когда брали на это место? Мой хрупкий организм не приспособлен к таким перегрузкам!

Маруся была ленива, Куницын уже это заметил.

– Сегодня мы только до обеда, – слегка успокоил он секретаршу. – Кто-нибудь звонил?

– Недавно звонили из какого-то фонда, я сказала, что вы пока у себя, и они должны подъехать.

– Из какого фонда?

Маруся закатила глаза, подумала, но ничего не обнаружила в своей памяти.

– Ой, я забыла!

– Ну, не расстраивайся. – Вячеслав Матвеевич мысленно проклинал свою учтивость. Вот у Глеба эта бестолковая блондинка не продержалась бы в офисе и двух часов.

– Можно к вам? – В кабинет просунулась кудрявая от химии голова. Вслед за головой возник широкоформатный бюст и все остальное. За первой посетительницей в комнату гуськом пробрались еще две. – Мы из благотворительного фонда Глеба Николаевича Батурского. Я директор «Машеньки» – реабилитация детей-инвалидов. Полохова Анна Тимофеевна. Помните, вы приезжали к нам в контору вместе с Глебом Николаевичем?

Куницын вскочил с места и начал отодвигать стулья, приглашая дам садиться.

– Маруся, кофе, конфеты, печенье, – скомандовал он.

– Мы не надолго, Вячеслав Матвеевич, – смущенно начала Анна Тимофеевна. – Возможно, вы не захотите с нами разговаривать. Но мы узнали, что Глеб Николаевич был вам близким другом.

– Да, – подтвердил Куницын. – Пожалуйста, кофе.

– И теперь, когда его фонд, так сказать, осиротел, мы осмелились обратиться за помощью к вам. Благодаря личному спонсорству Глеба Николаевича нам многое удалось сделать за два с половиной года работы. Позвольте некоторые цифры…

Дама достала увесистый блокнот, набрала в легкие побольше воздуха и начала протокольным голосом:

– Фонд «Машенька» открылся в мае девяносто пятого года. В первый же месяц после его основания было направлено на лечение в лучшие платные клиники России – пятьдесят шесть ребят, в Германию – восемнадцать детей, на курорты Болгарии – тридцать шесть, в Англию – двадцать один, в Америку…

– А вы не могли сразу перепрыгнуть на заключительную часть? – мягко спросил Куницын. – Что вы конкретно хотите?

– Дело в том, что несколько дней назад мы получили письмо от вдовы Батурского. Она намерена с первого ноября ликвидировать наш фонд.

Вячеслав Матвеевич сжал губы. От прекрасной Галатеи, которую он создал в своем сердце, отвалился кусок мрамора и больно ударил Пигмалиона. Подлинная Виола продолжала разочаровывать. Миллионов, оставленных жене Глебом, хватило бы на две сотни благотворительных фондов, не считая безбедной жизни для самой Виолы.

– Понимаете, в какой ситуации мы оказались? Что нам делать? Что делать родителям? Например, двенадцатилетний Толик Перепелицын сейчас находится в германской клинике, в Мюнхене. За его лечение мы должны были в ноябре перечислить двадцать пять тысяч марок, в декабре – еще пятнадцать тысяч. Другие дети – их много! – в других больницах, мы не можем сорвать их с больничных коек!

– Я попытаюсь поговорить с Виолой Батурской, – мрачно заявил Куницын. – Думаю, мне удастся ее убедить в неэтичности, жестокости такого поведения.

Дамы дружно закачали головами и заговорили все одновременно:

– С ней бесполезно говорить, Вячеслав Матвеевич! Она…

– Батурская буквально спустила на нас собак!

– Мы на коленях перед ней ползали!

– Умоляли хотя бы отложить срок ликвидации, чтобы мы смогли забрать детей!

– Батурская даже отказывается оплатить обратные билеты, не то что лечение!

– Она фантастически жадная! Как устроен человек! Чем больше имеет, тем больше ему хочется!

Перевернув над головой Виолы мусорный бак, женщины смолкли и выжидательно уставились на президента компании.

– Так… – задумчиво протянул Вячеслав Матвеевич.

– Наш главный бухгалтер Жанна Васильевна подсчитала… Говорите, Жанна Васильевна.

