Текст книги "Ласточка"

– Ну да. А Джонсон составил толковый словарь английского языка, – продолжил Игорь. – Как раз вот по этой спорной благоглупости насчет патриотизма и известен. Эту фразу часто повторяют либералы.

– Я не по-онял… – Кирилл, старательно раздувая ноздри, посмотрел прямо в лицо Игорю. – Мы что, сейчас будем драться на тему политики?

– А есть о чем драться? – иронически поднял брови Игорь. – Давай подеремся. В каком составе? Хотя мне детей бить неловко.

– Эй, мальчики, да вы что в самом деле! – воскликнула Ника. – Тем более что Паша – квазипатриот, правда, Паш? За царя, за Родину, как положено. А вот Кирилл вовсе не либерал, он нейтральный человек, да, Кирюш? И драться ни с кем не будет.

– Это мы еще посмотрим… – пробурчал Кирилл, стараясь не сталкиваться с Никой взглядом. – Мне либералы вообще-то ближе… У них взгляды шире… Не такие зашоренные, как у вас… Они свободные… За свободу… А вы в тюрьме народов живете…

– Слушай, ты в одну кучу все не вали! – засмеялся Игорь. – Ты начитанный парень, это понятно. Но тюрьма народов была вообще-то в царское время.

– Нет, в СССР! – упрямо ответил Кирилл. – И сейчас тоже… Надо вообще всех отпустить. Чтобы у всех были свои страны. У казахов…

– У казахов, – засмеялась Ника, – Кирюша, и так своя страна! Казахстан называется!

– Ну, значит, кого там мы насильно держим… У татар должна быть своя страна! Вот! И у башкир!

– Так их республики внутри России находятся!

– Ну и что? Отдать им выход к морю. Все равно это все Россия захватила пять веков назад…

Игорь с любопытством слушал Кирилла.

– Ну и отдадим, а дальше что?

– Нет, сначала надо все отдать, – не успокаивался Кирилл. – Все, что Россия завоевала… И Курилы, и Дальний Восток…

– У кого мы Дальний Восток завоевали, ты что? – попыталась урезонить его Ника.

– У кого… У местных! Кто там жил, у того и завоевали! У… поморов! У китайцев…

– Так, интересно…

– Вот, – Кирилл, радуясь, что его слушают, продолжил, – а когда все отдадим, то надо, чтобы свобода как в Америке была – настоящая, а не показная. Чтобы можно было президента ругать, чтобы выборы свободные, чтобы вообще… оружие продавалось свободно… чтобы все было, как человек хочет.

– И браки однополые официально разрешить?

– А что такого? У каждого свое мнение! – уверенно ответил Кирилл и достал сигареты.

– Кто-то хочет жениться на мужчине, кто-то – на своей собачке или на бутерброде… – вставила Ника.

– Конечно. И никто ему не должен мешать! Вот это свобода, а не то, что у нас сейчас! – Кирилл закурил тонкие дамские сигареты.

– Я не переношу дым, Кирилл, – поморщилась Ника. – И здесь в клубе у Олега не курят.

Кирилл иронически вздернул брови.

– Я свободный человек.

– Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого… – пробурчал Паша. – У меня аллергия на дым…

– Да вы чё? – взвился подросток. – Все на меня? Сговорились? Да пожалуйста! – Он резко затоптал сигарету. – Я вообще курю только когда… когда… – он подумал, – когда выпью!

Ника засмеялась.

– У тебя сколько процентов русской крови? – спросил Игорь.

– А что? – прищурился Кирилл. – Сто!

– Нет, – покачала головой Ника. – Не может быть. Какая еще кровь есть?

– Даже если у меня и были другие родственники – еврейские, украинские, молдавские… Ну были, и что? Я их не помню! У меня генерал царский был в роду, Петрищин… Вот, он изнасиловал татарку, в походе… поэтому татарская кровь есть…

Ника только покачала головой:

– Что ты несешь? Не стыдно тебе?

Игорь, пряча улыбку, спросил:

– Это в чем-то проявляется?

– Я блюда люблю татарские… – не очень уверенно ответил Кирилл. – Этот… как его… кыстыбай… Лепешка… В ресторане всегда беру… Так, ладно! Какая разница, кто я? Просто я свободен по сути своей. Я ни к кому не примыкаю. Я никого не защищаю. Я делаю так, чтобы мне было удобно. Ты что… – Кирилл с ужасом посмотрел, как Ника положила очищенные корешки в закипающую воду, – ты что, это все варить собралась? – Он показал на кучу корешков и мелко порезанных листьев.

