Текст книги "Кодекс надежды"

С этими словами Надежда достала из своей сумки блокнот и ручку, откашлялась и снова заговорила:

– Дело в том, что я пишу статью о своей родственнице, точнее – о двоюродной сестре. Ее звали Ольга Лебедева, и она работала в вашем институте.

Тут Надежда достала паспорт и положила его на стол:

– Вот, можете убедиться – я действительно ее родственница, у меня даже фамилия такая же!

Кадровичка по профессиональной привычке пролистала Надеждин паспорт и резко отодвинула его:

– Зачем вы показываете мне свой паспорт? Все равно Ольга Лебедева давно уже у нас не работает.

– Я знаю! Я прекрасно знаю, она никак не может у вас работать, потому что давно уже умерла.

– Тогда что вам от меня нужно?

– Я разыскиваю ее знакомую, можно даже сказать – подругу, Татьяну Илюшину. Она ведь тоже у вас работала?

– Илюшину? – кадровичка пристально взглянула на Надежду. – К ней вы тоже опоздали.

– То есть как это опоздала? В каком смысле опоздала? – забеспокоилась Надежда и удивленно взглянула на часы. Вроде бы еще самое начало рабочего дня…

– В самом прямом. Татьяна Илюшина тоже у нас больше не работает. И по той же самой причине, что и ваша родственница.

– То есть…

– То есть по причине смерти. Татьяна Илюшина убита несколько дней назад.

– Убита? – недоверчиво переспросила Надежда. – То есть как это – убита?

Глаза кадровички загорелись, щеки вспыхнули пятнами темного румянца. Она наверняка ощущала то особое радостное оживление, какое бывает у некоторых людей, когда они могут сообщить ближнему дурные новости.

– Ее задушили! – проговорила она, округлив глаза и доверительно понизив голос. – Представляете, в нашем городе орудует маньяк, серийный убийца, он задушил уже несколько женщин! Но я, конечно, не имею права об этом распространяться, я обещала следователю держать язык за зубами…

– Когда? – спросила Надежда. – Когда это произошло?

– Да вот буквально неделю назад, точнее – восемь дней назад! Задушили в собственном подъезде! Это маньяк, потому что был еще второй случай, я слышала там, в полиции!

«Не второй, а четвертый, – мысленно поправила Надежда, – только я тебе об этом не скажу. Но каковы эти? Сами чуть ли не подписку берут у людей, чтобы тайну следствия соблюсти, а сами треплются при открытых дверях почем зря!»

Кадровичка еще что-то говорила, перегнувшись через стол и взволнованно округлив глаза, но Надежда ее не слушала, пораженная новостью.

«Вот тебе и на!.. – думала она. – И здесь успел побывать этот злодей! И здесь он оставил свой кровавый след!»

Хозяйка кабинета все еще что-то говорила, выдумывала какие-то душераздирающие подробности убийства, но Надежда Николаевна ее не слушала, она словно смотрела немое кино. Наконец она встала и проговорила:

– Ну, раз так, мне здесь больше нечего делать. Извините, что отняла у вас время.

Несколько дней брат Никодим и его старшие спутники готовились к путешествию. Отец настоятель вручил им некоторую сумму денег в золотых венецианских дукатах, дал им свое благословение и отпустил из монастыря.

До наступления холодов монахи добрались до Венеции, где им пришлось несколько месяцев ждать тех купцов, которые на первых порах должны были служить им проводниками.

Только к весне купцы прибыли из немецких земель и снарядили корабль. Впрочем, по словам знающих людей, раньше и нельзя было отправляться в путь по причине дурной погоды и чересчур бурного моря. Наконец незадолго до Пасхи корабль был готов, и монахи вместе с купцами отправились в плавание.

Брат Никодим впервые в жизни оказался на море, и оно ему совсем не понравилось. От непрерывной качки его мутило, и он думал, каково же это море в зимние месяцы, если даже весной оно столь неспокойно.