Главный бухгалтер прокашлялась:

– Мы подсчитали, что если оставить всех наших детей там, где они сейчас, и дать им возможность закончить курс лечения, а потом плюс обратные билеты, то получается вот какая сумма, вот посмотрите калькуляцию, Вячеслав Матвеевич, я здесь все подробно расписала. – Женщина протянула Куницыну листок.

– Оставшееся время мы будем работать без зарплаты, – сказала Полохова. – У нас есть несколько микроавтобусов, оборудованных для перевозки инвалидов, спортивный зал со специальными тренажерами, – все это мы продадим. Некоторую сумму соберем с помощью телевизионной и газетной рекламы. Но все равно денег не хватит.

– Я думаю, ни к чему идти на такие жертвы. – Вячеслав Матвеевич откинулся в кресле и посмотрел в окно. – Мы действительно были с Глебом Николаевичем большими друзьями. Продолжайте спокойно работать. Как и раньше, при жизни Глеба. Жанна Васильевна, в понедельник приезжайте сюда со всеми документами, отчетами, балансом, а я дам указание одному из своих помощников обсудить с вами дела фонда.

Дамы застыли над кофейными чашками. Им не верилось, что дело решилось так быстро и удачно.

– Как нам расценивать ваши слова, Вячеслав Матвеевич? – с замиранием спросила Анна Тимофеевна. – Вы берете нас под свой патронаж?

– Именно. Я, конечно, не такой крутой, как Глеб Николаевич…

Женщины облегченно захихикали. Перед визитом они навели справки и знали, что господин Куницын по степени крутизны посоперничает со многими.

– …но могу гарантировать вам спокойную и плодотворную работу. А если я пойму, что ваша деятельность максимально эффективна – то можете рассчитывать и на строчку в моем завещании. У меня нет жены, которая станет вас грабить после моей смерти.

Дамы совсем расслабились, развеселились и бодро накинулись на коробку шоколадных конфет.

– Вам ли говорить о смерти, Вячеслав Матвеевич! – игриво воскликнула Анна Тимофеевна, подрагивая плечами и необъятным бюстом. – Такой интересный мужчина, в самом расцвете…

Куницын грустно улыбнулся:

– А Глеб Николаевич был моим ровесником. И его уже нет. Так, хорошо. Жанна Васильевна, значит, в понедельник.

Анна Тимофеевна, которая находилась при прощании ближе всех к президенту, была осчастливлена лобызанием ручки. Это невероятно ее смутило.

– Ой, Вячеслав Матвеевич! Какой вы галантный!

Уже в приемной Куницын остановил женщин, вспомнив о чем-то.

– Но, насколько я знаю, Глеб финансировал еще два фонда. Как у них дела?

– Так же! – хором рапортовали женщины. – Тоже получили письма. Сейчас в панике мечутся, ищут спонсоров. Как и мы.

– Телефоны?

– У меня есть, – сказала бухгалтер и полезла в сумку. – Мы сотрудничаем.

– Маруся, запиши телефоны…

Фондовые дамы ехали в лифте, и зеркальную кабинку переполняли радость и возбуждение.

– Как сейчас начнем звонить всем родителям! Вот счастья-то будет!

– А может, подождать до понедельника? Вдруг он передумает, а мы обнадежим людей?

– Он не передумает. Видно порядочного человека.

– Батурская – стерва!

– Стерва!

– Ой, девочки, но Куницын – настоящий мужик. Красавец!

– Не такой уж красавец.

– Но стиль, манеры, речь. Очаровательный!

Если бы отрицательные эмоции, которые вырабатывали женщины при мысли о Виоле Батурской, могли как-то подточить тросы лифта, то лифт давно бы рухнул в шахту. Но если бы в электрический механизм влилась энергия восторга и восхищения Куницыным, то дамы взлетели бы в своей кабинке выше двенадцатого этажа здания.

Автомобиль Вячеслава Матвеевича остановился у дома Виолы Батурской. Куницын был раздражен. Живая Виола никак не хотела утрамбовываться в рамки божественного образа, который был создан мечтами Вячеслава Матвеевича, и вела себя неподобающе. Зачем она затеяла ликвидацию фондов? Откуда такая жадность?