– Да, конечно, будет похлебка.

– Не-е, я – пас.

– Похлебка и по два сухаря, – сказала Ника.

– Сухарей больше нет… – с некоторой паузой ответил Кирилл.

– В смысле? – вместе вскинулись Ника и Паша. – То есть как – нет?

– Я их съел.

– Как? – не могла поверить Ника.

– Есть хотел. И съел. Пока ты ходила за этим дерьмом. – Кирилл показал на кучку зелени. – Что ты ухмыляешься? – перекинулся он на Пашу. – Твои сухари, что ли, были?

– Ну и не твои, – проговорил Игорь.

– Кто первый встал, того и тапки! Ясно? Вот это свобода! А вообще жизнь – борьба за существование. Если ты не съешь, съедят тебя. Что тут непонятного? Ладно, вот… Я пошутил… – Кирилл полез в свой рюкзак, достал открытую пачку сухарей. – Я два только съел. С половиной.

– Трудная ситуация, – улыбнулся Игорь. – Мы, получается, трое против Кирилла. Как быть?

– Не говорить больше про политику, – предложила Ника. – Мальчики иногда так сцепятся… А потом все равно дружат. Им их политическая позиция не мешает.

– Понятно, – кивнул Игорь.

– А о чем твои фильмы? – спросил Паша, испытывая некоторую неловкость. Игорь, несмотря на не очень большую разницу в возрасте, был чужим и взрослым. Но «выкать» ему не хотелось. Будешь выкать – придется подчиняться. А с чего?

Игорь улыбнулся.

– Ни о чем! – тут же встрял Кирилл. – Российского кино нет! Оно умерло.

– А советское было? – спросила Ника.

– Был Тарковский.

– И все? – Игорь совершенно спокойно говорил с мальчиком, как будто его не задевали очевидные глупости, которые тот выпаливал.

– Еще… этот… фамилия нерусская…

– Полока, – подсказал Игорь.

– Это я не знаю… Нет, я забыл… Что-то антисоветское снимал… Антивоенное… Такая фамилия необычная, но простая…

– Герман? – подсказала Ника.

– Ага! Да!

– Ну ты даешь, Кирилл… – покачал головой Игорь. – Есть предел. Алексей Герман – прекрасный советский режиссер.

– Советский? Советский? – стал заводиться еще больше Кирилл. – Да какой он советский…

– А какой, Кирилл? Если он жил, работал и умер в России, думал про Россию…

– Так про Россию же! – победно заключил Кирилл. – Не про Советский Союз! Лучшие люди ненавидели Советский Союз!

– Сколько их было, этих лучших людей? – негромко спросил Игорь. – Одиннадцать человек?

– Почему это? Все диссиденты…

– Так я и говорю – одиннадцать человек…

– Все лагеря набиты были…

– Когда? До пятьдесят третьего года?

– Ну да… – не очень уверенно ответил Кирилл.

– Просто наша страна тогда называлась Советский Союз, Кирилл, – вмешалась Ника. – Значит, они свою страну ненавидели?

– Строй ненавидели!

– Не знаю, – покачал головой Игорь. – Все мои дедушки и бабушки искренне верили в социализм. Правда, у нас никто не попал под репрессии, из самых ближайших родственников. Но те, кто попал, из дальних, не страну и даже не режим ненавидели, а самое большее – сталинизм. А он не равен Советскому Союзу и советском строю.

– Да ну вас! – нарочито зевнул Кирилл. – Скучно. Не хочу об этом говорить. Давайте лучше о кино. Я кино, кстати, люблю. Я вот смотрел американский фильм… Тебе интересно? – спросил он Нику, которая, отвернувшись, мешала длинным прутиком суп. – Ничего, кстати, пахнет. Давайте разыграем, кто будет пробовать.

– В смысле? – от неожиданности фыркнула Ника.

– А что, все наедимся и потом по кустам бегать будем? Надо так: разыграть, кому достанется попробовать, тот попробует. Если отравится, то всего один человек. По-моему, очень разумно.

– А если тебе достанется? – засмеялся Паша.

– Ты дебил! – ответил Кирилл, тоже засмеявшись.

– Сам дебил! – сказал Паша и пихнул Кирилла. Тот дал ему сдачи.