Наконец путники прибыли в Константинополь, где у венецианцев были торговые дела. Из-за этих дел или по какой другой причине они задержались в Константинополе на целый месяц.

Константинополь поразил брата Никодима своей красотой и богатством, пышностью, многолюдством, множеством церквей, и он готов был остаться еще на месяц и даже более, но венецианцы объявили, что пора двигаться дальше, если они хотят преодолеть Эвксинское море прежде наступления дурной погоды.

Монахи снова погрузились на корабль и вместе с венецианцами проплыли через пролив, через небольшое Мраморное море, которое было на редкость спокойным, и через второй пролив вышли в Эвксинское море, которое зовут еще Черным.

Море сие Эвксинским, то есть гостеприимным, назвали греки, которые издавна плавают по нему по торговым и другим делам, а также строят по его берегам многие города. Впрочем, прежде они звали его Аксинским, то бишь негостеприимным, отчего же переменили название – то никому не ведомо.

Это море встретило их сильными и порывистыми ветрами, но брат Никодим уже освоился на корабле и не так страдал от качки. Зато брат Амвросий весьма страдал и большую часть пути пролежал в каморке на палубе.

Прошло недолгое время, и корабль пристал к берегу возле небольшого города Аиса, принадлежащего венецианцам. Там путники оставили корабль, купили мулов и посуху добрались до Великой Армении – страны, которая лежит между Эвксинским и Гирканским морями и царь которой платит дань татарам.

Великой та Армения называется в отличие от другой, Малой Армении, которая лежит южнее и тоже платит дань татарам. Хотя греческие историки пишут, что некогда сия Армения действительно была велика и могущественна, простиралась от Гирканского моря до самого Египта и царь ее разбил войска римского полководца Лукулла. Правда, потом другие римские полководцы победили того царя и вынудили его платить Риму большую дань.

Жители Великой Армении все христиане, причем они говорят, что приняли истинную веру раньше итальянцев и греков, вообще раньше всех прочих народов.

Итальянские купцы провели монахов через эту страну. Менее чем через месяц путники достигли богатого города Багу в стране Ширван. Город этот – святыня огнепоклонников, ибо там прямо из земли бьет огненный фонтан, которому тамошние жители поклоняются. В той стране добывают прямо из земли черное каменное масло. Есть его нельзя, но можно жечь для света и тепла, а также смазывать раны. Масла этого там столь много, что без труда можно нагрузить бочками сто кораблей, и еще останется.

Судя по всему, в тех местах у итальянцев тоже были какие-то важные торговые дела, посему там путники снова задержались почти на месяц.

В конце же этого месяца венецианцы заявили, что должны воротиться в Константинополь по какому-то важному делу, так что дальше монахи поедут одни.

Монахи были весьма недовольны, укоряли итальянцев: ведь те клялись довести их до самых земель пресвитера Иоанна. Но венецианцы упорно стояли на своем, только привели к монахам молодого грека, который якобы бывал в стране пресвитера и взялся довести до нее путников. Также венецианцы дали монахам хорошую карту, по которой можно было дойти до нужных им мест.

Делать нечего. Монахи наняли местного корабельщика из огнепоклонников, который за плату взялся перевезти их через Гирканское море.

Корабль у огнепоклонника был небольшой, и когда на море случился шторм, он едва не перевернулся. Однако монахи сотворили общую молитву, и море успокоилось.

Однако тут случилась новая напасть: на море опустился туман, столь густой, что не видно было не только звезд, но даже солнца. Даже нос или корму своего корабля трудно было разглядеть.

Два дня и две ночи простоял корабль на месте, ибо кормчий не знал, в какую сторону плыть. На третий день, когда уже подходила к концу питьевая вода, он все же поднял паруса и поплыл в неведомом направлении, говоря, что чувствует близость берега.

Тут случилась еще одна неприятность: брат Амвросий достал из своего мешка ту карту, которую дали монахам итальянцы, и стал ее разглядывать. Тут поднялся сильный ветер, вырвал карту из рук старого монаха и унес в море.