Поднимаясь по лестнице, президент «Ойлэкспорта» столкнулся с высоким смуглым красавцем, стремительно сбегавшим вниз. Взгляды мужчин пересеклись на долю секунды, но этого мгновения хватило, чтобы Вячеслав Матвеевич почувствовал в груди какое-то неясное неудобство, смятение, так, словно парень не был ему чужим. Ощущение непонятного беспокойства было столь сильно, что Куницын, преодолев лестничный пролет, все-таки не выдержал и оглянулся. Стройный красавчик открывал наружную дверь. Его картинная внешность стопроцентно, до оскомины соответствовала стандартам героя-любовника: черные брови, улетающие от переносицы к вискам, точеный нос и скульптурный подбородок с ложбинкой. Ворот тонкой черной водолазки плотно обхватывал крепкую шею, распахнутая короткая куртка открывала широкую грудь в рельефных мышцах, джинсы натужно обтягивали узкие бедра…

…Виола была не совсем одета и не совсем накрашена. Воздушный, прозрачный пеньюар струился вниз, к полу, обрисовывая фигуру. На Куницына полыхнуло жаром. Глаза Виолы странно блестели, а губы, лишенные помады, казались слегка припухшими. Вячеслав Матвеевич с трудом подавил в себе желание накинуться на нее, такую доступную, мягкую, горячую, смять, скомкать в объятиях.

– Ты? – удивилась Виола, смущенно улыбаясь и панически оглядываясь на зеркало. – Я не ждала… Видишь, раздетая. Подожди, хорошо?

Куницын снял плащ и прошел в зал. Через пятнадцать минут, в течение которых Куницын разрывался на части, не в силах соединить нежную, утонченную, возвышенную Виолу с Виолой алчной, жадной, пожирающей младенцев, героиня дня вернулась в комнату. Теперь она была во всеоружии – на ней было розовое платье-мини с американской проймой, а оттенок губной помады точно соответствовал наряду.

– Как я рада тебя видеть, – мурлыкнула карамельно-розовая Виола, сбрасывая туфли и забираясь с ногами в кресло. Это упражнение удалось ей настолько хорошо, что у Куницына случился приступ тахикардии. За десять лет ноги Виолы не стали менее красивыми и более толстыми, они по-прежнему оставались идеальными, и Виола давала своему визави возможность в этом убедиться. – Не ожидала, что ты приедешь так, без звонка. Что-то случилось?

– Случилось, – недовольно пробубнил Вячеслав Матвеевич, с трудом отрывая взгляд от женщины и переводя его на менее волнующий предмет – огромный японский телевизор. – Сегодня у меня на работе были посетители…

– Да? Интересно. Постой, я такая безалаберная хозяйка, я даже не предложила тебе кофе, чаю или выпить. Будешь что-нибудь?

– Спасибо, не хочу.

– И что же за посетители были у тебя сегодня?

– Женщины из благотворительного фонда, который ты собираешься прикрыть, директор, бухгалтер…

Виола мгновенно погрустнела.

– Я не ожидал, что ты можешь так поступить. Мерзкий поступок. Ладно, речь шла бы о какой-нибудь ерунде. Если бы Глеб содержал фонд помощи безработным банкирам или давал деньги на строительство гольф-клуба – я бы и внимания не обратил на твое решение ликвидировать эту расходную статью бюджета. Но ведь ты собралась закрыть три фонда, которые помогают выжить больным детям! – Куницын был суров и неприятен.

Виола не привыкла к такому обращению, десять лет она грелась в лучах молчаливого обожания и восхищения, а теперь Куницын был ею недоволен. Ссориться с кандидатом в мужья не входило в планы ласковой хищницы, она заметалась.

– Постой, Слава, здесь какое-то недоразумение, наверное, ошибка, – промямлила она.

– Никакой ошибки, и ты прекрасно знаешь, – отрезал Куницын, брезгливо поморщившись: не хватало еще, чтобы Виола сейчас начала лгать и запуталась в своей лжи.

– Почему ты думаешь, что я решила разделаться с фондами Глеба? Что тебе наговорили эти дамы?

– Просто сообщили, что получили официальное письмо, в котором ты их радуешь известием, что с первого ноября прекращаешь финансирование. Или ты не отправляла такого письма?