– Не все разумные решения оказываются нравственными, Кирилл, – ответил Игорь и взял одну из двух ложек, которые оказались в рюкзаке у Ники. Ничего больше не говоря, он зачерпнул из котелка и, несмотря на протесты Ники, быстро подув, попробовал. – Всё, ждем, – улыбнулся он. – Если красивая девушка Ласточкина набрала какой-то отравы, то я скоро позеленею. Или почернею. Или покроюсь пупырышками. Смотря что она туда положила. А, Ласточкина? – Игорь подмигнул замершей Нике.

– Я… Но я смотрела… А что, правда, могут быть ядовитые корешки?

– Я вам удивляюсь, конечно… Как вы пошли в поход совершенно неготовыми? По идее, такие должны возвращаться.

– Но мы встретили одного человека… – уточнила Ника. – И он сбил нас с толку.

– Получается, так, – кивнул Игорь. – Ну все. Если за час не позеленею, можно есть.

– Час?! – завопил Паша. – Час? Но у меня живот уже прилип к спине!

– Поешь орехов, – кивнула ему Ника на мешочек с зелеными орехами.

– Они незрелые.

– Тогда терпи, не ной. Или медленно-медленно жуй сухарь, откусывай маленькими кусочками и жуй.

– Поможет? – с надеждой спросил Паша.

– Да.

Он взял сухарь, откусил небольшой кусок, долго его жевал, проглотил. Ника одобрительно ему кивнула. Паша откусил еще кусочек, еще… Потом взял и затолкал в рот оставшуюся часть сухаря и, почти не прожевав, проглотил.

– Хоть еду почувствовал! – немного растерянно объяснил он.

– Иногда полезно вернуться вот к такой первобытной физиологичности, – засмеялся Игорь. – Когда глоток воды кажется счастьем. А сухарь – просто недостижимым счастьем. Тем более что его уже нет, да, Паш?

Паша закряхтел.

– Давайте вы скорее зеленейте, что ли… А то я тоже супа хочу… Что, нормальный суп?

– А ты попробуй! – посмеиваясь, ответил Игорь. – Смелее!

– Можно червей нажарить! – воскликнул Кирилл. – Если птиц вам жалко. Или ежей…

– Ты сможешь освежевать ежа? – спросила Ника. – Ничего у тебя внутри не дрогнет?

– Смогу, почему нет? Если я есть хочу, я кого хочешь могу освежевать. Собаку, кошку, ежа… Ну что, Пашок, пойдем, червей накопаем?

– Ты серьезно?

– Мы в Корее и во Вьетнаме с родаками ели и червей, и жуков. Попробуем. Или вот, у нас есть человек для проб. – Кирилл кивнул на Игоря.

Тот в ответ только улыбнулся.

– Нет, – ответила Ника. – Я червей есть не буду.

– Конечно, нет, – согласно кивнул Игорь. – Если он хочет есть червей, то пусть сам их и пробует. Тем более он человек не наш, Родину не любит, ласточек ему не жалко, ежиков, да, Ника? – Игорь подмигнул девушке. Та улыбнулась.

Мальчики, которые уже собрались уходить копать червяков, заметили их переглядки, оба затормозили.

– Не, я, кажется, не пойду. – Паша сел с другой стороны костра. – Я вот… ногу натер. Бли-ин… Болит как…

– Я тоже не пойду. Я вспомнил. У меня пост. Мне то, что движется, есть нельзя. Только то, что растет. И еще это… водоплавающее… креветки…

Паша начал беззвучно смеяться.

– А то, что движется, точно не сказано есть? – прищурился Игорь, пряча улыбку.

– Где сказано? – немного растерялся Кирилл, чувствуя подвох.

– В той книге, которую ты сейчас цитируешь, – ответил Игорь.

– Неравный бой, Кирюша, даже не затевайся, – заметила Ника. – Только опозоришься.

– Да блин! – проорал Кирилл.

– Что? – Ника вопросительно посмотрела на него.

– Ничего, – буркнул подросток. – Так. На острый камень сел. Проехали. Ждем похлебку. Червей на Филиппинах поем.

– Рагу из ласточек в червивом соусе? – засмеялась Ника. – Фотографию пришли, когда есть будешь.

– Съем и не подавлюсь! – ответил Кирилл. – Это закон природы.

– У природы много законов, Кирилл. – Игорь пытался выровнять палатку. – Не уверен, что мы знаем их все. Паша, натяни с той стороны, пожалуйста.

– Это – основной! – упрямо качнул головой Кирилл.

Он раскраснелся, краска покрывала его щеки, сползла на шею, на лоб.