Брат Рудольф сильно укорял старика, говорил, что теперь им трудно будет исполнить свое назначение и дойти до страны пресвитера Иоанна. Брат Амвросий винился, жаловался на свою немощь и сказал, что проводник-грек доведет их и без карты.

Ветер, который унес у них карту, сделал и доброе дело: он развеял туман, и они действительно увидели неподалеку берег.

Наконец они пристали к этому берегу, однако кормчий не знал то место, в котором они оказались. Хотя монахи укоряли его и просили проплыть вдоль берега до знакомых мест, огнепоклонник высадил их на берег и уплыл.

По счастью, поблизости нашелся родник с чистой и прозрачной водой. Монахи ободрились, вспомнив, что уныние – смертный грех. Тут, кстати, грек-проводник сказал, что как-нибудь и без карты найдет дорогу.

Немного отдохнув, путники пошли вдоль берега и скоро нашли поселение каких-то людей – то ли татар, то ли турок. Люди эти жили в круглых домах из войлока, которые иногда собирали и перевозили на новое место. У них было много овец и верблюдов.

Грек понимал язык здешних людей. Он договорился, чтобы те продали монахам трех верблюдов, несколько овец и некоторое количество съестных припасов, так что можно было продолжить путь.

Выйдя из института, Надежда Николаевна думала о том, что ей удалось узнать.

У нее не осталось ни малейших сомнений в том, что убийца из библиотеки никакой не маньяк. Им движет не слепая страсть к убийству, а какой-то вполне рациональный, логичный мотив. Его жертвы связаны между собой.

Алиса Викторовна Горбоконь и Татьяна Илюшина были этнографами, они вместе участвовали в давней экспедиции куда-то в бескрайние просторы Сибири. В той же экспедиции участвовала и Ольга Лебедева, и, возможно, она тоже стала бы жертвой этого убийцы, если бы не умерла своей смертью много лет назад.

С другой стороны, четвертая жертва убийцы, Вера Сереброва, тоже была связана с Алисой Викторовной, хотя и не так прямо: она работала в библиотеке, в которую Алиса была записана.

Значит, на этой заштатной библиотеке сходятся нити этого расследования…

На этой библиотеке и на той давней экспедиции.

И тут Надежда подумала, что может что-то узнать из дневников Ольги Лебедевой. Ведь в них она записывала подробности той экспедиции.

Надежда поспешила домой и сразу кинулась к Ольгиным дневникам. Она нашла то место, где Ольга писала о том, как она с подругами поднялась на какую-то сопку.

Мы с Таней и А.В. поднялись на сопку. Какой отсюда открывается сказочный вид! Кажется, тайга вокруг точно такая же, как тысячу лет назад…

Надежда просматривала страницу за страницей.

Ольга заносила в свой дневник обычные будни этнографической экспедиции, описания природы, маршрут. Время от времени в дневнике попадались яркие, интересные зарисовки быта местных жителей, их традиционных нарядов, старинных обрядов и обычаев. Вряд ли эти записи могли иметь какое-то отношение к трагическим событиям нашего времени…

Надежда пролистала уже половину тетради, когда ей попалась такая запись:

Сегодня около полудня вышли на большую поляну, где стоит избушка шамана. Шаман болеет, у него жар и бред, судя по всему, воспаление легких. В бреду говорил какие-то странные вещи о белых людях, которые много лет назад пришли издалека, из страны заката, и оставили его далекому предку какое-то бесценное сокровище. Народные средства, которыми он лечит соплеменников, самому ему не помогают. А.В. дала ему антибиотики из нашей аптечки, ему стало заметно лучше, температура спала.

Вечером шаман пришел в себя, горячо благодарил А.В. за исцеление, сказал, что она тоже шаман, гораздо сильнее его.

– Мой тенгри, бессмертный дух, однако, не смог справиться с демоном болезни, – сказал он, – твой смог. Значит, твой тенгри сильнее моего.