– Ах, это… Ну да, отправляла. Ну и что, Слава? Я ведь совсем не разбираюсь в этих делах. Какие-то фонды… Я решила – обыкновенное вымогательство денег. Глеб был достаточно щедрым и добрым, из него можно было тянуть и тянуть. Он много зарабатывал и готов был делиться. Но теперь-то Глеба нет! А я не в состоянии всех прокормить!

«А не всплакнуть ли? – подумала бедная Виола, увидев, как мрачнеет Куницын. – Кажется, я его очень разочаровала».

– Правда, Слава, я ведь не банкир и не бизнесмен, я не могу делать все то, что делал Глеб. Ну в чем я виновата? – Ее глаза послушно наполнились слезами, нос мило покраснел, а губы задрожали.

Элементарный маневр имел сокрушительную убойную силу. Еще не сорвалось ни одной слезинки с черной водостойкой ресницы Виолы на матовую щеку, а Вячеслав Матвеевич уже запаниковал. Он согласился бы взять под крыло не три, а все десять фондов, лишь бы не наблюдать тяжелые нравственные страдания любимой.

Любимая шмыгнула носиком, укоризненно посмотрела на Куницына и пошла ва-банк:

– Хорошо, я отправлю им всем еще по письму. С извинениями. Скажу, что была не права. Скажу, что буду их поддерживать, как это делал Глеб. Только не сердись на меня! Я, право, не из жадности все затеяла, а из-за неуверенности в своих силах и финансовых возможностях. Милый, не ругай меня, это невыносимо!

«Потом выкручусь, – решила про себя Виола. – Придумаю что-нибудь. Ни копейки от меня не получат!» Она резво выбралась из кресла и кинулась к Вячеславу Матвеевичу. Тому ничего не оставалось, как принять на колени бесценный груз и обнять Виолу за плечи. Та поцеловала его где-то в районе левого глаза.

Вячеслав Матвеевич хотел было растаять, как подогретый абрикосовый джем, но некоторая фальшивость сцены остановила его. Он всегда мечтал держать в объятиях возлюбленную, но сейчас неприятный осадок в душе не давал насладиться близостью Виолы.

– Я согласен взять финансирование на себя, – сказал он. – Всех трех фондов.

– Правда? О Слава! Какой ты удивительный! – Радость Виолы была столь бурной, что Куницына покоробило. Он осторожно сгрузил с себя приободренную и повеселевшую женщину и собрался уходить.

– Уже? – удивилась Виола. – Ты пришел только затем, чтобы спросить меня про эти несчастные фонды?

– Да. – Вячеслав Матвеевич двинулся к двери. Виола устремилась следом и схватила его за руку.

– Останься, и давай побеседуем на более приятную тему.

– У меня дела.

– Сегодня же суббота? Позволь себе немного расслабиться. Нельзя столько работать.

– Мой бизнес – это вся моя жизнь. Как ты знаешь, от личной жизни я практически избавлен.

– Я с удовольствием восполнила бы этот пробел. Я могла бы организовать тебе умопомрачительную личную жизнь, – горячо призналась Виола.

– Если бы десять лет назад выбрала не Глеба, а меня, – усмехаясь, напомнил Куницын. Он все-таки, несмотря на сопротивление Виолы, преодолел пространство до двери и сейчас уже надевал плащ в огромном холле-прихожей.

– Ну, тогда до свидания, – недовольно пожала плечами Виола. – Езжай. – Ей было неприятно напоминание Куницына о ее предательстве десятилетней давности.

Вячеслав Матвеевич бросил на женщину непривычно прохладный взгляд, кивнул и вышел.

Вячеслав Матвеевич спускался вниз и с удивлением не обнаруживал в себе приподнятого, счастливого волнения, которое всегда кружило голову после встреч с Виолой.

На первом этаже его остановила круглолицая румяная тетка в толстой вязаной кофте.

– Извините, – робко окликнула она Куницына. Тот остановился в недоумении.

– Вы меня не помните? – спросила женщина, нерешительно улыбаясь.

Куницын лихорадочно пошарил в памяти, но ничего не обнаружил.

– Вы полгода назад мне денег дали. Помните? Просто так дали. Нет, никак не вспоминаете? – Женщина с надеждой заглядывала в глаза Вячеслава Матвеевича.