– Какая удивительная каша у тебя в голове, как, впрочем, у многих твоих сверстников, – проговорил Игорь.

– Я – человек мира. Я жить здесь не буду. – Кирилл с вызовом посмотрел на Игоря. – Ковыряться тут в дерьме…

– Странно, есть люди, у которых как будто атрофировано ощущение Родины. Как бывает кто-то, у кого нет слуха. Не слышит музыку, и все, – сказала Ника. Она смотрела на Кирилла и удивлялась – совсем недавно он ей казался таким симпатичным. Неужели это так связано? Вот неприятен он ей своими глупостями и уже не кажется привлекательным.

– Не люблю демагогии! Родина… Дали-перелески… Балалайки… Я вот в Швейцарии себя как дома чувствую. Или в Монако. Мне в Монако понравилось. Тихо, красиво, чисто… Ни одной рожи…

– Русской? – не удержалась Ника.

– Кривой! – ответил Кирилл, совершенно покраснев. – Ни одной кривой рожи.

– Это в тебе немец какой-то сидит, два с половиной гена. И требует восстановления арийской исключительности, – засмеялась Ника. – Пока на немке не женишься, будешь Родину ругать. А женишься – уедешь, будешь с удовольствием раз в месяц ходить в русский ресторан, есть пельмени и борщ, слушать шансон, плакать под водочку.

Игорь слушал их разговор, подкидывая дрова в костер, разламывая палки, которые натаскали ребята. Откуда в ней эта сила, уверенность, спокойная, глубокая? Наверно, хорошая гармоничная семья, думал он. Больше неоткуда. Просто так это не берется, из воздуха. Что-то мешало ему спросить девушку о родителях, что, он сам не понимал.

– Ты вот неужели за границей не отдыхаешь – от быдла, от грязи? – спросил Кирилл Нику.

– Что тебе Ника далась? – Паша тоже бросил палку в костер, не рассчитал, задел котелок. Поправил его рукой, чтобы тот не перевернулся и не пролилась похлебка, обжег руку, затряс ею, стал дуть. – Фу, черт… Говорю, что ты к Нике пристаешь? Тебе же сказали – ты немец, вот езжай в Германию, Бельгию, куда там ты хочешь, и успокоишься.

– Пусть скажет, не лезь! – отмахнулся Кирилл.

Ника чуть помедлила с ответом.

– Моему отцу не рекомендуется ездить за границу.

– А кто он у тебя? – удивился Кирилл. – А, подожди, я помню… Он гэбист! Пленных пытает… Американских журналистов…

– Идиотские шутки, Кирилл, – сухо ответила Ника. – Не смей больше ничего говорить. Бред несешь. Полный бред, вредоносный, нарочный.

«Он хочет внимание твое любым способом привлечь», – хотел было сказать Игорь, но решил, что нужно погасить неизбежный конфликт. Понятно, что обоим парням нравится Ника. Все ясно уже давно. Паша совсем не уверен в себе, поэтому он не лезет к ней, задирается изредка, но гораздо меньше. А Кирилл почему-то считает, что Ника должна обращать на него внимание. Она же подчеркнуто равнодушна и, кажется, искренне равнодушна. Даже с некоторой неприязнью на него смотрит. Как вот только они оказались в одной группе? Олег, насколько помнил Игорь, всегда был хорошим психологом и не отпустил бы в поход маленькую группу детей, в которой есть конфликт. Или что-то поменялось уже в пути?

– Ты вообще не была за границей? – удивился Паша.

– Нет, – пожала плечами Ника.

– Нет?!! – просто завопил Кирилл. – Ты – нигде – не была?! Как же ты живешь?

– Зато я в России много где была. Даже на Дальнем Востоке…

– А чё здесь смотреть? – перебил ее Кирилл. – Я вот в Мюнхене был… И в Таиланде, и в Англии – всю объездил, и в Шотландии, и в Америку два раза летал, и еще в Японии…

– В тебе что-то изменилось от этих поездок? – спросила Ника.