Потом он сказал, что хочет говорить с А.В. один на один. Мы с Таней оставили их, пошли за ягодами. Надеялись, что ей удастся записать какие-нибудь старинные заговоры, детали ритуала.

А.В. говорила с шаманом очень долго, вышла из его жилища, рассказала нам, что он сообщил ей, что много лет хранит какую-то очень старинную книгу, которую, по его словам, прадеду его прадеда отдал перед смертью белый человек, пришедший из стран заката, то есть с далекого запада. Шаман хочет передать эту книгу ей и для этого предлагает отправиться с ним в тайгу, как только он достаточно окрепнет для такого похода…

На этом месте запись оборвалась. Две страницы были вырваны, но дальше следовало продолжение.

Второй день мы идем по тайге. Трудно поверить, что шаман совсем недавно был тяжело болен, находился при смерти, теперь он идет так быстро, что мы едва поспеваем за ним. Во второй половине дня мы вошли в какой-то странный лес. Все деревья вокруг стоят мертвые – ни листьев, ни хвои, только голые черные сучья тянутся к нам, как костлявые черные руки.

Вокруг царила тишина – не было слышно ни шороха листвы, ни птичьего пения, ни других звуков, обычных для леса. От этого всем нам не по себе. Даже шаман сказал, что это дурное место, лес смерти, и что нам нужно как можно скорее пройти его, иначе мы можем погибнуть. В этом лесу, по его словам, обитают какие-то могущественные и зловредные духи, опасные для любого человека и даже зверя. Духи, питающиеся жизненной энергией.

Через час А.В. стала задыхаться, она побледнела, то и дело спотыкалась и останавливалась, просила устроить привал и дать ей немного отдохнуть. Но шаман ни в коем случае не соглашался – он сказал, что мы должны выйти из леса смерти, иначе можем остаться здесь навсегда. Говорил, что если устроить здесь привал, нас унесут те духи, о которых он говорил.

Уже начало темнеть, а мы все еще шли по мертвому лесу. А.В. сказала, что больше не может идти, просила оставить ее здесь, говорила, что только немного отдохнет и нагонит нас.

Но шаман и слушать ее не хотел. Он соорудил что-то вроде салазок из ветвей молодой лиственницы, положил на них А.В. и потащил волоком по земле.

Удивительно, сколько сил в этом человеке.

Прошло еще около часа, совсем стемнело – и наконец мертвый лес кончился. Началась обычная тайга, с нормальными, живыми деревьями. Запели птицы, зашуршали в подлеске какие-то животные, зашелестели листья под порывами ветра. Шаман оживился, обрадовался и разрешил устроиться на ночлег. Он соорудил хороший шалаш из ветвей, и мы наконец смогли отдохнуть. У меня даже нашлись силы, чтобы написать эти записки.

Сегодня утром мы продолжили путь. А.В. стало гораздо лучше после того, как мы вышли из мертвого леса. Она не отстает от шамана, наоборот, торопит нас, чтобы скорее достичь цели. Шаман говорит, что идти осталось не очень далеко, до наступления темноты мы должны прийти на место.

Посреди дня он разрешил сделать привал, сказал, что дальше будет трудно. «Что, снова мертвый лес?» – спросила его Таня. «Нет, – ответил шаман, – мертвый лес мы уже прошли».

Больше никаких уточнений не последовало, так что мы ждем каких-то новых сюрпризов. Пользуюсь привалом, чтобы сделать эти записи – когда-то еще удастся.

Сюрпризы нас действительно поджидали. Наша тропа шла между крутыми склонами сопок, по сторонам ее росли две огромные старые лиственницы. Вдруг шаман остановился, поднял руку, словно к чему-то прислушиваясь. Потом бросил вперед, на тропу, камень – и тут же сверху, с верхушки одной из лиственниц, на тропу упал тяжелый заостренный кол, глубоко вонзившись в землю. Если бы на этом месте находился кто-то из нас, он был бы убит.