Куницын опять поднапрягся и наконец вспомнил. Несколько месяцев назад, когда Глеб еще был жив, но уже расстался с Виолой, Вячеслав Матвеевич приезжал сюда, чтобы оказать нравственную поддержку объекту поклонения. Виола тосковала, Куницын сочувствовал. Их встречи носили очарование двусмысленности, Виола все еще была как бы несвободна от брачных обязательств, Куницын все еще оставался другом Глеба, но они уже могли быть вместе и развлекаться полными фривольных намеков беседами.

После той встречи разгоряченный, окрыленный, на десятилетие помолодевший Куницын так же спускался по лестнице и наткнулся на красную, зареванную женщину, привратницу дома. Женщина рыдала. Вячеславу Матвеевичу в тот момент было так хорошо, он был так восприимчив и открыт для эмоций, что шумное горе привратницы потрясло его до глубины души. Он остановился и поинтересовался. Женщина поведала о постигшем ее несчастье – она только что обнаружила исчезновение полумиллиона рублей. Все ее средства на предстоящий месяц улетучились через аккуратный разрез в сумке, который сделал удачливый автобусный вор. Привратница тяжело оплакивала потерю, не представляла, как будет поддерживать семью до следующей зарплаты, и добрый, влюбленный Куницын распахнул кошелек такому безысходному горю, отсчитал пять стотысячных купюр (парочка скромных аперитивов в баре «Моника») и вручил их ограбленной женщине. Та онемела от восторга и благодарности. И вот сейчас хотела что-то сообщить своему спасителю.

– Мне очень неудобно вам это говорить, – с трудом начала привратница, обшаривая лицо Куницына сомневающимся взглядом, но…

– В чем дело?

– Не подумайте только, что я сплетница и шпионаж за жильцами – для меня спорт.

– И?

– Видите ли… не знаю, как сказать… – Женщина никак не могла решиться.

Куницын нетерпеливо дернулся и собрался уходить.

– Нет, постойте, постойте, я все-таки должна… – Женщина в конце концов раскочегарилась и торопливо заговорила, глотая слова и сбиваясь. – Как неудобно! Вы такой отзывчивый человек, и спасли меня тогда буквально от голодной смерти. Это, конечно, не мое дело… Но я не могу смотреть, как вас планомерно обманывают. Водят за нос. Вы носите ей цветы, такие корзины присылаете… Восхитительные. А она… Честно, я не могу больше видеть. Вы каждый раз спускаетесь от нее такой счастливый, вы так на нее смотрите, видно, что любите. А она вас обманывает.

Хмурый Вячеслав Матвеевич снова попытался улизнуть: ему было ужасно неприятно, что в его горячем чувстве ковыряются вязальной спицей.

– Извините, извините, я не имею права вмешиваться, но вы все же знайте, что у нее любовник. Вы видели его сегодня здесь, в коридоре, когда приехали…

Ни слова не говоря, Куницын повернулся к доброй женщине спиной и ринулся прочь. Любовник! У нее любовник! Обида и негодование овладели им. Занятый трепетным выращиванием и окучиванием своего возвышенного чувства, Вячеслав Матвеевич и представить не мог, что Виолой можно овладеть сейчас, сразу после смерти Глеба. А Виола, значит, была далека от таких сентиментальных переживаний, ее манили более осязаемые впечатления, нежели вздохи и мимолетные робкие прикосновения к руке или волосам. Она не хотела ждать, пока Куницын на что-то решится и конспиративно предавалась брутальному сексу с атлетичным красавчиком. Вот откуда жаркая истома, шальной блеск в глазах и опухшие губы. Теперь Куницын расшифровал ощущение беспокойства, которое нахлынуло на него, когда он столкнулся на лестнице с высоким широкоплечим парнем. Тот пах туалетной водой Виолы.

Глава 35

В понедельник, взывая противным, нудным голосом к милосердию и сочувствию, журналист (у него недавно угнали «семерку») вынудил Андрея поработать личным водителем.

– Старик, – разглагольствовал Максим, – смотри. Я поцарапан, слеп, не оправился после отравления. И все равно женщины идут на меня плотным косяком. Они не понимают, что же их так влечет. Но влечет сильно. Если бы в моей биографии не было тебя, Пряжников, моя коллекция удивляла бы красочностью и обилием экспонатов. В моих сетях запутались бы и Катерина, и Дирли. Объективно женщины от меня без ума. Но твое присутствие всегда портит игру. Спасибо, в пятницу вовремя исчез.