– В смы-ысле? – вытаращил глаза Кирилл. – В смысле «изменилось»? Да я… Да вот когда… Что, сидеть, ближе своего пупка ничего не видеть? Не, ну ты, конечно… Это принципиально! Другая культура… там… обогащает… Вообще все по-другому… еда другая… одежда… люди ходят там… другие…

Мальчик покрутил головой и стал разглагольствовать дальше, не очень заботясь о том, слушают ли его. Ника посреди его рассказа встала и отошла в сторону, чтобы сфотографировать садящееся за гору солнце. Игорь быстро достал свою камеру и снял Нику. Красота. Не факт, конечно, что она артистична, но зато искренняя и живая. А для него этого вполне достаточно. Хуже нет умелых, гуттаперчевых артисток, которые могут сыграть все. Многие режиссеры любят таких. А Игорь искал фактуру и искренность, для него это было самое важное. Играть будут мужчины – сюжетная линия идет через конфликт двух главных героев-мужчин, в частности, из-за вот такой недоступной, необъяснимой красоты.

– Что? – Ника обернулась, почувствовав его взгляд.

– Ничего, – улыбнулся Игорь.

Он посмотрел на пацанов, которые тоже, не отрываясь, следили за Никой. Еще бы. Грациозная, легкая, изящная, сильная… Такая красота – рядом, недосягаема, вот она, близко, а не дотронешься. А гормоны-то в голову бьют, вот они поочередно и несут ерунду.

– Ласточкина, ты меня слушаешь? – задиристо выкрикнул Кирилл.

– Нет, – покачала головой Ника. – Ты никому не интересен, Петрищин.

– Ну и ладно. – Кирилл демонстративно лег, откинулся. Потом вскочил и, ни слова не говоря, куда-то убежал.

– Похлебку-то еще твою не ел… – попробовал пошутить Паша. – А уже в кусты побежал…

– Паш! – укоризненно остановила его Ника. – Человеку плохо. Побегает, вернется.

– Вернется? – переспросил Игорь.

– Себя очень любит, вернется, – не вполне уверенно сказала Ника.

Ведь она толком не знает никого из них – ни странного, противоречивого человека Пашу, которому она скорей всего нравится, ни вспыльчивого, себялюбивого, избалованного Кирилла, которому она точно нравится, он явно проявлял сегодня свои чувства, целовать вроде как пытался, носом тыкался, ни вот этого симпатичного человека, про существование которого еще сегодня утром она не подозревала. А сейчас ей кажется, что она его давно знает, всегда знает. Даже странно было бы рассказывать отцу: «Знаешь, я познакомилась с одним человеком…» Как – познакомилась? Но она точно видела его лицо раньше. Где? В детстве? Во сне? Он похож на кого-то? И да, и нет. Просто… Так бывает. Ника не могла остановить своих мыслей – ведь надо спросить, а вдруг он женат… Кольца нет, но это ни о чем не говорит. А зачем ей это? Разве она в него влюбилась? Разве она не влюбилась в Кирилла? Нет, не влюбилась. Кириллу она понравилось, и ей это было приятно. А здесь совсем другое. Но влюбиться в женатого мужчину ей бы совершенно не хотелось. Ей еще никогда не нравились взрослые. Да ей особенно никто ведь и не нравился. Как не хочется мерить Игоря и все, что с ним связано, какими-то общими мерками и словами…

– Что ты задумалась? – Игорь негромко спросил Нику, а Паша сразу вытянул шею, все равно не расслышал и тоже заговорил:

– Я вот думаю, если бы запустить сигнальный салют… Ну то есть… Как это называется…

– У тебя есть такой пистолет? – вздохнула Ника. Какие же они еще глупые, ее сверстники!

– Не. Ну если бы был… я бы… пиу… пиу… – Паша показал, как бы он выстрелил в небо и сам засмеялся.

– Детский сад, – пожала плечами Ника.

– Хм… – Паша надул губы. – Скоро это сварится?

– Да готово уже. Кирилла ждать не будем.

– Если через полчаса не вернется, придется идти его искать. – Игорь пересел так, чтобы быть напротив Ники.

Она не поняла его движение, вопросительно подняла на него глаза.

– Так замри! – Он быстро достал из кармана рубашки телефон и сфотографировал ее. – Да. Да, все так.

Он смотрел на фотографию. Ну конечно, это она. Даже думать нечего. Не сможет сыграть – и не надо. Там нечего играть. Пусть слушает, смотрит вот так, как сейчас, а слов у нее не так много. Крупных планов зато должно быть много. Редкой чистоты лицо. И еще есть что-то такое… Словно она уже знает что-то о жизни, что-то преодолела, может быть, болела в детстве? Или пережила пожар, автокатастрофу… Следов внешне нет, а так прямо и не спросишь. Его героиня по сценарию купается в горной речке, теперь – в море, скорей всего… Посмотреть бы ее фигуру – понятно, что отличная, но одежда свободная, не видно, есть ли талия, девушка спортивная, крепкая… Это здорово, но хотелось бы, чтобы красота была женственной… У источника он ее толком не разглядел…

– Я вам не мешаю? – недовольно спросил Паша.