Таня спросила шамана, кто устроил здесь такую смертоносную ловушку.

– Деды! – ответил шаман. – Они, однако, сделали так, чтобы сюда не мог прийти чужой человек.

Мы прошли между лиственницами. Дальше тропа стала еще уже, сопки по ее сторонам – круче и выше, потом их края стали обрывистыми, отвесными. Шаман остановился, прижал палец к губам и шепотом сказал нам, чтобы мы не разговаривали вслух и делали в точности, как он, шли за ним след в след, не отступая ни на вершок в сторону. Потом он пошел вперед, и мы, помня о смертоносной ловушке, которую недавно миновали, последовали за ним.

Наконец тропа немного расширилась, шаман перевел дыхание и объяснил, что в том месте, которое мы только что миновали, устроена еще одна ловушка – если зашуметь или шагнуть в сторону, с обрыва сорвутся камни.

Мы прошли еще немного, и шаман снова насторожился. Он остановился на тропе, подождал, пока мы нагоним его, и показал на протянутую поперек тропы едва заметную веревку, сплетенную из оленьих жил.

– Здесь, однако, деды устроили самострел! – пояснил он. – Если задеть за эту веревку – вылетит, однако, стрела, которая пронзит неосторожного путника насквозь!

– И много здесь еще таких ловушек? – испуганно спросила его Таня. Похоже, она уже не рада, что мы пошли с шаманом.

– Немного, однако, есть! – ответил он. – Идите, как я, слушайте тайгу, как я, – и все будет хорошо!

Больше никаких ловушек на тропе не было – или мы их просто не заметили.

Начало смеркаться, когда шаман остановился и снова разрешил сделать привал.

– Вы же говорили, что мы до темноты придем на место! – напомнила ему Татьяна.

– Однако медленно шли, – ответил шаман, – ничего, здесь переночуем – утром придем. Утром хорошо, все видно.

Как и прошлый раз, он соорудил шалаш, где мы вполне уютно расположились на ночь. Я даже смогла сделать эти записи. Интересно, что нас ждет завтра утром?

Дальше следовала пустая страница, еще одна страница вырвана, потом записи продолжились.

Долго не могла вести дневник, слишком много всего произошло за это время. Наутро после последнего привала мы снова двинулись в путь и скоро вышли на опушку. Тайга здесь резко обрывалась вниз, у наших ног впереди была круглая чаша, как огромный зеленый кратер, до самых краев заполненный вековыми деревьями. Шаман велел нам идти за ним очень аккуратно, не отступая в сторону, – а что еще мы делали на протяжении всего этого похода?

Он начал спускаться по узкой и очень крутой тропинке, мы последовали за ним.

Тропа была очень крута и опасна, мы на каждом шагу могли сорваться. Однако спуск прошел успешно. Внизу снова началась тропа, но она стала значительно шире и удобнее. Видно было, что шаман волнуется. Мы думали, что нас ожидают новые опасные ловушки, но он обернулся к нам и негромко проговорил:

– Однако мы скоро подойдем к святому месту!

Мы прониклись важностью момента и продолжили путь в торжественном молчании, как будто находились под сводами собора. Впрочем, продолжалось это недолго.

Прошло не больше часа, как тайга перед нами расступилась, и мы оказались на большой круглой поляне.

Посреди этой поляны росло… нет, не росло, но просто стояло огромное, совершенно сухое дерево. Видно было, что этому дереву исполнилась не одна сотня лет. Ветви его были скрючены, как ревматические руки дряхлого старца, но там и тут на них были привязаны какие-то ленточки и лоскутки – должно быть, приношения многих поколений шаманов.

Наш проводник опустился на колени и стал что-то говорить на своем гортанном языке – возможно, молился или о чем-то просил священное дерево.