– А что?

– Что-что. Ты исчез и вот результат! У меня новая подруга. Танечка. Любовь нечаянно нагрянет, как сказала мышь, увидев сыр.

– Откуда она взялась и как тебе удалось завлечь ее своей битой мордой?

– Я же говорю, только непосредственная близость твоей персоны может помешать мне установить контакт. Я обладаю невероятным сексуальным магнетизмом. Танечка – Костина соседка. Вчера я уже был приглашен на пельмени.

– Поздравляю.

Максим некоторое время сидел тихо.

– Ну-с? – выжидательно промолвил он наконец.

– Что? – не понял Андрей.

– Пряжников, ты в своем репертуаре! – возмутился Макс. – Тебя ничего не интересует! Спросил бы, как она выглядит, блондинка или брюнетка, номер лифчика и перчаток, объем талии, сколько родных зубов сохранилось, хронические заболевания, количество предыдущих любовников, был ли секс…

– Был ли секс? – покорно спросил Андрей.

– Не было! Не было! – торжествующе крикнул Макс. – Я не такой плебей, чтобы гнать девочку в постель после пяти тарелок пельменей.

– Если она хорошо готовит, то, несомненно, надолго покорит твое сердце, а вернее – желудок. Хотя я порой думаю, твои непостоянство и всеядность граничат с болезнью. У тебя все время новая пассия.

Я вижу рядом с тобой то одну, то другую девчонку. Когда ты успеваешь освободиться от предыдущей привязанности? Или…

– Ну вот, нарвался на лекцию «Нормы этики в вопросах взаимоотношения полов». Хотел услышать, какой я герой, а услышал, какая всеядная скотина, – вздохнул Макс.

– …или все твои женщины ничего для тебя не значат, простое развлечение?

– Вот смотрю я на тебя, Пряжкин, и удивляюсь. Всем ты удался – и рост, и фигура, про морду вообще молчу, не мальчик, а ягода-малина, и при таких-то блестящих параметрах рассуждаешь, как монахиня. Должен заметить, это не я больной, а ты, между прочим. У меня здоровые инстинкты и потребности. Я их удовлетворяю. А ты чем занимался до встречи с Дирли-Дудочкой? Чах, усыхал, мечтал о Катерине, давил свою мужскую сущность. Хорошо, хоть Дирли-Ду тебя взбодрила и напомнила, что на свете есть секс.

Пряжников промолчал.

– Ну, что заглох? Обиделся?

– Постой. Мне надо здесь остановиться, – сказал Андрей.

– Зачем! Я опоздаю в издательство! Что ты придумал?! Нам некогда!

Андрей затормозил, приткнулся под боком зеленого «фольксвагена» и вышел из автомобиля. Максим с недоумением проследил, как друг исчез в дверях гостиницы под названием «Фламинго».

Портье за стойкой сразу определил, что Андрей не собирается снимать номер.

– У вас остановилась девушка с длинными рыжими волосами, высокая, красивая, глаза у нее сине-зеленые. Отличается патологической склонностью к мини-юбкам?

– Возможно, остановилась, – кокетливо ответил парень, любовно осматривая крупного, породистого Пряжникова.

– Так «возможно» или «остановилась»? – сурово уточнил Андрей.

Портье закатил глаза, поиграл губками, извлек из-под стойки толстый журнал и стал неторопливо его перелистывать. Через пять минут Андрей понял, что ему и не собираются отвечать. Из трех вариантов поведения – предложить деньги, показать свой документ, достать гранату – он выбрал первый, как наиболее бесконфликтный.

– О, что вы! – возмутился портье. – Это так вульгарно, так вульгарно. – Он накрыл дряблой лапкой кулак Пряжникова и отодвинул от себя купюру. – Уберите скорее, слышите?

Андрей передернулся, сгреб жеманника в охапку и резко его встряхнул:

– Отвечай немедленно!

Кокетливый юноша с надеждой потрогал левый бицепс Пряжникова и вздохнул:

– Да. Остановилась. Я бы не назвал ее особенно красивой.

– Твое мнение меня не интересует. Фамилия?

– Соседин, – не веря в свое счастье, ответил портье и заулыбался. – Альберт Соседин. Друзья зовут меня Бертик.