– Не-а, – покачал головой Игорь, листая фотографии.

Да, вот, хороший какой вид. И еще, и еще… Местные горы дают то ощущение, которое можно добиваться от оператора неделями и не добиться. Пожалуй, решено. Придется переписать кое-что, убрать сплав по горной реке, придумать другие испытания для героев. Но он уже иначе не мог себе представить ни героиню, ни природу. Зато здесь в августе обязательно будет шторм. И это можно великолепно использовать. Все те же бурные события в его фильме произойдут на море, не на реке.

– Пойду, прогуляюсь… – Паша вскочил.

– Сядь, – Игорь показал ему рукой, не поднимая головы.

– Чё это? – пробурчал Паша, усаживаясь на место. – Хочу и уйду. Вообще уйду сейчас.

Игорь наконец поднял на него глаза. Паша секунды две выдержал его взгляд, потом отвел глаза.

– Расскажите про свой новый фильм. – Ника передвинулась ближе к нему, чтобы удобнее было разговаривать, а Игорь опять пересел напротив.

Ника заметила это его движение, губы ее обиженно дрогнули.

– Не так поняла, – ответил он. – Специально так сажусь. Представь, что у меня камера в руках. Точку ищу.

– Вы же не снимаете сейчас фильм… – Ника недоверчиво улыбнулась.

– Я всегда снимаю фильм. У меня в голове не бывает ленивых выходных. Постоянно что-то придумываем.

– Вы и…? – не поняла Ника.

– Я и моя голова.

Паша молча слушал их разговор, глядя в другую сторону.

– Так говорите, как будто в голове у вас живет другой человек, – засмеялась Ника.

– Да, мне иногда так кажется. Кто-то что-то начинает говорить, спорить, шутить, я вижу целыми эпизодами…

– Моя мама очень похоже рассказывала о… своей работе, – негромко сказала Ника.

– А что с мамой? – быстро и тоже негромко спросил Игорь.

– С мамой… – Ника замялась. Напрасно она вдруг заговорила об этом. – Нет, ничего.

– Она… жива-здорова?

– Да. – Ника встала и пошла в сторону от поляны, где они разбили свой небольшой лагерь.

Через минуту ее догнал Игорь.

– Не помешаю?

– Нет.

– Что с твоей матерью?

– Она… – Ника колебалась.

Она никому об этом не рассказывает. В школе не знают, не знает даже Танька, потому что может проболтаться. Они так решили с Антоном. Все равно идут какие-то слухи, непонятно как, по сарафанному радио, наверно. Полслова кто-то услышал, кто-то из соседей видит, что они теперь одни, школа недалеко от дома, вот слухи и поползли. Хотя что такого? Монастырь – не колония. И все равно.

– Не хочу из тебя вытягивать. Что-то плохое с матерью, да?

Ника чувствовала непонятное доверие к этому совершенно незнакомому человеку. Точнее, ей приходилось все время наминать себе, что он незнакомый.

Игорь убрал ей за ухо прядку волос. На мгновение задержался рукой на плече.

– Можешь мне доверять, правда. Если хочешь, расскажи.

Ника помолчала.

– Мама ушла в монастырь… После смерти моего брата… Я живу с отцом… В смерти брата мама винит меня… Хотя я просто привела его на несколько минут раньше на занятие. А он выпал из окна и разбился.

– Давно это было? – спросил Игорь.

– Два года назад. И она со мной не общается. Не хочет. Или не может, я не знаю.

– А с отцом?

– Тоже.

– А как же… – Игорь задумался. – Странно, как ее приняли в монастырь, ты же еще несовершеннолетняя. Я что-то такое слышал…

Ника пожала плечами.

– Не знаю.

– А она… – Игорь взглянул на девушку, – точно в монастыре?

– Точно. Мы к ней ездили. Она там ходит в таком… вся в черном… как птица…

– Как птица? – улыбнулся Игорь и осторожно погладил девушку по руке.

Ника кивнула без улыбки.

– Мама быстрая очень. И веселая. То есть… была раньше веселая. А теперь очень страшная.

– Страшная?

– Ну… как… раненая птица… летает. Мучительно. Не знаю. Всё не те слова. Не опишешь это. – Ника закусила губу. Не плакать же сейчас. И потом, она давно сказала себе – бывает хуже. Если мать умирает, это хуже. Ее – жива. Бросила ее, не любит – но не от счастья же. Ее матери плохо. И она ищет укромное место, забилась в него и сидит там.