Так он простоял не меньше получаса, затем поднялся на ноги, подошел к дереву, привязал на одну из его ветвей ярко-красную шелковую ленту, которую специально припас в дар духам дерева, или его тенгри. Затем снова опустился на колени, и так, на коленях, приблизился вплотную к стволу, наклонился и заглянул в пространство между корнями. Здесь он снова что-то заговорил по-своему – и тут же из-под корней дерева выползла удивительно большая змея.

Шаман почтительно сложил руки и обратился к змее, словно о чем-то просил ее. И удивительное дело – змея подняла голову, пристально взглянула на шамана и уползла.

Шаман повернулся к нам и проговорил с удивительным, непривычным волнением:

– Тенгри дерева говорили со мной! Они позволили сделать то, что я хотел!

С этими словами он запустил руки в нору под корнями дерева, из которой только что выползла змея. Честно говоря, я подумала, что змея могла быть не одна и что шаман сильно рискует. Однако ничего страшного не случилось, и шаман вытащил из-под корней священного дерева небольшой сверток из оленьей кожи.

Он снова что-то проговорил на своем языке, обращаясь к дереву, – должно быть, благодарил тенгри за их доброту, затем, не поднимаясь с колен, отполз от дерева на несколько метров и только тогда встал во весь рост, повернулся и подошел к нам.

Затем он поклонился А.В. и протянул ей свой сверток.

При этом он сказал:

– Моя жизнь подходит к концу. Тенгри сказали мне, что эту книгу нужно отдать великому белому шаману. Ты – белый шаман, могущественный шаман, ты владеешь даром врачевания и большой мудростью. Я вручаю тебе священную книгу, которую берегли многие поколения моих предков. Береги ее как зеницу ока! Такова воля великих тенгри…

Дальше он произнес еще какие-то слова на своем языке.

А.В. поблагодарила шамана. Она хотела развернуть сверток и посмотреть, что в нем за книга, но шаман сказал, что нужно уйти со священной поляны – находиться на ней слишком долго не полагается, это беспокоит тенгри.

И снова шаман торопился, словно хотел как можно скорее уйти из этого удивительного места.

Он вывел нас из священного леса, провел по тропе, которая поднималась из лесистого кратера на крутую, поросшую лесом возвышенность. Шаман так спешил, словно за ним кто-то гнался. Мы карабкались за ним, поддерживая друг друга, на каждом шагу опасаясь сорваться с обрыва.

Наконец подъем завершился, но шаман не позволил нам остановиться, он шел и шел вперед. Уже стемнело, и мы буквально падали с ног от усталости, когда он позволил нам сделать привал, а на следующее утро разбудил нас, едва рассвело.

А.В. хотела, прежде чем продолжить путь, рассмотреть подарок шамана, но он не позволил ей задержаться ни на минуту.

– После, после! – твердил он. – Однако нужно скорее идти! Нельзя терять время!

И мы шли, шли из последних сил.

Мы миновали ловушки дедов, прошли через мертвый лес. Уже снова темнело, но шаман не позволял нам останавливаться ни на минуту, словно какая-то сила подгоняла его.

Только когда мы вышли из мертвого леса, он пошел медленнее, словно в нем кончился завод, и очень скоро позволил нам устроиться на ночлег. Прежде чем лечь, шаман спросил, помним ли мы обратную дорогу до лагеря. А.В. заверила его, что отлично помнит, хотя и не понимает, какое это имеет значение – ведь он с нами и без проблем доведет нас до места, поскольку знает тайгу, как собственный чум.

– Однако хорошо, что ты помнишь! – проговорил шаман и тотчас же заснул.

А.В. хотела, наконец, рассмотреть его подарок, но было уже слишком темно, и она отложила это на утро.

Утром мы проснулись, когда стало уже совсем светло, и удивились, отчего шаман не разбудил нас. Еще больше мы удивились, когда увидели, что он все еще спит, с головой завернувшись в оленью шкуру. Таня попыталась разбудить его и с ужасом поняла, что он умер и уже даже остыл.

Вот отчего он так спешил вывести нас из опасного места! Вот почему он так торопился на обратном пути! Он чувствовал, что смерть стремительно догоняет его, идет за ним по пятам, и хотел закончить свое последнее дело на земле!