– Да не твоя, кретин! Фамилия девушки! – Парень сник и с отвращением ткнул пальцем в строчку журнала.

– Вот.

«Елена (Дирли-Ду) Мортенсон-Корейкина, ком. 215», – прочитал Андрей.

– Адрес, телефон?

Портье равнодушно пожал плечами:

– У нас частная гостиница. Паспортов не требуем, зайчик.

Восьмидесятикилограммовый зайчик покинул пределы «Фламинго», задев ушками арку над входом.

– Ну и что ты там забыл? – осведомился брошенный в транспортном средстве Макс.

– Я знаю подлинное имя Дирли-Ду! – радостно объявил Андрей. – Елена Мортенсон-Корейкина! Леночка моя.

Максим прыснул:

– Ты больной.

– Почему? – не понял Андрей.

– Посмотри в окно, пока не отъехал. Прямо, прямо!

Прямо находился огромный парфюмерный магазин, в витрине которого были выставлены рекламные щиты. На одном из щитов обнималась с флаконом модных духов Катерина.

– Катька, – с тоской в голосе констатировал Пряжников. – А я и не заметил. Как она красива!

– Да не Катька, дурак. Левее.

Слева от Катерининого щита виднелся другой. На нем выглядывала из тропических зарослей и сияла белозубой улыбкой не менее красивая девушка.

– Вот Елена Мортенсон-Корейкина, балбес! Одна из пятерки самых дорогих русских моделей. Ее показывают по телевизору десять раз на день в рекламе губной помады и парфюма. Ты бы лучше вытряс из самой Дирли-Ду ее истинное название. Пусть признается. Кто она такая?

– Ладно, поехали. Тебе надо в издательство.

– Вспомнил, слава Богу.

«Шестерка» плавно обогнула зеленый «фольксваген» и вырулила на дорогу…

– …Где ты оставил свой драндулет?

– На стоянке около банка.

– А я вон там. – Анатолий, коллега Константина, махнул рукой в сторону ресторана «Энрике». Они проводили плановую налоговую проверку в учреждении, которое располагалось по соседству с банком «Гарант», и сейчас стояли на крыльце здания, собираясь отправиться куда-нибудь перекусить. – Сверкает, моя красавица!

Автомобиль Анатолия действительно искрился на солнце ярко-белыми боками, но был незаметен в ряду таких же иномарок на автостоянке и вызывал восторг лишь у влюбленного хозяина. Толя совсем недавно сменил старенький расхлябанный «жигуленок» ВАЗ-2103 на представительный белоснежный «мерседес», лайнер эстакад и автобанов, и еще не освоился с ролью владельца такой чудесной игрушки.

Толик напряженно смолил сигаретой, пускал в Константина струи противного дыма, вызывая у капитана приступы головной боли. Капитан мужественно сносил это издевательство, потому что хотел попросить у Анатолия денег в долг, но никак не решался. Смелый, как десантник-парашютист, в других вопросах, сейчас Костя страшно боялся оказаться в униженном положении в случае отказа. Просить денег было для него непривычно.

– А ты когда купишь что-нибудь поприличнее? Ездишь на какой-то Чебурашке, – покровительственно сказал Толя, забывая, как совсем недавно сам подъезжал к резиденции налоговой полиции на двадцатилетней развинченной «троечке», теряя на ходу глушитель и задний мост.

– Не скоро, – отозвался Константин. – Толя, ты…

– Где же нам пообедать? В том ресторанчике? Не знаешь, что это за «Энрике» такой? Нам по карману?

– Мне уж точно нет, – мрачно заметил Костя. – Толя, ты…

– Забыл тебя спросить, ты почему такой избитый? – Анатолий снова полез за пачкой «Винстона».

– Да вот…

– Опять ввязался в какую-нибудь драку? Ах, Костя, Костя, какой ты неугомонный.

– Ну… Слушай, Толя, ты…

– Но ссадины только увеличивают твою привлекательность в глазах наших женщин. Они совсем обезумели и на грани решительных действий. Хочу тебя предупредить – будь осторожен. Не успеешь оглянуться, а паспорт уже испорчен и на кухне гремит посудой какая-нибудь Анечка из компьютерного отдела на шестом месяце беременности.

– Толь, дай мне денег. До зарплаты.