– У тебя есть хорошие друзья? – спросил Игорь, видя, что девушка замолчала.

Ника удивленно взглянула на Игоря.

– Друзья есть. Но насколько они хорошие… Есть, наверно. А что?

– Просто думаю, насколько ты одинока.

– Отец – мой самый лучший друг.

– А как он отнесется, если ты будешь сним…

– Подожди… – Ника невольно перешла на «ты». – Слышишь?

Они услышали странный шум. Топот, вскрики, еще что-то, похожее на звуки драки, но какие-то странные.

– Мне кажется, это Кирилл кричит… – проговорила Ника.

– Да?

Ника с Игорем переглянулись и, не сговариваясь, вместе быстро пошли в ту сторону, откуда раздавались звуки.

– Кирилл! – ахнула Ника.

Кирилл, весь окровавленный, в перьях, отбивался от двух больших птиц, закрывая лицо руками. Вся его рубашка была измазана в чем-то желтом, склизком.

Игорь неожиданно громко свистнул, еще и еще. Поднял с тропинки горсть камней, бросил в птиц, Ника последовала его примеру, тоже схватила то, что было под ногами – обломок ветки, мелкие камни, вырвала какой-то высокий цветок с корнем, бросила это все в птиц, заулюлюкала. Одна из птиц отстала от Кирилла, стала кружиться над Игорем и Никой. Кирилл, пользуясь этим, побежал вниз по тропинке, вторая птица летела за ним, и казалось, что она хочет ударить его клювом в спину. Через некоторое время птица вернулась обратно, покружила над ними, все выше и выше забирая кругами. И наконец обе улетели.

– Кирилл! – крикнула Ника. – Возвращайся сюда! Ты не туда побежал! Он слышит меня, как ты думаешь? – спросила она Игоря.

– Не знаю, он так припустился… Пойдем быстрее за ним. Вот сейчас правда может заблудиться. Пацан явно не в себе от страха…

Игорь побежал вслед за подростком, Ника – за Игорем.

Кирилл бежал, всхлипывая, тяжело дыша, неловко размахивая руками, высоко вскидывая ноги, как будто все время пытаясь перепрыгнуть через невидимую преграду, еще, еще… Они догнали его метров через триста. Кирилл, поняв наконец, что птицы больше не преследуют его, стал бежать медленнее, потом, споткнувшись, остановился, сел на обочину тропинки, привалился к большому валуну. Густой куст на повороте закрывал его, Игорь чуть не наткнулся на него.

– Вот ты где! Слава богу… – Игорь присел перед ним на корточки. – Ну что ты, что? Ну-ка покажи… Сильно они тебя?

Ника прибежала вслед за Игорем и тоже села рядом.

– Надо раны промыть…

– Пойдем, вставай, не сиди… – Игорь потянул парня за локоть. Тот вырвал руку. – Не дури, вставай!

Кирилл, отворачиваясь, чтобы Ника не видела, как он плачет, встал, высокий, нелепый, весь грязный, жалкий.

– Что ты хотел? Яиц поесть? – усмехнулся Игорь. – Ну-ка подожди, перья хотя бы из раны вытащу… Терпи…

Кирилл охал, стонал, когда Игорь пытался очистить рану.

– Не глубоко, не переживай… Кровищи только много… Где еще рана? Не вижу…

– Вот отсюда кровь… – Ника показала на разорванную рубашку. – Здесь тоже не глубоко… Ничего, Кирюш, не переживай…

– Ага… Не переживай… Тебе бы так! – всхлипнул Кирилл. – Не переживай! Ни одного яйца целого не осталось! Я так хотел яиц, сварить можно было! Думал, принесу… Блин, все разбились… Чё они налетели? Подумаешь, яйца взял… Новые отложат!

– Так это же их дети, Кирилл! – Ника попыталась счистить грязь рядом с раной.

– Какие дети?! Там никого не было… Никаких детей… Сырые яйца… Что они налетели, главное, две… с разных сторон… Хищники… Звери… Ой, ну больно же, убери свои руки!

– Хорошо, пойдем к роднику, там все промоем. И еще у меня есть перекись.

– Ты взяла перекись?

– Ну да. И спирт.

– Зачем? – Кирилл вытаращил глаза.