Мы похоронили старика под вековой лиственницей.

Прежде чем отправиться к лагерю, А.В. все же не удержалась и развернула его подарок – книгу, ради которой он пожертвовал самой своей жизнью.

Мы ожидали увидеть все, что угодно, – от какого-нибудь средневекового Евангелия до учебника по математике, случайно занесенного в эти глухие края ссыльным студентом или беглым каторжником. Но книга, которую мы увидели, не была ни на что похожа. Начать с того, что мы, сколько ни бились, не смогли понять, на каком языке она написана. Даже алфавит ее был нам совершенно незнаком – это была не кириллица, не латиница, не греческий алфавит, не ассирийская клинопись, не арабская вязь, не армянское или грузинское письмо. Вообще, хотя мы изучали этнографию и много знаем о языках народов мира, ничего подобного этому письму прежде нигде не встречали.

Таня предположила, что перед нами один из забытых вариантов малагасийского алфавита – письма, которым в Средние века пользовались коренные жители Мадагаскара, но А.В. доказала ей, что у этого алфавита нет характерных особенностей малагасийского письма и других родственных ему алфавитов.

Если даже оставить в стороне необычный алфавит, все в этой книге было странным – начиная от материала страниц, не похожего ни на бумагу, ни на пергамент, ни на другие известные материалы, и заканчивая удивительными иллюстрациями, на которых были изображены самые немыслимые создания и самые удивительные предметы, которые только встречали…

На этом месте дневник Ольги обрывался.

Надежда долго смотрела на тетрадь, осмысливая прочитанное. Она подумала бы, что это мистификация, если бы своими глазами не видела удивительную книгу, которую принесла из библиотеки. Все в этой книге соответствовало подарку шамана из Ольгиного дневника – и непонятный, ни на что не похожий алфавит, и странный материал страниц, и удивительные иллюстрации.

Теперь Надежда поняла, что искал тот человек, который убил Веру Сереброву и остальных женщин, поняла, что он требовал у самой Надежды, когда повторял – отдай ее!

Несомненно, он говорил об этой книге.

Оставался, конечно, вопрос – как книга попала в библиотеку, а потом – в сумку к Надежде, но ответ на этот вопрос, точнее, на эти два вопроса лежал на поверхности: Алиса Викторовна Горбоконь, которая посещала библиотеку, спрятала таинственную книгу там по старинному правилу – прятать подобное среди подобного, прятать лист в осеннем лесу и соломинку в стоге сена.

Почему она решила прятать книгу?

Должно быть, заметила, что за ней следят. Возможно, она знала того человека с бородкой, своего будущего убийцу, знала, насколько он опасен, и не хотела, чтобы эта книга ему досталась… А возможно, она узнала, что убили ее коллегу, Татьяну Илюшину, и поняла, что убил ее не случайный грабитель.

А потом… потом Вера Сереброва, в свою очередь, подсунула книгу Надежде, чтобы та вынесла ее из библиотеки.

Вот уж спасибо! Подсиропила старой подруге такую опасную вещь! Включила ее тем самым в смертельную цепочку…

Надежда устыдилась своих мыслей.

Ведь Верочки уже нет в живых, а о мертвых, как говорили римляне, можно говорить или хорошо, или ничего.

Однако сама она оказалась в весьма затруднительном и опасном положении…

Надежда снова достала злополучную книгу из шкафа и воззрилась на нее.

Вот что в этой книге такое важное, что из-за нее уже убили четырех женщин?

Кстати, напомнила себе Надежда, она пока знает только о трех жертвах таинственного убийцы – об Алисе Викторовне Горбоконь, Вере Серебровой и о Татьяне Илюшиной…

Но в полиции говорят, что всего жертв было четыре. Кто же четвертая? Точнее, первая…

Надо будет непременно это выяснить. Но для этого ей понадобится отыскать контакт в полиции, а соваться в полицию Надежде совершенно не хотелось.