– Ты моя радость! – умилился Анатолий. – Опять сорвался? И спустил все до нательного креста?

– Да, – признался Костя. – В пух и прах. Но это было в прошлый раз. А сейчас просто деньги кончились.

– Ты завязал с игрой? – не поверил Толя.

– Завязал. Хотя не могу. Тянет, как магнитом.

– А начальство опять пронюхает? Не сносить тебе головы.

– Я пока держусь.

Толя достал бумажник и вытянул из плотной пачки несколько купюр.

– Хватит? Или добавить?

Костя неловко взял деньги и покраснел.

– Да ну, ты, Костик, еще краснеешь, – возмутился Толя. – Я всегда готов. Только намекни. Сам, бывало, сидел без гроша в кармане.

– Спасибо.

На крыльцо вынырнула Валентина, одна из сотрудниц. На ней был пресный коричневый костюмчик, напоминавший очертаниями эсэсовскую форму, и фальшивые очки, которые она надевала на проверки для придания солидности юному лицу. Валя втиснулась между Анатолием и Костей, взяв их под локти.

– Вы не придумали, куда сходить пообедать? – весело спросила она, влюбленно заглядывая в лицо Константину.

– Мы – нет. А ты?

– Мы с девочками решили сброситься и взять штурмом «Энрике». Говорят, такой изысканный ресторан. Один раз живем. И кроме того, разведка донесла, что завтра-послезавтра нам выдадут объединенную премию – квартальную и поощрительную. Говорят, надорвемся, когда понесем домой. Так что гуляем!

Толя и Константин переглянулись.

– Здорово! – сказал Толя. – Давно пора. Костя, может, мы с тобой тогда аналогично? Рискнем завалиться в «Энрике»?

В этот момент с голодающей троицей поравнялось возмутительно эффектное и красивое создание. Девушка, задрапированная широким тонким шарфом и в длинной юбке с катастрофическим разрезом до самого основания ноги, остановилась у крыльца и улыбнулась пылающим алым ртом. Ослепительно рыжие длинные волосы сияли на солнце.

– Здравствуйте! – обрадованно сказала она, посматривая, главным образом, на Константина. Толик подавился «Винстоном». – Костя, как я рада тебя видеть! Что ты здесь делаешь?

Капитан Смирнов стремительно спрыгнул с крыльца и приземлился около Дирли-Ду. Она ткнула под нос капитана руку, и тот незамедлительно вонзился в нее с горячим поцелуем. Вмиг подурневшая в сравнении с рыжей незнакомкой Валентина, в своем унылом костюме и дурацких очках, по пояс ушла в бетон от досады.

– Костя, ты, случайно, не на машине? – спросила Дирли-Ду, одаривая Анатолия и Валю улыбкой фотомодели.

Костя отчаянно закивал.

– Тогда поехали скорее.

Дирли-Ду и не пришло в голову спросить, может ли капитан в данное время заниматься частным извозом. А Константин, потрясенный встречей с Дирли-Ду, даже не кивнул на прощанье своим коллегам.

На автостоянке около банка «Гарант», не успели они подойти к машине Константина, рядом, как мухомор, вырос из-под земли мужичок с официальной табличкой на груди.

– Слушай, друг, я ведь вспомнил, ты мне тогда так и не заплатил.

Дирли-Ду удивленно посмотрела на автостояночного казначея, потом – на своего спутника.

– Ты не хотел брать сдачу со ста тысяч мелочью, помнишь? А затем и вовсе прыгнул в автомобиль и умчался, только тебя и видели.

Костя смущенно улыбнулся и достал деньги.

– Извини, торопился.

– Да, бывает, понимаю, – кивнул мужик.

– Куда мы едем? – спросил Константин в машине.

Дирли-Ду пристроилась справа от него. Ее юбка по-змеиному уползла куда-то вбок, и полуголые ноги Дирли-Ду предстали пораженному взору капитана во всем своем полиамидном великолепии. Она размотала шарф-платок – под ним оказалась черная обтягивающая кофточка, которая подчеркивала античные формы Дирли-Ду и белизну ее кожи. Верхняя пуговица у мини-кофточки располагалась практически там, где пупок. Костя конвульсивно дергал ключом в гнезде зажигания и сомневался, сможет ли вести машину с таким мощным раздражителем на переднем сиденье.