– Я привыкла. Всегда в сумке есть маленькая бутылочка водки, а в дорогу беру перекись. Мама так делала. – Она быстро посмотрела на Игоря, тот кивнул.

Она ведь не взяла с него слово, а надо было. Но, кажется, он все понял – что распространяться об этом не стоит.

– А водка зачем? – Кирилл, кряхтя, все же позволил Нике чистым листом протереть кожу около раны.

– Для дезинфекции, Кирилл! Я руки протираю… Ну и вообще…

– Мне сейчас выпить надо… Я чувствую…

– А ты пил когда-то водку? Чувствует он… – улыбнулся Игорь. – Голова не кружится?

– Нет! – рявкнул Кирилл. – Не кружится! Оторвется сейчас от боли! Все болит! Все тело! А водку – пил, да! С ребятами! И с отцом!

– Молодец, ты успокойся, главное! – Ника погладила подростка по спине, он обернулся, как-то странно посмотрел на нее, но замолчал.

Когда они пришли на поляну, Паша лежал, задрав голову в небо, и фотографировал предзакатные облака. Костер почти потух.

Увидев их, Паша приподнялся на локте, ахнул.

– Кирюха, блин… – Паша захохотал и стал бить ногами и руками по земле от смеха.

– Паш… – Ника даже руками развела.

– Кирюха! Чё это с собой? Ну ты даешь!!! – Паша фотографировал друга, пока тот не подскочил к нему и не вырвал телефон. – Ты чё озверел-то? Прикольные фотки!

– У тебя костер потух, фотограф, – заметил Игорь.

– А чё у меня-то? Потух сам, без меня.

Ника, не обращая внимания на Пашу, взяла пустую бутылку для воды, перекись, бутылочку водки.

– Пошли, болезный, – кивнула она Кириллу. – Дойдешь до родника? Или лучше здесь останешься?

Кирилл с сомнением посмотрел на Нику, на Игоря.

– С тобой дойду, – буркнул он. – Так уж и быть. Чё ты одна пойдешь!..

– Ну пойдем, раз так, – улыбнулась Ника. – Мы быстро. – Она обернулась к Игорю, чтобы удостовериться, что он правильно все понимает. Тот молча кивнул.

Он все понимает, конечно. И она это чувствует. И еще она чувствует, как неостановимо и с какой-то невероятной скоростью она как будто падает, летит во что-то совершенно неизвестное, новое, немного пугающее, но такое хорошее, светлое, манящее, и ей совсем не хочется думать о том, что это, совсем не хочется сопротивляться этому.

– Подумаешь, Тарантино… – бурчал Кирилл, поднимаясь по тропинке к роднику. – Может, я тебя здесь подожду? Тяжело идти. Наберешь воды, принесешь…

– Лучше под проточной промыть, Кирилл… – Ника, вздохнув, взяла парня под руку. – Давай, иди. Так легче?

Он искоса взглянул на нее, ухмыльнулся.

– Легче… – Пройдя немного, он снова заговорил, не обращаясь к Нике, как будто сам с собой: – Да я вообще наше кино не смотрю… Отстой… И совковые – отстой, и те, что сейчас снимают…

– Как же ты здесь живешь, если все русское не любишь?

– Почему все? – ухмыльнулся Кирилл. – Я икру люблю, особенно черную. И еще мне нравится Байкал. Я там был. Если там отели нормальные построить, можно такие бабки на туризме стричь… Отец говорит, вот вырасту, может, буду там строить… Вода чистая… Слоган: «вышел из номера – попил воды из озера». Что, как идейка? Попрут из Европы. Где такое найдешь…

Ника убрала руку, остановилась.

– Ты чё? – Кирилл удивленно посмотрел на нее.

– Ничего. Иди сам.

– Я не дойду. И… и не промою сам. Не знаю как…

– Ну и что? Мне-то что? Кто ты мне?

– Я – человек! Человек! Ты что? Человека в беде бросаешь?

– Противно очень с тобой разговаривать. Молчи тогда. Хорошо?

– А с Тарантиной этим тебе нормально разговаривать? Да дерьмо его фильмы, я уверен.

– Хорошо, – кивнула Ника.

– И все наше кино – дерьмо.

– Хорошо.

– И вообще все современное российское искусство – отстой.

– Ладно, иди вперед.

– И… – Кирилл, не зная, что еще сказать, помычал, потом руками обвел вокруг себя, радуясь, что придумал, воскликнул: – Это все не наше! Оккупированное! Россия – оккупант Азии и… и Европы! Надо все отдать… этим… как их…