Значит, пока нужно подумать над тем, что есть, а именно над загадочной книгой.

Книга, которую Надежда держала в руках, определенно была очень необычная. Необычным в ней было все – начиная с переплета и надписи на обложке. Переплет был удивительно твердый. Хотя на вид он был похож на кожаный, казался даже теплым на ощупь, и цвет имел благородный, зеленовато-коричневый, как многие старинные фолианты, но на его поверхности не было ни царапинки, ни малейшей потертости, какие волей-неволей появляются со временем на кожаных переплетах. То есть книга казалась бы совсем новой, если бы… если бы не была удивительно старой.

А ведь книга, несомненно, была очень старая. Надежде отчего-то показалось, что она была самой старой из всех книг на земле и, уж во всяком случае, самой старой из всех книг, какие она, Надежда, когда-нибудь держала в руках.

Далее, как и первый раз, Надежда убедилась, что не только не может прочитать надпись на обложке, но не может даже понять, на каком языке она сделана. Не может даже распознать алфавит. Не русский, не латинский, не греческий – вообще не похож ни на один алфавит, с которым Надежда когда-нибудь сталкивалась.

Впрочем, Надежда вовсе не считала себя экспертом по языкам и алфавитам. Но покойная Ольга Лебедева как раз была профессиональным этнографом, разбиралась в языках, но и она, и ее коллеги и спутницы по экспедиции признали, что никогда не видели ничего похожего на это письмо…

Стоп!

Надежда поняла, что только что невольно признала: она держит в руках ту самую книгу, о которой писала Ольга в своем дневнике, ту самую книгу, которую передал Алисе Горбоконь сибирский шаман, прежде чем умереть.

А что, все сходится. Описание книги в дневнике в точности подходит к той книге, которая сейчас лежит на столе перед Надеждой. И та книга была у Алисы Викторовны, и она вполне могла от нее попасть в библиотеку, оставив за собой кровавый след…

Надежда задержала дыхание, как перед прыжком в холодную воду, и открыла книгу.

Книга была полна странных, фантастических созданий, химер, чудовищ, составленных из частей людей и животных и вовсе ни на что не похожих. Многоногие, многорукие, многоголовые чудовища смотрели на Надежду со страниц этой удивительной книги. Помесь человека и скорпиона, гибрид крокодила и быка… ужасные, немыслимые, отвратительные создания.

В другом разделе размещались растения, такие же странные, как животные, – кусты со звериными лапами, плодовые деревья, увешанные вместо фруктов крошечными зверьками, плотоядные растения с зубастыми, хищно оскаленными цветками.

Надежда пыталась понять, что ей напоминают эти иллюстрации.

И она вспомнила, что читала о подобных книгах. По крайней мере, две такие книги пришли ей в голову: манускрипт Войнича и кодекс Серафини, или Серафимский кодекс.

Первая из этих книг получила свое название по имени крупного библиофила Войнича, более известного, как муж знаменитой писательницы Этель Лилиан Войнич, автора романа «Овод», который проходили на уроках литературы многие поколения советских школьников.

Муж писательницы случайно приобрел загадочный манускрипт на распродаже монастырской библиотеки. Когда он начал изучать свою покупку, то с удивлением понял, что купленный им манускрипт написан на неизвестном языке. Войнич обратился к знакомым лингвистам, полиглотам и знатокам рукописей, но ни один из них не смог не только прочесть рукопись, но и понять, на каком языке она написана.

С тех пор более ста лет лингвисты и математики всего мира безуспешно бьются над расшифровкой таинственного манускрипта, но не продвинулись ни на шаг.

Были высказаны десятки противоречивых гипотез, включая предположение, что манускрипт – фальшивка, розыгрыш, мистификация, созданная самим Войничем или кем-то из его современников. Однако самые точные современные методы исследования показали, что и пергамент, на котором написан манускрипт, и чернила, вне всякого сомнения, средневековые.